– Скажите ему, что я берусь читать, и передайте ему мою благодарность и приветствия. Если я буду иметь успех, – продолжал Амелиус, воодушевляясь новой идеей, – я могу приобрести себе имя как профессор, а имя те же деньги, а деньги будут побивать Фарнеби его собственным оружием. Это будет попытка в критический момент моей жизни, Руфус.
– Да, – согласился Руфус, – я повидаюсь с секретарем.
– А почему не пойти мне с вами? – спросил Амелиус.
– Почему нет? – ответил Руфус.
Они вместе вышли из дому.
Поздно ночью Амелиус сидел один в своей комнате, составлял конспект для лекции, которую обязался прочесть, через неделю. В Америке (как предполагал Руфус) он произносил несколько раз публичные речи и потому мог слышать звук собственного голоса в безмолвной аудитории, не дрожа с ног до головы.
В Тадморе получали английские газеты, и политика Англии часто обсуждалась в маленьком парламенте Общины. Разумеется, мысль о новых слушателях, враждебно к нему расположенных, немного пугала его, но самой главной его заботой была ограниченность времени, данного для лекции. За лекцией должны были последовать публичные прения, секретарь советовал Амелиусу говорить не больше часа. "О социализме трудно рассказать в час", – заметил Амелиус. Секретарь вздохнул и ответил: "Не будут слушать дольше".
Делая время от времени заметки о различных сторонах предмета, на которых надо было дольше останавливаться, Амелиус все более и более погружался в воспоминание о прошлом. Он положил перо, когда часы соседней церкви пробили час, и глубоко задумался. Мысли перенесли его в горы и долины Тадмора. Одна за другой восставали перед ним картины из его прошлой жизни. Вот опять добрый старший брат передает ему чистое христианское учение, как оно вышло из уст самого вдохновенного учителя, опять он работает в саду и в поле, голоса товарищей сливаются с его голосом в вечернем гимне, а робкая Меллисент стоит подле него с нотами и слушает. Как бедна, как испорчена казалась его настоящая жизнь в сравнении с прежними счастливыми днями! Он забыл простые правила христианского смирения, христианского незлобия и самообладания, которые, как надеялись его учителя, должны были предохранить его от пагубного влияния света. В последние два дня он не хотел извинить заблуждений человека, потратившего всю жизнь на низкую борьбу за богатство, – и что еще хуже, глубоко огорчил любившую его девушку, потому что дал волю страстям, сдерживать которые было его первой и главной обязанностью. Воспоминание это в настоящем его настроении было невыносимо. Он схватил перо с обычной горячностью, чтобы в этот же вечер загладить вину. Он написал мистеру Фарнеби, извинился за презрительные слова, вырвавшиеся у него во время их свидания и выразил надежду, что более близкое знакомство поведет к взаимным уступкам. Письмо к Регине было гораздо длинней и написано в выражениях полных горячей любви и раскаяния. Он не успокоился даже, вложив письма в конверты. Несмотря на поздний час, ему хотелось самому опустить их в почтовый ящик. Он тихо сошел вниз, неслышно отпер дверь и побежал к ближайшему ящику. Когда он вернулся домой, совесть, наконец, перестала его мучить. – Теперь, – подумал он, зажигая свечку, – я могу идти спать.
Первым событием следующего дня было появление Руфуса. Оба они занялись составлением необходимого объявления о лекции. Оно должно было привлечь внимание известного сословия, так как начиналось, воззванием ко всем бедным, недовольным людям.
"Придите и выслушайте средство, придуманное христианским социализмом, чтобы помочь вашим нуждам, его объяснит вам друг и брат, плата за вход не более шести пенсов". Необходимое извещение о времени и месте лекции следовало за этим воззванием, дальше предлагались отдельные места дороже. По совету секретаря объявление не было послано ни в один из журналов, выписываемых богатыми людьми. Оно появилось в одной ежедневной газете и двух недельных: эти три газеты расходились каждая в количестве не менее 4000 экземпляров. Предположим, что только пять человек читают один экземпляр, вскричал пылкий Амелиус, и у нас может быть два миллиона слушателей.
Амелиус не обратил внимания на неизбежный результат такой гласности. Его объявления должны были свести людей, которые иначе никогда бы не встретились под одной крышей в громадном Лондоне. Он приглашал провести с собой вечер незнакомых людей из всей Англии, Шотландии и Ирландии. При таких обстоятельствах люди, совершенно потерявшие друг друга из вида, могли легко столкнуться и вступить в разговор, в который иначе никогда бы не вступили, а за последствия придется отчасти ответить и герою вечера, так как он виновник их встречи. Человек, отворяющий дверь и приглашающий всех без разбора войти к нему, играет горючими материалами, которые легко могут воспламеняться. Руфус сам отнес объявления в ближайшую типографию. Амелиус остался дома и занялся лекцией. Его занятия были прерваны письмом от мистера Фарнеби. Господин с напомаженными бакенбардами писал вежливо и осторожно. Ему, видимо, польстило и понравилось извинение Амелиуса и (ввиду таких обстоятельств) он охотно разрешал ему видеться с племянницей, но в то же время ограничивал число свиданий, "Пока вы можете видеть ее раз в неделю. Регина, без сомнения, напишет вам, когда вернется в Лондон".
Регина отвечала со следующей почтой. На другое утро Амелиус получил от нее очаровательное письмо. Она никогда не любила его так горячо, она страстно желала его видеть и упросила мистрис Ормонд поехать домой и заступиться за нее перед дядей и теткой. Они должны были вернуться вместе в Лондон на следующий день. Амелиус может ее увидеть, если зайдет во время вечернего чая.
На другой день, около четырех часов, Амелиус оканчивал свой туалет, когда ему доложили, что его желает видеть молодая особа. Гостья была Феба. Она поднесла платок к глазам и предалась горести, смиренно подражая своей барышне.
– Боже мой, – воскликнул Амелиус, – уж не случилось ли что с Региной?
– Нет, – пробормотала Феба под платком, – мисс Регина дома и совершенно здорова.
– Так о чем же вы плачете?
Феба забыла о своей роли и отвечала, разразившись рыданиями:
– Я погибла, сударь!
– Что вы хотите этим сказать? Кто вас погубил?
– Вы.
Амелиус вздрогнул. У него не было никаких отношений с Фебой, кроме денежных. Она была видная, красивая девушка с хорошенькой фигурой. Физиономист заметил бы дурные черты в линии ее бровей и рта. Хотя Амелиус не был физиономистом, он слишком любил Регину, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было. Только люди за сорок лет могут, ухаживая за госпожой, не пренебрегать и служанкой.
– Садитесь, – сказал Амелиус, – и объясните мне, что все это значит?
Феба села и вытерла глаза.
– Мистрис Фарнеби ужасно со мной поступила, – начала она и остановилась, подавленная воспоминанием об оскорблении, нанесенном ей. Она была слишком рассержена, чтобы следить за собой. Мстительный характер девушки отразился на ее лице. Амелиус заметил перемену и почувствовал сомнение насчет того, достойна ли она того места, которое занимала до этого дня в его уважении.
– Вероятно, вышло какое-нибудь недоразумение, – сказал он. – Когда же мистрис Фарнеби могла вам что-нибудь сделать, вы только что вернулись в Лондон?
– Извините, сэр, мы вернулись раньше, чем думали. У мистрис Ормонд было дело в Лондоне, и она отпустила мисс Регину у подъезда почти два часа тому назад.
– Ну?
– Ну, сэр, не успела я снять шляпу и шаль, как мистрис Фарнеби прислала за мной.
– Вы разложили свои вещи? – спросила она. Я ответила, что еще не успела этого сделать.
– Не трудитесь раскладываться, сказала она, вы не находитесь более в услужении мисс Регины. Вот ваше жалованье. Я прибавила вам жалованье за месяц, вместо обычного предупреждения.
Я только бедная девушка, но я рассердилась и заговорила так же прямо, как и она.
– Я могу знать, – сказала я, – за что мне так невежливо отказывают. Я не в состоянии повторить, что она ответила. У меня кровь кипит, когда я думаю об этом, – сказала Феба с мелодраматическим жаром. – Нас кто-то выдал, сударь. Кто-то донес мистрис Фарнеби о вашем тайном свидании с мисс Региной в саду и о деньгах, которые вы мне дали. Мне кажется, мистрис Ормонд виновата во всем: помните никто не знал, где она, когда я думала, что она толкует с кухаркой в доме. Верного я вам ничего не могу сказать. Я знаю только, что со мной говорили, как с самой низкой женщиной. Мистрис Фарнеби отказывает мне даже в рекомендации. Она даже сказала, что пошлет за полицией, если я не оставлю дом через полчаса. Как я могу найти другое место без рекомендации? Я погибшая девушка – вот что я такое – и все через вас! – И она разразилась рыданиями.
Чтобы прекратить эту сцену, Амелиус попробовал ее утешить совереном.
– Почему вы не поговорите с мисс Региной? – спросил он. – Вы знаете, что она вам поможет!
– Она сделала все, что могла. Я не имею ничего против мисс Регины: она добрая барышня. Она вошла в комнату, просила, умоляла и приняла всю вину на себя. Мистрис Фарнеби не хотела ничего слышать.
– Я здесь хозяйка! – сказала она, тебе лучше уйти в свою комнату! А, мистер Амелиус, уверяю вас, что она не ко мне одной относится враждебно, но и к вам, и никогда не позволит вам жениться на своей племяннице. Попомните мое слово, сударь, вот причина ее гнусного поведения со мной. Моя совесть чиста, слава Богу. Я служила истинной любви и не стыжусь этого. Однако скоро и на моей улице будет праздник! Я ничего более как бедная служанка, выгнанная без рекомендации. Погодите, вы увидите, что я скоро поквитаюсь с мистрис Фарнеби. Я знаю кое-что и ничего более не скажу. Она проклянет день, – воскликнула Феба, опять впадая в мелодраму, – в который выгнала меня из дома, как воровку.
– Тише, тише! – сказал Амелиус резко. – Вы не должны так говорить.
Феба получила деньги и могла действовать открыто. Она поднялась со стула. Дерзость, обыкновенно неразлучная с чувством обиды в ее классе, выразилась в ответе Амелиусу. – Я говорю, как думаю. У меня есть характер. Я не позволю топтать себя в грязь. Мистрис Фарнеби узнает это очень скоро.
– Феба, Феба, вы говорите, как язычница! Если мистрис Фарнеби поступила с вами с незаслуженной строгостью, покажите ей пример умеренности. Вы христианка и должны прощать обиды.
Феба расхохоталась.
– Ха, ха, ха! Благодарю вас и за проповедь и за соверен. Вы, право, очень добры! – Она вдруг перешла от иронии к злобе. Меня никогда еще не называли язычницей! Вы могли бы, по крайней мере, отплатить мне вежливостью за все, что я для вас сделала. Прощайте!
Она подняла вздернутый носик и с достоинством вышла из комнаты.
Это очень заняло Амелиуса на минуту. Он, смеясь, подошел к окну, когда услышал, как парадная дверь захлопнулась, чтобы последний раз взглянуть на Фебу в роли оскорбленной христианки. Улыбка его мгновенно исчезла, он изменился в лице и отшатнулся от окна.
Мужчина ждал Фебу на улице. В ту минуту, как Амелиус посмотрел в окно, она взяла его под руку. Он оглянулся на дом, когда они отошли. Амелиус тотчас же узнал в товарище (и любовнике) Фебы бродягу ирландца, прозванного Жерви, лицо которого он в последний раз видел в Тадморе. Он был один из агентов Общины в соседнем городе, его прогнали за дурное поведение, но потом опять приняли по просьбе одной почтенной личности, поверившей его обещаниям исправиться. Амелиус подозревал, что этот-то господин и был шпион, услужливо донесший на него и Меллисент, но молчал, не находя никаких улик для подтверждения своего подозрения. Появление Жерви в Лондоне можно было объяснить только вторичным изгнанием из службы Общины за какую-нибудь серьезную провинность, заставившую его сбежать в Англию. Феба не могла выбрать себе более дурного знакомства. При ее теперешнем мстительном настроении он был очень опасным товарищем и советником. Это не на шутку испугало Амелиуса, и он решился последовать за ним, чтобы узнать, где живет Жерви. К несчастью, он пришел к такому решению только по прошествии двух или трех минут. Было уже слишком поздно, когда он выбежал на улицу, они исчезли. По дороге к мистеру Фарнеби он решил рассказать все Регине. Тетка поступила неблагоразумно, отказав горничной в рекомендации. Ей следовало помириться с Фебой, пока не было слишком поздно.
Глава XVII
Мистрис Фарнеби стояла в дверях своей комнаты и смотрела на племянницу с презрительным любопытством.
– Ну, вы, кажется, достаточно наговорились с женихом. Что тебе нужно?
– Амелиусу необходимо поговорить с вами, тетя!
– Скажи, чтоб он не беспокоился. Он может примирить твоего дядю с мыслью о свадьбе, но не примирит меня.
– Не об этом, тетя, а о Фебе.
– Уж не хочет ли он заставить меня опять взять Фебу?
В эту минуту Амелиус вошел в залу и сам ответил на вопрос:
– Я хочу вас предостеречь!
Мистрис Фарнеби угрюмо улыбнулась. – Это интересно! – ответила она. – Ты мне не нужна! – прибавила она, обращаясь к племяннице.
– Так вы согласны ждать Регину десять лет, – продолжала мистрис Фарнеби, оставшись с Амелиусом. – Я ошиблась в вас. Вы бедное слабое создание. Ну что же об этой дуре, Фебе?
Амелиус откровенно рассказал ей все, что произошло между ним и прогнанной горничной, не забыв предостеречь насчет товарища Фебы.
– Этот человек способен на все, – сказал он. – На вашем месте я бы не доводил ее до крайности. – Мистрис Фарнеби презрительно осмотрела его с головы до ног. – У вас прежде был характер мужчины, – сказала она. Общество Регины превратило вас в мокрую тряпку. Хотите знать мое мнение о Фебе и ее любовнике? – Она остановилась и щелкнула пальцами. – Вот что я думаю о них. Теперь идите к Регине. Я могу вам сказать одно – она никогда не будет вашей женой.
Амелиус взглянул на нее с удивлением.
– Ваше обращение очень странно, – сказал он, – после всего, что вы сказали мне в последний раз, когда я был в этой комнате. Вы ожидаете от меня помощи для исполнения самого горячего желания в вашей жизни, и делаете все, чтобы помешать исполнению самого горячего желания в моей жизни. Ведь всякому терпению бывает предел. Если я откажусь помочь вам?
Мистрис Фарнеби посмотрела на него с удивительным хладнокровием.
– Вы не посмеете этого сделать! – отвечала она.
– Не посмею? – воскликнул Амелиус.
– Разве вы принимаете меня за дуру? – продолжала мистрис Фарнеби. – Вы думаете, что я не знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете. – Она близко пододвинулась к нему и заговорила тихим, нежным голосом. – Если мне выпадет счастье, – продолжала она, – и вы действительно встретите мою бедную девочку, будете знать, что это она, – неужели, как бы я дурно ни поступила с вами, вы не скажете мне ничего? Разве такое сердце бьется у меня под рукой? Это ли христианское учение, преподанное вам в Тадморе? Полноте, глупый вы мальчик! Идите к Регине и скажите, что вы пробовали испугать меня, но вам не удалось.
На другой день была суббота. Объявления о лекции появились в газетах. Руфус сознался, что позволил себе занять полстраницы в двух недельных журналах. "Читатели", объяснил он, имеют дурную привычку пропускать скромные объявления. Надо, чтобы объявление бросилось им в глаза, когда они развернут газету, иначе они его не заметят.
Мистрис Фарнеби была в числе публики, заметившей объявление. Она удостоила Амелиуса визитом.
– Я назвала вас вчера мокрой тряпкой (это были первые ее слова при входе в комнату), я говорила, как дура. Вы славный малый, я уважаю ваше мужество и приеду на лекцию. Не обращайте внимание на Регину и Фарнеби. Мелкая душонка Регины, вероятно, возмущена. Не надейтесь видеть мою племянницу в числе слушателей. Фарнеби глуп по обыкновению. Он делает вид, что поступок ваш приводит его в ужас и говорит о разрыве, но в душе сгорает от любопытства узнать, как вы выпутаетесь. Уверяю вас, он прокрадется в зал и встанет где-нибудь позади, чтобы его никто не видел. Я поеду с ним, а когда вы взойдете на кафедру, подниму платок, вот так. Это будет значить, что он приехал. Проберите его хорошенько, Амелиус, проберите его хорошенько! Где ваш друг, Руфус? Только что ушел? Мне нравится этот американец. Передайте ему мой поклон и скажите, чтобы он зашел ко мне. – Она исчезла так же быстро, как и вошла. Амелиус посмотрел ей вслед с изумлением. Мистрис Фарнеби была непохожа на себя. Мистрис Фарнеби была в веселом расположении духа.
Мнение Регины о лекции пришло по почте.
Половина слов в письме были подчеркнуты.
Почти все фразы начинались восклицаниями. Регина была смущена, удивлена, испугана. Что еще Амелиус выдумает? Зачем он обманул ее? Он разрушил все хорошее впечатление, произведенное его очаровательными письмами на отца и на нее. Он не имеет понятия об отвращении и омерзении, которое все порядочные люди почувствуют к его ужасному социализму. Неужели у нее не будет больше счастливой минуты? И Амелиус будет причиной? И т. д. и т. д.
Потом следовал протест мистера Фарнеби, выраженный им самим. Он не снимал перчаток во время визита, говорил с пафосом и торжественностью во имя предков Амелиуса, сожалел о древнем роде, "превращающемся в прах в безмолвной могиле". Он не хотел ничего решать, не подумав хорошенько, но чувства его дочери были поруганы, и он боялся, что будет принужден отказать Амелиусу. Амелиус очень добродушно предложил ему даровой билет, попросил его послушать лекцию и решить, есть ли в ней что-нибудь дурное.
Мистер Фарнеби отвернулся от билета, как будто самый вид его был неприличен.
– Грустно! Грустно! – вот его прощальные слова джентльмену-социалисту.
В воскресенье (единственный день в Лондоне, в который уличная музыка не мешает работать мозгу). Амелиус составил лекцию. В понедельник, по обыкновению, отправился к Регине.
Ему сказали, что она выехала с мистрис Ормонд. Амелиус написал ей в мягких, нежных выражениях, прося как он просил ее дядю, не осуждать лекции, не прослушав ее. Он умолял ее вспомнить, что они обещали быть вечно верными друг другу, не взирая на социализм.
Ответ он получил через посланного. Тон его был серьезен. Убеждения Регины не позволяли ей присутствовать на лекции социалиста. Она выражала надежду, что Амелиус серьезно говорит о вечной верности.
На следующей странице строгость немного смягчалась припиской. Регина будет ждать Амелиуса на другой день после его злополучного появления перед публикой.
Лекция была назначена во вторник вечером.
Руфус лично поместился в кассе для продажи билетов, имея в виду интересы Амелиуса. "Даже полушиллинги прилипают иногда к пальцам при переходе от публики в денежный ящик", заметил он. Полушиллинги быстро прибывали, следовательно, объявления имели успех. Отдельные места расходились очень медленно. Членов организации, имевших бесплатный вход, явилось множество, и они заняли лучшие места. Около восьми часов (час назначенный для начала лекции) требование на места в шесть пенсов все еще продолжалось. Руфус узнал в толпе опоздавших Фебу, сопровождаемую мужчиной в одежде джентльмена, но с видом мошенника. За ними шла толстая дама, которая горячо пожала руку Руфуса и сказала: "Позвольте мне представить вам мистера Фарнеби". Рот и подбородок мистера Фарнеби были закутаны шарфом, шляпа была надвинута на глаза. Руфус заметил, что он как будто стыдится самого себя.