Кроме того, следовало позаботиться и о королевском дворе. Слухи о строгих традициях аквитанского двора, о покровительстве литературе и искусству достигли даже этого отдаленного острова, и всякий ожидал от нее руководства и примера в подобных вопросах… О, как она была занята, с какой радостью хлопотала и трудилась с раннего утра и до позднего вечера. Второй мальчик, настоящий английский принц, рожденный на английской земле и названный в честь отца Генри, появился на свет в первый же год пребывания Альеноры в Англии. На следующий год родилась дочь Матильда, получившая имя по матери короля. Было и горе: смерть маленького Вильгельма, которому не суждено стать Вильгельмом III и знаменитым правителем… Но, возможно, младший Генри в роли Генриха III оправдает пророчество.
Помимо всех этих забот, у нее было немало обязанностей, возложенных на нее самим Генри, который, как видно, не имел глупой привычки относить что-то к женской или не женской сфере деятельности. Когда-то Альенору, в бытность королевой Франции, обвинили во вмешательстве и полностью изолировали от государственных дел, теперь же в Англии ей не только позволяли, но прямо-таки побуждали действовать в отсутствие Генри в качестве его заместителя. А уезжал он из Лондона очень часто.
Они прожили в Англии несколько месяцев, когда как-то вечером, заканчивая долгий рабочий день, Альенора просматривала последние три документа, переданные ей писарем. Она подписала два из них, а третий положила на уже весьма внушительную стопку бумаг.
- Этот документ должен подождать короля, - сказала она. - Не в моей власти решать подобный вопрос.
Альенора поднялась и с удовольствием потянулась, давая отдохнуть спине и рукам.
Косясь на пачку неподписанных бумаг, писарь довольно робко заметил:
- По последним сообщениям, его милость находилась в Йорке, но никто не знает, в каком направлении он двинется дальше.
Это, с улыбкой подумала Альенора, в точности отражает положение Генри после коронации. Новый король Англии принялся деятельно избавляться от "мерзости и неразберихи", доставшихся в наследство от Стефана. С этой целью ему необходимо было посетить каждый уголок своих владений, проезжая ежедневно огромные расстояния и затем работая до глубокой ночи над исправлением беспорядков, которые обязательно обнаруживались в конце каждого переезда. Стефан, всегда чувствовавший себя неуверенно на троне, без зазрения совести раболепствовал перед влиятельными английскими баронами, которые в результате стали считать себя выше всех законов и жестоко угнетали подвластных и менее сильных людей. Сотни этих баронов построили без всякого разрешения и в нарушение существующих законов новые замки - настоящие разбойничьи гнезда. А своим первым декретом Генри приказал разрушить все эти недозволенные замки. Проверка выполнения приказа потребовала бы от обыкновенного человека всей его жизни. Однако Генри, кидаясь из конца в конец своего королевства с рвением хорошей домашней хозяйки, прибирающей грязную, запущенную кухню, находил еще время и для множества других вопросов. Стоило только какому-нибудь дровосеку, мельнику, сапожнику, любому человеку самого низкого происхождения, держась рядом с его скачущей лошадью, крикнуть: "Справедливости прошу, справедливости, мой король!" - как Генри останавливал коня и выслушивал просителя, зная по опыту, что за мелким злоупотреблением может скрываться серьезное нарушение закона. То, что Генри называл "обычным правом" - разумное сочетание старых английских племенных законов и привнесенного нормандами римского судебного кодекса, - он считал идеальным для Англии и намеревался распространить его повсюду, вплоть до самой отдаленной деревушки, и подчинить ему все население королевства - от могущественных баронов до последнего браконьера.
Размышляя об этих вещах и строя предположения о возможном местонахождении Генри в данный момент, Альенора покинула служебную часть дворца и пошла по направлению к детской.
Пройдя половину коридора, чьи незастекленные окна выходили во двор, - через них проникал холодный вечерний воздух, заставивший ее зябко передернуть плечами, - она увидела недалеко от слуги, зажигавшего свечи в настенных канделябрах, фигуру мужчины, который двигался, сильно шатаясь, а потом протянул руку к стене, будто ища опоры.
"Какой-то пьяный", - подумала Альенора. К тому времени она уже знала, что в Англии пьют чаще не вино, а напиток, который получают из зерна; его называют элем, и он здорово ударяет в голову. По этой причине, а также потому, что ей хотелось увеличить ввоз вина из Аквитании и тем самым принести пользу своему народу, Альенора не одобряла употребление эля. Быстрым шагом она направилась к. покачивающемуся человеку, на языке уже вертелись резкие слова. Но когда свечи разгорелись и она подошла поближе, то, к своему великому удивлению, увидела, что перед ней король Англии.
- Все в порядке, - воскликнул он, узнав ее в тот же самый момент. - Меня подвели мои ноги.
Альенора посмотрела вниз и увидела, что он был без сапог, а его щиколотки, в носках из грубой шерсти, увеличились против обычного вдвое.
- Ралф и Фоукс хотели нести меня, но я побоялся напугать тебя, моя дорогая. Поэтому я отвлек их внимание и ускользнул. Ничего страшного; шесть часов в постели вновь вернут моим ногам прежний вид. Можно мне опереться на твое плечо?..
Но прежде чем Генри смог это сделать, в коридор вбежали его слуги, и он позволил им подхватить себя под руки. В своей комнате он с радостью опустился в кресло и положил распухшие ноги на скамеечку.
- Слишком долго в седле, вот и все, - сказал Генри весело. - Верно говорят: армия настолько сильна, насколько крепок ее самый слабый конь. Мои ноги - мой слабейший конь. Я должен лучше заботиться о них или дать им отставку.
- Генри, - проговорила Альенора голосом, полным тревоги, - какой смысл создавать великую империю, убивая себя при этом?
- Оставлю ее моему сыну, а ты сможешь управлять ею, пока он не достигнет совершеннолетия. Тебе, думаю я, это понравится. Но не бойся. Я не доживу до той поры, когда буду сидеть в этом кресле в Лондоне и, отдавая приказы, знать, что их беспрекословно выполняют повсюду, вплоть до уэльских болот и шотландской границы… Однако нельзя всего добиться в один день. У меня теперь есть точное число незаконных замков в Англии - тысяча сто штук, подумай только. И все используются - нет, не для защиты! - а для запугивания проживающих в округе крестьян. Если бы правление Стефана продлилось еще хотя бы пять лет, во всей Англии не осталось бы ни одного честного и трудолюбивого человека. Кто захочет быть честным и усердно работать, если плоды его труда все равно отнимут под пытками. Ты не поверишь - я сам бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами, - в подземной тюрьме нового замка близ Честера мы обнаружили…
- Не думай об этом сейчас, - сказала она, заметив, как при воспоминании о вскрытых на днях злоупотреблениях бледное от утомления лицо мужа начало угрожающе краснеть. - Ты должен теперь поесть и затем отдохнуть. Завтра тебе нужно полежать в кровати, а я попрошу писаря принести бумаги в спальню, чтобы ты мог их просмотреть. Послезавтра ты отправишься на полдня охотиться в Виндзор…
- Завтра мне необходимо быть в Уинчестере, именно поэтому я тороплюсь сегодня в Лондон. Должна потерпеть, моя дорогая. Ты поедешь на охоту, но не сейчас, не сейчас.
- Я имела в виду вовсе не себя…
- Скорее, возможно, чем ты полагаешь, - продолжал он, не обращая внимания на ее слова. - А теперь у меня есть приятная новость. Я нашел себе помощника - молодого, честолюбивого парня. Он возьмет на себя большую часть работы, которую я нахожу такой скучной. Он очень толковый малый, приобрел широкую известность в Париже и Риме.
- Мне казалось… что англичанин, - проговорила Альенора задумчиво. - Разве нет в Англии толковых, честолюбивых молодых людей?
- Он - англичанин, родился в Лондоне, почти рядом с тем Местом, где мы сейчас сидим. Обучался за границей, готовился на церковника и даже был назначен помощником священника, но затем принялся за изучение права. Его зовут Томас Бекет.
- О! - вырвалось у Альеноры.
Память воскресила лето в Париже; группа студентов собралась в саду на берегу Сены, в тени грустных кипарисов. Диспуты, в которых женщинам не разрешалось участвовать, а ей так хотелось, и сильный, уверенный голос молодого студента, высказывавшего ее мысли.
- Я немного его знаю. Амария подтвердит, что мы уже тогда предсказывали ему большое будущее. Как странно и как интересно! На какую ты его прочишь должность?
- В Англии существует должность канцлера. Бекет займется правовыми вопросами и возьмет на себя всю переписку. Будет принимать важных посетителей и наверняка сумеет произвести хорошее впечатление, или я плохо разбираюсь в людях. Я простой неотесанный парень, и у меня плохо получается со всеми этими послами, кардиналами и тому подобное. Теперь я могу продолжать дубасить моих баронов, а все остальное предоставить моей прелестной королеве и лорду канцлеру.
Слова "лорд канцлер" все еще звучали в ушах Альеноры, когда она сказала:
- Я очень рада, Генри, что нашелся кто-то, способный взять на себя часть груза. Я старалась изо всех сил, но даже в данный момент там лежит вот такая куча, - она показала ладонью высоту, - бумаг, требующих твоего внимания. Но, - она заколебалась, - Генри, я знаю: ты смеешься над моими женскими предчувствиями и предсказаниями, как ты их называешь, хотя нередко я оказываюсь права… Я думаю еще об одной вещи, которая не выходила у меня из головы все эти годы и которая касается Тома Бекета.
- И что же это такое?
- В нем есть что-то - возможно, во взгляде или голосе, - напоминающее аббата Бернара.
- Ты не должна из-за этого относиться к нему пристрастно, - поспешно сказал Генри: он много слышал о том, как аббат Бернар обошелся с Альенорой, и знал, насколько импульсивно она судит о людях, которые ей нравились или не нравились. - Бернар был фанатиком. Теперь, когда он мертв, они толкуют о причислении его к лику святых. Ты об этом слышала. Святой Бернар, ха! И я всей душой поддерживаю идею. Он сделал все, чтобы разрушить твой брак с Луи, за что я ему чрезвычайно благодарен. - Генри обнял тяжелой рукой Альенору за плечи и крепко прижал к себе. - Но не бойся, от Тома Бекета и не пахнет святым. Он еще более земной, чем я; ест разнообразнее и одевается лучше меня. Могу в этой связи рассказать тебе забавную историю. Он был в Йорке и проехал со мной часть пути в сторону Честера, чтобы, экономя время, по дороге обсудить его новые обязанности. Сразу же за Йорком нам повстречался нищий-калека, грязный и полуголодный, его лохмотья развевались на ветру. Ни у кого из нас не оказалось мелких монет. Мой кошелек хранится у Фоулкса, а Бекет, рассчитывавший проделать со мной одну или две мили, оставил свой кошелек дома. Тогда я сказал: "Отдай ему свой плащ, Том. У тебя есть еще, а в Библии говорится что-то о человеке с двумя плащами, отдающем один бедняку". Раздосадованный Бекет ответил: "Но плащ совсем новый, я надел его в вашу честь. А что касается Библии, то всем известно, что сам дьявол, если ему выгодно, сошлется на Священное Писание". - "Ты называешь меня дьяволом, Том Бекет? - спросил я. - Хорошо, вот он перед тобой с копытами, когтями и всем остальным". И я сдернул с его плеч плащ и бросил дрожащему от холода нищему. Если бы ты только видела выражение лица Бекета!
Вспоминая, Генри покатывался со смеху, не обращая внимания на то, что Альенора, по-видимому, не поняла шутки; вероятно, он считал, что у женщин просто недостаточно развито чувство юмора.
- Бархат, - добавил он, - алый бархат, подбитый прекрасным собольим мехом. Однако шутка шуткой, а я приказал изготовить Бекету новый плащ, еще лучший.
- Но я не сомневаюсь… если бы ты как следует попросил его отдать плащ нищему, он сделал бы это без особых возражений. По крайней мере, мне так кажется.
- Но тогда было бы не смешно и неинтересно. Если бы ты только видела, какую я скорчил рожу и как зарычал наподобие дьявола и стащил с него плащ. Я рассказал тебе об этом, чтобы показать, насколько ты ошибаешься, сравнивая его с Бернаром. У того был бы плащ, от которого отвернулся бы даже нищий, а он, то есть Бернар, настоял бы на том, чтобы король отдал свой. Разве я не прав?
- Абсолютно прав, именно так все бы и произошло, - согласилась Альенора.
И тем не менее какой-то осадок остался у Альеноры от этой истории. Быть может, предчувствие грядущих событий. Вроде бы ничего особенного: двое взрослых мужчин забавлялись, как дети… И кроме того, шутка позволила Генри немного разрядиться, заставила его смеяться. Ведь в это время он ехал в Честер, где его ожидали ужасные вещи. Бедный Генри!
- А сейчас пойдем, - сказала Альенора, - уложим твои бедные ноженьки в постель. Я сама помогу тебе. Мне кажется, что только когти дьявола в состоянии стянуть с тебя носки.
Оба вспомнили историю с Бекетом и весело рассмеялись.
Предостерегающий намек Альеноры на своеволие Бекета не прошел бесследно. Он запал в голову Генриха и остался лежать до поры до времени забытым. Так лежат обыкновенно скрытые под снегом зерна озимой пшеницы, дожидаясь своего часа.
Глава 11
Шли хлопотливые, счастливые годы. С назначением Бекета канцлером Альенора смогла освободиться от всей той работы, которую взвалила на себя, стараясь помочь Генриху, и теперь делила свое время между королевским двором - довольно приемлемой копией двора ее отца в Аквитании - и растущей семьей. В 1157 году родился еще один сын, названный Ричардом. Он был самым крепким и красивым из ее детей и появился на свет с завидной порослью темно-рыжих волос. Благополучная в замужестве, отделенная многими годами и глубокими переживаниями от первой несчастной любви далекой юности, Альенора дала ребенку имя под влиянием сентиментальных настроений. Прадедушку Генриха и ее собственного отца почтили при крещении бедного усопшего Вильгельма; младший Генрих носил имя своего отца и рос сильным и здоровым. А потому ничто не мешало разгуляться воображению. "Этот должен называться Ричардом, - подумала Альенора, - он будет моим наследником. Генрих получит Нормандию, Анжу и Англию, а Ричард - Аквитанию и Пуату".
Были у нее и еще дети. Джеффри, родившийся в 1158 году и получивший титул графа Бретанского, девочка, увидевшая свет в 1161 году и по настоянию Генриха крещенная Альенорой, затем Джоанна и, наконец, Иоанн. Наклонившись над колыбелью последнего сына, Генрих с кислой улыбкой произнес:
- Бедный ребенок, для него не осталось ни титула, ни земель. Несчастный маленький Иоанн Безземельный.
И это прозвище за ним сохранилось. Втайне Альенора любила Ричарда сильнее других своих детей, но обращалась со всеми одинаково строго, хваля за хорошее поведение и наказывая за непослушание и проказы; они ничем не напоминали кротких и смиренных Капетингов; и Альенора недаром звала их "орлятами". Но когда дети все вместе находились в одной комнате, ее взор чаще всего задерживался на Ричарде, и вовсе не потому, Что он был самый красивый - в этом отношении Ричард все-таки уступал Генриху и Джеффри, - просто что-то в нем радовало Альенору; Ричард во многом походил на нее. По какому-то странному капризу судьбы, Джеффри и Генрих отличались легкомыслием и поверхностным отношением к жизненным ситуациям. От отца они унаследовали склонность к шуткам и розыгрышам, а от матери - пристрастие к изящным вещам. Все серьезные черты характера, присущие родителям, казалось, достались одним девочкам; они сильно напоминали ей собственную мать, которую часто в детстве ставили в пример, желая показать, какой должна быть благородная женщина - всегда живой, но не своевольной, веселой и нежной. А Ричард - хотя и самый необузданный из детей - мог внять доводам рассудка, обладал разнообразными талантами: обожал музыку и поэзию, мог уже с ранних лет сочинять песни, слова и мелодию к ним, был прирожденным наездником и фехтовальщиком и с возрастом добился выдающихся успехов во всех мужских занятиях. Альенора любила его и часто, думая, что не должна быть пристрастной, давала ему хорошую взбучку.
Англия переживала великолепные, бурные, полные самых радужных надежд времена. Весь мир с изумлением и благоговейным страхом взирал на Анжуйскую империю, которую создал Генрих II Плантагенет. В народе его называли Генрихом Законодателем и утверждали, что теперь можно проехать королевство из конца в конец с карманами, набитыми золотом, и никто его не отнимет. Недозволенные замки разрушили, а камни пустили на постройку домов в процветающих городах. Раздраженные бароны, лишенные возможности жить за счет грабежей и вымогательств, направили свою энергию на животноводство - огромные стада овец каждую весну отдавали свое руно ради увеличения торговли шерстью.
Генрих решил позаботиться об обеспечении младшего сына. Прозвище "Иоанн Безземельный" должно восприниматься только в ироническом смысле. Для него он добудет Ирландию - отсталую, но потенциально богатую маленькую зеленую островную страну. Она должна стать частью новой великой империи. Даже папа римский - единственный англичанин, когда-либо занимающий папский престол, - одобрил этот план.
И случилось так, что, возвращаясь после одного из походов в Ирландию, Генрих посмеялся над одним древним поверьем и на дальнейшем жизненном пути встретил свой удел, в котором люди с более живым воображением непременно усмотрели бы последствие прежних насмешек над предзнаменованиями.
Генрих с отрядом слуг и воинов - основные силы были оставлены для поддержания порядка в завоеванных провинциях Ирландии - приближался к границе Уэльса с Англией. То был край пограничных баронов, надежных старых воинов, которым Генрих позволил построить замки и владеть окрестными землями; взамен они должны были охранять английскую территорию от уэльсцев, которых пока так и не удалось покорить. Когда-то Генрих серьезно намеревался захватить Уэльс, но эта горная страна располагала всеми преимуществами для ведения затяжной партизанской войны, совершенно неудобной для конных рыцарей, а потому он переключил свое внимание на Ирландию.
День клонился к вечеру. Маленький отряд ехал молча, слышался лишь стук копыт да позвякивание и поскрипывание сбруи и доспехов. Позади лежал долгий путь - им пришлось пережить ожесточенные схватки и переезд по бурному морю из Ирландии. Все были страшно утомлены.
Они приблизились к узкому быстрому потоку, через который вела выложенная из камней дорожка. Вода на ней доходила лишь до щиколоток. Вверх по течению, где поток стремительно стекал с гор, стояла мельница; покрутив внушительных размеров мельничное колесо, вода затем падала в отгороженный плотиной бассейн и текла дальше через каменную дорожку до большой скалы. Подточенная у основания, скала выглядела как гигантский гриб.
- Ну вот мы и в Англии, - сказал Генрих, когда его конь ступил на другой берег. - Здесь где-то должен быть замок или поместье. Поди, Ралф, узнай на мельнице.
Генрих и его спутники спешились и стали поить лошадей. Вскоре вернулся Ралф с мельником, обсыпанным с головы до ног мукой, встревоженным и заикающимся.
- Он говорит только по-валлийски, ваше величество.
- Кто-нибудь из вас понимает валлийский язык? - спросил Генрих.
Таких не оказалось, и Генрих принялся нетерпеливо объяснять знаками и выкрикивать отдельные слова, полагая, как и многие, что любой в состоянии понять незнакомый язык, если с ним разговаривать достаточно громко.