Угадай, кого я увидела, разглядывая солнечные часы в саду? На меня пялился не кто иной, как наследник миллионов, Рекс Кредитон собственной персоной. Мистер, а не сэр Рекс (сэр Эдвард не имел наследственного дворянства; надо полагать, это больная мозоль ее светлости). Он среднего роста, из себя приятный, хоть и не вполне статный. Показная самоуверенность странным образом сочетается в нем с застенчивостью. Он был в безупречном костюме, полагаю, от Сэвил-Роу. В Лэнгмуте ничего подобного не сыскать. Он до того обомлел, увидев меня, что я сочла за лучшее представиться.
- Сиделка миссис Стреттон, - назвалась я.
Он вскинул брови. Они у него светлопесочные, как и ресницы, а глаза желто-карие, цвета топазов. Нос орлиный, как у сэра Эдварда на портрете. Кожа бледная, а усы золотисто-рыжие.
- Вы так молоды для такой ответственной работы, - отозвался он.
- Я прошла полный курс подготовки.
- Разумеется. Будь это не так, вы бы не взялись.
- Конечно, нет.
Он не сводил глаз с моего лица. Видно было, что, если и сомневается в моих способностях, внешность, безусловно, одобряет. Поинтересовался, сколько я пробыла в Замке и довольна ли условиями. Я ответила, что всем довольна, и выразила надежду, что не сделала ничего предосудительного, гуляя по саду. Он уверил, что ничего такого я не совершила, и разрешил гулять, когда вздумается. Потом вызвался самолично показать огороженный сад с прудом и рощу, посаженную вскоре после его рождения: теперь это был молодой ельник. Через него пролегала тропа, ведшая к краю утеса. Он подвел меня к железной ограде и проверил ее на прочность, сказав, что садовникам строго-настрого указано следить за ограждением. Оно и понятно. Площадка обрывалась крутым склоном, уходившим вниз, к реке. Мы стояли, опершись на ограду, любовались домами на скале на другом берегу, соединенном с нашим мостом. В его взгляде промелькнула собственническая гордость, и я вспомнила, что мне рассказывала Анна о Кредитонах, принесших процветание Лэнгмуту. У него был важный, исполненный сознания силы вид. С пылом, невольно передавшимся и мне, заговорил о Лэнгмуте и судоходстве. Чувствовалось, что в этом состоит смысл его жизни, как прежде был смысл жизни отца. Меня захватила романтика "Леди-линии", хотелось узнать как можно больше.
Он охотно рассказал, хоть и несколько суховато, как отец основал дело, о периоде борьбы не на жизнь, а на смерть. По его словам, выходила поистине героическая история: из скромного начинания складывалась большая компания.
Я поразилась, что он разговорился после столь короткого знакомства со мной. Похоже, это удивило и его, потому что он вдруг сменил тему и перешел на деревья и прочие прелести сада. Потом мы вместе вернулись к цветочным часам и прочли надпись на циферблате: "Я учитываю только солнечные часы".
- Надо бы и мне попробовать следовать этому принципу, - заметила я.
- Надеюсь, ваши часы будут всегда солнечными, сестра.
От желто-карих топазов его глаз веяло непритворным теплом. Я почувствовала, что он совсем не такой холодный, каким хотел казаться, и что я ему приглянулась.
Потом он ушел, оставив меня в саду. Я поняла, что вскоре увижу его снова. Я еще раз обошла террасы и огороженный сад, добралась через ельник до площадки над обрывом и постояла у железного ограждения. Встреча меня обрадовала: я была довольна произведенным на него впечатлением. Он такой сдержанный - вероятно, счел несколько фривольным мой тон, к тому ж я часто смеялась. Некоторым это во мне нравится, но те, кто посерьезнее, вполне могут посчитать меня легкомысленной. Кажется, он из таких. Тем не менее знакомство меня порадовало, в конце концов, он ось, на которой держится весь дом, и не только дом. Вся сила и слава дома воплощены в нем, наследнике отца, а в будущем, когда не станет матери, продолжателе и источнике дальнейшего процветания дела.
Я вернулась к солнечным часам. Этот час, пообещала я себе, мне непременно зачтется. Я глянула на свои часы - медальон из бирюзы с розовыми бриллиантиками, подарок леди Хенрок незадолго до ее кончины, - и проверила по солнечным. Скоро должна была проснуться моя подопечная. Надо было возвращаться к своим обязанностям.
Я подняла голову на башню. Это была не та башня, в которой находились апартаменты моей больной. Эта располагалась с краю западного крыла. Я довольно дальнозорка и явственно разглядела лицо в окне. Оно задержалось на несколько секунд, а потом исчезло. "Кто это мог быть? - гадала я. - Кто-нибудь из прислуги?" В том крыле я еще не была, как и не успела обследовать большую часть Замка. Немало озадаченная, я отвернулась, но, словно что-то почувствовав, снова оглянулась на башню. Опять в ней мелькнуло лицо. Кому-то было интересно наблюдать за мной, притом украдкой, ибо стоило ей - что это была женщина, я успела заметить по мелькнувшему в окне чепцу - понять, что ее увидели, как она поспешно ретировалась в тень.
Занятно! Но есть ли в Замке Кредитон что-то, не интересное мне? Все же куда больше мелькнувшего в окне лица меня заинтриговала встреча с властителем Замка, символом его богатства и власти.
3 мая. Славный день с безоблачным голубым небом над головой. Опять я гуляла в саду, но на этот раз не встретила Рекса. Признаться, перед выходом я рассчитывала, что он "случайно" натолкнется на меня, так как, по-моему, он явно мной заинтересовался. Впрочем, у него должно быть немало дел в большом конторском здании, что возвышается над городом. Я слышала из нескольких источников, что он принял на себя обязанности сэра Эдварда и с помощью матери управлял делами компании. Тем не менее я была немного задета. Надо же, вообразила, что он ко мне неравнодушен! Когда стало ясно, что он не придет, я задумалась о мелькнувшем в окне лице, постаравшись выбросить Рекса из головы. Башня западного крыла, задумалась я. Что если притвориться, что заблудилась? Видит Бог, в Замке это нетрудно. Доберусь-ка до западного крыла и осмотрюсь, а если заметят, притворюсь, что потерялась. Сознаюсь, я очень любопытна, но это оттого, что меня так занимают люди: этот мой интерес и дает мне возможность приходить при нужде на помощь. Кроме того, я должна понять мою подопечную ради ее же блага, а для этого надо разузнать о ней все, что возможно. А поскольку все в этом доме так или иначе касается ее, то и это таинственное лицо должно иметь какое-то отношение к ней.
Ближе к вечеру небо обложило густыми тучами, солнце скрылось, и в любую минуту мог начаться дождь. В Замке сделалось сумеречно: именно в такой час можно убедительней всего заблудиться, и я решила не упускать возможности. Я взобралась по винтовой лестнице в западную башню. Предположив, что она должна быть точной копией нашей башни, я пробралась к комнате, в которой должно было находиться окно, где я видела то лицо, и открыла дверь.
- Ах, простите… Я… - деланно смутилась я.
- Вы сестра-сиделка, - докончила незнакомка.
- Я попала не в ту башню, - сказала я.
- Я вас видела в саду. Вы ведь тоже меня заметили?
- Да.
- И решили подняться и посмотреть?
- Башни так похожи.
- Значит, вы ошиблись, - продолжала она, не дожидаясь конца моих оправданий. - Как ваши отношения с больной?
- По-моему, как им и надлежит быть у сестры и больной.
- Она серьезно больна?
- В некоторые дни бывают облегчения. Теперь вы меня знаете. Могу и я узнать ваше имя?
- Я Валерия Стреттон.
- Миссис Стреттон?
- Можете звать меня и так, - сказала она. - Я здесь живу. У меня свои комнаты. Я почти ни с кем не общаюсь. В западной башне имеется лестница в огороженный сад. Она совершенно изолирована.
- Значит, миссис Стреттон - ваша…
- Невестка, - докончила она.
- Так вы мать капитана.
- У нас здесь странный, запутанный дом, сестра, - усмехнулась она. Смех был не без вызова. Я отметила прилившую к вискам густую, почти багровую краску. "Должно быть, что-то с сердцем, - машинально подумала я. - Похоже, и она может стать моей пациенткой".
- Не хотите ли чашку чаю, сестра?
- Вы очень любезны. С удовольствием. - Я не кривила душой, так как это давало возможность продолжить разговор.
Как и у ее невестки, у нее имелась спиртовка, на которую она поставила чайник.
- Вы уютно устроились, миссис Стреттон.
- Я не могла и мечтать о большем уюте, - улыбнулась она. - Леди Кредитон очень добра ко мне.
- Действительно добродетельная женщина. - Она не уловила иронии в моем голосе. Надо мне прикусить язык. Могу иной раз не сдержаться ради красного словца. Мне хотелось добиться ее расположения, потому что она была матерью одного из двух мальчиков, родившихся почти одновременно от общего отца, но разных матерей, и под одной крышей. Чем не основа для мелодрамы в духе Гилберта и Салливена - если забыть, что они избегали предосудительных сюжетов, каковым определенно был этот. Надо будет еще раз взглянуть на портрет старого сэра Эдварда, что висит в галерее. Вот была личность! Жаль, что его уже нет в живых. Я уверена, что при нем жизнь в Замке была бы еще замечательнее.
Она поинтересовалась, как я устроилась и довольна ли работой. Это должно быть очень увлекательно, но она высказала опасение, что временами мне приходится несладко. Еще одна, которая недолюбливает мою капризную подопечную, подумала я.
Я ответила, что привыкла ко всяким больным и не предполагаю, чтобы нынешняя оказалась труднее тех, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело.
- Не следовало ей сюда приезжать, - неожиданно горячо выговорила Валерия Стреттон. - Надо было остаться там, где ее место.
- Согласна, здешний климат для нее нехорош, - ответила я. - Но, быть может, ей больше нравится жить в доме мужа. Счастье - лучшее лекарство.
Она заварила чай.
- Я сама делаю чайные сборы, - похвалилась она, - чуточку индийского смешиваю с "графом Греем". И, разумеется, секрет в том, чтобы держать сухим и горячим заварник, а кипяток должен быть крутым.
Я вежливо слушала урок заваривания чая, а сама думала при этом, сколько сумею от нее выведать. Судя по всему, немного. Она не из болтливых. Воображаю, сколько имела за свою жизнь секретов, чтобы запросто выбалтывать чужие. Верно, была редкостная красавица в молодости. Волосы, надо полагать, были светлые. Они и сейчас сохранили былую пышность, только потускнели. Глаза были ярко-синие. Истинная красавица! Неудивительно, что перед ней не устоял сэр Эдвард.
Я прихлебывала чай.
- Вы должны знать все закоулки Замка, - заговорила я. - Никак не освоюсь с его географией.
- Не будем сетовать на это: иначе я бы не имела удовольствия познакомиться с вами.
Задумавшись над тем, что стояло за ее словами, я заключила, что она глубже, чем кажется. Еще бы: прожить такую необычную жизнь под одной крышей с леди Кредитон.
- У вас бывает много гостей?
Она покачала головой.
- Нет, я живу затворницей, но это меня устраивает.
Наблюдает, сидя у окна, как мимо проходит жизнь, мелькнуло у меня в голове: этакая леди Шалотт девятнадцатого века!
- Часто навещает Рекс.
- Рекс? Вы имеете в виду…
- Есть только один Рекс, - перебила она. Ее голос смягчился. - Всегда был хороший мальчик. Я нянчила их… обоих.
Еще одна странность. Значит, она была нянькой обоих мальчиков: собственного и соперницы. В самом деле диковинный дом: все, словно сговорившись, плодили противоестественные ситуации. Кто за этим стоял - сэр Эдвард? Скорей всего, он, решила я. В старике определенно была склонность к озорству.
Я живо представила всю картину. Естественно, что собственный сын ходил у нее в фаворитах. Недаром Аннин капитан вырос испорченным мальчишкой: был глух к чувствам других, счел возможным развлечься с Анной, не намекнув ни полсловом, что был женат на смуглой заморской красавице.
- Воображаю, как вы соскучились по капитану Стреттону. Когда он вернется?
- Не имею представления. После того как случилась эта… история… - Я ждала продолжения, но его не последовало. - Он всегда исчезал надолго, с самого первого выхода в море. Почти с младенчества бредил морем. Сколько помню, вечно пускал в пруду кораблики.
- Вероятно, оба мечтали о море?
- Рекс был не такой. Большой умница. И тише. С детства был деловой.
Бизнесмен, которому было назначено приумножить отцовский капитал, невольно подумала я.
- Оба были хорошие ребята, - поправилась она, снова вернувшись в роль старой няньки. - А теперь, когда Редверс далеко, часто заходит Рекс, чтобы не думала, будто забыл.
Как все-таки непросты люди! Проговорив полчаса с этой женщиной, я едва ли узнала о ней больше, чем когда она была просто мелькнувшим в окне лицом. Скрытность сменялась в ней откровенностью, только когда она будто заново становилась нянькой, любящей своих воспитанников. Представляю, каким ей нужно было обладать чувством справедливости, чтобы перебороть природное предпочтение к собственному ребенку, заставить себя одинаково любить Рекса. По ее словам выходило, что Рекс - кладезь добродетели. Наверняка преувеличивает. Будь это так, он бы не привлек моего внимания: образцы добродетели обыкновенно скучны. Он далеко не такой.
- Мальчики очень различались темпераментом, - рассказывала она. - Ред любил приключения. Только и говорил о море, читал о нем книжки. Представлял себя Дрейком. Рекс, наоборот, был тихий. С детства имел расчетливую голову. Все видел насквозь, уже тогда быстро соображал, в чем его интерес: когда они менялись игрушками, Рекс всегда выгадывал. Оба были привязчивые… каждый по-своему.
Как ни пыталась продолжать тему, она держалась настороже. Я чувствовала, что ничего не выведаю, сколько ни буду нажимать. Мой единственный шанс - захватить ее врасплох, обманом заставить себя выдать.
Впрочем, никогда не следует спешить с откровениями. Они дают много больше, если раскрываются постепенно. Она занимает меня едва ли не больше всех остальных домочадцев - исключая Рекса, разумеется. Я решила, что мы должны подружиться.
6
Меня захватил дневник Шантель. Мой не шел ни в какое сравнение с ним. Читать ее записки было все равно что общаться лично. Она рассказывала о себе с такой откровенностью, что я невольно чувствовала вымученность своих писаний. Поначалу меня коробили ее ссылки на меня и человека, которого она называла "моим капитаном", но я припомнила, как она настаивала на абсолютной искренности наших дневников, иначе они бесполезны.
Вспоминаю свой дневник.
30 апреля. Заходил один мужчина смотреть шведский шкаф Хаунта. Думаю, у него нет серьезных намерений. По пути из лавки домой меня застиг ливень, а нынче днем, к своему ужасу, обнаружила древоточца в напольных часах Ньюпорта. Тотчас взялись за него с миссис Баккл.
1 мая. Кажется, мы таки спасли часы. Пришло письмо управляющего банком с приглашением зайти. Испытываю самые дурные предчувствия относительно того, что он скажет.
Как это отличалось от рассказа Шантель о ее жизни! Мой тон был полон уныния, она писала живо. Не было ли это связано с тем, насколько по-разному мы смотрели на жизнь?
Положение мое и вправду было плачевно. Я обнаруживала с каждым днем, насколько была в долгах. С наступлением сумерек, оставшись в доме одна, я представляла, как насмехается надо мной тетя Шарлотта, поддразнивает, как при жизни: "Ну, что я говорила - тебе без меня никак!"
Я замечала, как все ко мне переменились. Украдкой присматривались на улице, когда думали, что я не вижу. Я догадывалась, о чем они думали: неужели действительно причастна к смерти тети? Недаром же унаследовала ее дом и дело.
Знали бы они, какие неприятности я унаследовала.
В такие минуты я пробовала вспоминать отца, который учил меня всегда встречать беду с открытым забралом и расправленными плечами, помнить, что я дочь солдата.
Он был прав. Что толку жалеть себя - это я хорошо усвоила. Пойду к управляющему банком и узнаю худшее, а потом буду решать, стоит ли продолжать дело. Что если не стоит? Что ж, придется задуматься, выстроить какой-нибудь план. Должно же найтись применение для женщины моих способностей. Я обладала приличными познаниями в антикварной мебели, фарфоре и фаянсе, была неплохо образованна. Где-то наверняка ждала меня моя ниша. Никогда не найду ее, если буду плакаться на жизнь. Я должна выйти на поиски.
Я вошла в безрадостную пору жизни. Молодость миновала. Двадцать семь лет - самый возраст, когда к тебе пристает кличка "старой девы". Ни разу мне не делали предложения. Разве Джон Кармель мог со временем, если бы его не отпугнула тетя Шарлотта. Что до Редверса Стреттона, то я повела себя с ним крайне наивно, навоображала того, чего не было и в намеке. В этом мне некого было упрекать, кроме себя самой. Надо ясно сказать об этом Шантель, когда с ней увижусь. Надо бы и мне писать о моей жизни с теми же откровенностью и интересом, как пишет о своей она. Это было для нас мерилом взаимного доверия. Кроме того, когда описываешь, что чувствуешь, несомненно, облетаешь себе душу.
Что ей от моих лаконичных описаний шведских шкафов и напольных часов. Ей интересны мои переживания - как мне интересны ее. Замечательно иметь такую подругу. Я от души надеялась, что наши отношения навсегда сохранятся такими же. Меня пугало, что она могла уехать из Замка, или же мне придется искать место где-нибудь вдалеке от нее. Только теперь я вполне отдавала себе отчет, как много значила для меня в эти трудные времена близость с ней.
Милая Шантель! Как она меня поддерживала в страшные дни, наступившие после смерти тети Шарлотты. Иногда я не сомневалась, что она нарочно отвела от меня подозрения. Поистине безрассудный поступок, граничащий с лжесвидетельством. Она не колебалась ни минуты - до того беспечна, верна в дружбе. Надо об этом написать. Впрочем, лучше не стоит: слишком серьезно, чтобы можно было довериться бумаге. В этом я не была так же искренна, как она. Когда заводишь дневник, обнаруживается, что не все поддается записи, при том что сама, возможно, даже не признаешься в этом. Я всегда холодела от страха, вспоминая смерть тети Шарлотты, так как, несмотря на пуговку, которую нашла Шантель, и ее убежденность (которую разделяю и я) в том, что при определенных обстоятельствах люди могут оказаться способными на самые неожиданные поступки, тем не менее я никогда не верила, что тетя Шарлотта покусилась на свою жизнь, сколь бы велики ни были ее страдания.
И все же это произошло. Чем еще можно было это объяснить? Как бы там ни было, от ее смерти выиграли все домочадцы. Элен унаследовала сумму, которая была для нее не просто деньгами, но ключом к вступлению в брак с мистером Орфи. Бог знает сколько ждала этого часа Элен! Для миссис Мортон избавление от службы у тети Шарлотты тоже явилось долгожданным счастьем. А я… я унаследовала тяжкий груз волнений и долгов, но я не подозревала о них до смерти тети.
Нет, все было, как представила Шантель. Как бы я ни была уверена, что тетя Шарлотта не могла лишить себя жизни, что может знать человек о другом?
Я должна прекратить думать о смерти тети Шарлотты. Надо смотреть в будущее, как учил отец. Пойду к управляющему банком, узнаю худшее и приму решение.
Он смотрел на меня поверх очков, сложив ладони, с показным сочувствием на лице. Он привык к таким разговорам с клиентами.
- Мисс Брет, проблема состоит в активах и пассивах. Они должны быть уравновешены. Вы же оказались в весьма щекотливом положении.