- Я работаю в его клинике год. Мы встречаемся. Я его после смерти жены утешала, как могла. Вообще‑то рассчитывала выйти за него замуж, но с той минуты, как ты очнулась, у нас всё пошло наперекосяк. Генрих запретил мне появляться в его доме. Сказал, пациентка не хочет, чтобы её кто‑то видел. Я молча проглотила обиду, но дальше хуже. После работы он как угорелый мчится домой. Я видела, как один раз он заезжал в цветочный магазин и выбирал букет, уж явно не для меня. Уму непостижимо. Мало того, что я стала не вхожа в этот дом, так за эти два месяца Генрих ни разу не остался у меня на ночь и не заехал ко мне даже на пару часов. Он вообще меня избегает. Мол, ему срочно нужно домой, пациентка ждёт, он очень переживает за её душевное состояние. Просто дикий ужас. Слушай, убогая, как тебе удалось так мужика завербовать? Может, у тебя между ног дырка золотая?!
- Это совсем не то, что ты думаешь. У нас ничего нет. Я действительно интересую Генриха только с медицинской точки зрения.
- Ну да, так я тебе и поверила. - Девушка подошла к плите, сняла крышку со сковороды. - Ну, что здесь у нас? Ах, какие симпатичные котлетки! А укропчиком‑то как красиво посыпала. Ты поваром раньше работала? А на гарнир что у нас? Картошечка. Лучком, я смотрю, заправила. Лучок‑то какой золотистый и поджаристый… Стараешься… - Девушка оперлась о кухонный стол и посмотрела на меня жалостливо. - Мне с тобой тягаться смешно. Ну какая из тебя соперница? Я с уродами не соревнуюсь. Что за мужики нынче пошли?! У меня грудь четвёртого размера, глаза голубые, фигура что надо, мужики шеи сворачивают, а Генрих к уродине бегает. Мне кажется, он просто извращенец. Есть же зоофилы, педофилы, а он уродофил. Знаешь, что я тебе скажу: проваливайка ты из нашей жизни.
- Куда? Мне некуда идти. Меня со дня на день оперировать начнут.
- К Генриху очередь за огромные деньги на операцию выстраивается. Ты первая, кого он решил оперировать на халяву. Теперь я нашла объяснение, почему это произошло. Проваливай отсюда.
- Куда мне идти??? - Я перепугалась не на шутку. - У меня ни денег, ни документов.
- Проваливай туда, откуда Генрих тебя взял.
- Он нашёл меня в морге.
- Старый извращенец. Вот и проваливай в морг. - Девушка подошла ко мне ближе, замахнулась и закричала: - Уходи прочь, чтобы я тебя в этом доме никогда больше не видела! И не приближайся к Генриху даже на пушечный выстрел! - Она пошла в коридор, сняла с вешалки куртку с большим капюшоном и кинула мне: - Надень, чтобы народ на улице не пугать! Закрой своё уродство!
- Я никуда не пойду.
- Пошла вон, я сказала!
Она забегала по дому и стала срывать с зеркал ткань.
- Смотри на себя в зеркало! Знай, какая ты! Уродам в этом доме не место! Уходи!!! Сегодня я буду здесь ужинать с любимым мужчиной! И спать тоже буду с ним я! Я прощу ему эту маленькую слабость - любить уродливых баб! Генрих весь такой положительный! Должна же у мужика быть хотя бы одна вредная привычка. Закрою глаза на то, что мой любимый - извращенец.
Я всхлипнула, схватила куртку и бросилась прочь из дома. Девушка шла за мной по пятам и, распахнув мне калитку, завизжала:
- Только попробуй вернись! Я сама лично пробью твою лысую голову!
Я натянула капюшон прямо на глаза и пошла по незнакомому городу. Шла очень долго, куда глаза глядят, и тихонько всхлипывала. Затем села на лавочку, сунула руки в карманы и, к своему удивлению, обнаружила в кармане телефон. Набрала номер мамы и, изменив голос, спросила:
- Здравствуйте, а Анфису можно?
- Она умерла, - тихо ответила мама.
- А когда?
- Уже второй год как её нет. А вы кто?
- Подруга. Просто мы давно не общались. Я звоню ей на мобильный, а оказывается, этого номера больше нет. А что с ней произошло?
- Разбилась на машине в Германии. Не справилась с управлением. - Услышав, как мама всхлипнула в трубку, я почувствовала сильный укол в сердце.
- Вот горе‑то какое. Она мне звонила, приглашала на свадьбу, а я не смогла приехать. Она же вроде замуж вышла.
- Вышла. И месяца в браке не пробыла, как погибла.
- Муж как всё пережил?
- Не знаю. Я с этой семьёй не общаюсь. Встретилась с ним всего один раз на похоронах. Леонид стоял бледный и молчал. А на девять дней меня никто и не позвал. Может, они и не поминали вовсе. Мы своей роднёй и девять дней, и сорок, и год сами отметили.
- Примите мои соболезнования.
- Спасибо, - сказала мама и положила трубку.
Я хотела было набрать номер Влада, но побоялась. У Влада так развит слух, что он определит меня по голосу. В этот момент в моей руке зазвонил мобильный, и я от волнения чуть не уронила его на землю. Сняла трубку и затаила дыхание.
- Анфиса, ты где?
- Не знаю, - всхлипнула я.
- Оглянись вокруг. Скажи, что ты видишь.
- Очень красивые здания.
- Дойди до какого‑нибудь магазина и опиши его, чтобы я смог тебя найти.
- Я вижу памятник.
- Что за памятник?
- Какой‑то мужик стоит на пьедестале. А за памятником большой магазин. Очень много огней. Тут площадь какая‑то.
- Всё. Я понял, где ты. Сиди, жди и не вздумай никуда уходить.
Я села на лавочку, натянула капюшон и смахнула слёзы с глаз. Господи, ну почему я теперь такая?! Ведь совсем недавно весь мир лежал у моих ног, мужчины кидали на меня заинтересованные взгляды…
У меня было много любовников. Кто‑то отложился в памяти на долгие годы, а кто‑то промелькнул, как эпизод. Кто‑то вызвал глубокое разочарование, кто‑то оставил кровоточащий шрам в моём сердце, кто‑то проехался по моей жизни трактором так, что мне казалось, будто конец света настал. Одни отношения были слишком лёгкими, незаметными и совершенно безболезненными, другие - нервными и тяжёлыми. Был и просто секс без обязательств.
Иногда мне казалось, что с мужчинами у меня не складывается из‑за того, что я слишком много знаю о них… У меня был муж, в конце концов. Правда, я не уверена, что наш брак продлился бы долго. Интересно, Лёня играет в казино и встречается со своей Мариной? Помнит ли обо мне? Вспоминает хоть иногда?
Недалеко от меня остановилась машина. Из неё вышел Генрих. Я смахнула слёзы и приподняла голову. Генрих сел рядом на лавочку и взял меня за руку:
- Прости, что так получилось. Я забрал у неё ключи от дома. Больше она никогда тебя не побеспокоит. Я встречался с Леной весь этот год. Она работает в моей клинике. Её навязчивость переходит все границы. То, что она тебя выгнала, - непростительно. Я приказал уволить её. Как можно вышвырнуть изуродованного человека на улицу?! Как же хорошо, что ты взяла эту куртку! Я тебе специально купил модель, где капюшон побольше, и положил в карман мобильный, просто забыл про него сказать.
- Я не хочу жить, - всхлипнула я и прислонилась головой к плечу Генриха.
- Потерпи немного. На следующей неделе первая операция.
- Я всегда была желанной, сексуальной, интересной. А теперь… Мне уже никогда не увидеть взглядов, которые раньше бросали в мою сторону мужчины. Сейчас на меня можно посмотреть только с презрением и жалостью. А ведь совсем недавно я так уверенно шла по жизни… Мне всегда хотелось иметь у своих ног самых лучших мужчин. Хотелось увлечь, завоевать, покорить и бросить. Я умела вертеть людьми так, как хотела. Мне нравилось получать удовольствие от самого процесса завоевания. Для меня это наслаждение. Мне было интересно: до какого момента мужчина сможет продержаться, пока мои чары не сделают своё дело. Когда это происходило, мой интерес тут же ослабевал. Я была всегда занята поисками подходящей жертвы. Хорошо овладела искусством манипулировать сильным полом посредством флирта. Я никогда не боялась зависти, не брала в расчёт мнение окружающих и умела вызывать всеобщее поклонение. Я умела сканировать мужчин взглядом, а сила воздействия взгляда неоценима. Меня сравнивали с кошкой, которая гуляет сама по себе, но не теряет надежды обрести хозяина. Я всегда была сексуальной. А кто я сейчас??? Урод!!!
Я бросилась на колени перед Генрихом и взмолилась, чтобы он вколол мне яд. Прохожие останавливались и с интересом поглядывали в нашу сторону. Наверное, никогда не видели девушку, которая стоит на коленях перед мужчиной…
Генрих силой посадил меня в машину и повёз обратно домой. Этой ночью мы впервые были близки…
Глава 13
Каждый раз, перед тем как меня везли в операционную, я закрывала глаза и молилась, чтобы всё прошло хорошо. Самый страшный и тяжёлый период начался сразу после операции. Я лежала, словно прикованная к кровати, теряла сознание от диких болей и боялась пошевелиться. Временами приходила в сознание, а порой впадала в забытьё и не понимала, жива я или уже нет. Я вообще перестала понимать, когда сплю, а когда теряю сознание. Больше всего боялась не проснуться после наркоза.
Не могу описать, в каких страшных муках я корчилась после каждой операции. Не знаю, как не сошла с ума за это время и откуда черпала мужество на дальнейшие операции… Наверное, это оттого, что Я СИЛЬНАЯ и осталась такой даже в тяжелейшей ситуации.
Это было ужасное время. Вечные капельницы, масса торчащих из меня трубок… Ещё страшнее было психологически. Я боялась, что однажды придётся посмотреть на себя в зеркало и увидеть, что все мучения были зря. И осознать, что я останусь навсегда страшной, а Генрих скажет, мол, сделал всё что мог. Меня преследовали ужас и жалость к себе.
После каждой операции приходило время снимать бинты. Я не видела себя, но очень сильно волновалась. Генрих меня много фотографировал, заставлял сидеть часами, постоянно рассматривал мое лицо и что‑то моделировал на компьютере. Мы договорились, что я не буду смотреть в зеркало до тех пор, пока он не покажет конечный результат своей трудоёмкой работы.
Когда между операциями требовался длительный промежуток, Генрих перевозил меня в свой дом, и я отлёживалась уже у него. Я была похожа на Фантомаса - вся в бинтах, только маленькие прорези для глаз, носа и рта.
- Я сделаю тебя красивой, - постоянно говорил Генрих и пытался меня подбодрить. - Ты молодец! Хорошо держишься. Уверен, мы сможем восстановить кожу лица и шеи, а также брови, веки, губы и нос. Ты не представляешь, как меня увлекает процесс. Крылья носа я сформировал из частей твоих собственных ушей.
- Боже, какие страшные вещи ты говоришь.
- Правда, придётся прибегнуть к донорской ткани. К сожалению, твоей собственной не хватает.
- Почему у меня ограничены движения? С этим можно будет что‑нибудь сделать?
- Не переживай. Ограничения движения в суставах произошли в результате патологических изменений в окружающих тканях и самих суставах. Скоро я буду делать тебе пластику контрактур. Всё наладится. - Генрих прижал меня к себе и погладил забинтованную голову. - Ты мне веришь?
- Верю.
- Я очень хочу добиться высокого результата. Ты не будешь выглядеть так устрашающе. Я делаю уникальные операции, но для меня очень важен психологический аспект. Ты должна верить в победу. Я всегда буду ставить тебя в известность о плане лечения, о количестве предполагаемых этапов и ожидаемом эффекте. Для меня очень важно, чтобы ты не впала в пессимизм. Ты должна понимать, как это всё сложно и долго, потому что рубцы не исчезают бесследно, но я буду творить невозможное. Всё усложняется из‑за анатомической формы органов, непростой системы кровообращения, относительно близкого расположения лицевого нерва, слюнной железы, сложной архитектуры и мимической мускулатуры.
Я смотрела на Генриха как на бога и жадно глотала каждое его слово. Он стал не только соломинкой, за которую я уцепилась, как утопающая. Он стал моим лучшим другом, моим хирургом и моим психиатром. Мы гуляли в саду, держась за руки, и я рассказывала о своей прошлой жизни.
- Мне не верится, что ты была такой стервой. Возможно, просто искала любовь…
Мне не хотелось переубеждать Генриха. Пусть видит меня такой, какой нарисовал в своих представлениях. Ему хотелось меня защитить от этого мира. Я стала для Генриха Галатеей, а он - моим Пигмалионом.
Когда‑то Пигмалион сделал из блестящей белой слоновой кости статую девушки необычайной красоты… Она стояла как живая в мастерской художника, и он любовался ей часами. Влюбился в собственное произведение, назвал Галатеей. Он дарил ей драгоценные ожерелья, запястья, серьги, одевал в роскошные одежды, украшал голову венком из цветов. А ещё шептал:
- Ох, если бы ты была живая, если бы могла отвечать на мои слова… О, как я был бы счастлив!
Но статуя молчала.
А однажды он подошёл к Галатее и увидел, что она ожила. Богиня Афродита услышала его молитвы и сделала так, что у Галатеи забилось сердце, а в глазах засветилась жизнь.
Так же и у нас. Генрих лепил меня по придуманному им образу. Снимал бинты, часами на меня смотрел, и я по блеску его глаз ощущала: он влюбляется в меня всё больше и больше.
- Генрих, а если ты подаришь мне внешность, как я буду жить без документов?
- Я подарю тебе не только внешность, но и документы.
- А у тебя получится?
- Девочка моя, я же известный хирург, у меня масса связей. Я же понимаю, что без документов в наше время нельзя. Я уже занимаюсь этим вопросом. У меня же лечится множество людей. Вот сейчас меняю внешность одному криминальному дельцу из России. Его разыскивают. Он вернётся на родину с другой внешностью и другими документами. Парень сделает тебе российский паспорт. - Генрих как‑то резко замолчал, затем нервно прокашлялся, поправил очки и продолжил, не скрывая волнения. - Я хочу, чтобы потом ты вышла за меня замуж, взяла мою фамилию, получила вид на жительство, а затем наше гражданство. Я буду всю жизнь о тебе заботиться.
Я посмотрела на Генриха и ощутила, как в глазах появились слёзы.
- Ты хочешь на мне жениться?
- Да. Я хочу дать тебе свою фамилию и гражданство. Хочу, чтобы, когда меня не будет, у тебя остались дом, сад и капитал.
- Ты и так столько для меня сделал!..
- Я буду делать ещё и ещё. Пойми, я сам получаю от этого непередаваемое удовольствие.
- Генрих, а почему у вас с женой не было детей?
- Она не могла родить по медицинским показаниям. Знаешь, когда я перевозил её тело из Германии… она тоже погибла в аварии… и смотрел на тебя, то поклялся сделать для тебя всё возможное, чтобы ты была жива и здорова.
- Генрих, спасибо тебе за всё. Ты уникальный мужчина, у тебя такое доброе сердце!
- Когда ты окончательно поправишься и будешь хорошо выглядеть, мы с тобой будем путешествовать по Европе. Обязательно съездим в Швецию, в Стокгольм. Я покажу тебе этот безумно красивый город. Он очень похож на Петербург и на Ригу. Этот город можно брать за образец европейской столицы. В нём комфортно и жителям, и туристам. Прекрасная архитектура, куча музеев, один из лучших в Скандинавии парк аттракционов. В этом чудесном городе очень много велосипедистов и велосипедные дорожки часто шире, чем тротуары. Погуляем по древней площади. Ты увидишь, что на каждом подоконнике обязательно стоит лампа. Вечером их включают. В каждом окне - фонарик, правда, чудо?! А королевский дворец! Ты обязательно восхитишься им! В Швеции самый демократичный король. На работу в свой дворец он ездит запросто на "вольво", а иногда и вообще на такси. Я слышал, в России перекрывают улицы и людей часами держат в пробках в таких случаях.
- Я в одной такой пробке восемь часов простояла. Наше правительство по Москве перед Новым годом каталось. Парализовали движение огромного города.
- Я покажу тебе смену караула, - восторженно продолжил Генрих. - Это целое театрализованное представление, которое идёт час, а иногда больше. Настоящий парад. Оркестр на лошадях, всякие символические построения и перебежки. Я хочу, чтобы ты полюбила Скандинавию. Тут всё для людей! И люди не напиваются, они очень воспитанные. Здесь считается неприличными не работать и бездельничать. И хотя пособие по безработице зачастую выше зарплаты, бездельники стыдятся быть бездельниками и стремятся поскорее устроиться на работу. Тут очень хорошо налажена социальная помощь. Был даже случай, когда повсюду установили автоматы, в которых безработные могли взять наличные. Чтобы поесть, купить одежду. Взять деньги мог любой. Подходишь, нажимаешь кнопку и получаешь. При этом тебя фотографируют, и на автомате вывешивается доска антипочёта. Всем показывают тунеядцев, которые берут халявные деньги. Жителям было нестерпимо стыдно. Они кнопку почти не нажимали. Для них это позор. И этим стали злоупотреблять туристы, особенно русские. Из‑за них пришлось убрать автоматы. Теперь они остались только в самых отдалённых и маленьких городах, названия которых держат от русских туристов в большом секрете.
- Господи, Генрих, да здесь прямо коммунизм какой‑то. Мне даже страшно представить, что было бы, если бы такие автоматы поставили в России. Народ бы выстроился в безумную очередь и друг друга поубивал. А самые сообразительные вырывали бы эти автоматы с корнями, грузили в машины и везли с глаз долой, чтобы быстрее снять всю кассу.
Глава 14
Генрих восстанавливал меня долго, очень долго. Сколько было сделано операций - не сосчитать. Только через три с лишним года он разрешил мне посмотреть на себя в зеркало.
- Ты готова?
- Генрих, я очень боюсь.
- Настройся психологически. Сейчас посмотришь на себя в зеркало и скажешь, что тебя не устраивает. Я должен знать - нравишься ты себе или нет.
Генрих принес мне зеркало… Я увидела в нём совершенно незнакомую девушку. У неё было интересное, симпатичное лицо. Своеобразный разрез глаз намекал на восточные корни. По моим щекам потекли слёзы. Не удержавшись, я бросилась к Генриху на шею:
- Генрих, ты гений!
- Девочка моя, по твоей реакции вижу, что новое лицо тебе по душе. Восточный разрез глаз придаёт тебе особый шарм и очарование.
Первые месяцы я ходила в парике, но у меня на голове уже появился свой "ёжик" - начали отрастать волосы. Генрих принёс новый паспорт и положил передо мной.
- Как обещал. Теперь тебя зовут Наташа. Ты русская. Родилась в Москве. - Генрих заметно нервничал и смотрел на меня потерянным взглядом.
- Генрих, что‑то случилось? - обеспокоенно спросила я.
- Наташа, мне очень хочется верить, что ты стала ещё красивее, чем прежде.
- Генрих, ты сделал из меня настоящую красавицу. Только мне кажется, ты хочешь мне сказать что‑то другое.
- У тебя есть два пути. Первый - выйти за меня замуж. Я готов разделить с тобой всё, что имею. Но я не могу тебя здесь удерживать. От тебя больше не будут шарахаться люди, и я уверен, что мужчины, как и раньше, станут оглядываться тебе вслед. Второй путь - это возврат в прошлую жизнь. - У Генриха задрожала нижняя губа. - Только мне кажется, в прошлой жизни тебя никто не ждёт. Мне очень хочется верить, что ты привыкла к этому дому.
- Я действительно очень полюбила твой дом.