* * *
4 часа утра. Из открытого окна своей комнаты на пятом этаже министерства иностранных дел Эррио молчаливо смотрит, как занимается день. Пенлеве подходит к нему. Он благодарит Эррио за то, что тот предпочел получить вотум недоверия, нежели отказаться требовать от парламента уважения подписи Франции.
– Я испытываю лишь удовлетворение, оттого что исполнил свой долг, – отвечает Эррио. – Но насколько это голосование в парламенте ухудшит положение нашей страны на международной арене!
* * *
И в самом деле, уже на следующий день маршал Пилсудский созывает в Варшаве совет министров и высший командный состав армии. Поставлен один вопрос:
– Можно ли действительно рассчитывать на союз с Францией? И в какой мере?
И в результате обсуждения был сделан следующий вывод: "Нет, необходимо постараться как можно скорее изменить нашу политику в сторону сближения с Германией!"
* * *
Несколько месяцев спустя, в апреле 1933 года, новые вершители судеб Франции сочтут Эррио наиболее подходящей кандидатурой для того, чтобы поехать в США и попытаться "подштопать" франко-американскую дружбу, основательно подорванную после истории с долгами.
Однажды вечером, на концерте в Белом доме, в перерыве между номерами, Франклин Рузвельт наклонится к Эррио и скажет ему на ухо:
– Отказавшись заплатить Америке четыреста миллионов франков, Франция потеряла в нашей стране то, чего здесь нельзя купить и за миллиарды долларов, – уважение американского народа.
Глава 13. Час Гитлера
Шлейхер, которого предают по семьдесят раз в течение семидесяти дней. – Полковник Бек и превентивная война. – Фальшивые документы. – Отель "Адлон" в часы послеобеденного чая. – Социализм и Кельнский собор. – Во французском парламенте Гитлера предпочитают Шлейхеру. – Беспокойный обед в посольстве Франции. – Gott sei dank!– Крузе и подземный коридор. – Геринг и Нерон.
Спустя сорок восемь часов Поль-Бонкуру поручено сформировать правительство. В новом правительстве он берет на себя также обязанности министра иностранных дел.
В Германии назревают события.
Кёльн, 4 января 1933 года. В доме банкира Курта фон Шредера. Встреча Папена с Гитлером. Последний предлагает тесный двойственный союз Гитлер – Папен, устраняющий генерала Шлейхера, который уже кричит об измене: "Я нахожусь у власти всего лишь семьдесят дней, и в каждый из этих дней меня предавали семьдесят раз". Папен принимает предложение Гитлера. С этой целью он предпринимает соответствующий демарш перед Гинденбургом, который через некоторое время решается призвать Гитлера к власти. Дни правительства Шлейхера – Папена сочтены. Усиливается борьба между коммунистами и гитлеровцами. Гитлер прибывает в Берлин, в отель "Кайзерхоф". Там он ждет своего часа, который не замедлит пробить.
На Кэ д’Орсэ новый председатель Совета министров Поль-Бонкур обеспокоен. Приход Гитлера к власти неминуем… Что касается собственных министров Поль-Бонкура, то они еще более обеспокоены тем, что глава правительства начинает проводить политику сокращения расходов и увеличения налогов. Падение правительства Поль-Бонкура уже неизбежно.
* * *
Восемнадцатого января 1933 года Поль-Бонкур срочно созывает нескольких журналистов на Кэ д’Орсэ.
У главного подъезда министерства они сталкиваются со специальным представителем маршала Пилсудского. Одетый в туго стянутое на талии пальто, в цилиндре, новый министр иностранных дел Польши полковник Бек ждет свою машину… Он только что вручил Поль-Бонкуру личное письмо маршала с настойчивой просьбой сообщить мнение Франции относительно своевременности превентивной войны против Германии. Пилсудский пишет о пяти польских армейских корпусах, которые в случае необходимости могли бы вступить в Восточную Пруссию и остановиться на Одере, в то время как Франция должна была бы оккупировать часть Рура, а Англия – лишь ожидать второго этапа операции.
Ничего нового для посвященных! Они знают, что письмо составлено весьма провокационно, с целью вызвать отказ. Этот отказ должен послужить Пилсудскому и особенно министру иностранных дел полковнику Беку предлогом, для того чтобы срочно приступить к политике тесного сближения Варшавы с Берлином.
Полковник, машина которого еще не появилась, бросает на журналистов мрачные взгляды.
В то самое утро в связи с первой официальной поездкой полковника Бека в Париж французская пресса в крайне недружелюбном тоне сообщила разоблачающие данные относительно его истинного лица. Все эти сведения относились к 1921–1923 годам, когда Бек, еще совсем молодой человек, был военным атташе в Париже. Президент Масарик уведомил тогда французское правительство, что оно должно остерегаться этого молодого атташе.
Французское правительство тотчас же решило устроить ловушку. Оно направило к Беку агента, якобы работающего на Италию, который спросил его, не мог ли бы он продать для Италии документы, касающиеся обороны Франции.
Французское Второе бюро постаралось затем устроить так, чтобы фальшивые документы, которые, однако, внешне казались чрезвычайно важными, попались на глаза полковнику Беку.
Спустя некоторое время полковник Бек уступил их за солидное вознаграждение мнимому итальянскому агенту.
Французское правительство было поставлено в известность об этом. Оно ограничилось лишь тем, что попросило председателя Совета министров Польши – в то время им был генерал Сикорский – отозвать своего военного атташе, но не сообщило о действительной причине отзыва, давая таким образом повод предполагать, что речь идет об увлечениях женщинами, азартными играми и спиртными напитками, ибо полковник Бек отдавал дань своей природе.
Короче говоря, в то утро появление машины вывело из затруднительного положения полковника Бека, пришедшего в бешенство при виде насмешливо рассматривавших его журналистов.
Журналистам, которых тотчас же провели в кабинет Поль-Бонкура, явно раздраженный премьер-министр сказал:
– В Бурбонском дворце поистине слишком мало озабочены происходящей в Германия революцией. Депутатов занимает лишь неминуемое падение моего правительства! Поезжайте-ка в Берлин и напишите оттуда несколько хороших статей, чтобы общественное мнение представило себе подлинное положение вещей.
Берлин, 20 января.
На каждом шагу, на вокзале и на улицах, здоровенные парни с наглым видом протягивают большие, как котелки, копилки. Они собирают милостыню для самих себя, ибо партия Адольфа задолжала десять миллионов марок и ее члены находятся в отчаянном положении.
В дипломатических кругах считается хорошим тоном подшучивать над Гитлером, которого, как говорят, генерал фон Шлейхер сумел приручить.
– Гитлер, – говорят во французском посольстве, – напоминает одного из тех старых господ из психиатрической больницы, которые с важным видом поверяют вам, что они являются папами, императорами или даже Иисусом Христом.
В английском посольстве больше не верят в возможность прихода Гитлера к власти.
* * *
Отель "Адлон". В часы послеобеденного чая, когда оркестр переходит от исполнения "Веселой вдовы" к музыке из "Сумерек богов", журналисты и иностранцы обмениваются новостями.
Царит таинственная, заговорщическая атмосфера. "Осторожно, он нацист!" – шепчут вам, указывая на кого-нибудь.
Во всех уголках полицейские. Уверяют, что в комнатах установлены микрофоны. Телефонные разговоры записываются на пластинки. А на большом камине в холле гостиницы еще стоит бюст Вильгельма II, над которым возвышается императорский орел, вечно простирающий свои крылья над миром!
* * *
Бывший министр Вильгельма II фон Кюльман – тот самый, который сказал императору 2 августа 1914 года: "Ваше величество, первый пушечный выстрел произведен, и вы уже побеждены", – снова пророчествует, возглавляя вечером в своем роскошном особняке в Тиргартене старомодную трапезу.
– Всюду вам будут говорить, что фон Шлейхер – это именно тот человек, который нужен в настоящее время. Не верьте этому! История моей страны вырисовывается. В Германии сила находится в руках тех, кто владеет государственным аппаратом.
В тот же самый вечер фон Шлейхер удерживает в своих руках то, что Кюльман называет "государственным аппаратом", всего лишь в течение нескольких часов. В Кёльне фон Папен только что заключил союз между крупными банками, юнкерами, крупными промышленниками и Гитлером.
* * *
Тревога все же внезапно охватывает иностранные посольства. Андре Франсуа-Понсэ обеспокоен.
– Основа демократических режимов – это средний класс, – заявляет он. – А здесь его больше нет. Совсем нет. Положение во многом сходно с положением в России в момент революции!
На Вильгельмштрассе генерал фон Шлейхер, сидя за своим огромным канцлерским столом, силится установить равновесие между интересами и страстями, вступившими в конфликт.
– Я более всего доволен тем, – говорит он, – что Грегор Штрассер только что порвал с Гитлером из-за разногласий по религиозному вопросу. "Мой социализм – это Кёльнский собор", – заявил он Гитлеру, указывая тем самым, что он является убежденным противником всякого антисемитизма. Это событие решающего значения, которое дает мне право еще надеяться на будущее.
* * *
Обедая с Отто Штрассером, братом Грегора Штрассера, в ресторане "Унтер ден Линден", я говорю ему: "Шлейхер даже дал мне понять, что он держит Гитлера в своих руках!"
Заказав обед без масла и мяса – так как существовали определенные ограничения, – Штрассер отвечает:
– Ну что ж, если Гитлер действительно у него в руках, то он хорошо бы сделал, покрепче сжав руки, пока еще не слишком поздно!
Но было слишком поздно! Фон Шлейхер дал мне тогда свое последнее интервью! Между Гитлером и националистами в этот самый момент происходили неслыханно резкие столкновения.
И в вихре событий 27 января нацисты и националисты пришли к соглашению. 28 января Шлейхер подает в отставку; 30 января Гитлер представляет Гинденбургу декрет, возлагающий на него, Гитлера, "во имя защиты народа и государства" обязанности канцлера Германии. Гинденбург подписывает декрет.
А вся германская пресса пишет: "Гитлер спас Германию от большевизма!"
В посольстве на Паризерплац, когда я прощаюсь с Франсуа-Понсэ, он заявляет мне:
– Передайте от меня Бонкуру, что отныне вся наступательная сила национализма, являющегося орудием правительства, будет направлена против внешнего врага, главным образом против Франции.
* * *
На следующий день вечером я прибываю в Париж.
Газеты пестрят заголовками: "Кабинет Бонкура пал".
– Знаете ли вы, что Гитлер пришел к власти? – спрашиваю я у шофера такси.
Не оборачиваясь, он спокойно отвечает:
– Да, да, из газеты!
Впрочем, любопытно, что газета "Тан" пишет: "Весьма возможно, что Гитлер очень быстро потерпит крах и потеряет свою репутацию волшебника".
В палате депутатов никто не интересуется разговорами о Берлине.
– Тьфу, у власти Гитлер или нет – какая разница? – говорят мне некоторые радикал-социалисты.
Подходит Андре Тардье. Он разражается сардоническим смехом:
– Черт возьми, а я сомневался, что Гитлер придет к власти! Блюм ведь постоянно ошибается, и как раз на днях он возвестил, что Гитлеру капут!
Что касается правых депутатов, то они скорее даже удовлетворены. Некий председатель партии "Демократический альянс" говорит:
– Не вижу причины для слез! В случае неприятностей Англия придет к нам на помощь, да и Гитлер не враг Франции!
Другой рассуждает еще более удивительным образом:
– Гитлер уже дважды сослужил нам службу: он сделал Германию непопулярной в Англии и Америке, и он показал Англии истинное лицо Германии! Да, я решительно предпочитаю Гитлера Шлейхеру!
Но на Кэ д’Орсэ Эррио, беседуя с Поль-Бонкуром, говорят об отсутствии единства и понимания в парламенте в момент, когда события, происходящие в Германии, являются по меньшей мере тревожными. Бонкур отвечает:
– Хорошенько запомните следующее: правые партии, "саботировавшие" сближение с демократической Германией, которого мы желали добиться в течение восьми лет, станут теперь благоприятствовать сближению с немецким диктатором! И, конечно, все это будет делаться под предлогом, что Гитлер борется с коммунизмом! Вскоре вы увидите все, о чем я вам говорю!
* * *
Берлин, понедельник 27 февраля. Большой обед и вечер в посольстве Франции. Андре Франсуа-Понсэ принимает министра финансов Шверина фон Крозиг.
Во время обеда, около 9 часов, привратник посольства передает послу записочку: "Горит рейхстаг". Посол тотчас же встает из-за стола. Он подходит к окну и видит, что стеклянный купол рейхстага сделался совершенно красным. Посол возвращается в столовую и сообщает новость своим гостям. На их лицах изумление, но Крозиг с непередаваемым оттенком радости восклицает: "Gott sei dank!".
На следующий день, в 8 часов вечера, когда газеты опубликовали новость о пожаре, не указывая причины бедствия, Андре Франсуа-Понсэ расспрашивает фон Нейрата в имперской канцелярии.
– Ваше превосходительство, – отвечает тот, – это преступление коммунистов. Впрочем, виновный во всем признался. Это преступление не человека, а партии.
Возвратившись в посольство, Франсуа-Понсэ принял русского посла.
– Мне стало известно от одного члена рейхсвера, – говорит русский посол, – что рейхстаг соединен подземным коридором с особняком его председателя Геринга. Следовательно, поджигатели должны были пройти этим путем.
Тайна поджога рейхстага не будет раскрыта еще в течение нескольких лет. И лишь тогда, когда английская осведомительная служба обнаружит письмо адъютанта Рема, некоего Крузе, адресованное фельдмаршалу Гинденбургу, станет известно, что преступный поджог рейхстага был совершен двадцатью тремя подчиненными Рема с одобрения Геринга и Геббельса. Крузе был единственным оставшимся в живых из группы поджигателей, которая вся была истреблена во время бойни 30 июня 1934 года.
А спустя несколько месяцев, как сообщает Понсэ в одной из телеграмм: "Геринг очень часто говорит о поджоге рейхстага. Я часто слышал, как он в связи с этим сравнивал себя с Нероном, говоря, что христиане подожгли Рим, чтобы иметь возможность обвинить в этом Нерона, и что, подобно им, коммунисты подожгли рейхстаг, чтобы иметь возможность обвинить в этом его, Геринга!!!"
Телеграмма Понсэ заканчивается рассказом о том, что по случаю конных состязаний в Берлине Геринг дал обед.
Напрасно его гости, собравшиеся в салоне, ждут хозяина.
Он прибывает очень поздно, с озабоченным видом.
Его спрашивают о причинах беспокойства. Он отвечает, понижая голос:
– Прусский ландтаг горит.
После того как навели справки, оказалось, что огонь, который увидел Геринг, был не чем иным, как отблеском пламени двух канделябров, стоявших у дверей его собственного дворца! "Видения преследуют его, как Макбета!" – пришли к заключению высокопоставленные гости, шепотом обменивавшиеся мнениями.
Глава 14. Пакт четырех
"Помогай себе, и Балканы помогут тебе". – Макдональд и приступы гнева Поль-Бонкура. – "Клочок бумаги, как и многие другие договоры". – Титулеску – удивительный человек. – Чай в германском посольстве и политические убийства. – Георг V в Геологическом музее. – "Даже самый прекрасный человек не может жить мирно, если зловредные соседи не дают ему покоя".
Берлин, 5 марта 1933 года. После нескольких недель церемониальных маршей под звуки фанфар, парадов, факельных шествий, шумных показных публичных собраний, арестов пяти тысяч коммунистов и противников гитлеризма в Пруссии и двух тысяч в Рейнской области – Германия голосует в невообразимой обстановке чрезвычайного возбуждения.
Поджог рейхстага коммунистами является предметом самых патетических речей во время избирательной кампании. Пропасть между Германией и внешним миром углубляется.
Отряды СА размещаются во всех пунктах голосования, проходящего под руководством нацистов. Подсчет голосов… Национал-социалисты получают в рейхстаге двести восемьдесят восемь мест вместо ста девяноста пяти, которые они имели прежде.
Красный флаг партии с изображением свастики возводится в ранг национальной эмблемы. Республиканское знамя выброшено на помойку.
С 6 марта террор усиливается. Происходят конфискация имущества, аресты, высылки. Выступая с разъяснениями по радио, Геринг говорит: "Лес рубят – щепки летят. Это неизбежно!"
В конце января 1933 года во Франции Эдуард Даладье становится председателем Совета министров. Поль-Бонкур остается министром иностранных дел. Он постоянно наведывается в Женеву, где возобновила свою работу конференция по разоружению. С тех пор как Германии было даровано равенство в правах, она снова присутствует на конференции. Но во дворце Лиги Наций царит необычайное возбуждение.
Макдональд на этот раз серьезно предлагает пакт четырех.
– Макдональд в конце концов договорился с Муссолини о том, чтобы предложить нам через три-четыре дня пакт четырех: Германии, Италии, Франции, Англии. Наша страна окажется тогда в чрезвычайно трудном положении, – говорит Конкур в поезде, вновь отправляясь 14 марта 1933 года в Женеву.
Он обеспокоен.