- Не более чем вы того заслуживаете, - парировала Жюли, ловко переворачивая Адама на спину, прежде чем Ференц успел прийти ей на помощь.
- Я отчитал ее за то, что она назначает свидания ухажеру у моей постели. Вот она и злится! - сообщил Адам.
- Ухажеру?
Жюли подняла взгляд на Ференца. Брови его вопросительно изогнулись, словно крылья ворона, в глазах вспыхнуло изумление. Внезапно Жюли стало ясно, до боли ясно: Ференц Батьяни никогда не воспринимал ее как женщину, тем более желанную, и сердце ее разбилось на тысячу осколков.
- А, понятно. Так, значит, вот почему мой друг, Анри Буше, витает в облаках!
Дружеская улыбка Ференца не помогла унять боль, терзавшую душу.
- Если на сегодня я вам больше не нужна, я пойду. - Врожденная гордость помогла ей взять себя в руки.
- Ступайте. Я…
Шутливое замечание замерло у него на устах при виде укоризненного взгляда Жюли. Ну разумеется, бедняжка смущена! Он, Ференц Батьяни, привык к ее неоценимой помощи, к ее неутомимому усердию и склонен забывать о том, что Жюли молода и прелестна. Но он не глядит на женщин с тех пор, как шесть лет назад в его жизнь вошла Мария.
Братья долго глядели на дверь, за которой скрылась девушка. Оба ощущали неловкость, сами не зная почему.
- Где ты ее нашел? - спросил Адам, скрывая истинные чувства под маской цинизма. - В сиротском приюте? Или на улице?
Ференц покачал головой.
- Все произошло с точностью до наоборот. Это она меня нашла. - Будь на месте собеседника кто угодно, кроме Адама, он тотчас же призвал бы его к ответу за презрительный тон. - Жюли - превосходная медсестра, а ведь только это и имеет значение, - небрежно отмахнулся Ференц, ставя точку в дискуссии. В небрежности этой явственно ощущалось нечто показное. - Мне передали, ты отказался пить маковый настой…
- Знаешь, Ференц, учитывая, что ты на протяжении многих лет занимался подпольной деятельностью, притворщик из тебя никудышный. И обворожительная улыбка, возможно, обманет твою дочурку, но только не меня. - Адам сощурился: - Что ты пытаешься от меня скрыть?
- Пустяки, Адам. Оставим все как есть.
Не в привычках Ференца было уходить от ответа, размышлял Адам, наблюдая за братом. Тот, засунув руки в карманы, стоял у окна, сосредоточенно разглядывая дворик. Внезапно Адам решил разгадать тайну любой ценой. Кто же эта девушка? Он лихорадочно перебирал в уме возможные варианты. Дойдя до единственного, хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения, Адам громко рассмеялся:
- Признавайся, Ференц, она - моя племянница или наша сводная сестра?
Ференц обернулся и встретился взглядом с братом. На мгновение ему захотелось, чтобы Адам остался в неведении, поверив в одну из этих версий.
- Нет, - покачал он головой. - Ни то ни другое.
- Черт подери! - Адам приподнялся на локте, поморщившись от боли. - Так кто она? И какого черта ты не желаешь мне сказать?
Ференц сдался. Он знал, что рано или поздно настанет момент, когда придется открыть Адаму правду.
- Потому что она - русская.
Во взгляде Адама вспыхнули ненависть и холодная ярость. Затем он вспомнил, как несколько дней назад на краткий миг соприкоснулись их губы, и ярость превратилась в бешенство. Но в глазах старшего брата по-прежнему читалась настороженность.
- И это еще не все, верно?
Ференц глубоко вздохнул.
- Она - княжна Жюли Муромская. По-русски - Юлия.
- Так… - Адам призвал на помощь все свои силы, чтобы выговорить вслух имя негодяя, который похитил Илону и бросил его умирать в луже собственной крови. - А Борис Муромский…
- Ее дядя.
- Как ты мог? Как ты мог позволить ей прикоснуться ко мне? - воскликнул Адам. Каждое слово сочилось ядом, точно рана, оставленная отравленным лезвием. - Или ты придерживаешься гомеопатических теорий: дескать, русская медсестра исцелит меня от ненависти к русским?
- Я долго думал, прежде чем принять решение.
Брат презрительно фыркнул, и Ференц почувствовал, что его терпение вот-вот иссякнет.
- Черт тебя дери, Адам, я хотел обеспечить тебе наилучший уход, и помочь тебе способна только эта девушка!
Он принялся нервно расхаживать по палате. Как объяснить, что Жюли наделена даром исцелять? Подобным талантом не обладают и врачи, не то что медсестры. Внутренний голос подсказывал Ференцу - и раньше, и сейчас, - что только Жюли может спасти брата.
- Кроме того, Жюли никоим образом не причастна к твоим бедам. - Ференц резко повернулся на каблуках. - Никоим образом, слышишь! Ее родители вынуждены были покинуть Россию после декабрьских событий 1825 года. Они - изгнанники так же, как и ты, потому что боролись и потерпели поражение.
- Убирайся отсюда, Ференц! И больше не смей ее ко мне присылать!
- Адам…
Адам встретил взгляд брата и намеренно не отвел глаз.
- Уходи. - Он демонстративно отвернулся к побеленной стене. - Оставь меня.
Он не станет о ней думать. Ни за что не станет. Он будет думать об Илоне. Адам закрыл глаза и попытался представить лицо своей юной возлюбленной, но, как ни старался, видел лишь отдельные черты, которые не складывались в цельный образ.
Четыре года неутихающей боли и полной беспомощности научили его контролировать мысли, направлять их в нужное русло. Только это и спасло Адам от бездны отчаяния, куда его ввергали физические муки, чувство вины и собственное бессилие. Так почему же сейчас воображение вышло из-под контроля, отказываясь повиноваться приказам? Словно зажило собственной жизнью: дразнит его, провоцирует…
Адам боролся до последнего. Зная при этом, сколь уязвима его броня. Разве он не возненавидел девицу с первого взгляда?
"Лжешь!" - возразил внутренний голос. Но Адам не внял ему. Разве он не понял, что девица порочна и гнусна еще до того, как узнал, что она - кровная родственница человека, который порочен, гнусен, даже хуже того!
"Ты несправедлив!" - запротестовала совесть. Но Адам не стал прислушиваться.
В комнате сгустились сумерки, затем воцарилась тьма. Пришла ночь. А вместе с ней - те часы, что лишают сил даже героев. Те часы, когда даже уверенные в себе люди оказываются во власти сомнений. Адам цеплялся за свою ложь, свою несправедливость, свою ненависть отчаянной хваткой, потому что понимал: в противном случае мысль о том, что он никогда больше не увидит Жюли, покажется невыносимой.
Когда же он наконец забылся тревожным сном, грезил он о Жюли.
Жюли издалека заметила доктора Батьяни: тот неспешно поднимался на крыльцо. Она набросила капюшон и замедлила шаг. Впервые с тех пор, как поступила на работу в клинику, Жюли не торопилась к больным. Впервые ей захотелось избежать встречи с Ференцем.
Вздорная дурочка! Сколько раз Жюли отчитывала себя за то, что так безнадежно влюбилась в доктора Батьяни! Сколько раз пыталась убедить себя отречься от этого чувства! Но где найти силы, если каждый день трудишься бок о бок с самым замечательным человеком на всем белом свете? Человеком, который спасает и исцеляет!
Жюли увидела: ее кумир остановился перед дверью, явно поджидая медсестру. Он не улыбался. Напротив, темные брови сошлись над переносицей, в лице читалась тревога. Забыв о смущении и боли в сердце, Жюли ускорила шаг.
- Вы не зайдете ко мне в кабинет до начала обхода, сестра Жюли?
- Что-то случилось? - Она потянулась к его руке и тут же вспомнила, что не имеет на это права. - Вашему брату сделалось хуже?
Ференц пожал плечами.
- Можно сказать и так. - Во взгляде золотисто-карих глаз он прочел сострадание, но обожания не разглядел. Если врач и ощущал неловкость, то только в преддверии неприятной беседы. - Я жду вас, - повторил он и заторопился прочь.
Жюли осторожно приоткрыла дверь. Доктор Батьяни стоял у окна. Едва девушка переступила порог, он заговорил:
- Помните, я просил вас не упоминать о вашей национальности в разговоре с моим братом?
- Разумеется. Вы говорили, что ему пришлось немало вытерпеть от моих соотечественников, когда русские войска заняли охваченную восстанием Венгрию. Я ни слова не сказала Адаму. - Оробев, Жюли отпрянула назад. - Клянусь вам!
- Знаю. - Видя горе и неподдельную искренность Жюли, Ференц поневоле смягчился. - Я сам ему сказал.
- Но…
- Адам стал расспрашивать о вас. Когда я попытался уйти от ответа, он… - Ференц замялся, не желая повторять слова брата. - Словом, довольно и того, что я назвал ему ваше имя. - Он решил умолчать о том, что дядя, которого Жюли никогда не видела, причинил Адаму непоправимое зло. Эти сведения делу не помогут, только огорчат ее понапрасну. - А теперь…
- …Теперь он не желает принимать мою помощь, - докончила Жюли.
Врач кивнул с убитым видом.
- А вы? Чего хотите вы? - Дыхание у Жюли перехватило: она говорила об Адаме Батьяни, но имела в виду нечто другое.
Ференц подошел совсем близко и, улыбаясь, сжал ладони Жюли в руках, не подозревая о скрытом подтексте ее вопроса.
- Я не могу объяснить. Опыт врача и ученого подсказывает мне: этого быть не может! - Он ласково погладил хрупкие пальцы. - Но ваши руки творят чудеса. А Адама спасет только чудо!
Жюли ждала отнюдь не этих слов, но, когда Ференц улыбался ей своей неотразимой улыбкой, она ради него, не дрогнув, вошла бы в ворота ада.
- Я сделаю, что смогу, - тихо заверила Жюли.
- Этот негодник станет вас изводить. - Ференц отпустил ее руки.
- В таком случае ничего нового не произойдет. - Теперь, когда пальцы их более не соприкасались, к ней вернулись и голос, и чувство юмора. - Верно?
Ференц невесело рассмеялся:
- Верно. Он и прежде не был образцовым пациентом, так?
- Он поправится и с моей помощью, и без нее, - заметила Жюли, вспомнив решимость во взгляде Адама. - Он твердо намерен выздороветь.
Ференц кивнул. Адам одержим местью - вот причина его жизнестойкости. Но жить нужно не ради мести. Может статься, эта юная особа заставит его взглянуть на жизнь по-другому. И все же, когда Жюли покинула кабинет, врач ощутил смутную тревогу и подумал, уже не в первый раз, не слишком ли многим рискует из любви к брату?
Жюли прижала руку к груди, пытаясь унять неистовое биение сердца. Разве она не привыкла к выходкам Адам? Станет ворчать и жаловаться. Поглядит на нее хмуро и недовольно, точно обиженный мальчишка, - так и хочется взъерошить ему волосы!
Решительно вздернув подбородок, Жюли распахнула дверь. Угрюмый взгляд Яноша она попросту проигнорировала. Едва слуга вышел из палаты, пробормотав сквозь зубы нечто нелестное, Жюли поспешила к пациенту.
Адам услышал, как щелкнул замок, и отвернулся к стене. Беспокойная ночь и спутанные обрывки сновидений вконец измотали его. Какая разница, кто пришел делать ему перевязку! Слабый аромат вербены знакомо защекотал ноздри, и Адам возмутился: с какой стати этот образ преследует его не только во сне, но и в часы бодрствования! Когда благоухание усилилось, он резко повернулся, позабыв об осторожности, и дыхание перехватило от боли.
Эмоциональное потрясение застало его врасплох. Гнев блокировал сознание, словно прочная каменная стена. Но искрометная радость шутя пробила преграду, на одно безумное мгновение ослепив больного. А вместе с нею нахлынул страх - страх утратить самообладание.
Во взгляде Адама отразилась целая гамма чувств. Жюли затруднилась бы подобрать им всем названия, однако то, что она увидела, растрогало ее до глубины души. Она водрузила на стол поднос с бинтами и корпией и шагнула к кровати.
- Я уже говорила: чем скорее вы поправитесь, тем скорее от меня избавитесь. - Жюли скрестила руки на груди. - Могу повторить то же самое еще раз, если угодно.
- Черт подери! - Адам приподнялся на локтях. - Я говорил Ференцу…
- Я знаю, что вы говорили доктору Батьяни. - Ласково, но твердо она уложила больного на подушки. - Что за низость - вменять мне в вину жестокость безымянных, безликих наемников только потому, что во мне тоже течет русская кровь!
Адам уставился на нее.
- Безликих?! Безымянных?!
Он собрался было сообщить Жюли то, о чем брат, очевидно, умолчал, но взглянул на мгновение в золотисто-карие сияющие глаза и позабыл обо всем на свете. Затем Жюли снова заговорила, и перебивать стало поздно:
- Именно. А теперь выслушайте меня внимательно, потому что дважды повторять я не буду.
Узкая ладонь легла на грудь Адама. Сквозь тонкую льняную ткань Жюли ощущала тепло его тела, и пальцы ее чуть заметно дрогнули, но она заставила себя сосредоточиться на заготовленной речи.
- Ваш брат сделал все возможное, чтобы вернуть вас к жизни. Теперь ваша очередь. А это значит, что, если вам необходимо терпеть мое присутствие, вы станете его терпеть. - Жюли набрала в грудь побольше воздуху: - Если вы не испытываете к нему благодарности, вспомните хотя бы об элементарной вежливости.
В груди Адама снова разгорался гнев, испепеляющий и жаркий, и обращенный только на нее одну.
- Да как вы смеете? Вы понятия не имеете о том, что я чувствую!
Пальцы Адама до боли сжали ее запястье, но Жюли только улыбнулась.
- Злитесь на меня. На меня! - Жюли указала пальцем себе на грудь. - И не потому, что я - русская, а потому, что я вас раздразнила.
Гнев во взгляде Адама угас, уступая место изумлению и невольному восхищению.
- Зачем вы это делаете?
- Это моя работа. Я помогаю людям выздороветь, - отозвалась Жюли, притворяясь, что не поняла вопроса.
- Я не о том. Почему вы терпите мои выходки?
Жюли пожала плечами, не желая называть истинную причину.
- Вы делаете это, потому что Ференц попросил вас. - Адам снова ощутил приступ гнева, но на этот раз злился он на брата. - Только ради Ференца, так?
- Да. - Жюли не отвела глаз. Пальцы стиснули ее запястье железной хваткой, и она с вызовом добавила: - Ради него я брошу вызов кому угодно. Даже вам!
- Touche, - усмехнулся он, по привычке используя фехтовальный термин, означающий: удар попал в цель.
Адам привык, что самые разные люди любят и боготворят его брата, однако девическое обожание Жюли почему-то изрядно его раздосадовало. Опустив взгляд, он заметил, что на тонком запястье девушки его пальцы оставили красноречивый след. Нахмурившись, Адам снова завладел ее кистью, но на этот раз осторожно, словно имел дело с хрупкой статуэткой.
- Простите меня.
Он провел большим пальцем по покрасневшему месту. Под тонкой кожей обозначились бледно-голубые прожилки вен, и Адам подивился тому, что руки, столь нежные, могут исполнять такую тяжкую работу.
- Все в порядке! - Жюли отняла руку. Хотя сама она не отдавала себе в этом отчета, прикосновения Адама не оставили ее равнодушной. - Мне совсем не больно.
Адам окинул ее долгим взглядом, втайне удивляясь ласковому теплу, волной нахлынувшему на него.
- Сомневаюсь.
- Мне давно пора заняться делом, - отозвалась Жюли, намеренно пропустив мимо ушей последнее слово. - Вы не единственный пациент на моем попечении.
Ловко и уверенно она принялась разматывать бинты. Как всегда, прикосновения Жюли несли с собою умиротворяющее спокойствие. Из детского упрямства Адам попытался оказать сопротивление благостной силе, и, как всегда, потерпел неудачу.
3
Итак, установилось некое подобие вооруженного перемирия, думала Жюли, открывая окно. Свежий, морозный воздух, казалось, нес с собою первое дыхание весны, хотя Рождество минуло совсем недавно. Адам Батьяни редко упускал случай уколоть ее, но все его "шпильки" носили исключительно личный характер. Адам больше не видел в ней заклятого врага. До настоящей войны дело не доходило.
Но перепалки то и дело возникали. Жюли вспомнила, как Адам проклинал ее на все лады, когда впервые встал на ноги и принялся заново учиться ходить, сначала передвигаясь вместе со стулом, затем на костылях, потом с двумя тростями. А она дразнила его, выводила из терпения, смеялась над ним, зная, что, если он станет злиться на нее, то забудет о физической боли. Похоже, сегодня предстояла очередная битва.
Накануне Жюли украдкой наблюдала, как ее подопечный попытался спуститься по лестнице в сад… и не смог. Во взгляде юноши читались бессильное бешенство и отвращение к самому себе. Пора сделать следующий шаг.
Подметив лукавую улыбку медсестры, Адам подозрительно нахмурился.
- Судя по вашему виду, - недовольно проворчал он, - могу предположить, что вы изобрели для меня новую пытку.
- Ваши способности к дедуктивному мышлению делают вам честь, - ехидно отозвалась Жюли, бесцеремонно стягивая одеяло с его колен. - Но сегодня вы не совсем точны.
Многострадальный пациент подозрительно сощурился:
- То есть?
- Сегодня вас ждут две пытки, - небрежно сообщила она. - Так что можете изругать меня сразу за обе, не растягивая перебранку на два раза. Сегодня, граф Батьяни, вы откажетесь от одной трости, и… - Жюли изящно взмахнула рукой, - при помощи оставшейся спуститесь по лестнице в сад.
- Мне нужны обе трости, черт подери, и вы это знаете!
На лбу больного выступила испарина при одной мысли о лестнице. Жюли об этом конечно же и не подозревает, но не далее как вчера он стоял на верхней площадке. Одна ступенька, одна-единственная ступенька - вот и все, что ему удалось преодолеть, прежде чем голова закружилась, ноги обмякли, а земля стремительно понеслась ему навстречу.
- Я не могу…
Жюли покачала головой.
- Одно из трех, мой дорогой граф. - Она нервно затеребила край передника, заставляя себя произнести жестокие слова. - Либо вы слишком ленивы, либо слишком малодушны, либо просто боитесь… Уверена, если вы захотите, то сможете!
Вынужденная прибегнуть к резкости, чтобы раззадорить Адама, Жюли не без удовлетворения отметила, как глаза юноши вспыхнули гневом, обретая стальной оттенок. Она вручила ему трость и отступила на шаг, давая возможность подняться.
- Отлично. - Негодующий взгляд в ее сторону не произвел на Жюли должного впечатления. - Теперь зажмурьтесь и сделайте несколько глубоких вздохов.
Адам повиновался, а она тем временем встала ближе и положила одну ладонь ему на поясницу, а другой накрыла пальцы, сжавшие трость. В свою очередь закрыв глаза, Жюли представила его сильным, твердо стоящим на ногах.
Адам ощутил, как по телу разливается расслабляющее спокойствие: боль поутихла. Возможно, от физических мук так и не удастся избавиться до конца, объяснял Ференц. Повреждено слишком много нервов и мускулов. Но в один прекрасный день он снова сможет передвигаться самостоятельно. Чего же лучше?
Жюли почувствовала, как побелевшие пальцы ровнее легли на набалдашник трости.
- А теперь мы пройдемся, - тихо сказала она и шагнула вперед.
Адам не пошевелился, и она вопросительно оглянулась.
- Как вам это удается? - В глазах его уже не было раздражения, цвет их смягчился до оттенка туманного утра.
Жюли молча покачала головой. Адам коснулся ладонью ее щеки, прежде чем вспомнил, что не имеет на это права. Он любит Илону. Он не должен прикасаться к другой женщине, пока Илона не отомщена. Рука его бессильно упала.
- Я проклинаю вас. Я ненавижу вас, - проговорил Адам беззлобно. - Но вот вы касаетесь меня, и я чувствую… - Не в состоянии подыскать нужное слово, он покачал головой. - Словно наркотик, но только не притупляющий чувства, а напротив, воскрешающий.