- Именно так. Дорогая мама, вам едва ли захочется обсуждать со мной вашу ссору с отцом, но я уверен, что при правильном подходе ее можно теперь уладить.
Иоанн поставил локти на стол и положил подбородок на раскрытую ладонь левой руки. В голове Альеноры вихрем пронеслось множество разнообразных мыслей. Быть может, как раз изобретательному и хитрому Иоанну, а не грубоватому и прямолинейному Ричарду суждено распахнуть двери ее темницы? И не означало ли улаживание ссоры, что ей придется вернуться в Лондон и занять свое место среди людей, которые, в угоду Генриху, целых десять лет называли ее убийцей и распевали на улицах песни о ней и красавице Розамунде, песни, в которых странным образом важное, хотя и явно преувеличенное место занимали маленькая шкатулка для рукоделия и шелковые нитки для вышивания? И какое значение могла иметь новая склонность Генриха прислушиваться к советам? Решительно отбросив пока все эти мысли, она почти в старой привычной манере сказала:
- Иоанн, ты должен понять. Твой отец глубоко оскорбил меня, обвинив в убийстве без всяких на то оснований. Он захватил меня обманом и продержал целых десять лет в заключении. Я скорее умру здесь в тюрьме, чем попрошу у него пощады лично или через кого-нибудь еще. Я знаю, что говорят и поют обо мне на улицах Лондона… и только из желания доставить ему удовольствие. Это свидетельствует о том, какого он обо мне мнения. Я никогда опять не стану его женой, королевой Англии, и если ты хочешь мне помочь, то попроси его выпустить меня на свободу и позволить уехать в мои собственные владения.
- В Пуату, где светит солнце, в Аквитанию, где растет виноград? - Унизанные перстями пальцы Иоанна крепко стиснули кожицу апельсина, которую он вертел в руках. - Ричард теперь - не забывайте об этом - наследник английского трона. - Приятный и ровный голос Иоанна сделался каким-то жестким, скрипучим. - Именно это я имел в виду, когда говорил о переменах… и планируя, я никогда не упускал из виду тот факт, что, прежде чем стать королевой, вы были герцогиней. Вы доверите мне сделать за вас ход в этой игре?
Бесчисленные воспоминания о его коварстве даже в раннем детстве вихрем пронеслись у Альеноры в голове, подобно шмелиному рою, каждый эпизод со своим жалом. Недаром другие ее сыновья прозвали его "Пронырливым Иоанном".
- Какой ход, Иоанн, и в какой игре? - спросила она резко.
- Ах, кто знает? - ответил он, улыбаясь. - Я составляю планы по ходу дела. Какой это будет ход, я не в состоянии пока сказать, но игра? Ну что ж, назовем ее "Вызволение королевы из заточения". Вполне подходящее название, вам так не кажется?
Неожиданно Амария, которая присутствовала при разговоре, но держалась в тени, делая вид, что всецело занята едой, подняла глаза и, перебивая, проговорила:
- Сударыня, позвольте ему попробовать. Подумайте только: как было бы хорошо вырваться отсюда, иметь возможность идти куда хочешь, не видеть замков, засовов и тюремщиков, которые на все отвечают одним словом "нет". Мы не делаемся моложе, и годы уходят напрасно, пока мы здесь томимся… - и Амария заплакала.
- Если ты поклянешься действовать только мирными средствами, - заявила Альенора.
- Ну конечно. Никогда не пользоваться никакими другими. В этом моя сила.
Последние слова он произнес тихо, с торжествующим видом.
- Очень хорошо, но помни: я прошу справедливости, а не пощады; справедливости и свободы вернуться в свою страну.
- Вы получите, я обещаю, - сказал Иоанн.
Глава 17
Иоанн уехал, и искорка надежды, заботливо раздуваемая Амарией, не затухала в душе Альеноры. Но год кончался, приближалась опять зима - скучная, холодная, которая не так страшила, - а все оставалось по-прежнему. И надежда постепенно угасала, а потом и вовсе умерла. Алберик, с трудом пробираясь по ноябрьской грязи, приносил лишь слухи и никаких достоверных сведений. Даже брак Иоанна с Эвис Глостер, на который он намекнул во время визита, по-видимому, пока еще не состоялся.
Наступило и кончилось Рождество - еще одна веха невеселого периода.
Затем однажды утром послышались шум и движение во дворе, где появились какие-то люди. Плотно закутавшись в платок, Амария вышла в проход, соединявший их апартаменты с основной частью замка; мужественно перенося холодный сквозняк, она начала обычный полушутливый разговор со стоявшим на посту караульным. Он не знал, кто приехал и почему, но позволил побыть с ним, пока мимо не пробежал паж, который, отвечая на вопрос, сообщил, что прибыл господин де Гранвилл.
- Только этого нам не хватало, - проворчал караульный угрюмо. - Суета и беспокойство по пустякам; будет повсюду совать свой длинный нос и везде находить непорядок. А его парни слопают наши харчи. Шесть месяцев, или больше, он не показывался, жирея в Лондоне и получая солидную плату. А теперь примчался, чтобы обозвать нас объевшимися бездельниками…
Тут караульный заметил, что разговаривает сам с собой. Амария, получив нужные сведения, исчезла.
- Приехал главный тюремщик, - проговорила она, вбегая в комнату, где Альенора сидела у дымного камина. - А вы в Потрепанном платье. Не перестаю упрекать себя, что не попросила принца, когда он был у нас, об одежде. Он мог бы уговорить короля прислать вам кое-что из вашего прежнего гардероба. Какие прекрасные платья пропадают напрасно в Виндзоре и Уайтхолле… Когда я о них думаю, мне хочется плакать.
- Мне абсолютно безразлично, в чем я покажусь де Гланвиллу, - сказала Альенора. - Я только надеюсь: сегодня он не сделает того, что сделал в последний раз, когда приезжал зимой. Тогда, как ты помнишь, он весь замок провонял своим жареным оленьим мясом, а нам приказал подать опостылевшее пиво. Потом он имел наглость заявить мне, что у него нет денег для нашего содержания, так как поднялась цена на муку!
- Быть может, это даже хорошо, что вы выглядите такой обносившейся, - продолжала Амария начатую мысль. Попросите его, миледи, обратиться к королю относительно вашей одежды.
- Я никогда больше не стану просить де Гланвилла ни о какой милости, - сказала Альенора. - Если хочешь знать, сегодня я вообще не буду с ним разговаривать. Как ты помнишь, однажды я спросила его о последних новостях, - тогда они еще сражались, - и он ответил, что у него нет распоряжений вообще сообщать мне что-либо. Теперь, когда он войдет, я из вежливости встану и буду молчать, пока он не удалится.
- Таким путем вы никогда не получите нового платья.
- Обойдусь.
Знакомый страх сжал сердце Амарии; от отчаяния у ее госпожи пропало всякое желание жить. Еще один год, и она умрет. "Пресвятая Матерь Божья…" - начала Амария опять про себя.
Топот ног и голоса в коридоре прервали молитву.
В комнату вошел де Гланвилл; Николас Саксамский остался стоять у двери. Очень медленно Альенора поднялась и, выдержав обет молчания, ничего не ответила де Гланвиллу, когда тот осведомился о ее здоровье. Она даже не взглянула в его сторону, потому в первые полминуты не уловила намека на перемены, А вот Амария поняла сразу, поскольку оба тюремщика сняли шляпы и преклонили колени. Столь необычная учтивость могла означать только одно.
- Сударыня, - проговорил де Гланвилл, - его величество приказали мне просить вас приехать в Виндзор. По его словам, предстоит обсудить проблему чрезвычайной важности, и, сожалея о неудобствах, которые спешка может причинить вам, он тем не менее желал бы, чтобы вы отправились уже сегодня.
Все это де Гланвилл сказал, не останавливаясь, без всякого выражения, просто передавая полученные приказы. Затем уже другим, почти льстивым тоном он добавил:
- Я постараюсь сделать ваше путешествие, миледи, как можно приятнее. Вас ожидает во дворце крытый паланкин и готовится удобное и уютное место, где вы сможете переночевать.
- Относительно крытого паланкина, - сказала Альенора, нарушая молчание. - Это приказ короля или ваша собственная идея?
- Полностью моя идея: заботился о вашем благополучии, сударыня, погода холодная.
- Тогда я поеду верхом на лошади.
- О, миледи, - запротестовала Амария, - вы ведь совсем окоченеете в здешней сырости, и на дворе такая стужа!
- Я поеду верхом, а ты, Амария, можешь воспользоваться паланкином. У меня есть причина испытывать к нему особое отвращение… А вы, сударь, полагаете, - обратилась она к Николасу Саксамскому, - что ваша жена сможет предоставить мне во временное пользование свой плащ? Недавно, когда я хотела заимствовать у нее плащ для прогулки в саду, она мне отказала. Если у нее по-прежнему скудный гардероб, то, быть может, один из солдат отдаст мне свой?
Одна и та же мысль промелькнула в головах обоих мужчин - королю Генриху II не позавидуешь. Десять с половиной лет строгой изоляции нисколько не смирили королеву.
- Поди принеси плащ, - распорядился де Гланвилл.
- И не забудьте сказать, кто приказал его доставить, - крикнула ему вслед Альенора, - иначе ваша жена побоится проявить ко мне милосердие. А ваша забота о моем удобстве, - продолжала она, повернувшись к де Гланвиллу, - обнаружилась слишком поздно, день уже кончается.
Они прибыли в Виндзор на другой день после полудня, с наступлением ранних зимних сумерек. Еще раньше отправили специального курьера, и Генрих-старший вместе с Иоанном уже приготовились встретить ее. У Генриха хватило ума и такта ограничиться официальным приветствием. Он лишь сказал:
- Сударыня, рады видеть вас в Виндзоре. Хочу надеяться, что дорога вас не очень утомила. Нам предстоит обсудить вместе много проблем, и я не сомневаюсь, что мы сумеем договориться и уладить все недоразумения.
- С этой надеждой я и приехала, - ответила Альенора так же официально.
Тем не менее душа у нее несколько смягчилась, когда она посмотрела на человека, которого когда-то любила и который любил ее. Он сильно постарел с тех пор, когда они виделись в последний раз; всегда довольно плотный, он сделался еще более коренастым, будто втиснутый в деревянный футляр. И выражение лица было бесстрастным, напоминало грубо раскрашенную маску. Необузданный темперамент, грубый юмор, печаль и тревога избороздили лицо глубокими, словно высеченными резцом, морщинами. Некоторые из них несомненно появились после смерти сына Генриха-младшего. Горе у них было общее, и это, несмотря ни на что, все-таки как-то объединяло. Альенора решила, что позже в разговоре она воздержится от резких слов, не позволит ненависти и ожесточению одержать верх. Она лишь потребует справедливости и защиты ее достоинства, однако злоба и жажда мести не должны повлиять на ее поведение.
Пока она так размышляла, к ней приблизился и ласково обнял Иоанн. Затем слегка отстранившись, но продолжая держать ее за руку, он улыбнулся, заговорщицки и крепко стиснув ее пальцы, будто говоря: "Вот видите, я все устроил!".
А вслух Иоанн сказал:
- Приехал и Ричард, сейчас смывает дорожную грязь. Перемазался до самой макушки. Для вас дорога тоже была нелегкой. Позвольте мне проводить вас в ваши покои, там ожидают ваши придворные дамы.
Встреча с четырьмя юными созданиями, которых она называла "мои милые девочки", прошла по-другому - волнующе, тепло и сентиментально. Ее встретили: французская принцесса Алис, еще в детстве помолвленная с Ричардом и выросшая в Англии, вдова Генриха-младшего - Маржери, расплакавшаяся при виде Альеноры, которую обожала, жена Джеффри - Констанция из Бретани, которую Генрих II привез в Англию в то самое время, когда захватил Альенору, и как будто не собирался отпускать домой, хотя обращался с ней довольно дружелюбно, и сестра Генриха-старшего Эмма Анжуйская. Эти милые дамы окружили Альенору, плача и смеясь в одно и то же время и говоря, как скучали они по ней и рады видеть ее снова. Альенора воспринимала их слова и поцелуи с открытой душой, без всяких недобрых чувств. Они были не виноваты в том, что их разлучили. Молодые женщины находились полностью во власти короля, зависели от малейших его капризов. Альенора хорошо это знала. Вероятно, Генрих приказал им сначала забыть о ней, а теперь повелел оказать ей теплый прием. Но несмотря ни на что, они были прелестны, трогательны и милы, было радостно смотреть на них, видеть, как расцвели они с годами - счастливыми, славными годами юности!
Вместе с прислугой они открыли сундуки и шкафы Альеноры, вытрясая, чистя и проветривая одежды. Какое платье она наденет сегодня к ужину, на свой первый публичный выход? Альенора выбрала темно-зеленое, бархатное, богато расшитое по рукавам, лифу и подолу золотыми нитками. Оно оказалось слишком широким для нее, похудевшей на тюремной пище, и портнихи сразу же принялись за работу.
- Я не должна выглядеть жалкой, - сказала Альенора. И Эмма Анжуйская, которая была намного моложе своего брата-короля, одобрительно взглянула на нее.
- Как вы дальновидны! Генрих всегда придерживался мнения, что слабых нужно давить. Однако поступить с вами подобным образом он - по крайней мере в данный момент - не решился. Посмотрите, вот ваши украшения. Выберите какие-нибудь из них!
Молодая вдова Маржери настаивала на том, чтобы собственноручно сделать Альеноре прическу, а другие собрались вокруг, выражая восхищение длиной и красотой ее волос, а также чудесно сохранившимся цветом. Потом, когда все немного разбрелись, Альенора и Маржери поговорили о Генрихе-младшем - тихо, со слезами на глазах.
Слуги поспешно внесли горячую воду, мягкие полотенца, дрова для камина, подогретое вино с пряностями - предупредить возможную простуду после поездки верхом по холодной погоде. Королева Альенора вернулась в Виндзорский замок. Ей даже возвратили прежнее зеркало, и, посмотревшись в него, она, обращаясь к Алис, стоявшей рядом, сказала:
- Среди оставленных здесь моих вещей должна находиться шкатулка, которую я много лет назад привезла с Востока. Она изготовлена из сандалового Дерева и инкрустирована серебром и перламутром. Попробуй отыскать ее.
Алис нашла и принесла шкатулку, смахнув многолетнюю пыль своими длинными, широкими рукавами.
Поставив шкатулку на колени, Альенора открыла ее. Внутри - аккуратно уложенные вместе - находились различные флакончики, баночки и коробочки. От них исходил приятный, но довольно сильный мускусный запах.
- Их подарил мне один сарацинский эмир, - пояснила Альенора. - "Не потому, - заявил он, - что они вам сейчас нужны. Но годы - враги женщины, и однажды вам может понадобиться союзник в борьбе с ними". Хорошо сказано, не правда ли? Тогда меня заинтересовал тот факт, что все эти средства применялись с незапамятных времен и подобная шкатулка, вероятно, была у Клеопатры… или у Елены из Трои.
Альенора начала снимать крышечки с баночек и откупоривать флакончики. Они содержали душистые вещества самых разнообразных цветов, свойственных молодости. Розовые для щек, алые для губ, блестящие голубые для век и черные для бровей и ресниц. Они терпеливо ждали своего времени, чтобы бросить вызов годам и внимательным взорам публики. Альенора очень искусно воспользовалась содержимым баночек и флакончиков, и когда она закончила, Алис, почти ревнуя, воскликнула:
- Вы затмите всех нас!
- Глупое дитя, - заметила Альенора. - И это говоришь ты, сохранившая всю свежесть юности. Посмотрим, что произойдет, когда явится Ричард. Даю голову на отсечение, что при виде его твои щечки заалеют ярче всяких искусственных красок.
Алис удивленно замигала:
- Ричард, сударыня? Разве вам никто не сообщил в Винчестере? Его милость король уже давно объявил недействительной нашу помолвку. Он теперь намеревается выдать меня замуж за Иоанна!
- Но ты и Ричард были помолвлены пятнадцать лет назад, почти сразу же после колыбели!
- Верно. Но каждый раз при упоминании свадьбы его величество находит причины, чтобы ее отложить. А совсем недавно я узнала, почему он хочет выдать меня за Иоанна.
В Альеноре зашевелилось и вновь пробудилось врожденное влечение к политическим интригам, уснувшее на целых десять лет в Винчестере из-за отсутствия поля деятельности.
- У Ричарда - Аквитания и Пуату, - проговорила она, будто беседуя с собою. - И для Аквитании, и для Франции полезно заключить брачный союз. Именно потому я в свое время вышла замуж за французского короля.
Тут Альенора вспомнила, что она говорит с дочерью короля Франции от второго брака; но с другой стороны, девушка была французской принцессой и знала не понаслышке, почему и как подобные браки совершаются. И Альенора твердым голосом закончила свою мысль:
- И пока я была женой твоего отца, Аквитания и Франция, по крайней мере, жили в мире. Наш брак оказался неудачным, и я должна признать, что виноваты мы оба в равной степени. Не сошлись характерами. У тебя с Ричардом, я уверена, все будет иначе. В детстве вы охотно играли вдвоем… Я часто смотрела на вас и думала: "Хоть один раз детская помолвка превратится в брак по любви". Неужели я ошибалась? Разве ты не любила Ричарда?
Оживленное, прелестное личико девушки внезапно утратило всякое выражение.
- Сударыня, все бесполезно. Вы лучше других знаете, что противиться королю - чистое безумие. Вы влачите свои дни в Винчестере, но есть много других мест, готовых навсегда похоронить у себя тех, кто сопротивляется ему. Я не обладаю вашим мужеством, сударыня, а потому скорее соглашусь выйти замуж за Иоанна или за придворного шута, лишь бы только не оказаться взаперти, не имея возможности видеть над головой чистое голубое небо. Я осторожна, ваш пример показал мне, как не следует вести себя с королем.
- Для женщин этот мир жесток, - проговорила Альенора, - но не отчаивайся слишком быстро. Я теперь здесь, я так или иначе постараюсь урегулировать вопрос с тобой и Ричардом. В конце концов, помолвка была совершена по всем правилам и с согласия самого короля. А в Винчестере я слышала, что Иоанна обещали женить на Эйвис Глостер.
- Что стоят обещания? Их дают, чтобы нарушить по усмотрению тех, у кого власть. - В голосе девушки прозвучала горечь.
- Ты сомневаешься в моем обещании, которое я только что тебе высказала?
- Я знаю только одно: на вашем месте я бы постаралась быть благоразумной и покладистой. Я соглашусь на все, что поможет сохранить расположение короля и избавит меня от тюрьмы.
- Но тюрьмы бывают разные! Порой мне кажется, что все женщины рождаются в тюрьме и проводят всю свою жизнь в ней. Для бедных женщин тюремные стены - это нищета, непосильный труд и власть мужа; для богатых - политические интриги, браки по расчету и полновластие мужа… Но прекратим этот разговор. Не сомневайся, когда я встречусь с королем для обсуждения текущих дел, я не забуду о тебе и Ричарде.
- Сударыня, бесполезно пытаться пробить головой каменную стену, - сказала Алис, и прежде чем Альенора нашлась что возразить, затрубили трубы, оповещая о том, что ужин сервирован и король уже по пути к столу. Когда Альенора со своими дамами вошла в зал, Генрих II, Ричард и Иоанн стояли вместе за столом на возвышении и беседовали. Даже издалека можно было видеть, что разговор был тяжелым. Иоанн улыбался и смотрел по сторонам. Заметив Альенору, он дернул Ричарда за рукав. Тот оглянулся, и агрессивная настороженность, явственно сквозившая в его облике, моментально исчезла, угрюмое лицо просветлело. Подбежав к матери, он крепко обнял ее и воскликнул, что очень рад встрече. Сам он выглядел великолепно. Провожая ее под руку к столу, он, понизив голос, добавил: