– Вчера об этом на рынке говорили женщины. Ходят слухи, что они плывут вверх по Ганге и вот-вот будут здесь. У дороги в Варанаси они разобьют лагерь.
– Вот как… – выдохнула Шарви.
Ее взгляд стал рассеянным. Она вспомнила, что недавно о чем-то таком говорил ее муж и другие мужчины деревни. Англичане готовились к войне с сикхами. Ходили слухи, что ужасная правительница Пенджаба, рани Джундан, вербует тысячи солдат и приглашает в Лахор иностранных офицеров. обучать ее воинов. Говорили также, что многие правители желают покончить с разоряющей страну Ост-Индской компанией. Слово "свобода" носилось в воздухе, воспламеняя воинственный дух индусов, сикхов, представителей разных племен, пребывавших под игом англичан.
Но беднякам эта война не сулила ничего хорошего, в этом Шарви была уверена. В это мгновение до дома докатились звуки военной музыки. По дороге из Варанаси к Аунраи двигались англичане.
Глава 2
Несколько десятков детей высыпали на большую дорогу. Следом за ними из мастерских и с полей потянулись к дороге взрослые. Все хотели увидеть солдат ее величества.
"Англичане! Англичане!" – доносилось отовсюду, но трудно было сказать, радость или страх звучали в голосах людей. В стране, где незыблемость обычаев и ритуалов была возведена в абсолют, любое событие, нарушавшее естественный ход жизни, вызывало у простых жителей интерес и любопытство.
"Англичане идут!"
Англичане? Слишком сильно сказано! Маршировавший под развевающимися знаменами полк на две трети состоял из добровольцев-индийцев. Воздух звенел от барабанного боя, в котором тонули первые раскаты грома – с запада надвигалась гроза. Муссон вот-вот принесет в селенье проливной дождь, но приближающееся ненастье детей не испугало. Наоборот! На богатые дождями месяцы шравана и бхадрапад приходилась целая череда праздников, и люди много дней проводили в молитвах. Вместе с дождями небо дарило жизнь… В этот период индуистские священники безраздельно властвовали над страной, ибо местные жители верили, что муссоны приходят по воле индуистских богов. И к радости Брахмы, Вишну, Шивы и прочих нечестивые джайнисты и буддисты, извечные соперники брахманов, сеявшие в городах и деревнях семена своих греховных воззрений, в это время удалялись в храмы и монастыри. Настроение у Анупама Мадхава, отца Амии, было отвратительное. Он как раз подсчитывал доходы и расходы, когда до его ушей донеслась музыка проклятых англичан. Кровь прилила к лицу почтенного мастера, и он несколько раз сбивался, укладывая в ящичек мелкие медные монеты стопками по десять в каждой. Вот и вся прибыль за неделю – даже рупии не наберется… Снова не повезло. Мастерская приносила все меньше денег. А виной всему эти англичане со своей Ост-Индской компанией – чудовищем, пожиравшим богатства континента.
– Пусть убираются восвояси! – зло крикнул Анупам.
Сыновья ниже склонились над работой, подмастерья затаили дыхание. Они знали, что случается, когда хозяин гневается, и каково это – получать удары его палки.
– Амия! Пить! – крикнул он.
Но девочка не пришла. Лицо Анупама побагровело.
– Амия!
Его глаза налились кровью, он уставился на дверь, ведущую в кухню. Никого… Анупам резким движением встал и в следующее мгновение задохнулся в приступе кашля.
С криком "Отец!" к нему бросился старший из сыновей, Пайод.
У Анупама не было сил идти. Согнувшись пополам, он харкал кровью и желчью. Кашель душил его, но с этим ничего нельзя было поделать. Пайод, поддерживая отца, похлопал его по спине. Из кухни с кувшином прибежала Шарви. Они попытались напоить Анупама, но у них ничего не получилось.
– Давайте его уложим! – приказала Шарви сыновьям. – Пайод, скорее приведи Три-Глаза!
Амия же и знать не знала, что отцу стало очень плохо. Как только англичане вошли в Аунраи, она вместе со своими сестрами и невестками отправилась им навстречу, рискуя вызвать гнев отца.
"Отец не узнает", – сказала она себе, отделяясь от стайки родственниц. Амии не хотелось находиться рядом с Витрой. Жена брата ненавидела маленькую золовку, и та отвечала ей взаимностью. А зрелище обещало быть захватывающим…
По дороге под барабанный бой маршировали солдаты в красных мундирах – спины прямые, взгляды устремлены в сторону горизонта, туда, где их ждали героические свершения. Амии они показались красивыми и гордыми. И такими непохожими на деревенских мужчин! Солдаты английской армии выглядели куда внушительнее недисциплинированных вояк раджи Мукеша и правителей северо-индийских княжеств. Они казались непобедимыми, словно к их сотворению приложили руку великие боги. Ах, если бы ей, Амии, достался в мужья один из бравых офицеров, командовавших этим воинством!
Будто отвечая на ее мольбу, небо над храмом разрезала молния, и ее отблеск пал на золотые позументы на мундирах. Боги приветствовали их… Тучи лопнули, и на землю обрушился дождь. Амия с удивлением спросила себя, почему жители деревни не радуются. Ведь с тех пор, как в страну пришли англичане, стало меньше бандитов на дорогах, исчезли тхаги – разбойники-душители, эти страшные убийцы, повсеместно сеявшие ужас, а также улеглись распри между разными религиозными общинами. Отец наверняка выпорол бы ее за подобные рассуждения, но Амия была достаточно умна, чтобы держать их при себе. Она никогда не заводила речи о таких вещах со своими подружками Мили и Хилой. Они бы убежали от нее, как от прокаженной: женщинам, а тем более девочкам, не дозволялось обсуждать исконно мужские дела и вопросы.
Проливной дождь не умерил решимости солдат – они невозмутимо продвигались вперед. Наконец, верхом на растревоженных грозой лошадях, появились офицеры. Командир полка, аскетичного вида мужчина, грудь которого украшала медаль в форме креста, проехал мимо, даже не взглянув на собравшихся крестьян. Это был завоеватель, хозяин Индии, в своих мечтах уже с почестями вернувшийся в Лондон, чтобы добавить свой портрет к длинной череде портретов предков. Высокомерие этого человека неприятно поразило Амию. И в то же мгновение она услышала голос старшей сестры:
– Амия!
Сестра была бледна как смерть.
– Что случилось?
– Отцу очень плохо. Идем, нам всем нужно молиться!
Но молитв, похоже, было недостаточно. Кровь продолжала покидать тело Анупама через рот даже несмотря на то, что Три-Глаза, наложив руки на грудь больному, остановила кашель с помощью заклятий на древнем языке. Теперь Анупам лежал на циновке. Вокруг него собрались сыновья, жена и друзья. Амия, ее сестры и невестки держались в сторонке. В спертом воздухе роились мухи и комары. Все задыхались, глядя на больного, к которому сползались тараканы.
Шарви неустанно взывала к милости богов. Пайод и двоюродный брат Анупама вторили ей. Остальные уже утратили надежду своими молитвами принести ему облегчение и вяло бубнили одни и те же слова. "Анупам Мадхав не задержится в этом мире", – думали они. Жизнь Анупама и правда подходила к концу. Он прожил ее достойно и честно: не нарушал законов своей касты, а если и пытался возвыситься над соплеменниками, то дозволенным способом – постоянным совершенствованием в гончарном ремесле.
И вдруг самый младший сын Анупама сказал:
– Может, доктор англичан сумеет его спасти?
Все в комнате замерли. Гневные взоры собравшихся впились в юношу. Взгляд же знахарки был подобен удару кинжала. Как он осмелился произнести столь кощунственные слова! Позор для члена семьи Мадхавов, позор для индийца! Обратиться к врачу-чужестранцу – страшный грех, особенно если вспомнить, как пламенно Анупам ненавидел всех англичан. Три-Глаза ткнула указательным пальцем в грудь юноши, который и так не знал, куда деться от стыда. Прикосновение это отозвалось у него в груди острой болью.
– Стыдись, недостойный сын! – зло сказала знахарка.
– Я только хотел… чтобы он поправился.
– Уйди прочь!
Испуганный юноша вышел.
– Ты, – продолжала Три-Глаза, глазами отыскав среди сестер Амию, – иди сюда и возьми мать за руку. Ей нужны силы.
– Я? – удивленно пробормотала девочка.
– Да, ты. У тебя есть сила, какая редко кому дается. Иди ко мне!
Амия приблизилась к знахарке. Сердце ее сжалось от страха, к горлу от волнения подступил комок. Девочка взяла за руку мать, присевшую на корточки рядом с умирающим. Шарви никак не отреагировала на ее прикосновение. С исказившимся от горя лицом она смотрела на мертвенно-бледного Анупама. Ужас, который испытывала женщина, передался ее дочери.
Шарви знала, что ее ждет. За смертью Анупама последует и ее кончина. Она обречена. Месяц назад в храме Ханумана ей привиделось пламя. Пламя костра, на котором ей было предначертано сгореть. Она очнулась от полузабытья, когда ее супруг начал бредить. Анупам призывал Вишну, Кришну… Внезапно глаза его широко раскрылись, он порывисто приподнялся, обнял Три-Глаза и мертвым упал на циновку.
Глава 3
Наконец Пакистан со всеми его опасностями остался далеко позади. Мишель Казенов со своим отрядом успел побывать в Лахоре у рани Джундан. Как они и договаривались, он привез ей пятьсот винтовок и тридцать тысяч патронов, за которые рани-регентша щедро заплатила золотыми монетами. Рани предлагала ему остаться в Пенджабе в статусе полковника ее армии, но Мишель отказался. Ему предстояло навестить многих других заказчиков по пути в Танджавур, где его ждала Хирал, Блистательная, его любовь.
Сидя верхом на белом коне, он как раз думал о Хирал, как вдруг…
– Проклятые ублюдки!
Выругался Мишель потому, что на окутанном туманом берегу реки он увидел англичан. К представителям этой нации он испытывал непреодолимое отвращение, но отдавал им должное. "Итак, они начали военные действия", – подумал Мишель. У Туманного Альбиона, в отличие от его родной Франции, имелся тщательно проработанный план завоевания новых колоний, и Мишель был готов биться об заклад, что скоро под властью Соединенного Королевства окажутся все земли начиная от Средиземноморского побережья и до самого Южно-Китайского моря. Ближайшей целью англичан было подчинить Пенджаб и распространить влияние Ост-Индской компании на Афганистан и Пакистан. Но сделать это будет не так-то просто: армия сикхов рани Джундан готовила англичанам достойную встречу. Британская корона шла на большой риск, ввязываясь в войну с хорошо вооруженным и подготовленным противником. Пламя сопротивления могло охватить весь континент.
Побежденная, униженная, утратившая все свои завоевания Англия… При мысли об этом Мишель улыбнулся. Его люди ожидали команды, с беспокойством поглядывая на свой ценный груз. Встреча с англичанами стала для них неприятным сюрпризом, и каждый боялся лишиться обещанного ему вознаграждения. Отряд у Мишеля, насчитывавший около пятидесяти человек, был самым что ни на есть разношерстным – афганцы, турки, индийцы, сикхи, тибетцы… На протяжении двенадцати лет эти люди делили с Мишелем дороги и приключения. Дхама, расстриженный тибетский монах, стал первым спутником француза. И не просто спутником – другом. Мишель по дороге в Дели подобрал его с множественными ножевыми ранениями и вылечил. Очень скоро они подружились. Дхама обладал живым умом, говорил на нескольких языках и сражался отважно, как лев.
Дхама подъехал к Мишелю.
– Что думаешь? – спросил у него француз.
– Думаю, лучше не показываться им на глаза, – ответил монах.
– С нашей стороны это будет трусостью!
– Англичане – народ непредсказуемый. А наши люди и животные устали. Недалеко отсюда есть лес, там и разобьем лагерь.
Мишель окинул взглядом своих людей. Дхама был прав – они совсем выбились из сил. Большая часть их пути пролегала по землям, кишащим опасностями. Чего стоит одна только Великая индийская пустыня с ее ледяными ночами и невыносимо жаркими днями! А если вспомнить о том, что от Биканера до самой границы Пенджаба их преследовали местные бандиты… И все же усталость – не повод убегать при виде англичан.
Сердце Мишеля сжалось. Нахлынули воспоминания. Он прижал руку к груди. Там, под курткой, он носил орден Почетного Легиона, который его отец получил из рук самого Наполеона перед Российской кампанией. Ему никогда не сравняться славой с отцом, погибшим при Ватерлоо… Мишелю вспомнилась и рано ушедшая мать. Она передала ему эту награду, которая теперь жгла ему грудь. Лишившись родителей, Мишель, у которого не было близких родственников, продал все имущество и уехал из Франции. Вначале он отправился в Египет, потом в Судан, где в компании с еще одним искателем приключений, итальянцем, постиг азы ремесла "продавец редкостей и экзотичных товаров". Поднабравшись опыта, он решил действовать на свой страх и риск и в одиночку отправился в Индию, где можно было за месяц сколотить состояние и за день его потерять. Но всегда, где бы ни довелось ему встретиться с англичанами, он вспоминал о Ватерлоо и о попранной чести Франции.
И он, пожалуй, последовал бы совету Дхамы, если бы тот не добавил, всмотревшись в даль:
– Во имя Ганеши! Да это твой старый знакомец, сэр Чарльз Эмингтон!
Мишель покачнулся в седле. Полковник Чарльз Эмингтон однажды поклялся, что повесит его вместе со всеми его презренными соотечественниками. Этот господин был ярым последователем антифранцузской политики на Востоке. В своих пламенных обличительных выступлениях на публике он заявлял, что готов возглавить крестовый поход против обосновавшихся в Индии "лягушатников". Не только Мишель ненавидел Эмингтона – молва о жестоком и скором на расправу полковнике давно распространилась за пределы Калькутты. Полковник ее величества держал индийцев в черном теле, а осмелившихся сопротивляться бросал в тюрьмы, иногда и расстреливал.
– Ты уверен? – спросил у монаха Мишель.
– Да. Что-то ты побледнел, дружище, – поддел Мишеля Дхама и рассмеялся.
Монах-расстрига имел демоническую внешность. Все зубы он потерял в драке с индуистами в одном из храмов в Катманду, во время жертвоприношения буйволов. Лицо его было сплошь покрыто шрамами, а раскосые глаза хищно блестели.
– Каждый раз при виде этого господина я умираю от восторга, – прошипел Мишель, собирая свой гнев в кулак.
У Дхамы был талант выводить его из себя, но Мишель слишком дорожил их дружбой, чтобы выражать недовольство по этому поводу.
– Мы не будем останавливаться в лесу! – сказал Мишель.
– В любом случае поздно – нас заметили. Хочешь, я отрежу ему уши? – спросил монах, скрещивая перед собой две сабли.
– Пусть лучше сикхи его разделают, – ответил Мишель.
– Как пожелаешь.
Дхама спрятал оружие и вернулся на свой наблюдательный пост.
Глава 4
Сэр Чарльз Эмингтон наблюдал за Мишелем, глядя в окуляр раскладной подзорной трубы. Еще немного – и гнев захлестнет его, одолев здравый смысл.
– Казенов со своей волчьей стаей! – воскликнул он.
Спутники полковника застыли в седлах. Встреча обещала быть бурной.
– Сэр, наши действия? – осторожно спросил пожилой капитан.
– Если бы я мог, – приглушенно сказал полковник, – я бы расстрелял их на месте. Но мы сейчас не на своей территории – это раз, и у нас важное задание – через неделю мы должны быть в Дели, где наши войска готовятся к схватке с сикхами.
Офицеры вздохами выразили свое разочарование. Полковник принял разумное решение – нельзя было пренебрегать пожеланиями генерал-губернатора. Хотя для сэра Чарльза Эмингтона это было нелегко: все знали, что он мечтал расправиться с этим Мишелем Казеновом. Ненависть к французу усилилась, когда тот попал под негласную защиту лорда Хардинга, генерал-губернатора Индии. Хардинг публично выразил Казенову, с которым ему не доводилось встречаться, свою благодарность на одной из церемоний в Калькутте. Казенов, несмотря на отвращение, питаемое им к англичанам, спас жизнь офицеру ее величества и горстке рядовых после битвы при Хайбаре, где английская армия потеряла шестнадцать тысяч солдат. И хотя благоволение генерал-губернатора не было засвидетельствовано документально, Мишель получил право свободно передвигаться по территории Индии.
"И теперь эта падаль как ни в чем не бывало разгуливает у нас под носом!" – возмутился про себя Эмингтон. Как он сожалел, что не может поступить с ним по своему усмотрению! Если бы можно было вернуться в Средневековье! Отголоски давних сражений, баталий Столетней войны, воинственные крики предков звучали в его ушах. Стычка же с человеком, объявленным вне закона, не принесла бы ему, Чарльзу Эмингтону, ни чести, ни славы. Одни только неприятности…
– Вы двое поедете со мной! – приказал он, съезжая с дороги.
Престарелый капитан и один из уланов последовали за командиром. Втроем они поскакали туда, где в облаке пыли медленно двигался караван.
Офицеры с беспокойством смотрели вслед полковнику. Его гневливость, вспышки ярости и привычка решать все вопросы с помощью удара хлыста или пистолетного выстрела были всем известны, поэтому они безмолвно молили Бога защитить Эмингтона.
Лошадь Эмингтона опередила лошадей его спутников. Когда полковник резко натянул поводья, она встала на дыбы. На животное невозможно было смотреть без жалости, так ему было больно.
Мишель казался невозмутимым.
– Сэр Эмингтон, как приятно видеть вас здесь… Что заставило вас покинуть ваш дворец в Калькутте?
– Война, мой дорогой, война!
– Война? Странно… Со времен сражения при Хайбаре я не слышал ни единого выстрела.
Сэр Эмингтон сделал над собой невероятное усилие, сдерживая рвущийся наружу гнев. Этот французский ублюдок смеет напоминать ему о полном разгроме англичан в Афганистане! С каким наслаждением он вонзил бы свой клинок ему в горло! Но он не успел бы выполнить задуманное – Дхама, сжимая рукояти своих сабель, не спускал с него глаз.
– Вы считаете меня идиотом, Казенов? Мы следим за всеми вашими передвижениями и знаем, что вы и вам подобные продаете оружие сикхам.
– А, так вот с кем вы решили воевать! Странно это слышать. Неделю назад я был в Лахоре и не заметил ничего подозрительного. Сикхи – миролюбивый народ.
В словах Мишеля сквозила насмешка, и полковник Эмингтон заскрежетал зубами от злости, но тему разговора предпочел сменить.
– А что вы везете из Персии?
– Как обычно – ковры и всякие редкости. По приезде в Варанаси я передам подарок лорду Хардингу. Кстати, как он поживает?
– Прекрасно. Он подал прошение временно освободить его от обязанностей генерал-губернатора, поскольку хочет лично участвовать в военных действиях. Желает оказаться, так сказать, в первых рядах сражающихся, когда начнется война. И будет прискорбно, если его поразит рука с оружием, которое вы продали рани Джундан.