Глава 23
Дхама не стал прислушиваться к звукам, сопровождающим любовные утехи Мишеля и принцессы. Их вздохи и стоны не на шутку злили его, поэтому он предпочел покинуть комнату, смежную с той, где любовники предавались страсти. Однако гнев и возмущение не помешали ему заснуть, устроившись в дальнем конце длинного коридора.
Тень проскользнула мимо лежавшего на боку монаха. Инстинкт самосохранения, предупреждавший об опасности, у Дхамы срабатывал даже в тех случаях, когда он крепко спал. Вот и теперь монах открыл глаза и задержал дыхание. Неясный силуэт, как по волшебству, растворился в воздухе в паре шагов от него. Дхама вскочил на ноги и, сжимая саблю в руке, бесшумно подошел к тому месту, где исчез незнакомец. Перед ним была гладкая стена.
Стена. Ни намека на дверь. И все же это был не сон. В воздухе остался едва уловимый запах пота. Здесь точно кто-то был! Это могло значить одно – в стене есть секретный ход. В этом дворце, равно как и во всех сооружениях подобного рода, их было немало. Дхама на ощупь исследовал расположенные поблизости скульптуры, но не нашел способа открыть дверь.
Новый звук привлек его внимание. Он вернулся к тому месту, где коридор разветвлялся. Принцесса как раз вышла из комнаты Мишеля. Он смотрел ей вслед, пока она таинственным образом не исчезла. Совсем как та тень…
О, с какой бы радостью Дхама стер из книги времен последние несколько часов! Слабый розоватый свет на востоке возвещал о наступлении нового дня. Мишель попал в смертельную ловушку, уготованную ему Саджилис.
Библиотекарь его величества раджи явился к Мишелю ближе к одиннадцати утра и предложил следовать за ним: "Раджа ожидает вас в библиотеке". По спине Мишеля пробежал холодок. Неужели раджа уже знает про них с Саджилис? Но было слишком поздно мучиться раскаянием. Он не стал надевать подаренную раджой одежду, а остался в своем дорожном костюме. Когда он увидел Дхаму, друг посмотрел на него укоризненно.
– Не говори ничего, прошу тебя, – прошептал Мишель.
– Ты – глупец. Это все, что я хотел тебе сказать, – проворчал Дхама по-французски.
Дворец жил своей обычной жизнью. Толпы слуг травили мышей и вытирали пыль, вооруженные копьями стражники стояли на своих местах. Никому не было дела до сопровождавших служителя француза и его спутника. Не оторвал мужчин и женщин от исполнения будничных обязанностей и зов муэдзина: все слуги во дворце были индуистами.
Услышав призыв помолиться Аллаху, Дхама не сдержался:
– Лучше б мы пошли в мечеть. Там мы были бы в большей безопасности.
– Думаю, ты прав. Ночью я потерял голову, но это не причина впадать в панику. Я не собираюсь на каждом углу рассказывать о своем приключении. Тем более что продолжения не будет.
– Завидую твоей беспечности! В этом дворце всюду глаза и уши. Я видел человека возле твоей комнаты, когда ты играл в Кришну!
В глазах Мишеля ясно читалось удивление. Но Дхама не успел ничего объяснить – они пришли. Дверь, ведущая в библиотеку, была распахнута настежь. Облаченный в свои расшитые золотом, отделанные драгоценными каменьями шелковые одежды, их ожидал Кират. На голове у него был белый тюрбан, украшенный самоцветами и перьями. Раджа сидел в роскошном кресле. Он рассматривал лежавшую перед ним на столе карту Индии. Вокруг, на стеллажах, высота которых достигала четырех метров, покоились манускрипты и редкие книги, содержавшие в себе ценные знания, в том числе и сведения об истории континента. На висевших тут же картинах, принадлежавших кисти великих европейских художников, были изображены предки раджи – в горделивых позах, как воины. За длинными столами, склонившись над книгами, работали переписчики и библиотекари. Ни один из них не шевельнулся, когда вошли Мишель и Дхама.
Раджа поднял голову не сразу. Слева от него, на круглом одноногом столике стояла бронзовая статуэтка пышнотелой богини. Это была Шри Деви, богиня богатства и процветания. Кират провел по ней рукой и, отодвинув карту, посмотрел на Мишеля.
– У тебя на родине говорят, что удача улыбается смелым.
– Именно так, ваше величество.
– А ты очень смел… Настолько смел, что решил завоевать мою любимую дочь.
Дхама побледнел. Мишель же напрягся, как перед схваткой.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он, надеясь, что голос его не выдаст.
– Вы с Саджилис провели ночь вместе.
– Ложь!
– Ты чересчур самонадеян. Увы, вас видели.
Кират взял со стола медный молоточек и ударил в гонг. Не прошло и минуты, как в комнату вошел начальник стражи, дравид по имени Бикрам.
– Приказывай, господин!
– Расскажи без утайки, что ты видел этой ночью?
Глаза Бикрама сузились, в них светилась ненависть, испытываемая им к французу. Сухим гнусавым голосом он начал рассказывать:
– Этот человек, называющий себя твоим другом, воспользовался своим положением гостя, чтобы соблазнить твою дочь. Он овладел ею и ласкал ее самыми гнусными способами. Он совершил над ней насилие. Я видел это собственными глазами через отверстие, находясь в секретной комнате.
Мишелю вспомнились слова друга: "В этом дворце всюду глаза и уши". Как он мог быть таким наивным? Невозможно отрицать очевидное…
– Да, это так. Я не знал, что ты приказал шпионить за мной, – сказал он, обращаясь к Кирату. – Я сожалею о том, что случилось этой ночью. Знай, у меня не было намерения соблазнять твою дочь. Ты вправе наказать меня.
Кират хмыкнул и задумался. Через некоторое время он снова посмотрел на Мишеля. Когда он заговорил, в голосе его слышалось волнение.
– Саджилис вольна в своих поступках, она вдова. Я не захотел, чтобы она сгорела с мужем на костре, когда тот умер, потому что она дала мне наследника. И сегодня, когда я смотрю на нее, такую молодую и красивую, мое сердце радуется. По закону мне следовало бы заставить ее обрить себе голову и отказаться от семьи, титула, украшений, развлечений и общения с подругами. Я должен был бы обращаться с ней хуже, чем с последней служанкой… Я бы поступил по закону, если бы не был любящим отцом.
Он опять замолчал. Глаза его повлажнели. Следующие слова его прозвучали, как удар хлыста:
– Приведите ко мне мою дочь!
Раджа Кират любил свою дочь, в этом сомнений не было. Стоило Саджилис войти в библиотеку, как выражение его лица изменилось, черты смягчились. Он смотрел на нее с обожанием и восхищением. И не он один восхищался Украшенной. Бикрам смотрел на молодую вдову глазами влюбленного, и это не укрылось от проницательного Дхамы. Было очевидно, что офицер дравид в случае необходимости умрет за свою принцессу.
Саджилис стояла перед отцом, гордо подняв голову. На ней было простое синее сари без отделки. На голове было покрывало того же цвета. На шее, груди и руках – никаких украшений. На идеально красивом лице – ни следа краски.
Все находящиеся в комнате мужчины оценили силу ее духа. Даже Мишель был поражен тем, с каким горделивым спокойствием принцесса взирала на отца. Она не стала ждать, когда он с ней заговорит, и начала:
– Догадываюсь, тебе рассказали о том, что произошло этой ночью между мной и Мишелем.
Саджилис презрительно посмотрела на Бикрама.
– О да, Камасутра в лицах, – усмехнулся Кират.
– Твоему другу Мишелю не в чем себя упрекнуть. Я пришла к нему в комнату по своей воле.
– Почему ты это сделала?
– Потому что я полюбила его сразу, как только увидела! И это случилось задолго до моего замужества, – прямо ответила она.
Услышать такое от женщины было равносильно оскорблению. Принцесса осмелилась нарушить ведические законы и законы своей высокой варны. В Индии не было принято говорить о любви, да и о чувствах вообще, если они имели отношение не к законному супругу. Куртизанки, в том числе и девадаси, могли себе позволить любить по своему желанию, но эти женщины не принадлежали ни к одной из варн.
С уст раджи сорвалось удивленное восклицание. Он ждал от мятежной дочери чего-то подобного. Она облегчила ему задачу. Его не заботило, любит ли друг Мишель его дочь. Он уже принял решение.
– Приведите моего астролога! – приказал он.
Глава 24
Вошел астролог – старик с тонкими седыми усами и согбенной спиной. Он выглядел на свои восемьдесят, но стоило радже заговорить с ним, как он быстро, словно юноша, выпрямился.
– Ты составишь гороскопы моей дочери и моего друга Мишеля и определишь день, когда они будут пребывать в совершеннейшей гармонии.
– С какой целью, ваше величество? – спросил дрожащим голосом астролог.
– Нужно выбрать наилучший день для свадьбы.
Это заявление возымело не меньший эффект, чем разорвавшийся снаряд. Взгляды всех присутствовавших в библиотеке обратились к радже. Мишель был вне себя от ярости. Он не мог больше сдерживаться.
– Ты в своем уме? – воскликнул он, делая шаг по направлению к радже.
Бикрам и стражники тотчас же преградили ему путь.
Кират жестом успокоил своих солдат. Он оставался невозмутимым.
– Я возьму тебя в зятья, так поступают и другие правители в этой стране, которые отдают своих дочерей англичанам, голландцам и португальцам.
– Но мое сердце уже занято! Я живу с женщиной в Танджавуре, и я ей верен!
– Все, что мы знаем о тебе, – а знаем мы много, – говорит в твою пользу. Хирал – исключительная женщина. Славой она сравнялась с рани Джундан. Вот только Хирал творит добро, а рани сикхов сеет зло.
При упоминании о рани-регентше Пенджаба по библиотеке прокатился шепоток. Склонность жестокой повелительницы сикхов к организации заговоров и зверских убийств была общеизвестна. Мишель был лично знаком с рани, которой поставлял оружие и боеприпасы, но, в отличие от многих других европейцев и американцев, он всегда отвечал отказом на ее предложение обучать сикхских воинов.
– Я завидую тебе, Мишель, – продолжал Кират. – Но твоя связь с Хирал… Блистательная – девадаси. По нашим законам связь мужчины с девадаси не принимается в расчет. Ты ведь не земное воплощение Шивы, насколько я знаю, – язвительно произнес он и добавил жестко: – Ты не можешь отказаться от руки моей дочери.
Послышался чей-то взволнованный голос:
– Прости меня, могущественный раджа…
Кират обернулся к Бикраму. Офицер осмелился вмешаться в их с Мишелем разговор! Раджа обуздал свой гнев:
– Говори, Бикрам.
– Ты не можешь отдать дочь человеку, который ниже тебя по положению. Пратилома лишит ее всех титулов и даже права принадлежать к твоей варне.
Бикрам выпалил свои доводы на одном дыхании. Раджу услышанное не обрадовало.
– Бедный мой Бикрам, ты сам не женат и плохо знаешь законы Манава-Дхарма Шастры, – насмешливо сказал Кират. – Да, ты прав: пратилома – это брак женщины из высшей варны с мужчиной низшей варны, и он влечет за собой понижение общественного статуса супруги. Но, как тебе известно, мой друг Мишель Казенов француз и потому не принадлежит ни к одной варне. Я могу преподнести этот "дар" такому, как он, тем самым оказав ему честь и возвысив…
Это было слишком. Мишель, сжав кулаки, двинулся к радже.
– Я не нуждаюсь в таких подарках!
– Значит, ты умрешь.
Дхама втянул голову в плечи, словно укрываясь от топора воображаемого палача. Продолжи Мишель в том же духе, им обоим не поздоровится.
– Отец! – воскликнула Саджилис.
Все повернулись к Украшенной, которая, горделиво выпрямившись, смело сказала отцу:
– Ни один волос не упадет с головы нашего друга по твоей вине!
– Этот человек нас оскорбил, – начал было раджа, удивленный дерзкими словами дочери.
Никто и никогда не говорил с ним в таком тоне.
– Дай ему время подумать, – сказала Саджилис уже более мягко.
Кират предпочитал не ссориться с любимой дочерью. И не мог ей отказать. Саджилис между тем продолжала:
– Мишель – человек честный и благоразумный. Наши боги любят и защищают его. Поэтому повторяю свою просьбу: дай ему время подумать.
– Будь по-твоему! Я дам ему время. Мы будем ждать его в этой комнате в последний день празднований, посвященных Ганеше. А пока он волен ходить туда, куда ему заблагорассудится. Но пусть он знает: ему нигде не удастся спрятаться, если он не вернется в назначенный день. Друг Мишель, куда бы ты ни уехал, мы тебя найдем. Ни в твоей любимой Франции, ни в пустыне, ни в джунглях, ни на вершине горы ты не укроешься от тех, кого я пущу по твоим следам. Сам Шива, который оберегает тебя и твою танцовщицу, не остановит карающую руку. На кону твоя жизнь и жизни твоих друзей.
Мишель побледнел как смерть. Он думал о Хирал, об их любви. Он поклонился радже и, даже не посмотрев на Саджилис, направился к выходу. Дхама тоже поклонился и последовал за другом.
– Тебе придется жениться, – бросил Дхама, когда они с Мишелем выходили из дворца.
– Я не собираюсь исполнять прихоти этого царька!
– Он не оставит тебя в живых. Равно как и никого из нас. Может статься, он решит не дожидаться конца праздника. Ты нажил себе смертельного врага, и не одного.
– Я знаю, ты говоришь о Бикраме. Я ощутил его ненависть.
– Бикрам, этот несчастный глупец, влюблен в Саджилис. Этого только слепой может не заметить. Он не позволит тебе выйти живым из владений раджи. Мы отпустили своих людей, и теперь мы во власти прислужников раджи, – сказал монах, сожалея о том, что если они и встретятся со своими обычными спутниками, то не скоро.
– Навестим султана Хайдарабада. Он даст нам сопровождающих. Он тоже наш друг, – сказал Мишель с горечью.
Монах не стал спорить. Это было наилучшее решение из возможных. Мир полон опасных друзей. Почему бы не прибегнуть к помощи одного из них?
Глава 25
Гроза бушевала всю ночь, хотя время муссонов прошло. Небо сочилось угрозами – боги были растревожены. В Аунраи произошла череда неприятных событий, заставивших жителей поверить в довлеющее над деревней проклятие, которое, к счастью, вскоре должно было утратить силу.
Оставалось подождать всего несколько часов.
Утром, словно отвечая на мольбы людей, солнце попыталось пробиться сквозь шлейф туч и тумана. К югу от деревни, раздувшись от упавшего ночью проливного дождя, катила свои розовато-серые воды река Ганга. На мелководье валялись вынесенные рекой деревья, которые она вырвала с корнями в западных районах, трупы, брошенные в нее теми, кто жил выше по течению, и разного рода мусор, в котором, ища поживы, рылись местные падальщики – шакалы и желтые собаки.
Семейство Мадхавов пробиралось к священной реке сквозь непроницаемый, словно вата, стелющийся по земле туман. Их сопровождали еще три клана из их касты. Всего собралось около пятидесяти человек, в тумане напоминающих привидения.
Пайод с младшим братом несли носилки, на которых лежал накрытый оранжевым саваном труп Витры. Никто не молился, не пел, и даже мысленно не взывал к богам. На пути процессии то и дело попадались люди, но они оставались безучастными к горю Мадхавов.
Процессия вышла на берег, где по традиции зажигались погребальные костры.
– Они идут, – прошептала Три-Глаза.
Амия выпрямилась. Сердце ее гулко стучало от волнения. Взгляд девочки остановился на оранжевом саване. Это траурное одеяние не положено тем мертвецам, которых унесут воды реки. Пайод сдернул с тела саван, с помощью брата опустил обнаженное тело на зыбкую водную гладь вблизи тростниковых зарослей, и оба оттолкнули его палками.
Амия сжала зубы. Она испытывала беспокойство, смешанное со страхом. Витра лишилась права на реинкарнацию. Если она и возвратится в этот мир, то только привидением. Амия взмолилась небу, чтобы Ганга унесла тело как можно дальше на юг, за легендарную Калькутту, к безбрежному морю – туда, откуда Витра никогда не сможет вернуться.
Мертвенно-бледное лицо Витры было обращено к небу… Труп закрутился в водовороте и, подхваченный течением, поплыл быстрее. На середине реки он столкнулся со стволом дерева, потом с трупом буйвола, плывшим копытами вверх, потом встретился с другим человеческим трупом.
Эта странная парочка была теперь едва видна. Скоро она исчезла, а по реке уже сновали первые лодки рыбаков и путников.
Глава 26
Они вступили во владения иной цивилизации. Это была уже не Индия Брахмы, Вишну и Шивы, не Индия богинь – матерей и воительниц. Здесь ароматы розы и жасмина витали в помещениях, где не было ни статуй, ни фресок, ни алтарей. Один-единственный бог правил в этом месте, невидимый и всемогущий Аллах.
Мишель и Дхама следовали за эмиром, человеком начитанным и просвещенным. Они находились в великолепном дворце султана Насер-ад-Довла-Фаркхунда-Али-Асаф-шаха IV. Была пятница, и его величество между двумя призывами к молитве наслаждался танцами девственниц.
Али-Асаф-шах IV являлся подлинным хозяином Хайдарабада, хотя мусульман в городе было куда меньше, чем индуистов. Хайдарабад считался передовым постом ислама, постепенно покидающего эти края. В далеком прошлом остался период арабских завоеваний. В течение нескольких веков имамы и муллы пытались навязать жителям захваченных земель свою религию. Теперь приверженцев ислама все еще было много на северо-западе Индии и в Пакистане. В остальных областях их количество постоянно уменьшалось.
Каждый раз, попадая сюда, Мишель и Дхама любовались отделкой дворца – арабесками, выполненными в голубых, зеленых, желтых и красных тонах, и каллиграфическими надписями – священными стихами или изречениями пророка. Вскоре они оказались перед проемом в беломраморной стене. Над ним были начертаны изящной вязью три огромные, в человеческий рост, арабские буквы.
Эмир Омар, проследив за взглядами гостей, торжественно произнес:
– Эти три буквы – АЛР – включены в одиннадцатую суру под названием "Худ": "Алиф Лам Ра. Писание, знамения которого утверждены, потом ясно изложены от мудрого, ведающего, чтобы вы не поклонялись никому, кроме Аллаха, – поистине, я для вас от Него увещатель и вестник! И чтобы вы просили прощения у вашего Господа, а затем обратитесь к Нему, и Он дарует вам благое достояние до предела назначенного и даст всякому обладателю милости Свою милость. А если вы отвернетесь, то я боюсь для вас наказания дня великого. К Аллаху вам возврат, и Он над всякой вещью мощен!"
Эмир замолчал, а Дхама и Мишель обдумывали услышанное. Создавалось впечатление, что священные слова из Корана были обращены непосредственно к ним. Они прозвучали как упрек… Эмир улыбнулся и пригласил их следовать за собой.
Того, кто решил бы, что хозяин этого дворца, полного изречений Аллаха, – страстный и суровый защитник ислама, насаждающий его с помощью когорты фанатиков, и каждый день только что отсеченные головы инакомыслящих выставляются на крепостных стенах дабы укрепить народ в его вере, ожидало разочарование.