Как обычно, в воскресенье в гости были приглашены все члены семейства Штефана. Младшая сестра Катинка (вся в пастельно-розовом, под цвет фасада) раскладывала на кухне закуску на тарелки, в то время как ее дети пытались оседлать деда, возвышавшегося, словно айсберг, в своем любимом кресле и листавшего воскресную газету. Детей было трое, их звали Тиль, Леа и Жан. Имена были короткими и легко запоминающимися, но мой свекор тем не менее всегда называл их не иначе как "Дингс", "Дингс" и еще раз "Дингс", если вообще как-то называл.
Как обычно, он делал вид, что не заметил нашего прихода, так долго, как это было возможно. Кроме семьи, он поддерживал отношения лишь с несколькими господами своего возраста. Их компанию Штефан называл "Клуб полумертвых скупердяев". Я подозревала, что, собираясь вместе, они целыми днями играют в "Двойную голову", попивая бренди "Асбаш Юралт", и хвастаются друг перед другом бесчисленным количеством нулей в суммах своих состояний. Штефан, впрочем, предполагал, что бывший директор банка, главный врач и боссы крупных концернов собираются на конспиративные встречи, во время которых размышляют о путях и способах преодоления пенсионной скуки, чтобы при этом по возможности тратить как можно меньше денег.
- Им просто не хватает возможности командовать множеством людей и перемещать их с места на место, словно пешки, как это было прежде, - говорил Штефан. - Особенно моему отцу.
- Но для этого у него теперь есть мы, - отвечала я.
- Нас он уже давно задвинул куда надо, - возражал Штефан.
Это, впрочем, было верно. Наш дед был прирожденный кукловод. И в плане способности нанести оскорбление он также был очень неплох. Один-единственный раз мне довелось услышать от него нечто более или менее приятное, хотя в принципе это можно было расценить как еще большее оскорбление. В день нашей свадьбы он расцеловал меня в обе щеки с довольно ехидной ухмылкой, произнося при этом:
- Ну, уж коли ты здесь, дитя мое, позволь приветствовать тебя в нашей семье. Моя дорогая, ах, Дингс, ах, невестушка, ах, Ольга. И если ты окажешься слишком хороша для моего Штефана, я постараюсь это понять: у тебя такая впечатляющая грудь. И насколько я в этом разбираюсь, - в этот момент он совершенно бесстыдно уставился в вырез моего декольте, - колоссально привлекательно устроена, великолепное качество!
- А я и не знала, что ты такой эксперт в этом вопросе, Фриц, - слегка сбитая с толку, ответила я тогда. - Только меня зовут не Ольга, а Оливия.
- Я вообще никогда не запоминал имена, - только и возразил Фриц.
И, насколько я помню, с тех пор он всегда обращался ко мне "Невестка" или "Дингс". В принципе, наверно, я должна быть ему благодарна, что о достоинствах моей груди он не стал говорить в своей речи на торжестве по случаю нашей со Штефаном свадьбы. А то для нас обоих это могло бы стать в высшей степени двусмысленно.
С тех пор, к счастью, эта тема не всплывала в наших разговорах. Впрочем, и комплиментов в свой адрес я от него больше не слышала никогда.
- Привет, Фриц, - подошла я к нему.
Я не ожидала никакого ответа, потому что не в привычке свекра было отвечать на приветствия. Он снисходил до того, чтобы заговорить с нами, в лучшем случае лишь за столом. И для меня такой чести было более чем достаточно.
Детей не особенно смущала недовольная физиономия деда.
- Дед, дед, расскажи нам какую-нибудь историю!
- Дед, может, ты посмотришь картину, которую я тебе нарисовал?
- Дед, давай я буду твоим всадником.
- Слезайте с меня, - ворчал Фриц. - И руки прочь от газеты. Она стоит недешево.
Катинка повернулась к нам.
- Разве это не мило? Дедушка с тремя внучатами. Я только вчера прочитала, что научно доказано: дети - источник вечной молодости.
- Да-да, прежде всего для своих матерей, которые годами недосыпают из-за них, - пробормотала я в ответ. - Если умолчать о том, что приходится кочевать от одной нужды к другой.
- Ну, Оливия, ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь!
Опять - двадцать пять! Катинка могла бы казаться очень милой, если бы постоянно не пыталась втянуть меня в дискуссию о детях вообще и о нашей со Штефаном бездетности в частности. Я бросила молящий о помощи взгляд на Штефана, но он уже занимался детьми, которые, оставив в покое деда, дружной ватагой накинулись на своего дядю.
- Я не говорю, что растить детей - это не требующее колоссальных усилий занятие, - сказала Катинка. - Но эти усилия оказываются вознаграждены тысячекратно. На вашем месте я не стала бы упускать такую возможность. - Здесь она сделала многозначительную паузу, во время которой ее взгляд сконцентрировался на надписи на моей майке: "Мне уже исполнилось тридцать - пожалуйста, переведите меня через дорогу". - Лучше вам поспешить, пока не стало совсем поздно. Ах, кстати, у нас есть для вас сюрприз.
Для Катинки все дамы после тридцати, не занятые воспитанием потомства, были подозрительны. Значит, что-то у нас не в порядке с гормонами. И кроме того, существовал еще социальный аспект: с какой стати дети Катинки должны будут нести расходы на наше пенсионное обеспечение? Катинка считала, что это несправедливо.
Я уже представила себе, что это будет за сюрприз (недаром Штефан прозвал сестру "Несушка-рекордистка"), и быстро выскользнула в зимний сад, прежде чем она что-нибудь скажет.
Стол к воскресному завтраку всегда накрывали в зимнем саду, не важно, была ли на дворе зима или лето. Старший брат Штефана, Оливер, и его жена, Эвелин, уже сидели за столом вместе с мужем Катинки, Эберхардом. Эберхард являлся для всех настоящим бедствием. Для меня всегда оставалось загадкой, что Катинка в нем нашла и что вообще в нем можно было найти. В то время как она после каждой беременности снова приводила себя в порядок диетами и голодом, чтобы влезть в свой 38-й размер, он с каждым ребенком прибавлял в весе и размере живота. Но самым смешным было то, что пропорционально прибавляемым килограммам неотвратимо возрастала и его самооценка.
- Женщины должны следить за своей фигурой, - не забывал регулярно подчеркивать он, сопровождая эту фразу странным квакающим смехом.
- Все уже собрались для созерцания воскресного затопления "Титаника"? - сказала я вместо приветствия, но лишь Оливер удостоил меня взглядом; двое других уже находились в состоянии первой воскресной дискуссии.
- Привет, Блуменкёльхен, - сказал Оливер.
- Привет, Блуменколь, - ответила я ему в тон.
Все это звучало несколько по-дурацки, но прозвища, придуманные нами друг для друга, звучали именно так, коль скоро лишь мы вдвоем имели "проблемы" с цветом волос. Оливер никогда не выглядел таким презентабельным, как Штефан. Его глаза не были голубыми, улыбка не была столь обезоруживающей, а волосы столь блондинистыми. Зато они кудрявились еще сильнее, чем мои. Настолько сильно, что Оливер был вынужден стричься очень коротко, потому что и в самом деле не хотел выглядеть словно кочан цветной капусты. Кроме того, он был довольно крупный и неуклюжий, чтобы, как Штефан, казаться похожим на Брэда Питта. Зато его жена Эвелин - вот до чего несправедливо устроен мир! - была вылитая Дженнифер Энистон, даже несмотря на то что не умела так смеяться. Точнее говоря, возникало подозрение, что Эвелин вообще не умеет смеяться. Самое большее, что мы видели, - это как она улыбается, да и то улыбки эти были всегда какими-то кисловатыми. Хотя следует признать, что ее привлекательности это ничуть не вредило. Она была одета во что-то черное, шикарное, определенно очень дорогое, но лицо, как обычно, имело такое выражение, будто у нее болят зубы. Может быть, дело было в Эберхарде, а может быть, в том, что зубы у нее и в самом деле болели.
Оливер заинтересованно изучал мою грудь.
- А что, тебе уже и в самом деле тридцать?
Я смущенно кивнула.
- И даже еще несколько годиков, судя по слою пыли на этой майке, - едко добавила Эвелин.
- Эге, - буркнул Эберхард и с забавно-сосредоточенным выражением лица уставился на майку. Ничего похожего у Катинки дома, конечно, не было. - Неплохо, господин Шпехт.
Я понятия не имела, что мне следует ответить на это глубокомысленное бурчание Эберхарда.
- Я еще ни разу ее не надевала, потому что, казалось, она мне слишком мала, - сказала я, так как внезапно мне пришло в голову, что не помню, кто подарил мне этот дурацкий топ на день рождения.
В конце концов, это могли быть и Эберхард, и Катинка. В этот момент мне пришла в голову мысль, что я упустила возможность надеть майку с новыми брюками, приобретенными на распродаже, а влезла в эти совсем неподходящие джинсы. Глупая ошибка.
- О тебе можно говорить все, что угодно, но ты смелая, - сказала Эвелин.
Я исподтишка изучала ее с головы до ног, но это было безнадежно: она была одета безупречно. Чтобы подобрать свой гардероб, она, конечно, обошла не один магазин женской одежды, однако и без этих дорогих шмоток Эвелин была замечательно хороша собой. Среднего роста, очень стройная, с короткой стрижкой светло-каштановых волос. Во всем ее облике и фигуре не было ни одной проблемной зоны; моя же фигура, напротив, в определенные дни представляла собой сплошную проблемную зону. Вам это тоже знакомо? На голове словно кочан капусты, под глазами мешки, а на подбородке, как назло, вскочил ненавистный прыщ, с которым еле-еле протискиваешься в дверь. На внешнем виде Эвелин и такие дни почему-то не сказывались. Глаза у нее были карие, обрамленные умело подкрашенными пушистыми ресницами, а узкие элегантные очки, которые она носила, лишь подчеркивали безупречность лица. Даже веснушки расположились на носу именно в тех местах, где это было нужно, и даже с помощью лупы вряд ли можно было бы найти среди них хоть одну неподходящую по размеру. Руки были идеально ухожены, так что я поскорее поспешила спрятать неотмытые от садовой земли пальцы в карманы, прежде чем Эвелин успеет сделать хоть одно замечание по этому поводу. Только вот джинсы были настолько тесны, что края карманов тотчас пережали мне сосуды и кисти начали затекать.
К счастью, Эвелин решила не заниматься дальше обсуждением моего внешнего вида, а переключилась на Эберхарда.
- Хорошо, что ты здесь, - сказала она. - А то Эберхард снова начал критиковать еженедельную телепрограмму, несмотря на то, что мы дали ему понять, что это дерьмо нас совсем не интересует.
Слово "дерьмо" она подчеркнула так выразительно, что даже я не могла не заметить наигранность ее агрессии, Я предположила, что виной всему предменструальный синдром. Или все-таки зубная боль?
- Ого, - произнес Эберхард, ничуть не обидевшись. - Все ясно, что уж тут! Тебя, конечно, ничего не интересует, кроме того, что и зачем делает Цалеманн в своем шоу. Иначе можно считать, что неделя прошла напрасно.
- Я одним глазком просматриваю "Тагесшау" - информационную программу, когда по средам занимаюсь глажкой, - раздраженно ответила Эвелин, пока я раздумывала над тем, что же все-таки сказал Эберхард. Потому что у меня сложилось впечатление, что он говорит совершенно на другом языке. Эвелин между тем продолжила: - Но вообще-то я главным образом слушаю радио. Те выплаты из моих налогов, что идут на развитие радиоканалов, кажется мне, куда с большей пользой находят свое применение. А уж если что-то заинтересует меня в новостях, то можно на секунду отставить утюг в сторону.
- Ого, тогда я ничему больше не удивляюсь, - насмешливо произнес Эберхард. - Вот ты и села в лужу. Скажи, что и программы с участием своего мужа ты никогда не смотришь, а?
Оливер работал в редакции новостей небольшой региональной телерадиостанции, и его можно было видеть там куда чаще, чем раз в неделю. Причем его появление всегда предварялось не иначе как: "Наш корреспондент Оливер Гертнер передает с места события". Лично я была горда тем, что с некоторых пор являюсь его родственницей, и старалась не пропустить ни одной программы с его участием. Для остальной части семейства его профессия потеряла всякое очарование, поскольку они считали, что Оливер давно уже должен был вести свои репортажи не с местечковых свалок, а из тех мест, где действительно что-то происходит: из Нью-Йорка, Лондона, из Афганистана, наконец. Но Оливер все время оставался в стране, занимаясь подготовкой репортажей, которые были нужны программе в первую очередь. Ветер трепал его причесанные к началу репортажа волосы, едва он успевал произнести что-то типа: "Рядом со мной сейчас находится руководитель окружной пожарной охраны. Господин Ковальский, как долго еще могут продлиться спасательные работы на месте пожара?"
- Мне совсем не обязательно смотреть эти программы, - парировала Эвелин. - Потому что Оливер и так мне все подробно рассказывает. - Это прозвучало так, словно она заставила себя поверить, что ничего лучше этих рассказов Оливера для нее не существует.
- Ого! - встрепенулся Эберхард.
Оливер ничего не сказал, одарив Эвелин мрачным взглядом.
"Ого!" - подумала я так же, как Эберхард.
- Так, а теперь все-таки вернемся к нашему сюрпризу! - В комнату вошла Катинка с большим подносом нарезки.
Штефан и дети следовали за ней.
Штефан волочил ноги. Тиль уцепился за его левую ногу и висел на ней, Леа - за правую. А Жан метался от одной ноги к другой и громко кричал:
- Это нечестно, нечестно! Мне тоже нужна одна нога!
Катинка звонко засмеялась.
- Ну, разве это не прелестно? Дядя с племянниками!
А Эберхард произнес:
- Эй, на "Титанике"! Без паники! Жан, тебе не следует плакать. Вы просто должны поменяться. Всегда надо соблюдать спокойствие и уверенность рядом с молодыми жеребцами.
- Но давайте все же приступим к завтраку, - сказал Штефан и попытался сесть.
Леа и Тиль неохотно отцепились от его ног.
- Нет только деда, - констатировала Катинка, когда Жан наконец водворился на своем детском стульчике и все остальные тоже расселись. - А теперь у нас для всех для вас большой сюрприз.
Штефан, Оливер и я обменялись короткими взглядами. Ни для кого из нас этот сюрприз не стал сюрпризом. И уж совершенно точно он не был "большим". Идиотская победная улыбка Катинки могла означать только одно: она беременна в очередной, теперь уже четвертый раз. Честно признаться, мы рассчитывали на этот сюрприз уже несколько месяцев назад, потому что Жан с этого лета должен был пойти в детский сад, а такие большие перерывы между рождением детей Катинка себе до сих пор еще не позволяла.
- Жан, яйцо не следует есть вместе со скорлупой, ты же это знаешь. И подожди, пока все остальные не сядут за стол! Дедушка! Дедушкаааа! Завтрак готов!
Из кресла в соседней комнате донеслось:
- Да-да.
Эвелин рассматривала тарелки.
- Ну так что ж! Это действительно сюрприз? Он расширил свой ассортимент у Альди?
Катинка покачала головой:
- Не у Альди, у Мецгера. Жан! Салфетки не для того, чтобы их есть! И надо дождаться, пока все сядут за стол.
- Мецгер? - растерянно повторил Оливер. - Папа заболел?
- Успокойся, мой мальчик, - произнес, входя в комнату, Фриц и уселся на свое постоянное место во главе стола.
Мы тотчас привели себя в состояние повышенного, внимания: капитан на мостике!
- Но с некоторых пор я решил делать покупки в другом месте, а не у Альди. То, как они там упаковывали товар, не вызывало доверия. У Мецгера Зендманна все намного достойнее.
- У Мецгера Зендманна! - со стоном произнес Штефан. - Ты в свои годы стал еще и мотом?
- Мецгер Зендманн - зять доктора Бернера, - внес ясность мой свекор. (Доктор Бернер, как известно, был одним из членов компании старых скряг, в которую входил наш дед.) - Поэтому там со мной обращаются особенно предупредительно. Даже в том случае, если я посещаю только распродажи. Позавчерашняя нарезка, к примеру, очень неплохая на вид, обойдется мне там едва ли не в два раза дешевле, чем полноценный кусок шинки где-нибудь еще. А ассорти из разных видов мяса: салями, шварцвальдской шинки, говяжьей колбасы и ливерной, - вообще даром.
Эвелин, только что положившая себе на кусок хлеба кусочек шинки, уронила вилку. Оливер, Штефан и Катинка едва не сделали то же самое. Только Эберхард ничуть не смутился и с удовольствием отправил в рот большой кусок ливерной колбасы.
- То, что нас не убивает, лишь делает еще крепче. Колбаса есть колбаса, тут уж ничего не поделаешь.
- Папа, эта нарезка в упаковках не позавчерашняя, а скорее с позапрошлой недели, - сказал Оливер.
А Штефан добавил:
- И она рассчитана на тех покупателей, у кого есть собаки!
- Вы получите мармелад, - озабоченно сказала Катинка, обращаясь к детям. - Чтобы исключить опасность сальмонеллеза… - Но затем улыбка вернулась на ее лицо. Точно было еще нечто… - А теперь послушайте все. У нас будет… Леа!!!
Леа опрокинула стакан с молоком. Этот трюк она проделывала каждое воскресенье, и Катинка уже научилась с быстротой молнии менять скатерть и наполнять для девочки молоком новый стакан.
- Чепуха, - произнес тем временем Фриц. - Для собак у них есть всякие обрезки. Хотя я и это считаю расточительством. Бог его знает, почему сегодня никто не в состоянии оценить прелесть ливера.
Мы не успели позавтракать дома, но, несмотря на чувство голода, бутерброды с шинкой почему-то не лезли нам в рот. Уж не был ли тому причиной подозрительный зеленый налет на кусочках мяса? Я опасливо сосредоточилась на своем кофе. С завтрашнего дня я все равно собиралась садиться на диету. За последнее время я почти не прибавила в весе, но Штефан с некоторых пор начал обращаться ко мне "Пончик" или Молли - Олли. Мне это не очень нравилось. Он разделял взгляды о том, что изменение веса у женщин после тридцати происходит несколько иначе, чем у молодых, и - совершенно точно - не в сторону уменьшения.
- А теперь создайте все-таки тишину. - Катинка постучала ложкой по кофейной чашке.
- Шшшш, - прошипела я.
Мне было жаль Катинку и того, что она никак не может рассказать всем о своем "сюрпризе".
- Большое спасибо, дочка, - произнес Фриц в воцарившейся вслед за этим тишине и повернулся к сыновьям: - Итак, что у вас новенького?
Эта фраза звучала каждое воскресенье. И каждое воскресенье она становилась вступлением к семейным разборкам. Ну да ладно, ко всему можно привыкнуть.