* * *
Было ясно, что мы оба угодили в немилость. Впрочем, несколько дней спустя королева смягчилась и позволила Роберту покинуть Майерфлор и вернуться в Уонстед, куда тут же приехала и я.
Леди Мэри Сидни заехала к нам по пути в Пенсхерст. Она не могла более оставаться при дворе, поскольку королева только и делала, что осыпала проклятиями ее брата Роберта. В особенности доставалось мне. Леди Мэри это чрезвычайно огорчало, и она испросила у Елизаветы позволения удалиться в свое загородное поместье, поскольку, судя по всему, семья Дадли утратила расположение королевы. Королева без возражений удовлетворила ее просьбу. Она заявила, что с ней непорядочно поступил именно тот член семейства, которого она более других осыпала своими милостями, поэтому будет лучше, если ей ничто не станет о нем напоминать. Она никогда не забудет того, что для нее сделала леди Мэри, но она готова позволить ей на некоторое время удалиться в Пенсхерст.
Мы часто беседовали с леди Мэри о будущем. Я была беременна и так мечтала о сыне, что готова была терпеливо переждать разразившуюся бурю. Я прекрасно осознавала, что заполучила в лице королевы пожизненного врага, который уже никогда не допустит меня ко двору. Даже если она и выйдет за герцога Анжуйского (а я была убеждена, что она этого никогда не сделает), она никогда не сможет забыть, что я отняла у нее ее единственную любовь. Я знала, она не простит мне того, что Роберт так в меня влюбился, что ради женитьбы на мне не побоялся поставить на карту свое будущее. Хотя она постоянно пыталась обманывать себя относительно всесильности своих женских чар, все же отлично понимала, что если бы Роберту предложили выбрать одну из нас, выбор бы оказался не в ее пользу. Она никогда не сможет об этом забыть, а значит, всегда будет меня ненавидеть.
Тем не менее именно я была замужем за Робертом, именно мне предстояло выносить его ребенка, а значит, я могла позволить себе смотреть на королеву свысока.
Леди Мэри считала, что это положит конец привилегированному положению семьи Дадли при дворе. Более того, она опасалась, что Елизавета теперь выйдет замуж за герцога Анжуйского хотя бы ради того, чтобы отомстить Роберту.
Я не разделяла ее опасений. Я очень хорошо знала Елизавету. Мне казалось, что благодаря нашему соперничеству я смогла узнать о ней много такого, что было скрыто от глаз остальных. Поверхностный наблюдатель видел в ней истеричную женщину, обуреваемую противоречивыми желаниями. Однако под этой обманчивой оболочкой скрывался несгибаемый, как сталь, дух. Вряд ли она вообще была способна на неразумные с политической точки зрения действия. Да, она выписала паспорт, который позволит герцогу Анжуйскому приехать в Англию. Но народ был против подобного союза с Францией. Единственным оправданием этого брака могло служить рождение наследника, что в ее возрасте было весьма сомнительным. Следовательно, выйдя замуж за этого юнца, она станет всеобщим посмешищем. Однако ее забавляли его ухаживания, ей нравилось предаваться иллюзии, что она все еще пользуется успехом среди мужчин. Кроме того, она была глубоко уязвлена тем, что Роберт женился на мне. Этих причин вполне доставало, чтобы продолжать разыгрывать французский фарс.
Глядя на подобное поведение, ее никак нельзя было назвать серьезной здравомыслящей женщиной. И все же за всем этим я чувствовала железную руку дальновидного политика. Эта женщина знала, как заставить умнейших мужей своего королевства склониться перед собой и поставить ей на службу все свои таланты и умения. Я знала, что запрет являться ко двору образует в моей жизни пустоту, но пока мы будем живы, между мной и королевой будет существовать незримая связь. Вполне возможно, что ненависть ее только укрепит. Наконец-то я смогла доказать ей собственную значимость. Я одержала величайшую из побед, поработив Лестера до такой степени, что он посмел пренебречь королевой ради женитьбы на мне. Это убедительно продемонстрировало расклад сил внутри нашего треугольника. И это не ускользнет от ее понимания. Я доказала, что отнюдь не являюсь незначительной пешкой в ее игре.
Мэри уехала в Пенсхерст, а вскоре после ее отъезда королева вызвала к себе Роберта. Ему надлежало незамедлительно предстать перед ней.
Он покинул Уонстед, исполненный дурных предчувствий, но вскоре вернулся, обуреваемый противоречивыми чувствами.
Она лупила его, называла предателем и неблагодарным изменником. Она перечислила все, что когда-либо для него сделала. Она в очередной раз напомнила ему, что это она его возвысила, а значит, в ее силах его низвергнуть.
В ответ он возражал, что на протяжении многих лет она неоднократно давала ему понять, что не имеет ни малейшего намерения выходить за него замуж, а он считает, что имеет право на семейную жизнь и продолжение рода. Он сообщил ей о готовности поставить свою жизнь на службу королеве и стране, однако радости семейной жизни никак не могут повлиять на эту готовность.
Она мрачно выслушала его оправдания и посоветовала ему отныне быть начеку.
- Вот что я тебе скажу, Роберт Дадли, - заявила она, - ты женился на волчице, и однажды ты это поймешь, но будет уже поздно.
Вот так я стала Волчицей. Елизавета любила наделять окружающих прозвищами. Роберт всегда был ее Глазами, Берли - ее Духом, а Хэттон - ее Барашком. Я понимала, что быть мне теперь Волчицей до скончания века, что до самой смерти она будет воспринимать меня как кровожадное животное, рыщущее в поисках жертв для удовлетворения своей похоти.
- Похоже, она твердо решила выйти за герцога Анжуйского, - произнес Роберт.
- Готова поклясться чем угодно, что она этого не сделает.
- В ее нынешнем состоянии она способна на все. Она кричала на меня так, что ее проклятия разносились по всему дворцу.
- И тем не менее, - покачала головой я, - очень сомневаюсь, что она станет женой француза.
Принц-Лягушонок
Как ожесточатся сердца Ваших подданных, если Вы возьмете себе в мужья француза, паписта, о котором всем без исключения известно, что он сын современной Иезавели, и что его брат превратил брак собственной сестры в жертвоприношение, дабы облегчить истребление наших духовных братьев. Став Вашим мужем, но оставаясь папистом по сути, он не захочет, да и не сможет прикрыть Вас от грозящих опасностей. Если же Вы сделаете его королем, его защита будет подобна щиту Аякса, обременявшего, но не защищавшего тех, кто пытался им прикрыться.
Филипп Сидни
…Англию грозит поглотить очередной французский брак, если только Господь не отведет сие проклятие, позволив Ее Величеству увидеть греховность этого шага и неминуемость воздаяния.
Джон Стаббс
В моей семье разразился очередной кризис. Брак между Пенелопой и Филиппом Сидни всегда был делом как бы само собой разумеющимся. Об их бракосочетании мечтал Уолтер. Он даже упомянул об этом на своем смертном одре в Дублине.
Филипп Сидни был необычным человеком. Он производил впечатление существа совершенно иного плана бытия, отнюдь не стремящегося к вступлению в брак. Возможно, по этой причине время шло, а помолвка оставалась помолвкой.
Мне нанес визит Фрэнсис Гастингс, граф Хантингдон, назначенный опекуном моих дочерей. Хантингдон был весьма влиятельной персоной, в основном благодаря тому, что его матушка происходила из рода герцога Кларенса, брата Эдуарда Четвертого. Это делало Гастингса особой королевской крови и позволяло даже претендовать на престол. По его утверждению, в очереди на престолонаследие он стоял перед шотландской королевой и Катериной Грей.
Он обладал изрядным влиянием при дворе, а также был убежденным протестантом. Поскольку Елизавета не спешила обеспечивать страну наследниками, вероятность того, что в один прекрасный день именно Гастингсу достанется корона Англии, была достаточно высока.
Его жена, Катерина, была сестрой Роберта. Они поженились в тот период, когда отец Роберта спешил породниться с самыми влиятельными родами страны.
Теперь он нанес мне визит, чтобы сообщить, что, по его мнению, пришла пора подыскать мужей моим дочерям. У него даже было конкретное предложение для Пенелопы. Я напомнила ему, что она помолвлена с Филиппом Сидни, но в ответ он лишь покачал головой.
- Лестер впал в немилость и рискует никогда из нее не выйти. Союз с еще одним членом этой семьи - далеко не лучший вариант для Пенелопы. Роберт Рич влюбился в нее и хочет на ней жениться.
- Если я не ошибаюсь, у него недавно умер отец?
- Да, и Роберт унаследовал титул и весьма значительное состояние. Его имя очень ему подходит.
- Я узнаю, что об этом думает сама Пенелопа.
На лице Хантингдона отразилась досада.
- Моя дорогая леди, - нетерпеливо произнес он, - это блестящая партия. Ваша дочь должна обеими руками ухватиться за это предложение.
- Я сомневаюсь, что она это сделает.
- Сделает, потому что у нее нет выбора. Будем говорить начистоту. То, что она ваша дочь, не придает ей веса в глазах королевы. Мы не знаем, смилостивится ли она над Лестером, но она поклялась никогда больше не встречаться с вами. В этих условиях вашим дочерям было бы лучше заручиться поддержкой мужей, обладающих достаточным весом при дворе.
Я нашла его рассуждения здравыми и пообещала обсудить этот вопрос с Пенелопой.
Лорд Хантингдон нетерпеливо пожал плечами, давая понять, что считает подобные переговоры с потенциальной невестой совершенно излишними. Он предложил Пенелопе отличную партию. На лучшую ей рассчитывать не приходится, учитывая опальное положение ее матери. Этот брак должен быть заключен как можно скорее.
Но я знала Пенелопу. У нее был сильный характер, и я не сомневалась, что ее мнение не совпадет с мнением ее опекуна.
Когда я рассказала ей о визите лорда Хантингдона и его цели, она возмутилась.
- Лорд Рич! - воскликнула она. - Я его знаю, и я не желаю выходить за него замуж, что бы там ни говорил лорд Хантингдон. Ты же знаешь, что я помолвлена с Филиппом.
- Тебе уже пора замуж, а Филипп, похоже, никуда не торопится. Хантингдон указал на то, что мое опальное положение может отрицательно сказаться на тебе, а значит, тебе следует рассмотреть это предложение. Другое может не поступить.
- Я его рассмотрела, - решительно заявила Пенелопа. - Я не хочу выходить замуж за Роберта Рича.
Я не стала продолжать этот спор, поскольку знала, что это способно только усилить сопротивление Пенелопы. Быть может, когда она привыкнет к мысли об этом замужестве, оно покажется ей не таким уж и отвратительным.
* * *
Когда ко двору явился герцог Анжуйский, вся страна пришла в неописуемое оживление. То, как он прибыл, неоднозначно указывало на стремление завоевать сердце королевы. Он приехал тайно, в сопровождении всего двух слуг, прямиком направился в Гринвич и испросил позволения припасть к ногам королевы.
Это привело ее в неописуемый восторг, она так увлеклась французским принцем (если, конечно, допустить, что это и впрямь было увлечение), что окружающие отказывались верить собственным глазам. На свете существовало очень мало мужчин более отталкивающей наружности, чем этот претендент на руку королевы. Он был очень мал ростом, почти карлик. Кроме того, в детстве он тяжело переболел оспой, обезобразившей и обесцветившей его кожу. Та же болезнь увеличила и расщепила кончик его носа, что смотрелось чрезвычайно странно. Несмотря на это, будучи принцем, он мог позволить себе распутство и невоздержанность и предавался этим порокам весьма охотно. Он отказывался учиться, поэтому его образование было довольно скудным. Он не придерживался никаких принципов и не исповедовал никакой религии. В зависимости от ситуации он был готов в любой момент стать как католиком, так и протестантом. Чем он все же был наделен, так это приятными манерами и умением убедить женщину в силе своей страсти, что не могло не льстить королеве. Усевшись в низкое кресло, он более всего на свете напоминал лягушку, что не преминула подметить королева. Учитывая ее любовь к прозвищам, не было ничего удивительного в том, что вскоре он стал ее Лягушонком.
Невозможность находиться при дворе вызывала у меня крайнюю досаду. Мне так хотелось быть свидетельницей этого фарса, наблюдать за маленьким, вызывающе уродливым и совсем юным французским принцем в роли пылкого любовника и немолодой, но благородной королевой, тающей от его страстных взглядов и речей. Это было бы чрезвычайно комично, если бы не возможные последствия такого альянса. Не было ни одного искренне преданного королеве и стране человека, не обеспокоенного нынешней ситуацией. Мне казалось, что даже непримиримые враги Роберта уже успели пожалеть о том, что она не взяла его себе в мужья и не обеспечила страну наследником.
Несмотря на немилость королевы, Роберт был обязан находиться при дворе. Иногда я задавалась вопросом, не преследует ли эта тошнотворная комедия одну-единственную цель - вызвать гнев графа Лестера. Королева даже велела изготовить украшение в виде лягушки (из великолепных бриллиантов между прочим) и всюду носила его с собой.
На протяжении нескольких дней французский герцог не отходил от нее ни на минуту. Они вместе гуляли в саду, смеялись, болтали, держались за руки и даже обнимались, не обращая внимания на присутствующих. Когда принц вернулся во Францию, никто уже не сомневался, что этот брак состоится.
В начале октября она созвала свой Совет для обсуждения своего предстоящего замужества. Поскольку Роберт все еще был членом этого Совета, он также присутствовал на обсуждении, а я получила возможность узнать обо всем из первых рук.
- Поскольку самой королевы там не было, - рассказывал мне Роберт, - я получил возможность говорить открыто, обсуждая ее замужество лишь как политическое предприятие. Она завела отношения с французским принцем так далеко, что отступление кажется невозможным. Отсюда вытекает неизбежность заключения брака. Нам всем отлично известен возраст королевы, почти не оставляющий надежд на рождение наследника. Даже если бы она и решилась на этот шаг, он поставил бы под угрозу ее жизнь. По возрасту королева годится юному герцогу в матери. На это указал сэр Ральф Садлер, и, разумеется, все остальные члены Совета не могли с этим не согласиться. Однако зная ее нрав, мы решили предложить ей отказаться от этого замужества, одновременно попросив ее уведомить нас о собственной точке зрения, которую мы обязательно постараемся учесть.
- Готова поклясться, что ей это не понравилось, - перебила я супруга. - Она рассчитывала, что вы станете умолять ее выйти замуж и подарить стране наследника, сделав вид, что вы разделяете ее убеждение в том, что она все еще молодая женщина.
- Ты права. Когда мы все это ей изложили, я думал, она испепелит взглядом нашу делегацию и особенно меня. Она заявила, что кое-кто вовсе не прочь жениться сам, но претендует на право отказывать в семейных радостях другим. Она также сказала, что поскольку мы на протяжении многих лет убеждали ее выйти замуж и родить наследника, теперь она ожидала от нас петицию с просьбой вступить наконец-то в брак. Но оказалось, что она напрасно поручила нам рассмотрение этого вопроса, поскольку мы чересчур толстокожие для таких щепетильных дел. Однако мы посеяли в ее душе сомнение, и она вынуждена распустить собрание, поскольку ей необходимо остаться одной и подумать.
Весь день она пребывала в скверном состоянии духа, срывая злость на всех подряд. Вне всяких сомнений, главный удар приняли на себя те, в чьи обязанности входило находиться непосредственно при ее королевской персоне.
Берли опять созвал Совет и предложил дать согласие на брак, поскольку, раз уж королева решила выйти замуж, она все равно это сделает, независимо от их решения.
Но даже после этого я все равно не верила, что она выйдет за герцога. Народ был против француза, а она всегда считалась с мнением народа.
Роберт говорил, что он впервые видит ее в подобном настроении. Ему казалось, Лягушонок наложил на нее заклятие. Должно быть, он чародей, потому что более уродливого человека Роберт еще не встречал. Если она примет его предложение, она станет всеобщим посмешищем. Англичане и без того ненавидят французов. Разве не французы поддержали Марию Шотландскую и внушили ей, что она имеет право претендовать на английский трон? Замужество Елизаветы будет только на руку французам, а в Англии может спровоцировать мятеж. Конечно, герцог Анжуйский - протестант… пока. Все знают, что он непостоянен, как английская погода. Сегодня светит солнце, а на следующий день уже идет дождь. Только в его случае это будет смена протестантизма на католицизм. В любом случае он будет вести себя, как флюгер.
Мы отправились в Пенсхерст, чтобы обсудить с семейством Сидни возможные варианты развития событий.
Нас там ожидал радушный прием. Меня всегда удивляла преданность членов рода Дадли друг другу. Опального Роберта встречали с еще большей теплотой, чем когда он был на пике своей популярности.
Я вспомнила, что Мэри покинула двор, потому что больше не могла выслушивать оскорбления в адрес брата. По этой же причине в Пенсхерст явился и Филипп. Он был одним из любимцев королевы. Она назначила его своим виночерпием. Но с готовностью отпустила его, заявив, что всякий раз, когда она напоминает ему о своем возмущении поведением его дяди, он напускает на себя такой угрюмый вид, что ей хочется съездить ему по уху.
Филиппа скорее можно было назвать красивым, чем привлекательным. Королеве нравились как его внешность, так и его образованность, а также его честность и порядочность. Но волновали ее воображение мужчины совсем другого типа.
Филипп был глубоко озабочен предстоящим браком, поскольку считал, что он принесет стране несчастье. Юноша был одарен литературно, и поэтому у нас родилась идея изложить все возражения против подобного альянса в письме. Написать его, разумеется, предстояло Филиппу.
Все дни в Пенсхерсте были проведены в обсуждении возможных катастрофических последствий брака королевы. Мы с Робертом и Филиппом гуляли в парке и беседовали. Хотя я продолжала настаивать на том, что Елизавета никогда не выйдет замуж, мужчины колебались. Считалось, что Роберт знает ее лучше любого из нас, а он и в самом деле был ее близким другом, но я чувствовала, что понимаю в королеве женщину.
Филипп заперся в кабинете и наконец представил на наш суд письмо. Мы все его прочли, обсудили и решили несколько смягчить его тон. Окончательный вариант гласил:
Как ожесточатся сердца Ваших подданных, если Вы возьмете себе в мужья француза, паписта, о котором всем без исключения известно, что он сын современной Иезавели и что его брат превратил брак собственной сестры в жертвоприношение, дабы облегчить истребление наших духовных братьев…
Он ссылался на Екатерину де Медичи, которую во Франции так ненавидели, что прозвали королевой Иезавелью, а также на Варфоломеевскую резню, состоявшуюся, когда Париж наводнили гугеноты, прибывшие на свадьбу сестры герцога Анжуйского Маргариты с гугенотским королем Генрихом Наваррским.