Здоровый мужчина. Пятьдесят один год. Причина смерти – отверстие в грудной клетке, проделанное вращающимся сверлом дрели. Других шрамов или ранений нет. Содержание в крови наркотиков или алкоголя не обнаружено. Указаний на недавнюю половую активность нет. Последний прием пищи был менее чем за час до смерти и состоял из тертой моркови и гороха в легком сливочном соусе, подсушенного пшеничного хлеба и травяного чая.
"Довольно скучная еда для подлого дамского угодника", – подумала Ева, однако взяла на заметку то обстоятельство, что Брэнсон не находился под воздействием алкоголя или наркотиков.
А кстати, кто, кроме Лизбет Кук, сказал, что он был дамским угодником? Ведь в этой чертовой спешке ей даже не дали времени проверить мотив преступления, которое теперь расценивается как убийство второй степени. Ева представила себе зрелище: когда дело дойдет до прессы, – а оно, несомненно, дойдет, – множество неудовлетворенных сексуальных партнеров будут искать глазами шкаф с инструментами.
"Ваш любовник изменил вам? Ну что ж, посмотрите, как ему понравится "Брэнсон-8000". Это лучший выбор профессионалов и любителей!" Здорово. Под этим углом Лизбет Кук могла бы провести бойкую рекламную кампанию. Продажи моментально пошли бы в гору.
Человеческие взаимоотношения – наиболее благодарная почва для совершения самых разнообразных преступлений. Некоторые люди умеют очень комфортабельно устраивать свою жизнь, превратить игру с мячом на стадионе в нечто похожее на бальный танец в зале. За такими охотятся, отвоевывают их, вешаются им на шею…
Случайный отблеск собственного обручального кольца вдруг заставил Еву вздрогнуть. "Ну нет, тут же совсем другое дело!" – стала она уверять саму себя, спохватившись, что непроизвольно провела параллель между нравами общества и их отношениями с Рорком. Уж ее-то случай в общие закономерности не вписывался. Ведь она ничего не выискивала, любовь сама нашла ее и подчинила себе. Здесь не было ничего общего со всякими брэнсонами. И потом, если бы Рорк решил попытать счастья еще где-то, она бы не стала ему препятствовать и, уж во всяком случае, не покушалась бы на его жизнь или на какие-то части тела.
Раздосадованная, Ева вернулась к своему отчету, которым обвинение даже не поинтересовалось. Открылась дверь, и в ее проеме появилась голова детектива из отдела электронных расследований Яна Макнаба. Его длинные золотистые волосы были на сей раз собраны в косичку, и только один переливающийся на свету завиток обернулся вокруг мочки уха. В этот день на нем был толстый свитер кричащих зеленых и голубых цветов, который свисал до бедер, и черные брюки, по форме напоминавшие мундштуки курительной трубки. Этот неописуемый наряд дополняли сверкающие синие башмаки.
Макнаб улыбнулся Еве, ясные голубые глаза на его миловидном лице смотрели, как всегда, слегка нахально.
– Даллас! Я закончил проверку телефонных контактов и текущих личных памяток вашего покойника.
– Тогда почему твой отчет все еще не у меня на столе? – сухо спросила Ева.
– Просто я подумал, что вы сначала захотите посмотреть материал из его домашнего кабинета, – дружелюбно ответил Макнаб и, положив перед Евой диск, присел на угол стола. – А что поделывает наша Пибоди?
– Собирает для меня информацию. Неужели ты до сих пор не понял, что неинтересен ей, дружище?
Макнаб пожал плечами.
– А кто говорит, что она мне интересна? Она ведь все еще встречается с Монро, или как?
– Мы с ней это не обсуждаем, Макнаб.
Они понимающе переглянулись: оба не разделяли симпатий Пибоди к этому человеку, который умел быть приятным, только когда ему что-то нужно.
– Да я так просто, из чистого любопытства… – пробормотал Макнаб.
– Тогда спроси ее сам.
Про себя же Ева добавила: "И расскажи потом мне".
– Я ее иногда спрашиваю, и это дает ей возможность лишний раз порычать на меня. Кстати, у нее прекрасные зубы.
Макнаб поднялся и сделал несколько шагов по тесной коробке кабинета Евы. Он безнадежно опоздал на свидание с одной из консультанток космического агентства, и вероятность того, что она согласится когда-нибудь еще встретиться с ним, таяла с каждым часом. Впрочем, "мисс Космос" уже начала ему надоедать, хотя раньше это трудно было представить, стоило вспомнить, как она выставляла напоказ свои прелестные груди в чем-нибудь прозрачном и серебристом. Макнаб даже пытался искусственно накачать себя энтузиазмом, но у него ничего не вышло. Его мысли постоянно возвращались к некой колючке, девушке-копу в накрахмаленной униформе. Что же у нее, черт возьми, было там, под униформой? Его снедало любопытство, от которого он никак не мог отделаться. В конце концов Макнаб пришел к выводу, что слишком много времени проводит дома один, перед экраном. И тут ему в этой связи вспомнилось:
– Слушайте, вчера вечером я наткнулся на видеоклип с Мевис. Просто мороз по коже!
– Да, это великолепно, – охотно согласилась Ева.
Ее лучшая подруга, певица Мевис Фристоун, как раз в это время находилась в первой в жизни гастрольной поездке – занималась продвижением диска записей для одной из фирм Рорка, входившей в индустрию развлечений. Она теперь крушила своим голосом стены концертных залов в Атланте, и Ева вдруг почувствовала прилив сентиментальности. Как же высоко забралась Мевис по сравнению с теми временами, когда ей приходилось выворачивать наружу свои легкие в разбитых на закутки ресторанах-подвальчиках вроде "Голубой белки"!
– Диск начинает пользоваться успехом, и Рорк считает, что запись Мевис войдет в двадцатку лучших, – с удовольствием сообщила Ева.
Макнаб пощелкал кредитками в кармане:
– И когда же мы об этом узнаем?
Еве показалось, что он говорит об этом для того, чтобы прикрыть свой интерес к другой, главной для него теме, и она решила поддержать разговор:
– Рорк планирует собрать вечеринку или что-то в этом роде, когда она вернется из поездки.
– Да? Здорово!
Но тут он встрепенулся: за дверью послышался стук уставных полицейских ботинок. Макнаб сунул руки в карманы, нагнав на себя видимость полнейшего равнодушия, и в этот момент в дверях показалась Пибоди.
– Управление полиции Нью-Джерси пришло к выводу… – Пибоди осеклась, нахмурившись. – Что тебе надо, Макнаб? Лейтенанту некогда слушать твои убогие хохмочки.
– Вообще-то, некоторые хохмы лейтенанту нравятся, – заметила Ева, но, увидев, что Пибоди слишком пристально посмотрела на нее, строго произнесла: – Итак, Макнаб, пошутили, и хватит. Продолжим о деле.
– С удовольствием. – Макнаб широко улыбнулся Пибоди. – Так вот, при изучении записей звонков покойного выяснилось, что никаких иных разговоров с женщинами, помимо Лизбет Кук и своих сотрудниц, он не вел. В графе "Связи" в его дневнике обнаружены только пометки, связанные с мисс Кук, которая часто упоминается как "Лиззи, любовь моя".
– И никакой другой женщины? – Ева поджала губы. – А другой мужчина?
– Нет. Никаких амурных дел и никаких указаний на гомосексуализм.
– Интересно. Пройдись по записям в офисе. Хотелось бы узнать, солгала ли "Лиззи, любовь моя" насчет мотива убийства, а если да, то зачем на самом деле она убила его.
– Я уже занимаюсь этим.
Макнаб двинулся к двери, но на пороге задержался, чтобы послать Пибоди нарочито громкий воздушный поцелуй.
– Все-таки он – настоящая задница! – возмутилась Пибоди, когда Макнаб вышел.
– Если он тебя раздражает, это еще не значит…
– Без всяких "если"!
– Но он довольно быстро сообразил, что его отчет может изменить некоторые аспекты рассмотрения дела, и сразу же пришел. Это немаловажно, Пибоди.
Мысль о том, что Макнаб опять влезет в расследование одного из ее дел, привела Пибоди в ярость.
– Но ведь дело Кук практически закрыто. Преступница созналась, ей предъявлено обвинение, она допрошена и взята под стражу…
– Придется тебе сообщить, что она добилась-таки статьи об убийстве второй степени. Но если это преступление совершено не на почве ревности, может быть, нам еще удастся что-нибудь сделать. Все же неплохо было бы точно выяснить, была ли у Брэнсона какая-то связь на стороне, или Кук выдумала эту версию, чтобы скрыть другой мотив. Сегодня нам нужно побывать в его офисе и задать несколько вопросов сотрудникам. А это что у тебя? – Ева показала на диск, который ее помощница держала в руке.
– Это предварительное заключение детектива Салли по Наладчику. Салли сразу согласился сотрудничать с нами, поскольку у него ничего нет. Тело, перед тем как его извлекли из реки, находилось в воде около тридцати шести часов. Свидетелей нет. Убитый не имел при себе наличных денег или чеков, но в карманах нашли удостоверение личности и кредитки. На руке остался браслет – подделка под "Картье", но хорошая. Салли исключает обычное ограбление, особенно с учетом того, что Наладчику сначала отрезали язык.
– В этом может быть ключ к разгадке, – пробормотала Ева, вставляя диск в гнездо своего компьютера.
– В заключении патологоанатома отмечено, что язык был удален с помощью зазубренного лезвия еще до наступления смерти. Следы сопротивления отсутствуют, значит, до этой импровизированной хирургической операции Наладчику нанесли удар, от которого он потерял сознание. Ну, а потом его сбросили в реку, предварительно связав ноги и руки. Смерть наступила позднее – в результате того, что он захлебнулся в воде.
Ева легонько постучала пальцами по столу и улыбнулась.
– Есть ли мне смысл читать отчет?
Пибоди пожала плечами.
– Детектив Салли был очень разговорчив. Не думаю, что он будет сопротивляться, если вы захотите взять это дело на себя. По его словам, не имеет значения, у какого берега реки найден убитый, проживавший в Нью-Йорке, и какое управление будет заниматься расследованием.
– Я вовсе не собираюсь браться за это дело, просто меня интересует ход расследования. А как насчет "Арлингтона"?
– Все, что удалось собрать, записано на диске, сторона Б.
– Отлично. Сейчас я пробегусь по этой записи, а потом поедем в офис Брэнсона.
На этом Ева решила закончить все разговоры. Но вместо того, чтобы уткнуться в экран, она сузившимися глазами уставилась на дверь.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял долговязый молодой человек в поношенных джинсах и старинной парке. "Лет двадцать с чем-то", – предположила Ева. Серые мечтательные глаза смотрели с таким простодушием, что она сразу представила, как уличные воришки и пройдохи выстраиваются в очередь, чтобы обчистить его карманы. С худощавого лица молодого человека можно было писать портрет мученика или самоотверженного жреца науки. Но в темно-русых волосах, собранных в гладкий хвостик, виднелись выгоревшие на солнце пряди, что явно не свидетельствовало о кабинетном затворничестве. Юноша смотрел на нее, смущенно улыбаясь.
– Вы кого-то ищете? – спросила Ева.
В этот момент Пибоди обернулась, вытаращила глаза и издала какой-то пронзительный визг:
– Зак! О, вау! Зак!
Она сделала огромный скачок и прыгнула прямо в длинные, протянутые к ней руки. Наблюдая, как Пибоди в своей безукоризненно отглаженной форме и уставной обуви болтает ногами в нескольких сантиметрах от пола, Ева не знала, что и думать. Она медленно поднялась из-за стола, а Пибоди продолжала чисто по-детски восклицать в промежутках между поцелуями:
– Что ты здесь делаешь? Как ты здесь очутился? О, как я рада тебя видеть! Ты надолго?
– Ди… – все, что он смог произнести, подняв Пибоди еще выше, чтобы поцеловать ее в шею.
Ева прекрасно знала, что в их подразделении достаточно длинных злых языков, и решила вмешаться:
– Извините. Сержант Пибоди, я полагаю, что эту трогательную сцену лучше продолжить во внеслужебное время.
– Ой, простите! Опусти меня, Зак, – спохватилась Пибоди, но продолжала с собственническим видом обнимать молодого человека даже тогда, когда ее ноги наконец коснулись пола. – Лейтенант, это Зак.
– Ну, это я уже слышала.
– Мой брат.
Взгляд Евы разом изменился. Она тут же начала искать родственное сходство между ними – и не обнаружила. Они не были похожи ни конституцией тела, ни цветом волос или оттенком кожи, ни чертами лица. Еве оставалось выдавить из себя дежурную улыбку:
– Очень приятно.
– Я не хотел помешать вам… – Зак, зардевшись, протянул ей свою большую руку. – Ди так много хорошего рассказывала о вас, лейтенант…
– Рада слышать, – ответила Ева, почувствовав, что ее рука словно затерялась в его руке, которая, однако, была при пожатии мягкой, как шелк. – А вы который из детей в семье?
– Младший, – ответила за него Пибоди и произнесла это с таким обожанием, что Ева не смогла сдержать улыбку.
– Младший? – повторила она, еще раз смерив парня взглядом. – Стало быть, самый маленький… Но, Зак, вы ведь метра два или около того. Да?
– Два и восемь, – уточнил он и опять застенчиво улыбнулся.
– Он пошел в нашего папу. Они оба высокие и худые. – Пибоди вновь неистово стиснула брата в объятиях. – Зак у нас художник по дереву. Он делает самые красивые на свете предметы мебели, особенно шкафы.
– Перестань, Ди. – Зак покраснел от смущения. – Я всего лишь столяр. Умею обращаться с инструментом – вот и все.
– В последнее время многие научились обращаться с инструментом… – пробормотала Ева, неожиданно вспомнив Лизбет Кук.
– Почему ты не сказал мне, что собираешься в Нью-Йорк? – спросила Пибоди.
– Хотел сделать тебе сюрприз. Еще два дня назад не был уверен, что удастся приехать.
Зак ласково погладил Пибоди по голове, и это движение вновь напомнило Еве о проблеме человеческих взаимоотношений. Все-таки некоторые отношения строились не на сексе, не на власти или расчете, а на чем-то менее плотоядном, – может быть, на простой человеческой любви…
– Я получил заказ на несерийную мебель от людей, которые видели мою работу там, в Аризоне.
– Здорово! И сколько это займет времени? – спросила Пибоди.
– Не знаю, как получится. Я, наверное, пробуду здесь, пока не закончу.
– Прекрасно! Ты остановишься у меня. Я дам тебе ключ и расскажу, как ко мне добираться. Сядешь в подземку… – Пибоди закусила губу. – Только не зевай по сторонам! Здесь все не так, как дома. Не носи деньги и удостоверение личности в заднем кармане, потому что…
– Пибоди! – Ева подняла палец, прося внимания. – Займись-ка ты остаток дня личными делами. Устрой брата как следует.
– Я не хочу, чтобы из-за меня возникли какие-то проблемы… – начал сопротивляться Зак.
– Вы создадите больше проблем, если она будет беспокоиться, как бы вас не обобрали шесть раз, пока вы доберетесь до ее квартиры, – довольно сурово пресекла его возражения Ева. Ей вдруг действительно стало боязно за этого добряка, само лицо которого служило "пометкой" для уличной шпаны и карманников. Впрочем, ей не хотелось слишком уж сгущать краски, и она попыталась смягчить свою строгость улыбкой:
– Главное – не быть растяпой, а вообще-то у нас здесь относительно спокойно.
– Но мы же хотели поехать в контору Брэнсона, – напомнила Пибоди.
– Думаю, что управлюсь одна. Если что-то вдруг понадобится, свяжусь с тобой. Давай, показывай Заку достопримечательности Нью-Йорка.
– Рад был познакомиться, лейтенант.
– Я тоже очень рада.
Ева посмотрела им вслед. Пибоди просто распирало от сестринской нежности, а Зак шел, слегка наклонившись к ней, чтобы, наверное, лучше слышать ее безудержное девчачье щебетание.
Семья… Ева задумалась: она вновь столкнулась с загадкой. Семья была для нее чем-то почти непостижимым и не слишком притягательным. Институт, заведенный людьми для устройства жизни на собственный лад в попытке защититься от жестокости – или, напротив, от свободы – внешнего мира. Конечно, он был безлик, мелочен и тривиален, а те семьи, которые Ева встречала в своей жизни, при всей внешней схожести устоев были абсолютно разными и преподносили сюрпризы, отнюдь не всегда радостные. В случае же, свидетелем которого она только что оказалась, было приятно увидеть, что в этом эфемерном для нее институте еще можно встретить что-то стоящее.
Заместителю Брэнсона Крису Типлу было около тридцати. Приятное полнощекое лицо, ярко-рыжие, почти красные волосы. И примерно того же цвета сейчас были распухшие ободки его глаз. Он плакал, уже совершенно не стыдясь своих слез, которые катились по этим полным щекам.
– Его любили все… – единственное, что он пока смог сказать Еве.
Всеобщая любовь… Обычно Ева относилась недоверчиво к подобным утверждениям. Пока ей было ясно одно: главным следствием происшедшего являлась нависшая над всеми сотрудниками компании неопределенность их дальнейшего положения.
– Я сочувствую вашей утрате, – осторожно проговорила она.
– Невозможно поверить в то, что он никогда не войдет в эту дверь! – Дыхание Типла стало прерывистым, он прижал платок ко рту, словно боясь, что у него снова пропадет голос. – Никогда, понимаете? Все в шоке. Когда Би Ди сегодня утром объявил о случившемся, никто не смог выговорить ни слова.
Ева уже знала: Би Ди – брат и партнер убитого, Б. Дональд Брэнсон.
– Крис, выпейте воды. Может быть, дать вам успокоительное?
– Не помогает, я уже принимал. Мы были с ним очень близки.
Вытирая глаза, Крис не заметил изучающего взгляда Евы.
– У вас были личные отношения? – спросила она.
– О, да. Мы работали вместе около восьми лет. Он значил для меня много больше, чем работодатель. Он был… Он был для меня кем-то вроде отца! Извините, я сейчас в таком состоянии… – Будучи не в силах совладать с нахлынувшими на него эмоциями и страхами, Типл закрыл лицо руками, потом еще раз извинился:
– Простите. Кларенс не позволил бы мне так расклеиваться. Слезы не помогают, но я просто не могу… Никто из нас не может поверить во все это. Мы закрываемся на несколько дней – на поминальную неделю. Закроется все – офисы, фабрики…
Он замолчал. Думать об этом, а тем более перечислять это вслух для делового человека было, видимо, невыносимо. Усилием воли взяв себя в руки, Крис добавил:
– Поминальная служба состоится завтра.
– Так быстро?
– Кларенс не любил тянуть с чем-либо… – Типл сжал платок в руке и невидящим взором уставился на Еву. – Как она могла совершить такое, лейтенант? Ведь Кларенс обожал ее!
– Вы знакомы с Лизбет Кук?
– Конечно.
Крис поднялся, чтобы немного пройтись, и Ева была признательна ему за это. Уж очень неловко было смотреть на взрослого человека, скорбно сидящего в кресле, сделанном в виде розового слоненка. Сама она сидела при этом в пурпурном кресле-кенгуру.
С первого взгляда на просторный кабинет Кларенса Брэнсона было видно, что покойный находил удовольствие в том, чтобы жить среди игрушек, которые, помимо инструментов, изобретала и производила его фирма. На полках вдоль одной из стен их было несметное количество – от простой радиоуправляемой космической станции до серии усложненных человекоподобных роботов – дройдов.