Цветок греха - Нора Робертс 13 стр.


Она внимательно, однако стараясь, чтобы это не было заметно, вгляделась в хозяина дома. Он не намного отличался от того Мерфи, которого она видела в поле или в деревенском пабе. Не счел нужным принарядиться, ей это понравилось, ибо говорило, по ее мнению, о том, что у этого человека есть вкус. На нем был светло-серый свитер, более темного оттенка брюки, на голове не торчала вечная шапка, и густые влажные волосы отливали угольным блеском.

"Его портрет или фотографию, – подумала она, – можно было бы с одинаковым успехом поместить на обложке сельскохозяйственного ежемесячника или какого-нибудь географического журнала".

– Блестите, как новая монета, – проговорила она, чувствуя, что нужно что-то сказать. Он ухмыльнулся.

– Вы, люди искусства, всегда знаете, как описать человека. Извините, что задержал вас.

– Ерунда. Я с интересом знакомлюсь с вашей берлогой. Так ведь называют жилище одинокого мужчины? – Она испытывала некоторое смущение, что не нравилось ей самой, а потому болтала первое, что приходило в голову. – У вас тут целая библиотека! – Кивок в сторону книжной полки.

– Это часть моих книг. В юности, не удивляйтесь, я любил много читать.

С чувством неловкости за свой несколько небрежный тон она присмотрелась к книгам.

Ого! Какие названия, какие имена! Джойс, Йитс, Шоу. Ну, это понятно – они ирландцы по происхождению. Но вот Юджин О'Нил, Свифт. А, и Грейсон Теин тоже здесь затесался. А еще – Эдгар По, Стейнбек, Диккенс, Байрон! Ну и ну! Как говорят, всякой твари по паре. Вот еще стихи – Китс, Дикинсон, Браунинг. Разрозненные тома Шекспира и такие же, довольно потрепанные, книжки современных писателей, по большей части незнакомых Шаннон.

– Довольно странный подбор! – не удержалась она.

Он спокойно, как ребенку, объяснил:

– В доме есть еще. Здесь те, которые приятны как память. Или куда хочется иногда заглянуть.

– У нас было немного книг в доме, – призналась она. – Отец читал только то, что связано с его делом. Мы с мамой, правда, любим… любили читать. Последнее время она уже сама не могла. Я читала ей.

– Это доставляло ей радость?

– Не знаю. – Она вздрогнула, вспомнив тот, последний день. Потом постаралась улыбнуться. – Итак, мы идем на обзорную экскурсию?

Мерфи взял ее за руку.

– Да, если хотите.

Сперва он показал ей дом. Большие комнаты, средние, маленькую опрятную, где мать до сих пор любит заниматься шитьем, когда навешает его. Чердак, крыша, поддерживаемая толстенными стропилами. Кухня, огромная, чуть ли не размером с амбар. И в ней тоже, как и повсюду, чистота и порядок.

– Не знаю, что у вас там готовится, но пахнет – с ума сойдешь!

– Скажу по секрету, это цыпленок. Ему еще нужно дозреть. А ну-ка, наденьте вот это!

Из чулана он выбросил высокие сапоги-"веллингтоны".

– Вы не собираетесь утопить меня в…

– Где животные, там навоз, дорогая мисс. Надевайте.

Он помог ей натянуть сапоги поверх туфель.

– Я думала, ваши коровы всегда в поле. Он не сдержал смеха.

– Должен вам сообщить, для этих животных с незапамятных времен были сараи. Можете называть их также коровниками. Там их содержат обычно в ночное время, там их доят.

– Вы сами делаете это?

Он опять улыбнулся – столько неподдельного ужаса было в ее вопросе.

– Да. И скажу больше: даже лечу их, когда могу.

– А ветеринар?

– Для более серьезных случаев.

Они уже находились на огороженном участке, где стояли на некотором расстоянии друг от друга несколько каменных зданий. Длинношерстные овцы толпились возле лотка с водой; под навесом скучала какая-то страшная зубастая машина; слышалось блеянье, кудахтанье, мычание – животные провожали светлое время суток.

И тут же вдруг возник лохматый Конкобар, приветливо махая хвостом.

– Его послала Бри, так я думаю, – засмеялся Мерфи. – Проследить, чтобы я прилично себя вел и не обижал вас.

– Не уверена. По-моему, он так же принадлежит ей, как и вам. Мне казалось, у любого нормального фермера должна быть своя собака.

Мерфи наклонился и ласково погладил Конкобара.

– У меня была. Она недавно умерла. В его голосе прозвучало искреннее сожаление. Даже печаль. Он продолжал ласкать пса.

– Вы занимаетесь и овцами тоже? Он выпрямился.

– Совсем немного. Мой отец разводил овец. Я больше по молочному скоту.

– А Брианна говорила, главное для вас – лошади.

– Лошади – для удовольствия. Через год или два они окупят свое содержание. Если вам интересны такие подробности. Сегодня я продал годовалого жеребчика. Такой красавец – плакать хотелось, когда отдавал.

Он открыл дверь одного из сараев.

– Не думала, что фермеры так привязываются к своим животным, – удивилась Шаннон ему в спину.

– Ну, лошадь или собака – это не овца, которую вы режете к воскресному обеду.

Картина, которая невольно мелькнула перед глазами, заставила ее сразу сменить тему.

– Ой, вы здесь их доите?

Она вглядывалась во внутренность помещения.

– Верно. – Он шел впереди нее по выскобленному полу коровника, где блестели аппараты для дойки и стоял легкий запах навоза, смешанный с запахом молока. – Куда интересней ручная дойка, – говорил он. – Я занимался этим, когда был мальчишкой, но так, как сейчас, – быстрее, чище и эффективней.

– И это каждый день?

– Два раза в день.

– Как же вы успеваете?

– Паренек с соседней фермы помогает мне. У нас с ним соглашение.

Шагая вслед за ним по хозяйственному двору, она смотрела на все и не понимала, как может один человек – даже с некоторой помощью – вести такое хозяйство? И ведь он вовсе не выглядит измученным тяжкой работой. Она никак не могла этого понять, и ей было жалко его.

Но она позабыла о всякой жалости, как только они вошли в конюшню.

– Ох, какая красота! – воскликнула она. – Как они хороши!

Протянув руку, она погладила шелковистую шею гнедой кобылки.

– Это моя Дженни, – с гордостью сказал Мерфи. – Она у меня два года, и я ни за что ее не продам.

Такая умница!

При звуках его голоса лошадь взглянула на хозяина и потом уже не отрывала от него своих огромных карих глаз. Шаннон казалось, что Дженни по-женски заигрывала, флиртовала с ним. А почему, собственно, нет? Кому же не понравится этот ласковый музыкальный голос, умелые, нежные прикосновения рук.

– Вы умеете ездить верхом, Шаннон?

– Ну… я… Пожалуй, я сейчас впервые в жизни стою так близко к лошади.

– Но вас они не пугают? Тогда будет легче научиться.

Он повел ее по конюшне, где она вдоволь поворковала с жеребятами, а взрослые лошади норовили положить голову ей на плечо или пожевать рукав куртки.

– Как чудесно, наверное, здесь вырасти, среди всех этих живых существ, – взволнованно говорила Шаннон, когда они подходили уже к дому с его задней стороны. – Хотя, конечно, работа. Но вам она по душе, раз вы не уехали отсюда.

– Здесь все мое, – ответил Мерфи. – И я принадлежу этому.

Он помог ей скинуть сапоги, после чего они дружно помыли руки под краном на кухне.

– Садитесь. Сейчас налью вина, которое вам понравится.

Она с удовольствием села. Ноги, непривычные к высоким сапогам, немного гудели.

– Но почему никто из вашей родни не остался тут вместе с вами? – озадаченно спросила она.

– Я старший в семье. Когда отец умер, хозяйство перешло ко мне. А сестры… они повыходили замуж и разъехались. – Из холодильника он вынул бутылку, достал штопор. – Потом моя мать снова вышла замуж, у меня появился младший брат. Но он решил заняться электроникой, когда подрос, а не сельским хозяйством.

– Сколько же вас в семье всего?

Легкая грусть прозвучала в ее вопросе. Если бы она росла не одна, может быть, сейчас ей не было так одиноко и тоскливо. Впрочем, кто знает? Многое зависит от собственного характера. Разве нельзя чувствовать одиночество и в толпе?

– Нас только пятеро, – отвечал Мерфи. – Было шесть, но еще один брат умер в младенчестве. А отца не стало, когда я был двенадцатилетним. Мать не выходила замуж, пока мне не стукнуло двадцать с лишним.

– Только пятеро, – повторила Шаннон его слова и поднесла ко рту бокал с вином, но он остановил ее движением руки.

– Пусть сопутствуют вам всегда теплые слова в холодный вечер, – торжественно произнес он, – полная луна в темную ночь и дорога с холма к порогу вашего дома!

– Специально ирландский тост? – улыбнулась она и отпила из бокала. – Спасибо, Мерфи. Мне нравится ваш дом.

– Рад это слышать.

Он поцеловал ее в лоб, чему она снова весьма удивилась: городским мужчинам не присуща подобная манера.

Начался дождь. Слышно было, как он негромко стучал по крыше. Тем временем Мерфи открыл дверцу духовки, и комната наполнилась запахами, от которых потекли слюнки.

– Почему-то я всегда думала, что ирландская кухня проста и незатейлива, – Шаннон сглотнула. – А тут чувствую…

Она с наслаждением потянула носом воздух.

Мерфи водрузил сковороду на плиту.

– Пожалуй, так оно и есть. Я-то сам раньше не думал об этом. Но когда Брианна стала показывать свое искусство, тут я и обратил внимание. Свою мать настропалил и сам понемногу начал кое-чему учиться. Только, между нами говоря… – Он опасливо оглянулся через плечо. – У матери так не получается. Надеюсь, вы не скажете ей?

– Ни за что.

Она поднялась, подошла к плите – посмотреть на чудо, издающее такие запахи. Оно было золотистого цвета, покрыто, словно росой, крупинками различных приправ и находилось в коричневом кольце картофеля и моркови.

– По рецепту Брианны, – гордо сказал Мерфи. – Она заставила меня с год назад развести целый сад из трав, которые служат приправами.

Некая мысль мелькнула в голове у Шаннон, и она неожиданно спросила:

– А вы не очень расстроились, когда Грей случайно появился здесь и женился на Брианне?

Вопрос, было видно, не столько смутил, сколько удивил его. Выкладывая цыпленка со сковороды на блюдо, он серьезно ответил:

– Она никогда не была предназначена для меня, так же как и я для нее. Мы, как бы сказать, одна семья. Том заменил мне отца, когда мой умер. Бри и Мегги для меня словно родные сестры. – Он вырезал небольшой кусок мяса с грудки цыпленка, посыпал еще какой-то приправой и потом добавил: – К вам это не относится, Шаннон. Братских чувств я к вам не питаю и за сестру не держу. Я слишком долго ждал вас.

Встревоженная серьезностью его тона, она попыталась отойти от плиты, но он преградил ей путь. Однако лишь для того, чтобы поднести отрезанный кусок мяса к ее губам. Молча, ничего больше не говоря.

Она вынуждена была взять его в рот, тем более что большим пальцем руки он подталкивал его и как бы гладил ее нижнюю губу.

Ей стало трудно дышать, и не только из-за того, что пришлось разжевать и проглотить этот вкуснейший кусочек. Другой рукой он провел по ее волосам, заставил взглянуть ему прямо в глаза.

– А теперь что вы делаете, Мерфи?

– Что? – Он наклонился и чуть коснулся ее губ. – Теперь я ухаживаю за вами. За тобой.

Глава 10

"Ухаживает"? Он бы еще сказал "приударяет", "ухлестывает"!.. Какое дурацкое слово, ничего общего не имеющее ни с ней, ни со стилем ее жизни.

Но как легко оно срывается, и кажется, уже не в первый раз, с его языка. Надо как можно быстрее дать отпор. Объяснить, что его поведение абсурдно. Нелепо.

– Это глупо! – вырвалось у нее.

– Почему?

Простой вопрос, но как на него убедительно ответить?

– Потому что… – Она попятилась, невольно выставив вперед руку с бокалом, создавая иллюзию защиты. – Вы меня почти не знаете.

– Я знаю вас. – В голосе у него не было обиды, лишь легкое удивление. – Я узнал вас сразу, как только увидел.

– Оставьте ваши кельтские штучки, Мерфи! Эти сверхъестественные истории с переселением душ со мной не пройдут. – Она подошла к столу, со стуком поставила бокал с вином. – Черт возьми, я американка. У нас в Нью-Йорке не принят такой способ ухаживания, как вы это называете.

– Может быть, это как раз не так уж хорошо, Шаннон. – Он переставил блюдо с цыпленком на стол. – Садитесь. И ешьте, пока не остыло.

– Ешьте! Это тоже входит в ритуал ухаживания? Она чувствовала, что ее заносит, но уже не могла остановиться.

– Вы же пришли на обед, разве не так? – Выполняя обязанности хозяина, он положил ей кусок курицы, картофель, потом наполнил свою тарелку, зажег свечи. – Вы не голодны?

– Очень голодна! Разве не видно?

Она плюхнулась на стул, положила на колени салфетку, взялась за вилку и нож.

Следующие несколько минут она усердно поглощала пищу, в то же время думая, как ему объяснить всю ненужность и неловкость того, что он вбил себе в голову и с чем не хочет расставаться. А эти поцелуи!

– Я пытаюсь быть разумной, – сдержанно произнесла она наконец.

– Очень хорошо, – невозмутимо отозвался Мерфи, отрезая еще один кусок цыпленка. – Будьте разумной.

– Во-первых, вы должны понять, Мерфи, что я собираюсь пробыть здесь еще только неделю. Самое большее – две.

– Вам нужно остаться на более длительный срок, – сказал он спокойно, как о чем-то решенном. – Чтобы привести в порядок свои мысли и чувства. Вы, наверное, еще мало что знаете о Томе Конкеннане.

Она холодно взглянула на него.

– А что вы можете знать о моих чувствах?

– Думаю, кое-что могу. Но оставим эту тему, она вам неприятна. Однако хочу повторить. Вы должны остаться тут, Шаннон, чтобы понять и простить. Вы можете и то и другое.

Ей претило, что он лезет ей в душу, решает за нее, как ей поступить. Пытается отчасти делать то, что она сама не рискует в полной мере.

– Останусь я здесь еще на неделю или нет, – раздраженно сказала она, – это не имеет никакого отношения к моим мыслям или чувствам.

– Имеет, – произнес он мягко, но настойчиво. – Вам нравится еда?

– Изумительно!

– Вы еще рисовали сегодня, после нашей встречи?

– Да, я… – Она прожевала кусок пирога и сказала, тыча вилкой в его сторону: – Но вы говорили о другом.

– Разве? О чем?

– Не притворяйтесь, и давайте поговорим начистоту. Я не хочу, чтобы за мной ухаживали, ухлестывали, волочились или приударяли! Кто бы то ни было! Не знаю, как принято здесь, у вас, но там, откуда я приехала, женщины давно уже чувствуют себя равными с мужчинами и независимыми от них. Конечно, если хотят.

– Я кое-что слышал об этом, – сказал он с улыбкой, отпил вина и продолжал, тщательно выбирая слова: – Если говорить вообще, то вы попали в точку: наш средний ирландец не слишком мечтает видеть женщину, равную ему в правах. Сейчас, правда, изменения происходят, насколько я знаю. Но медленно. – Он сделал еще глоток. – Я уже говорил вам, что любил и люблю читать, и, может, поэтому не согласен с тем самым ирландцем. А он – со мной.

– Как это мило с вашей стороны, – насмешливо сказала она.

Он опять снисходительно улыбнулся.

– Я хочу сказать лишь одно: не все ирландские мужчины одинаковы. С этим вы можете согласиться? – Он снова принялся за еду, не ожидая ответа, который и не последовал. Потом опять невозмутимо заговорил: – Но я вас понимаю. Если бы вы стали ухлестывать за мной, не знаю, как бы я к этому отнесся. Во всяком случае…

– Я бы не стала! – перебила она его.

– Во всяком случае, – терпеливо продолжил он, словно не слыша ее, – я бы никак не связал ваше ухаживание со всеобщим равенством, правами человека и подобными вещами. Просто сказал бы себе, что эта женщина сделала первый шаг. – Он положил нож и вилку, пристально посмотрел на нее. – А сейчас инициатива на моей стороне. И я не мог поступить иначе. Почему? Потому что никогда в жизни не видел никого красивее вас. А мне довелось повидать немало красивого в жизни.

Поневоле польщенная его словами, она опустила глаза. Ну, что ему ответишь? Странный он все-таки малый. Она и представить не могла, что ирландские фермеры могут быть такими! Никто ей не поверит, если расскажет у себя дома.

– Мерфи, – смущенно сказала она, не поднимая глаз, – мне приятно это слышать. Любому было бы приятно. Даже если на самом деле это не совсем правда.

– Еще приятней вам было, Шаннон, когда я поцеловал вас. Мы оба знаем это.

Она в смятении отодвинула тарелку.

– Хорошо, Мерфи. Мне это доставило удовольствие. Вы достаточно привлекательны как мужчина. В вас что-то есть. Но будем откровенны. Если вы думаете, что за этим может что-то последовать, то глубоко ошибаетесь.

– Ошибаюсь? – Господи, подумал Мерфи, какое же огромное наслаждение доставит ему обладание ею! – Но почему, если мы оба так хотим этого!

Шаннон была вынуждена промокнуть увлажнившиеся ладони салфеткой.

– Потому что это вовсе не так. Мы смотрим по-разному на те вещи, о которых сейчас говорим. Да, вы можете нравиться. Вы интересный мужчина. Но, извините, я не ищу близких отношений. Черт возьми, я всего несколько недель назад разорвала их. Собственно говоря, это была даже помолвка. – Она замолчала. Потом, словно решившись, наклонилась вперед, добавила с улыбкой: – Мы были близки.

Мерфи нахмурился, обдумывая ее заявление.

Были, - сказал он через какое-то время. – Это уже говорит о многом. Наверное, он вам нравился?

– Конечно, нравился. У меня нет обыкновения прыгать в постель к первому встречному.

"Ну, что он скажет теперь, хотела бы я знать?"

– Насколько я понимаю, вы говорите в прошедшем времени. Мне тоже нравились женщины, с которыми я побывал в постели. Но ни к одной из них я не испытывал любви. Такой, как к вам.

Она ощутила, что кровь отлила от ее лица.

– Вовсе вы не любите меня! Что за глупости.

Спокойно и просто – так, что она поверила на какое-то мгновение, – он сказал:

– Я полюбил вас в ту минуту, как увидел. А может, еще раньше, потому что ждал вас, Шаннон. И вот вы здесь.

– Все совсем не так, как вы говорите. – Но уверенности не было в ее голосе. Она отодвинулась от стола. – А теперь послушайте меня. Выкиньте из головы все эти бредовые мысли. Они ни к чему. Вы настроены чересчур романтично. Навоображали себе бог знает что! Все это лишь осложнит нашу с вами жизнь, Мерфи.

Глаза у него сузились. Видно, его задели ее слова, но она не заметила перемены.

– Моя любовь осложнит вам жизнь? – сказал он. – Вы так считаете?

– Не надо ни в чем обвинять меня! – крикнула она яростно. – Не делайте из меня высокомерную идиотку только потому, что я не хочу, чтобы за мной ухаживали! Господи, какие дурацкие слова вырываются сами собой!

– Что ж, найдите другие.

– Не хочу я ничего искать! Я хочу и ожидаю от вас, чтобы вы прекратили свой флирт! Я нашла правильное слово?

Некоторое время он сидел молча. Потом глухо спросил:

– Потому что у вас нет ко мне никаких чувств?

– Именно так. – От того, что это не было чистой правдой, тон ее сделался еще более резким. – Вы в самом деле воображаете, что я поддержу ваши безумные планы? Выйти за вас замуж? Жить здесь? Стать женой фермера?.. Похожа я на жену фермера?! У меня своя жизнь, карьера.

Он так быстро вскочил с места, что она не успела даже испугаться. Его пальцы впились ей в плечи. Лицо побледнело от напряжения.

Назад Дальше