* * *
Лондон, 28 сентября. Чемберлен заявляет при выходе из самолета:
– Я все-таки не могу сказать, что положение безнадежно, поскольку чехословацкому правительству переданы новые предложения.
Но тем временем английский посол в Берлине Невиль Гендерсон телеграфировал в Форин офис из Берлина: "Лично Гитлер готов пойти на риск войны с Великобританией".
Берлин, 22 часа 30 минут. Внимание всей Германии приковано к вермахту, который готовится к нападению.
В окрестностях Мюнхена происходят передвижения значительных войсковых частей в направлении зальцбургской автострады. От мюнхенского вокзала почти беспрерывно отходят эшелоны.
Прага, 23 сентября, Градчаны.
Президент Бенеш говорит французскому послу Лакруа:
– Мы намерены объявить декрет о всеобщей мобилизации, поскольку германские войска сосредоточиваются на наших границах.
Прага, 23 сентября, 10 часов 30 минут вечера.
Патетический призыв президента Бенеша к населению Чехословакии:
"Наступил час, когда каждый должен отдать все свои силы на службу родине".
В Париже в 11 часов вечера. Небольшие объявления, напечатанные на белой бумаге, вывешены во всех мэриях. Они призывают под знамена один миллион человек.
– Франция должна ответить на принятые Германией военные меры, – говорит Даладье.
* * *
Париж, 26 сентября, форт Шатийон, 15 часов.
Унылый осенний дождь.
Перед высокими железными дверями форта молча стоят в очереди люди всех профессий с маленькими свертками в руках, ожидая, когда они смогут попрощаться с мобилизованными молодыми людьми, которые пока еще не отправились к месту своего назначения.
Всеобщая подавленность. Долгое ожидание.
Справа на авеню де Шатийон привлекают взор большие желтые и красные плакаты: "Французы, вас обманули!" А рядом: "Довольно шантажировать патриотизмом!"
Справа от двери какой-то продавец газет соорудил из сдвинутых ящиков широкий прилавок, над которым он водрузил два зонтика.
Газетные заголовки видны издали: "Долой войну!" – пишет во всю полосу "Аксьон франсэз", а чуть пониже: "Французы не хотят сражаться ни за евреев, ни за русских, ни за пражских франкмасонов". Тут же рядом газета "Эвр", во весь лист которой напечатан призыв: "Обеспечим же мир, пока нет войны!" Ниже, в газете "Жур", виден заголовок: "Неужели собираются воевать из-за процедурного вопроса?" Немного далее привлекают внимание цветные заголовки провинциальных газет. В "Эклер де Нис" ультрамариновыми огромными буквами набрана фраза: "Все чехи и словаки мира вместе взятые не стоят жизни одного французского солдата!"
Кто-то произносит:
– Со вчерашнего дня обстановка еще более осложнилась! Но, к счастью, наши министры в Лондоне!
Наконец железные двери приоткрываются. Родные и друзья один за другим проходят в форт.
Там настоящая суматоха. Полное отсутствие дисциплины. Ошеломленные офицеры смотрят, но не осмеливаются командовать.
Однако часом позже на Восточном вокзале обстановка совершенно другая. Масса знамен…
Автомобилям приказано останавливаться в некотором отдалении от вокзала, и поэтому на прилегающих к нему улицах – тишина.
Прибывают призывники, одетые в большинстве в голубые мундиры. Рядом с ними плачущие жены и громко кричащие дети.
Чувство большого достоинства преобладает при этих душераздирающих сценах расставания: "Рано или поздно, но надо покончить с Гитлером!.. Итак, черт возьми, сегодня мы отправляемся"… – кричат мужчины женщинам, которые в слезах остаются на перроне. И поезда с солдатами трогаются один за другим под чередующееся пение "Интернационала" и "Марсельезы".
* * *
Восемь часов вечера. Кэ д’Орсэ. В салоне послов много народа.
– Что же произошло во время двух только что проведенных в Лондоне совещаний, в которых участвовали Даладье, Боннэ и генерал Гамелен? Есть ли еще надежда на мир? – с беспокойством спрашивают друг друга депутаты и журналисты.
В 8 часов вечера появляется в состоянии крайнего возбуждения министр внутренних дел Альбер Сарро. Заметив атташе Боннэ, он спешит к нему:
– Я телеграфировал вашему министру, когда он был в Лондоне, дабы сообщить ему, что мы не имеем противогазов для раздачи парижскому населению. Я уведомил его о необходимости немедленно раздобыть миллион противогазов в Англии. Не знаете ли вы, каков результат?
– Но в Лондоне противогазов нет даже для лондонцев, – заявляет Луи Марэн, недавно прибывший из английской столицы.
Ожидание затягивается.
Наконец прибывает бледный и осунувшийся Жорж Боннэ.
– Война кажется неизбежной, – быстро говорит он журналистам, которые хотели задать ему ряд вопросов.
Сопровождающий его английский посол Эрик Фиппс проходит вместе с ним в его кабинет. В этот момент видно было, как Жорж Боннэ передал своему английскому коллеге документ, после чего англичанин тотчас же удалился.
Меморандум Боннэ довольно пространен. Его последний параграф гласит:
"Франция находится на грани войны, и в связи с этим вы, конечно, сочтете законной просьбу французского правительства к английскому правительству уточнить свою позицию по некоторым пунктам и прежде всего по вопросу о том, готово ли английское правительство объявить всеобщую мобилизацию в случае, если разразится война в результате предоставления Францией помощи Чехословакии, подвергшейся нападению со стороны Германии".
* * *
Внезапно во всех салонах послышалось дикое завывание.
– Это Гитлер выступает в берлинском Спорт-паласе, – флегматично замечает служащий, настраивая радиоприемник.
Без конца прерываемый бешеными овациями, фюрер говорит своим хриплым истерическим голосом:
"Как только судетская проблема будет разрешена, для Третьего рейха не останется больше в Европе территориальных проблем! Это последнее территориальное требование, которое я выдвинул в Европе, я гарантирую это!
Мы совсем не хотим войны с Францией! Мы ничего не требуем от Франции, ничего абсолютно!
Но наше терпение на исходе!
Словацкие территории должны быть возвращены мне первого октября, в противном случае будет война. Или Бенеш предоставит немцам свободу, или мы сами наконец отправимся добывать эту свободу!"
Овации и одобрительные выкрики усиливаются.
* * *
В салоне послов тяжкое молчание. Проходят часы.
Раздается телефонный звонок. Это посольство в Лондоне информирует Жоржа Боннэ, что Чемберлен после краткого совещания со своим послом в Париже Эриком Фиппсом только что передал в печать следующее коммюнике:
"Если, несмотря на все усилия английского премьер-министра, Чехословакия станет объектом нападения со стороны Германии, то немедленным результатом этого будет то, что Франция окажется вынужденной прийти на помощь Чехословакии, а Великобритания и Россия, конечно, будут на стороне Франции".
Однако, когда час спустя газеты опубликовали это коммюнике и выразили свое удовлетворение по этому поводу, указывая в большинстве случаев, что текст подлинника был написан собственноручно лордом Галифаксом, то службы Кэ д’Орсэ сделали редакциям любопытное уведомление:
"Будьте осторожны! Это коммюнике подозрительно!"
На следующее утро некоторые газеты, имевшие особо тесные связи с Кэ д’Орсэ, комментировали коммюнике следующим образом:
"Позволительно задать себе вопрос, не составлено ли это коммюнике с целью усилить напряженность в отношениях с Германией и сыграть на руку Советам, которые толкают нас к войне!"
И чтобы успокоить умы, Даладье счел полезным сделать следующее заявление:
"Бывшие фронтовики, есть ли необходимость говорить вам, что правительство, которое я возглавляю, не пренебрежет никакой возможностью ради сохранения почетного мира!"
* * *
Двадцать седьмое сентября, 9 часов вечера.
На тротуарах перед Кэ д’Орсэ стоит плотная, нервозно настроенная толпа народа.
Двор министерства заполнен автомашинами.
Вестибюль и салоны бельэтажа освещены, как во время торжественных приемов. Во всех кабинетах все на своих местах. Из всех столиц непрерывно поступают телеграммы. Начало войны кажется неизбежным завтра в 14 часов, как об этом объявляется в последнем ультиматуме, направленном вчера вечером фюрером правительству Праги.
* * *
Однако Рузвельт только что предложил созвать конференцию, имеющую целью предотвратить войну.
Дверь кабинета министра тотчас же наглухо закрывается. Приняв решение использовать инициативу Рузвельта и добиться ее поддержки Римом и Лондоном, министр принимается в связи с этими задачами за работу со своими сотрудниками.
Поскольку оказывается, что в палате депутатов нет радио, многие из депутатов пришли в салоны и различные кабинеты бельэтажа Кэ д’Орсэ, где по радио транслируются последние новости.
– Здесь такое настроение, как на тонущем корабле, а не как в рабочем учреждении, – ворчит Луи Марэн.
В первом салоне депутат Жакино разговаривает с журналистом Дебю-Бриделем по поводу заседания Совета министров, которое закончилось, как говорит он, в обстановке всеобщего смятения.
Сидя между Жоржем Боннэ и Альбером Сарро, напротив президента Лебрена, рассказывает он, председательствовавший Даладье заявил:
– Господа, я решил объявить всеобщую мобилизацию.
Тотчас же вмешивается Жорж Боннэ:
– Но наш начальник штаба военно-воздушных сил генерал Вийемен разъяснил по возвращении из Германии, что в течение не более чем двух недель наши воздушные силы могут быть уничтожены!
– То, что вы говорите, чрезвычайно важно, – возражает Поль Рейно. – Но если бы Гитлер знал ваши высказывания, то зачем ему было бы отказываться от нападения на Чехословакию?
Даладье в растерянности. Он наскоро пишет записку сидящему напротив него Лебрену: "Господин президент республики, я имею честь вручить вам прошение об отставке моего кабинета".
Но Жорж Боннэ перехватывает бумагу и тотчас же начинает шепотом разговаривать с президентом Альбером Лебреном.
– Ваша отставка преждевременна, – тихо говорит Сарро Даладье, – следует подождать.
Правительство остается расколотым, и страсти продолжают разгораться.
Что касается некоторых журналистов, которые выполняют свой долг, публикуя, как обычно, известия о поступающих новостях, включая, естественно, и сведения о подготовительных мерах к германской мобилизации, то правая печать третирует их как "сборище кровавых подлецов", а совершенное ими преступление, заключающееся в том, что они распространили в многочисленных французских газетах сообщение о германской мобилизации, заслуживает, по их мнению, самого строгого наказания.
Юморист из газеты "Эвр" Ла Фушардьер, сторонник мира любой ценой, поступает еще хуже!
Напоминая в своей статье, что особым знаком сторонников Генлейна является ношение белых чулок, он пишет: "И вот встает вопрос о войне, и это потому, что Гитлер хочет предоставить судетским немцам право носить белые чулки, а наш священный долг, по-видимому, заключается в том, чтобы поддержать наших чешских друзей, желающих заставить судетских немцев носить цветные чулки!"
* * *
11 часов 30 минут вечера. В четвертый раз в течение второй половины дня английский посол Эрик Фиппс входит в кабинет Жоржа Боннэ.
– Мое правительство, – говорит он, – которому известно, что Германия начнет военные действия завтра, двадцать восьмого, в четырнадцать часов, только что направило Гитлеру свое окончательное предложение: "После соглашения с Прагой могло бы произойти немедленное вступление германских войск на значительную часть судетской территории". Но будет ли это предложение сочтено фюрером достаточным для того, чтобы он отложил начало военных действий?
В час ночи Боннэ телеграфирует нашему послу в Берлине Франсуа-Понсэ: "Во избежание непоправимого срочно вручите Гитлеру предложение, вновь повторяющее порядок осуществления последнего английского предложения, но предусматривающее немедленную оккупацию немецкими войсками уже более значительной территории, чем предусматривалось ранее. Французское правительство постарается убедить чехословацкое правительство присоединиться к этому предложению до 1 октября. Но все это будет невозможным, если военные операции начнутся завтра".
* * *
Проходит ночь.
Берлин. 28 сентября в 11 часов 15 минут утра Гитлер принимает Франсуа-Понсэ в имперской канцелярии.
Полный тревоги, посол, который просил принять его в 5 часов утра, поспешно заявляет фюреру:
– Прага согласилась бы на немедленную уступку территории некоторых судетских районов, а также на немедленное вступление немецких войск. Но если ваши войска вторгнутся завтра в Чехословакию, то в Германии не может вызвать удивления тот факт, что Франция окажет помощь своему чешскому союзнику. Это будет всеобщая война. Только от вас одного зависит сохранение мира в Европе.
Происходит резкая дискуссия в присутствии Риббентропа.
В 11 часов 40 минут Гитлер поспешно покидает зал, чтобы принять итальянского посла в Берлине Аттолико, который пришел вручить срочное послание Муссолини. Дуче просит фюрера отложить на сутки начало военных действий.
В 12 часов 30 минут Франсуа-Понсэ сообщает по телефону Жоржу Боннэ:
– Я еще не знаю, оставил ли фюрер в силе свой приказ о всеобщей мобилизации на сегодня в четырнадцать часов тридцать минут. Но у меня такое впечатление, что скорее всего оставил.
В 2 часа 20 минут Франсуа-Понсэ телефонирует снова:
– Гитлер решил отсрочить вступление германских войск в Чехословакию. Он предлагает созвать завтра, двадцать девятого сентября, в Мюнхене конференцию. Приглашаются главы английского, французского и итальянского правительств.
Во всем мире энтузиазм!
В палате общин бесконечными овациями встречается заявление Чемберлена:
"Английский народ не последовал бы за нами, если бы мы захотели ввергнуть его в войну ради того, чтобы помешать меньшинству добиться автономии или даже перейти под власть другого правительства. Мы решились высказаться за посредничество".
В Вашингтоне печать ликует.
В Париже сам Леон Блюм пишет в "Попюлер":
"Мюнхенская встреча – это охапка дров, брошенная в священный очаг в момент, когда пламя уменьшилось и готово угаснуть".
* * *
В то же самое время посол СССР в Чехословакии Александровский возвращается из Москвы в Прагу. Он наконец привозит положительный ответ на три вопроса, поставленные Бенешем Кремлю о характере поддержки, которую Чехословакия может при любом положении вещей ожидать со стороны русских.
От этого ответа зависит сопротивление чешского правительства давлению со стороны Франции и Англии. Стремясь избежать войны, обе эти державы вынуждают Бенеша уступить Гитлеру часть Чехословакии.
Александровский спешно направляется в Градчаны.
Совет министров еще заседает. "Президент Бенеш все еще обсуждает возможности сопротивления", – говорят ему.
Александровский незамедлительно вручает русский ответ начальнику протокольного отдела. Последний открывает дверь зала совета и тотчас же закрывает ее, говоря:
"Слишком поздно, голосование состоялось, правительство Праги решило уступить".
Глава 32. Мюнхен
Камин в доме фюрера. – 1 час 30 минут ночи. – Рыдания посла. – Какие ничтожества! – Это главное – все будут довольны. – Самолет "Пуату". – Вырывают кусок хлеба изо рта. – Глупцы. – Трусливое облегчение и стыд. – В посольстве на улице Гренель. – Франко-русский пакт под угрозой. – Риббентроп и свобода действий в Центральной Европе. – Грандиозный прием в германском посольстве. – Граф Вельчек и Жаклина Патенотр. – Пражский окорок и страсбургский паштет из гусиной печенки.
Двадцать восьмого сентября в 11 часов вечера на Кэ д’Орсэ в кабинете генерального секретаря Алексиса Леже.
Завтра Алексис Леже должен сопровождать Даладье на Мюнхенскую конференцию.
Заканчивая краткий доклад для премьер-министра, Леже внимательно перечитывает его: "Не будем скрывать от себя, господин председатель Совета министров, что целью диктаторов является в первую очередь достижение соглашения, которое обяжет президента Чехословацкой республики Бенеша мирно уступить Германии все судетские территории. Для нас же речь идет прежде всего о том, чтобы добиться от Гитлера и Муссолини гарантий в отношении будущей, урезанной, но независимой Чехословакии. Париж и Лондон должны добиться заверения в том, что два диктатора уже сейчас решили не развязывать немедленно всеобщую войну ради осуществления своей мечты о гегемонии".