Тренер повнимательнее всмотрелся в парня, чей рост - шесть футов и два дюйма - заставлял того наклоняться, разговаривая с Гормэном, и протянул Кенту мясистую лапу.
- Здравствуйте, сэр, - ответил новичок. Продолжая оценивать его внешние данные, тренер спросил:
- Где играешь?
- В защите.
Диалог продолжался, когда номер "22" трусцой подбежал к ним и остановился у кромки поля.
- Эй, папа, - задыхаясь проговорил он.
- Привет, Робби.
- Ты будешь здесь после тренировки? Челси забрала машину и отправилась по магазинам, так что мне не на чем добраться домой.
- Нет, извини. Я должен… - Том почесал кончик носа, - выполнить одно поручение. - Это просто отговорка, сказал он сам себе. Пока не выяснится вся правда о Кенте Аренсе, необходимо соблюдать осторожность. - А как насчет школьного автобуса?
- Этот жуткий автобус? Нет уж, спасибо. Я найду кого-нибудь, кто меня подбросит.
Он повернулся, чтобы уйти, но Том позвал его.
- Робби, погоди минутку. - На секунду самые противоречивые чувства охватили Гарднера, промелькнула мысль, что сейчас он познакомит двух своих сыновей друг с другом. Будь выбор за ним, он не стал бы этого делать, но правила требовали - директор школы должен предпринять все возможное, чтобы облегчить новичку ассимиляцию в новой среде. - Хочу, чтобы ты познакомился с Кентом Аренсом. Он только что перевелся в нашу школу и тоже в выпускной класс, может, ты представишь его своим друзьям.
- Конечно, папа. - Робби разглядывал новичка.
- Кент, это мой сын, Робби.
Парни немного настороженно обменялись рукопожатием.
Один из них был блондин, второй - брюнет. Том не поддался соблазну задержаться и продолжить сравнивать их. Если его подозрения подтвердятся, у него, без сомнения, будет еще много времени для этого.
- Ну, Кент, оставляю тебя с тренером. Удачи. Директор и новичок улыбнулись друг другу, и Гарднер, покинув поле, направился к своему автомобилю. Проходя мимо аквамаринового "лексуса", он ощутил волнение, подобное тому, которое испытывал еще подростком, когда девчонка, в которую он был влюблен, катила мимо его дома в папочкиной машине. Но сейчас это было особого рода волнение, оно смешивалось с чувством вины, вины перед мальчиком, возможно, его сыном; и растерянности от незнания, как вести себя в такой ситуации.
Окошки в его красном "таурусе" были открыты, теплый ветерок играл в машине. Том завел двигатель, посидел немного, думая, что делать дальше. Перед его глазами все стояла картина - два парня пожимают друг другу руки в голове назойливо крутились вопросы: они братья? Братья? Узнаю ли я об этом когда-нибудь?
Когда кондиционер погнал в кабину прохладный воздух, Гарднер захлопнул дверцы и вынул из нагрудного кармана зеленую регистрационную карточку Кента. На ней значился адрес, выведенный аккуратным, почти чертежным шрифтом. Том и сам писал почти так же. Семья Аренс жила в районе новостроек, в богатой его части, расположенной на холмах западного берега озера Хэвиленд в предместьях Сан-Паул Хайте. После восемнадцати лет работы директор школы знал все окрестности почти так же хорошо, как полицейские.
Направляясь по адресу, он чувствовал себя законченным донжуаном, в душе желая, чтобы Моники Аренс не оказалось дома, а разумом понимая, что нет никакого смысла оттягивать неизбежное: какова бы ни была правда, он должен ее выяснить, и чем скорее, тем лучше.
Дом семьи Аренс оказался внушительным двухэтажным сооружением из известняка и серого кирпича, с крышей оригинальной формы и гаражом на три машины. Он стоял на вершине холма, и к нему вела довольно крутая подъездная дорога.
Том остановился внизу, медленно вышел, придерживая открытую дверцу автомобиля и рассматривая дом. Участок еще не был обложен дерном, но земляные работы уже завершались, посадка деревьев и кустарников закончилась. Все это наверняка стоило уйму денег. Подъездной путь сиял на солнце белым бетоном. Только что вымощенная тропинка вела от него вверх, к центральному входу.
Моника Аренс действительно многого добилась в жизни.
Гарднер захлопнул дверцу автомобиля и направился к дому, стараясь заглушить внутренний голос, побуждающий его вернуться, сесть в машину и убраться отсюда как можно скорее.
Он не мог так поступить.
Том позвонил в дверь и, крутя на указательном пальце ключи, со страхом подумал, что сейчас Моника ему откроет, и после этого вся его жизнь может перемениться.
Появившись на пороге, Моника с неприкрытым удивлением уставилась на Гарднера. На ней были веревочные туфли и свободное платье мешковидного стиля до середины икр. Ему никогда не нравился такой бесформенный покрой, и Клэр не носила таких платьев, потому что ей они тоже не нравились.
- Привет, Моника, - наконец проговорил он.
- Не думаю, что тебе следовало приходить.
- Я решил, что нам надо поговорить. - Он не убирал ключи, чтобы не пришлось их доставать, если она захлопнет дверь у него перед носом. Монику явно не радовал его визит, она не отпускала дверную ручку, а ее лицо было неподвижно, лишено всякого намека на гостеприимство. - Ты так не считаешь? - спросил Том, горло у него перехватило от волнения, и слова с трудом просачивались сквозь нервный комок.
Моника вздохнула и ответила:
- Да, наверное.
Когда она отошла, пропуская его, он понял, как ей не хотелось этого делать.
Дверной замок щелкнул за его спиной, и Гарднер очутился в коридоре, ведущем в большую гостиную. Одну из стен здесь занимал камин, по бокам которого находились стеклянные двери, выходящие на веранду из красного дерева, которая окружала всю западную сторону дома. Повсюду пахло свежей краской и новыми коврами, и, хотя гардин на окнах еще не было, они тоже выглядели шикарно.
Нераспакованные коробки с вещами заполняли углы, свободные от мебели. Моника проводила гостя на левую половину комнаты, где стол и несколько стульев составляли островок порядка. Стол, должно быть, недавно отполировали, поскольку в комнате чувствовался лимонный запах полироли, а на крышке стола виднелся легчайший отпечаток ткани, едва заметный в косых лучах льющегося в стеклянную дверь света. Веранда выходила на задний двор.
- Присаживайся, - сказала Моника.
Том придвинул стул, хозяйка обошла вокруг стола и заняла место как можно дальше от гостя.
Напряжение повисло в воздухе. Гарднер пытался подобрать правильные слова и одновременно побороть неловкость от своего незваного появления. Моника, казалось, поставила себе целью ни за что не отрывать взгляда от голой поверхности стола.
- Ну… - пробормотал Том, - наверное, надо спросить напрямую… Кент - мой сын?
Она отвернулась. Глядя поверх сведенных рук на задний двор, сжала зубы, потом расслабилась и тихо ответила:
- Да.
Он хрипло выдохнул и прошептал:
- Боже мой.
Опершись локтями о стол, закрыл лицо руками.
Адреналин бушевал в крови Тома словно электрические разряды, его лицо и руки покрыл липкий пот. Он обхватил одной ладонью другую и крепко прижал костяшки больших пальцев к губам. Разглядывая Монику, которая, словно шитом, прикрывалась напускным безразличием, Гарднер думал, как продолжить разговор. Жизнь предложила ему самую невероятную ситуацию: вдвоем с этой явно недоброжелательно настроенной женщиной, совершенно незнакомой, обсуждать сына, о существовании которого он и не подозревал.
- Я… - Ему пришлось откашляться и начать снова. - Я боялся, что так и есть. Не требуется особых усилий, чтобы заметить, как мы с ним похожи.
Она ничего не ответила.
- Почему ты не сообщила мне? Моника закатила глаза и спросила:
- Неужели непонятно?
- Нет. Мне непонятно. Почему? Она гневно взглянула на него.
- Когда я это обнаружила, ты был уже женат. Какой смысл был сообщать тебе?
- Но я же его отец! Ты не считаешь, что я должен был знать?
- Ну, а если бы знал, что бы ты сделал? Что?
- Понятия не имею, - честно ответил он. - Но я не тот человек, который взвалил бы на тебя всю ответственность. Я бы помогал, как мог, хотя бы материально.
Моника пренебрежительно фыркнула.
- Да ну! Если мне не изменяет память, твоя невеста уже ждала ребенка, когда вы поженились. Я в такой же мере входила в твои планы на будущее, как и ты в мои. Я не считала, что, поставив тебя в известность, добьюсь этим какой-то пользы, поэтому и не стала ничего сообщать.
- Но… но разве тебе не кажется, что получился большой обман?
- Ой, пожалуйста… - Оттолкнув стул, Моника встала, всей своей позой выражая негодование. Она отошла к коробкам, громоздящимся по всей комнате за спиной Тома. Он повернулся, закинув локоть за спинку стула, провожая ее взглядом. - Мы уже совершили одну ошибку, - продолжала она. - Зачем было допускать вторую? В ту ночь, на мальчишнике, ты сказал мне, что женишься по принуждению, но все равно обязан так поступить. Если бы после этого я нашла тебя и сказала, что беременна, это могло бы разрушить твою женитьбу, и с какой целью? - Она прижала руку к груди. - Я вовсе не собиралась за тебя замуж.
- Да, - слегка покраснев, подтвердил он. - Да, конечно.
- Мы просто были… Эта ночь просто была… Она пожала плечами и замолчала.
Просто жаркая июньская ночь, которая никогда не должна была привести к такому. Через восемнадцать лет они оба это понимали и страдали от последствий.
- Я виновата не меньше тебя, - признала Моника. - Может, даже больше, потому что никак не предохранялась и должна была настоять, чтобы об этом позаботился ты. Но ты же знаешь, как все происходит в таком возрасте, когда думаешь: "А, ничего со мной не случится. Не за один же раз". И вообще, когда я туда шла, я и думать не думала, что все так обернется. Конечно, мы оба виноваты.
- Но ты же не выходила замуж в следующие выходные.
- Нет, но я же знала, что ты женишься, так кто из нас виноват больше?
- Я.
Гарднер поднялся и прошел за Моникой в соседнюю комнату, где оперся о груду коробок, и, не приближаясь к своей собеседнице, продолжал: - Это был бунт с моей стороны, только и всего. Она забеременела, и я вынужден был жениться, не будучи готовым к такому шагу. Черт побери, на моем дипломе еще не высохли чернила. Я собирался преподавать, чувствуя себя вольной птицей, купить новый автомобиль, снять вместе с друзьями квартиру с бассейном. Вместо этого я сопровождал ее к гинекологу и старался наскрести деньжат на однокомнатную квартиру. Портной снимал с меня мерку и шил ненавистный свадебный фрак. Боже ты мой! Я просто… Я просто не был к этому готов.
- Знаю, - спокойно ответила она. - Я все знала еще в ту ночь и все равно легла с тобой в постель, так что можешь не оправдываться передо мной.
- Хорошо, тогда объясни причины своего поведения. Объясни, почему ты так поступила?
- Не знаю. - Она отошла к стеклянным дверям, посмотрела наружу и, словно защищаясь, сложила руки перед грудью. - Временное помешательство. Представилась такая возможность. Я никогда не была, что называется, доступной, и мужчины не уделяли мне особого внимания. А ты - такой симпатичный парень, с которым я пару раз поболтала на вечеринках, обменялась шутками… а потом я разносила пиццу и ты оказался в том гостиничном номере, в компании со своими чокнутыми друзьями… Не знаю… Почему каждый поступает так, а не иначе?
Он присел на коробку; сожаление с новой силой охватило его.
- Меня долго еще мучила совесть, после женитьбы… за то, как я с тобой поступил.
Оглянувшись, Моника посмотрела на него.
- Но ты никогда не рассказывал ей?
Том помолчал, борясь с чувством вины, прежде чем хрипло ответить:
- Н-нет.
Их взгляды встретились, ее - спокойный, его - взволнованный.
- А семейная жизнь оказалась прочной?
Гарднер медленно кивнул.
- Восемнадцать лет, и каждый год лучше предыдущего. Я очень люблю ее.
- А ребенок, которого она ожидала?
- Робби. В выпускном классе моей школы.
Вся гамма чувств отразилась на лице Моники, прежде чем она прошептала:
- Мальчик.
- Да. Мальчик. - Том поднялся с коробки и перешел в другой угол комнаты. - Они сейчас оба на футбольном поле. И Клэр… Клэр преподает английский для поступающих в университет, а твой сын - то есть наш сын - собирается у нее учиться.
- Боже мой! - Впервые за время разговора Моника словно ослабела.
- У нас с Клэр есть еще дочка, Челси. Она на два года младше. У нас очень счастливая семья. - Остановившись на секунду, он продолжал: - В ваших документах не значится имя твоего мужа, значит, ты не замужем?
- Нет.
- И никогда не была?
- Нет.
- А что Кент думает о своем отце?
- Я рассказала ему правду, что познакомилась с одним парнем на вечеринке, и у нас была связь, но я никогда не собиралась замуж. Том, я сделала для сына все. Я получила квалификацию и обеспечила его всем, что только может потребоваться ребенку.
- Я вижу.
- Мне не нужен был муж. Я не хотела иметь мужа.
- Извини, что я так поступил с тобой, обидел тебя.
- Я не обижена.
- Ты говоришь с обидой. И действуешь, как обиженная.
- Оставь все эти измышления при себе! - взорвалась она. - Ты ничего обо мне не знаешь, и меня не знаешь. Я добиваюсь всего собственными силами, и мне ничего больше не нужно. Только Кент. Я очень много работаю и занимаюсь своими материнскими обязанностями, и нам прекрасно живется вдвоем.
- Извини. Я вовсе не собирался тебя критиковать, и поверь, при моей профессии я ни за что не стал бы укорять того, кто в одиночестве воспитывает ребенка и кто сам выбрал для себя такую жизнь. Тем более что тебе удалось вырастить прекрасного парня. Я так часто сталкиваюсь с бессмысленным семейным существованием, когда родители живут вместе только ради детей. Эти ребята каждый день бывают в моем кабинете, их кураторы, и полиция, и я - мы все пытаемся перевоспитать их, чаще всего безуспешно. Если тебе показалось, что я недоволен тем, как ты вырастила сына, то извини. Он… - Том потер шею, припоминая то немногое, что знал о Кенте Аренсе, потом посмотрел на Монику и взмахнул рукой. - Он - мечта каждого учителя. Хорошие отметки, цель в жизни, планы получить высшее образование, широкий круг интересов, думаю, что любые родители мечтали бы о таком сыне.
- Да, это так.
Том все еще стоял у одной груды коробок, а Моника - у другой. По мере продолжения беседы ее антипатия к нему постепенно исчезала, но они оба все еще ощущали скованность.
- Он ходил в католическую начальную школу.
- Католическую, - повторил Гарднер, касаясь груди, как будто хотел поправить галстук.
- Это дало ему крепкую базу с самого начала.
- Да… да, конечно.
- Занятия спортом тоже помогли… а школа в Остине - она на очень хорошем счету.
Том посмотрел на Монику, понимая, что та словно бы защищается, не имея для этого никаких причин. И хотя возникший в его голосе вопрос напрямую относился к делу, он поколебался немного, прежде чем спросил:
- У Кента есть дедушка с бабушкой?
- Был только дед, мой отец, но он умер девять лет назад, а поскольку жил он здесь, в Миннесоте, Кент не очень хорошо его знал. Почему ты спрашиваешь?
- Мой отец еще жив. Он живет менее чем в десяти милях отсюда.
Секундное молчание, потом:
- А, понятно… - Не сводя с него глаз, она спросила: - А дяди и тети?
- Есть и дядя, и тетя, и трое их детей. А с твоей стороны?
- У меня здесь сестра, но Кент едва ее знает. Моя семья не очень обрадовались известию, что у меня будет внебрачный ребенок, которого я намерена сама воспитать.
Напряжение все еще витало в воздухе. Том чувствовал боль, охватившую его спину и плечи. Он вернулся в гостиную, устало опустился на стул, положив руку на полированную поверхность стола. Моника осталась на месте. Они оба молчали, замкнувшись каждый в своем одиноком раздумье. Через некоторое время она тоже, вздохнув, подошла к столу и села.
- Я не знаю, как теперь поступить, - сказала она.
- Я тоже.
Со стороны соседнего строящегося дома доносились звуки плотницких молотков, жужжание пилы, а двое за столом молчали, ища хоть какой-нибудь разумный выход из создавшейся ситуации.
- Я бы предпочла, - сказала Моника, - чтобы все осталось как раньше. Ты ему не нужен… правда, не нужен.
- Я бы тоже не хотел ничего менять, но я все время спрашиваю себя, будет ли это справедливо по отношению к мальчику.
- Да, я знаю.
Снова тишина, а потом вдруг неожиданный всплеск эмоций со стороны Моники, которая, поставив локти на стол, закрыла лицо руками.
- Если бы я только позвонила сначала в вашу школу и все узнала? Но откуда, скажи, откуда я могла знать, что ты здесь работаешь? Я даже не подозревала, что ты собираешься преподавать, не говоря уже о том, что будешь когда-нибудь директором! То есть за те несколько часов, что мы провели вместе, мы ведь не делились фактами своей биографии, верно?
Том со вздохом закрыл глаза и откинулся назад на стуле. Затем он выпрямился, приняв решение.
- Пусть все идет своим чередом. У него сейчас будет много забот, пока он привыкнет к новой школе, заведет новых друзей. Если возникнет такая ситуация, при которой придется все ему рассказать, мы расскажем. А пока я буду делать для него все, что смогу. Добьюсь, чтобы его приняли в футбольную команду, хотя, полагаю, этого и добиваться не придется. Когда придет время поступать в Станфорд, я напишу ему рекомендацию, а что касается стипендии, то она не понадобится. Я намереваюсь заплатить за его высшее образование.
- Ты его не знаешь, Том. Я бы тоже смогла оплатить его обучение, но он не хочет. Ему нужна стипендия, чтобы доказать себе, что он в состоянии ее добиться. Так что пусть пробует.
- Ну, еще есть время обсудить это позже. Но послушай… Если что-нибудь возникнет, какая-нибудь проблема, у тебя, или у него… что бы это ни было, обратись ко мне, ладно? Просто приходи ко мне в кабинет. Родители все время ко мне заходят, так что никто ничего не заподозрит.
- Спасибо, но я не представляю, что бы это могло быть.
- Ну, тогда… - Том положил ладони на стол, словно собираясь рывком подняться, но передумал. Самые различные чувства будоражили его душу. - Я ощущаю такое…
- Что?
- Не знаю.
- Вину?
- Да, и это тоже, но еще - трудно описать - растерянность, что ли. Как будто есть что-то, что я должен сделать, а я не знаю, что. Я сейчас уйду, а потом буду каждый день видеть его в школе и никому не скажу, что он - мой сын? Так я должен поступить? Черт побери, Моника, это наказание! Я понимаю, что заслужил его, но все равно.
- Я не хочу, чтобы он знал. Правда, не хочу.
- Просто чудо, как он до сих пор не догадался. Когда он вошел в мой кабинет и я вблизи рассмотрел его, то наше сходство… Я чуть не свалился со стула!
- У него нет никаких причин подозревать, как бы он догадался?
- Будем надеяться, что ты окажешься права.