* * *
Одиннадцатое марта 1938 года, Елисейский дворец, 10 часов вечера.
С озабоченным видом Леон Блюм стремительно взбегает по лестнице главного входа сквозь строй фотографов. Президент республики Лебрен поручил ему сформировать новое правительство. Министерство Шотана было свергнуто накануне сенатом.
Леон Блюм прибыл, чтобы изложить президенту республики трудности, с которыми ему приходится сталкиваться.
Альбер Лебрен чрезвычайно взволнован молниеносно быстрым развитием международных событий.
Он держит пачку телеграмм, только что пересланных ему с Кэ д’Орсэ. В них рассказывается о совершенно невероятной сцене между Шушнигом и Гитлером, во время которой последний угрожал несчастному канцлеру Австрии. Едва дав ему время проглотить скудный завтрак, Гитлер приказал своим генералам войти, чтобы показать главе австрийского правительства тщательно разработанные планы бомбардировки главнейших австрийских городов и даже уничтожения некоторых из них. В последней телеграмме сообщалось, что Шушниг почти покорился, согласившись предоставить нацистскому министру Зейсс-Инкварту важный пост в своем кабинете…
Альбер Лебрен встречает Блюма словами:
– Итак, маленькая Австрия с ее семью миллионами жителей (из которых более половины, как уверяют, настроены в пользу аншлюса) осталась одна лицом к лицу с рейхом и его шестьюдесятью миллионами жителей… Какая драма… Вчера с трибуны нашего парламента Ивон Дельбос правильно сказал, что "Франция не смогла бы оставаться безучастной к судьбе Австрии". Но, по-видимому, как показывает зондаж, проведенный нами в дружественных и союзных странах, они весьма мало склонны к вмешательству!
Потрясенный Леон Блюм своим глухим голосом замечает:
– Через несколько часов ультиматумы Гитлера обрушатся на канцлера Шушнига и его отставка неминуема. Новый австрийский министр внутренних дел нацист Зейсс-Инкварт готовится занять его место.
Президенту республики, беспокоящемуся по поводу трудностей, встающих на пути создания правительства национального единения, единственно только и мыслимого в условиях чрезвычайных обстоятельств, Леон Блюм отвечает:
– Кроме правых, все партии согласны! Через несколько минут я как раз собираю в парламенте на секретное заседание двести парламентариев от этих партий.
* * *
Часом позже в Берлине маршал Геринг, задержавшийся на приеме у Гитлера, заставляет себя ждать в Доме авиации, куда приглашен на представление балета дипломатический корпус.
* * *
В то же самое время в Париже Леон Блюм обращается к парламентским представителям правых партий:
– Господа, нужно создать Священный союз. Левые партии дали свое согласие. Вена с минуты на минуту будет оккупирована! К сожалению, совершенно ясно, что завтра немецкие войска будут в Праге, а затем, может быть… вскоре и в Париже! Объединимся же, создадим правительство национального единения!
Предложение социалистического лидера встречается завываниями, чередующимися с грубыми ругательствами и выкриками: "Долой евреев! Блюм – война!.."
Председатель партии "Альянс демократик" Фланден восклицает:
– Правые партии не сотрудничают с коммунистами. Но эти партии представляют миллион пятьсот тысяч рабочих и крестьян, которых вы не имеете права лишить участия в национальной жизни страны, ибо вы нуждаетесь в них для увеличения производства вооружения.
* * *
В Берлине к этому времени окончилось представление балета, и Геринг принимает поочередно каждого из послов.
И каждому он говорит:
– Отсутствие добросовестности со стороны канцлера Шушнига заставило нас действовать таким образом, как мы только что поступили!
На это даже наиболее прогитлеровски настроенный из послов, англичанин Невиль Гендерсон, возражает:
– Но, господин маршал… если даже канцлер и был недостаточно благоразумен, разве это основание для того, чтобы Германия совершила столь грубое насилие?
– Слишком поздно, – отвечает Геринг. – Гитлер уже выехал из Берлина, чтобы завтра утром вступить в Вену.
* * *
В Бурбонском дворце все еще продолжаются дикие крики двухсот правых депутатов и сенаторов.
Терпеливо, в который уже раз, Леон Блюм повторяет:
– Но, господа, чтобы иметь бо́льшие гарантии, если вы хотите, вы сами выберете министра финансов.
– Нет, мы не хотим участвовать в вашем правительстве вместе с коммунистами! – повторяет Пьер-Этьен Фланден и добавляет: – На Чемберлена это произвело бы такое впечатление, что дело дошло бы до разрыва с Англией. Что же касается нас, правых депутатов, то мы подождем до тех пор, пока весь парламент не будет убежден, что существует лишь одна опасность – коммунистическая!
В свою очередь, сенатор Лемери вопит:
– Подлинная опасность войны в Европе – это Советы!
Отчаявшись, Леон Блюм закрывает заседание.
* * *
На рассвете в Бурбонском дворце депутат от Нёйи Анри де Кериллис своим зычным голосом возмущенно восклицает:
– Вот как отвечают двести французских депутатов на оккупацию немцами Вены!
Что касается генерала Вейгана, который все же одно время высказывался за союз с СССР, то он опять вернулся к своей антисоветской позиции и теперь вторит правым депутатам.
* * *
На следующий день, 13 марта, "имперским законом" Австрия включается в состав рейха и над Веной падает занавес. Ее оккупирует 8-я немецкая армия. С балкона городской ратуши Гитлер обращается к австрийцам:
– Если из австрийского города, где я родился, провидение призвало меня к руководству рейхом, то оно не могло не возложить на меня миссию возвратить мою дорогую родину германскому рейху.
* * *
Поль-Бонкур соглашается принять пост министра иностранных дел в новом кабинете Леона Блюма, политическая база которого еще более узка, чем предшествующих правительств.
Представителям печати, собравшимся в его кабинете на Кэ д’Орсэ, Поль-Бонкур энергично заявляет:
– Моя политика будет заключаться в том, чтобы покончить с политикой Чемберлена. Пусть Англия решается. В силу своих международных обязательств и дружбы с Францией она обязана заявить без обиняков: "В тот день, когда Германия нападет на Чехословакию, Франция выступит на защиту последней, и Англия будет рядом с ней".
Беспрерывно раздаются телефонные звонки из Берлина и Рима. Один из сотрудников министра громко докладывает ему:
– Муссолини только что созвал в Венецианском дворце заседание Большого фашистского совета и зачитал там послание фюрера. Последний сообщает, что в знак признательности за лояльную позицию Италии во время событий в Австрии он предоставляет ей полную свободу действий в районе Средиземного моря и в Африке, а также заверяет, что Германия окажет полную поддержку Италии во всех ее начинаниях. Чтение послания сопровождалось неистовыми криками "ура". В заключение Муссолини добавил: "Отныне все готово для того, чтобы мечта об имперском господстве Италии превратилась в реальность".
Ошеломленные журналисты молча слушают.
В промежутке между телефонными звонками я рассказываю:
– Сегодня у меня на завтраке присутствовал австрийский поверенный в делах Мартин Фукс. Это была настоящая драма. Когда он вошел, в салоне воцарилась мертвая тишина. Никто не осмеливался задавать Фуксу вопросы. Но он заговорил сам, глухим голосом, как если бы говорил во сне: "Да, Шушниг предпочел лучше сдаться немцам, чем дезертировать из своей страны, ибо он мог бежать. Отныне для него начинается длительный период мучительных страданий. Когда же теперь моя страна снова займет свое место в Европе? Почему французское правительство ничего не предприняло в защиту Австрии?" И в течение всего завтрака то и дело воцарялось тяжкое молчание.
Но Бонкур уже давно не слушает моего рассказа. Он читает "телеграмму первоочередной срочности" от своего посла в Берлине: "Могу сообщить вашему превосходительству, что на секретном совещании, созванном фюрером в Киле, очень мало говорилось об Австрии, но зато очень много – о завоевании Чехословакии. Немецкие дипломаты склоняются к тому, чтобы применить дипломатический метод – предъявление Чехословакии ультиматума с требованием разорвать ее договор с Россией и предоставить особые права Судетам. Но в результате возобладала точка зрения Геринга, поддержанная генералами. Следовательно, вполне возможно, что через несколько недель Генлейн потребует автономии для Судетской области. После чего, некоторое время спустя, германское правительство сконцентрирует на чехословацко-немецкой границе двадцать дивизий 4-й армии генерала Рейхенау и десять тысяч солдат судетской бригады, сформированной в Германии в течение этих последних месяцев. Затем, точно так же как и Шушнигу, президенту Бенешу будет направлен ультиматум. Таковы решения, которые были намечены на этом секретном совещании. Немецкие генералы указывали, что было бы чрезвычайно важно выяснить, вмешается ли Франция в конфликт, ибо при всем том не следовало бы идти на риск всеобщей войны".
Люди на Кэ д’Орсэ – в состоянии крайней растерянности:
– В Вене мы только что видели генеральную репетицию предстоящего спектакля… На какой сцене он будет представлен? Смогут ли Франция и Англия, каково бы ни было их стремление к согласию и европейскому сотрудничеству, стерпеть это?
На улице Сен-Доминик, в военном министерстве, близкие к министру Даладье круги настроены пессимистически.
– Чехословакия полностью окружена, и Франция оказывается в изоляции, – заявляют они.
В первый раз французы ясно понимают, что новая война возможна, по всей вероятности – неизбежна и, может быть, даже совсем близка.
* * *
В дни, последовавшие за 14 марта, Поль-Бонкур определяет свою позицию. Он вызывает посланника Чехословакии в Париже Стефана Осуского и говорит ему:
– Если ваша страна подвергнется нападению, Франция выполнит свои обязательства, вытекающие из Локарнского договора от шестнадцатого октября тысяча девятьсот двадцать пятого года.
Спустя десять дней Невиль Чемберлен заявляет в палате общин:
– Франция сообщила нам, что она не допустит покушений на независимость Чехословакии. По отношению к этой стране у нас нет таких же обязательств, как у Франции. Но у нас есть обязательства по отношению к Франции, и маловероятно, чтобы мы могли остаться вне конфликта.
Меланхолично настроенный Бонкур замечает:
– Это не значит, что Чемберлен не желал бы, чтобы французское правительство само освободило его от этих обязательств. И я боюсь, что именно в этом направлении стараются некоторые лица в Париже! Увы, они встречают здесь слишком благоприятную почву!
* * *
Действительно, в парламенте сильнейшее возбуждение.
"Прежде всего надо избежать войны". Таков лозунг, подхваченный всей правой печатью.
В комиссии по иностранным делам Пьер-Этьен Фланден повторяет точку зрения Жозефа-Бартелеми, профессора государственного права. По его мнению, франко-чешский договор не существует больше с тех пор, как Гитлер денонсировал 7 марта 1936 года франко-германское соглашение в Локарно. Локарнский пакт мертв, и все, что связано с ним, также мертво. Следовательно, Франция не обязана воевать ради сохранения Судетов в сфере власти Праги!
– С юридической точки зрения, – говорит в заключение Фланден, – крах Локарнского пакта, с которым связан наш последний договор с Чехословакией, являющийся одним из его следствий, делает франко-чешский договор недействительным. Следовательно, мы свободны.
С негодованием отвергая этот тезис, Бонкур возражает:
– Нарушение Германией договора еще не делает его недействительным. Как же вы можете отрицать наши обязательства по отношению к Чехословакии? Это невозможно ни с юридической, ни с политической точки зрения.
Пьер-Этьен Фланден отвечает на это:
– По моему мнению, ремилитаризация Рейнской зоны слишком затруднила осуществление военных обязательств франко-чешского договора, чтобы не желать в первую очередь сближения с Германией.
* * *
Спустя двое суток по требованию Поль-Бонкура созывается заседание Комитета национальной обороны.
Начальники штабов военно-воздушных, военно-морских и сухопутных сил, начальник генерального штаба генерал Гамелен и маршал Петэн в осторожной форме дают понять, что вытекающее из франко-русского пакта военное сотрудничество между Францией, Россией и малыми союзными с Францией странами никогда серьезно не изучалось.
* * *
Обеспокоенный и грустный, Леон Блюм, возвратившись к себе домой на Бурбонскую набережную, пишет, как он делает это каждый вечер, очередную статью в "Попюлер":
"Вопрос, который встает перед нами, заключается в том, чтобы определить, что мы должны делать, дабы не оказаться перед чудовищным выбором между подчинением и войной. Как избежать нам этой дилеммы? Некоторые думают, что мы должны отказаться от политики Ришелье и Людовика XIV; что мы должны отстраниться от участия в делах Центральной Европы; что мы должны отгородиться от остальной Европы, дабы сосредоточить свои усилия в рамках нашей империи.
Но вы забываете об оси Рим – Берлин – Токио. Нужно считаться с действительностью, и никто не имеет права закрывать на нее глаза.
У вас нет выбора! Существует один факт, который доминирует над всем, а именно то, что вы собираетесь предоставить Германии свободу действий в Центральной и Восточной Европе; но уверены ли вы в том, что вслед за этим, став более сильной, чем прежде, она не повернется против вас?"
Глава 30. Часы, полные драматизма. Эдуард Даладье. Жорж Боннэ
Изменение французской политики. – Наша авиация была бы уничтожена в течение двух недель. – Франко-русский пакт. – Быть побежденными Гитлером или победить со Сталиным. – Наша маленькая родина принадлежит нам самим. – Полночь в Виндзорском дворце. – Большая сосиска. – Жозеф Авеноль и Дон Кихот. – Негус и его черная мантия. – Война иудеев. – Зуавы, Георг VI и королева Елизавета. – Самый блестящий из всех приемов на Кэ д’Орсэ. – Да здравствует король! Да здравствует королева! – Начался путь Чехословакии на Голгофу. – Двустворчатые позолоченные двери внезапно открываются. – Последнее предостережение.
Десятое апреля 1938 года. Министерская декларация нового правительства Даладье – Боннэ – Рейно – Манделя.
– Великая и свободная страна может добиться спасения только своими собственными силами! Представшее перед вами правительство национальной обороны решило взять на себя осуществление этой воли к спасению, – восклицает Даладье.
Доминирующее положение во всей международной обстановке занимает проблема агрессии, подготавливаемой Адольфом Гитлером против Чехословакии, которую Франция в соответствии со статьями Локарнского договора обязана защищать в случае нападения на нее Германии.
Подыскивая себе министра иностранных дел, Даладье обращается сначала к Поль-Бонкуру, предупреждая его, однако, что его последние заявления в комиссии по иностранным делам восстановили против него большинство радикалов и часть умеренных.
Отвечая на предложение Даладье, Поль-Бонкур вновь подтверждает свое твердое убеждение, что Франция должна принять все меры для оказания помощи Чехословакии. Поразмыслив, премьер Даладье звонит Поль-Бонкуру:
– Ваша политика, конечно, весьма достойна Франции, но я не думаю, чтобы Франция была в состоянии ее проводить. Я собираюсь обратиться к Жоржу Боннэ.
Социалисты отказываются сотрудничать с Даладье, который ориентирует свое правительство в сторону политики правых партий.
Выбор Жоржа Боннэ является показателем изменения французской внешней политики.
Основная причина этого, хотя и неизвестная в достаточной мере общественному мнению, заключается в слабости французских и английских военно-воздушных и военно-морских сил по сравнению с вооруженными силами Гитлера.
– Мы располагаем всего лишь старыми самолетами, скорость которых не превышает 350 км/час, тогда как средняя скорость немецких самолетов достигает 500 км/час, и в случае войны наша авиация была бы уничтожена в течение двух недель, – говорит Жоржу Боннэ начальник штаба военно-воздушных сил генерал Вийемен.
Касаясь состояния французской сухопутной армии, Даладье вновь повторяет нашему послу в Берлине Франсуа-Понсэ:
– Нам необходимо еще полгода, чтобы вооружить нашу армию современными орудиями, способными противостоять немецкой артиллерии. К сожалению, производство 90-миллиметровых зенитных орудий должно начаться только во второй половине 1939 года. Что же касается Англии, то в докладе нашего военного атташе в Лондоне генерала Лелонга утверждается, что "английская сухопутная армия почти не существует. Численность ее достигает всего лишь двести тридцать тысяч человек, включая резерв регулярной армии и тыловые службы. В первые шесть месяцев войны она смогла бы предоставить в распоряжение Франции только 30 тысяч солдат… да и то едва ли! Что касается авиации, то Англия располагает лишь несколькими сотнями современных самолетов, не способных выдержать натиск в десять раз более сильных немецких эскадрилий, однако ее промышленность, по точным данным, начинает производить 150 самолетов ежемесячно.
Доклад Лелонга уточняет также, что "английский флот еще далек от выполнения намеченной программы. Находящиеся в стадии строительства крупные корабли должны быть готовы только в 1940 году. Английский флот не окажет нам никакой помощи на Средиземном море".
– Увы! Мы не можем сделать ничего лучшего, – заявляет английский посол в Париже сэр Эрик Фиппс.
Что касается переписки между чешским и французским генеральными штабами, то в ней подчеркивается, что "после осуществления аншлюса наибольшая часть созданных обеими странами для обороны от Германии укреплений оказывается в настоящее время обойденной немцами. Таким образом, если бы разразилась война, Чехословакия, по выражению официальных английских кругов, была бы "захвачена немедленно и полностью".
Только франко-русский пакт мог бы выправить положение в пользу союзников. Но вот уже три года, как ничего не делается для его применения на практике.
Тезис "лучше быть побежденным Гитлером, чем победить со Сталиным" уже стал лейтмотивом, пользующимся явным успехом в кулуарах парламента.
Генерал Гамелен, более всего опасающийся, как бы франко-русский пакт не превратился в военный союз, до одурения повторяет, что "поскольку Россия не имеет непосредственной границы с Германией, эффективность ее помощи продолжает оставаться зависимой от позиции Польши и Румынии".
Однако изменение политики Франции никогда не будет признано официально. "Если бы мы признали это, – скажет позже главное действующее лицо этой драмы, – Германия широко воспользовалась бы этим, а мы не смогли бы вовлечь Англию ни тем более Америку в действенный военный союз!"
Именно поэтому председатель Совета министров Даладье 12 апреля в своем правительственном заявлении снова провозглашает:
"Франция будет соблюдать все свои международные обязательства".