Здесь опять с особым ожесточением вспыхнули ссоры между баронами Иерусалима, сеньорами Франции, знатью Священной Римской империи и рыцарями Аквитании. Ложный клич обсуждался снова и снова, и вину возлагали то на одних, то на других. Немецкий император заявил, что поклялся сразиться с сарацинами. Клятву он, мол, выполнил и теперь может со спокойной совестью отправиться домой.
Неудача горько разочаровала Людовика VII. Он продолжал сидеть в Иерусалиме, надеясь, вопреки здравому смыслу, что все-таки подвернется случай возобновить войну, что какое-нибудь чудо спасет крестовый поход. Надежды не сбылись, ссоры не утихали. Другие сарацинские города, воодушевленные примером Дамаска, готовились использовать те же самые приемы защиты при первых же признаках угрозы нападения. С наступлением жаркого восточного лета всякие мысли о военной кампании пришлось волей-неволей отложить до следующего года.
Людовик остался на Пасху в священном городе и пережил незабываемые минуты, слушая возглас священника: "Христос воскресе!" - прозвучавший под сводами прелестной церковки, возведенной на том самом месте, где совершилось подлинное воскрешение. После этого он был готов вернуться во Францию.
Альенора уехала вместе с ним, было не время говорить о разводе. Чтобы покинуть человека, до такой степени подавленного неудачей, нужно было обладать куда более жестоким, чем у нее, характером. Она решила еще раз попытаться наладить совместную жизнь. Ей вспоминались слова Мелисанды: "С рождением сына женщина достигает совершеннолетия". Возможно, следующий ребенок будет мальчик. Все еще может устроиться к лучшему.
Глава 8
И снова наступила зима - такая зима, которая редко бывала в этом северном городе и которая затем в течение более чем столетия служила своеобразным мерилом суровости. От старых людей можно было часто услышать: "Ах, это ничто в сравнении с зимой 1149 года". А дети порой просили: "Расскажи нам о зиме, когда река замерзла". Все мельницы остановились, колеса вмерзли в лед, сковавший реки. Бездельничали и могильщики: земля сделалась твердой как камень и не принимала покойников.
И в этот заледеневший, неприветливый мир Альенора родила своего второго ребенка - принцессу Аликс. Теперь Альенора уже не говорила ободряющих слов относительно следующего раза и сыновей, которых напророчил вещун. Она видела, как Луи, выслушав сообщение о младенце, постоял какой-то момент, потирая замерзшие руки, а затем молча удалился. И она поняла, что вновь потерпела неудачу.
В то время, когда она лежала с горькими думами наедине, король в сопровождении аббата медленно шел в свои апартаменты по холодному, продуваемому сквозняками коридору. Они поравнялись с жаровней, в которой горели угли, слабая попытка несколько ослабить царившую во дворце стужу. Людовик VII остановился и протянул ладони к огню.
- Еще одна девочка, - сказал он, прерывая молчание, - когда вся Франция молилась о ниспослании наследника.
- Если бы пути Господни были ведомы человеку, то Он не был бы Богом, - проговорил Бернар серьезно, отвечая скорее на невысказанную мысль короля, чем на его слова. - Тайна составляет часть Его величия, и мы должны смиренно воспринимать Его волю.
Аббат говорил совершенно искренне, высказывая убеждения, на которых покоилась вся его жизнь, полная неустанного труда, самоотречения и непоколебимой веры.
- Но бывают знамения, - сказал внезапно король. - При всей таинственности Он порой подает нам знаки.
- Которые мы часто неправильно истолковываем, - заметил Бернар, думая о своем видении со святым Петром. К чему это привело? К провалу крестового похода, если поступающие известия хотя бы наполовину правдивы.
Скорее стараясь отвлечь короля от мрачных мыслей, чем убедить его в чем-то, аббат сказал:
- Однажды мне показалось, что Небеса предуведомили меня…
И далее он рассказал о своем сне и том, как в результате он вручил Альеноре белый крест.
Король слушал, грея ладони над жаровней, а когда Бернар кончил, выпрямился и с жаром проговорил:
- Но поймите же… Если бы она не оказалась в Палестине, мы никогда бы не поссорились и она никогда не произнесла те слова, которые мне сейчас приходят на ум… Помните, рассердившись, она крикнула: "Я разведусь с вами", - и я спросил: "И каким же образом вы думаете это осуществить?" - "Придется обратить внимание папы римского, - ответила она, - на тот факт, что мы четвероюродные брат и сестра и, следовательно, подпадаем под правило, запрещающее браки между родственниками". Дорогой аббат, разве вы не видите, как все сходится? Небеса вам подали знак, и она попала в Палестину, где сказала знаменательные слова. Рождение девочки - это знамение Господне, призывающее меня воспользоваться тем, что Альенора когда-то предложила. Мы действительно находимся с ней в запрещенном родстве и не должны были вступать в брак. Бог в своем негодовании отказывает нам в сыне. Теперь мне все стало абсолютно ясно.
И будто ошеломленный пришедшими в голову мыслями, Людовик VII поднял глаза и посмотрел в лицо аббату странным невидящим взглядом. Затем, засунув руки в рукава - пальцы должны легко водить пером, - он повернулся и торопливо зашагал к себе в кабинет. Хилый задыхающийся Бернар едва поспевал за ним.
- Сын мой, - проговорил он, еле переводя дыхание, - этот вопрос следует решать, только хорошенько все обдумав. Ведь речь идет о богатейшей Аквитании.
- К чему Аквитания человеку, не имеющему наследника? - спросил Людовик VII. - Я должен оставить Францию сыну другого мужчины? Избави Бог! Я был ослеплен - сперва огромным владением, потом красивым лицом и обаятельным обхождением. Но теперь у меня открылись глаза, и я ясно вижу свое предначертание, свой долг. Я без промедления напишу письмо папе римскому.
Задержки - не по его вине - в различных инстанциях заставили Людовика VII прождать более года, прежде чем его просьба о разводе была удовлетворена. Это, в конце концов, случилось в первых числах 1152 года. Окончательное решение было принято на собрании епископов в Париже. Как только оно стало известно, Людовик VII направил соответствующее послание Альеноре и закрылся в своей половине дворца, надеясь, что она уедет, не требуя прощальной аудиенции. Хрупкий цветок его любви к Альеноре никогда по-настоящему не распускался, не имел ни малейшего шанса расцвести в полную силу. Она часто разочаровывала и раздражала его, а с того момента, когда он решил ходатайствовать о разводе, он постоянно настраивал себя против нее и порой, к своему удовлетворению, чувствовал, что уже ненавидит ее. Но в то же время у него не хватало духу сказать ей прямо в лицо "прощай". Беспокоила совесть. Да и вопрос о судьбе детей не был решен.
Еще в самом начале процесса о разводе Альенора попросила короля позволить ей взять девочек с собой. Она, убеждая, говорила, что Мария, пяти лет от роду, и Аликс, очаровательная крошка, еще слишком малы, чтобы оставаться без матери, что солнечный климат Аквитании благоприятно скажется на их здоровье. Альенора обещала не дать им забыть, что они - принцессы Франции, и, как только они достигнут совершеннолетия, прислать их в Париж и не вмешиваться в устройство их дальнейшей судьбы. Поскольку девочки всякий раз напоминали ему об отсутствии у него сына и поскольку имелись все признаки, что с годами не станут похожими на мать, король не испытывал удовольствия от общения со своими детьми и почти склонялся к тому, чтобы удовлетворить просьбу Альеноры. Когда же он намекнул советникам о своем намерении позволить девочкам уехать с матерью в Аквитанию, то поднялась целая буря протестов. Мол, маленькие принцессы принадлежат Франции; через несколько лет они уже будут невестами и очень ценными фигурами в политической игре, однако выдать их замуж будет значительно труднее, если они вырастут в Аквитании своевольными, неженственными, сорвиголовами, похожими на… нужно ли говорить - на кого? Девочки должны остаться в Париже и получить надлежащее воспитание. Здесь они подготовятся к своей будущей роли жены - кроткой, благочестивой, послушной. В конце концов мать, не имеет на них никаких прав, а отец не должен уклоняться от своих прямых обязанностей.
И вот наступил день - ясный ветреный весенний день, - когда Альенора исполнила свой последний долг во Франции: передала главной фрейлине двора ювелирные украшения, принадлежавшие французской короне. Когда закрылась последняя шкатулка, Альенора сказала:
- Итак, закончился один период моей жизни. Пятнадцать лет.
- Хотела бы знать, кто следующий будет их носить, - проговорила фрейлина с любопытством.
Хотя никто не сомневался, что король, не теряя драгоценного времени, женится вновь, ибо Франция настоятельно нуждалась в наследнике, ни один человек во всем королевстве не мог даже приблизительно назвать преемницу Альеноры.
- Кто бы она ни была, я надеюсь, что она будет во Франции счастливее меня, - ответила Альенора, надевая украшения, которые принадлежали ей самой, включая и огромный бриллиант из Антиохии. Оставались еще два украшения: ожерелье из янтарных пластинок, оправленных в золото, и маленький браслет, который она сама носила ребенком, - широкий серебряный обруч, усыпанный мелким жемчугом и бирюзой. Держа их в руке, она пошла прощаться с детьми.
Аликс была еще слишком мала, чтобы понимать происходящее, но Мария под влиянием внезапной прозорливости, которая порой свойственна детям, сказала:
- Но ты вернешься? Ведь ты и прежде уезжала, но всегда возвращалась.
- На этот раз, возможно, не вернусь, Мария, но в один прекрасный день ты приедешь ко мне погостить. В изумительном месте, где всегда сияет солнце и живут веселые люди.
Говорила она с намерением утешить, однако веря, что это желание сбудется. "Скоро, - думала Альенора, - Луи женится вновь и заведет вторую семью, и тогда старые обиды забудутся, душевные раны затянутся, и он согласится позволить Марии и Аликс, по крайней мере, посетить Аквитанию".
- Я буду ждать с нетерпением, - сказала Мария серьезно.
"А когда, - подумала снова Альенора, - радость ожидания постепенно исчезнет, она начнет потихоньку забывать меня".
Не было необходимости при расставании напутствовать: "Веди себя хорошо"; обе девочки унаследовали от отца его совестливость и ровный, не склонный к приключениям характер, а однообразные унылые будни не располагали к каким-либо шалостям. А потому Альеноре оставалось только взять каждую девочку на руки и поцеловать пухлые детские личики. Такие мягкие, такие юные, такие дорогие. При этом она должна была держать себя в руках, не проявляя никаких внешних признаков собственного горя.
- Вы скоро приедете и будете жить со мной, - повторила она, скорее в утешение себе, чем детям. Затем Альенора вручила девочкам украшения и вышла. Она стояла в сумрачном, холодном коридоре и плакала, утирая слезы до тех пор, пока вновь не овладела собой.
Как только дверь за Альенорой закрылась, в детскую вошла мадам-воспитательница, которая ждала в соседней комнате. Она увидела янтарное ожерелье на шее у Марии, которая изо всех сил старалась застегнуть браслет на пухлом с ямочкой запястье Аликс. Нацелившись на оба украшения, воспитательница заявила:
- Вы еще слишком малы, чтобы носить подобные вещи.
Ей удалось завладеть браслетом, однако Мария отступила назад, прикрывая обеими руками ожерелье.
- Оно мое, - сказала Мария. - Моя мама дала мне его, чтобы я помнила о ней, пока ее нет.
- Она этого не говорила, - возразила воспитательница, которая подслушивала.
- Но именно это она имела в виду, - упорствовала Мария.
- Все равно. Отдай его мне. Я сберегу ожерелье, и ты будешь носить его, когда станешь старше.
Но Мария не шевельнулась. Воспитательница подошла ближе и попыталась расстегнуть застежку, и добропорядочный, смиренный ребенок Франции, наклонив свою прелестную головку, впился острыми маленькими зубками в руку мадам-воспитательницы.
Король, которому доложили о случившемся, был менее шокирован, чем рассчитывала мадам.
- Оставьте им эти безделушки, - сказал он, - они лишились своей матери.
Дело в том, что король тоже думал об Альеноре, вспоминая ее достоинства и забывая все остальное, - будто она уже умерла.
- Им не повредит помнить о ней, - продолжал он печально. - Она была мужественной женщиной. Хотя бы это качество, я надеюсь, девочки заимствовали у нее.
Мадам-воспитательница ушла неудовлетворенная, зажав ладонью ноющий большой палец.
Глава 9
В Аквитании вновь была весна. В садах вокруг города Пуату дождем сыпались на землю белые лепестки с отцветающих сливовых, персиковых и грушевых деревьев, но трава под ними и обочины дорог захлестнула густая волна ярких полевых цветов, и воздух был напоен запахом свежескошенной травы. Тонкий аромат проникал даже в верхнюю комнату, где Альенора сидела перед зеркалом, а Амария расчесывала ей волосы.
Впервые за последние пятнадцать лет, думалось Альеноре, она встречает весну на своей земле и для полного счастья ей не хватает только детей. Она скучала по ним сильнее, чем ожидала. В Париже из-за множества существовавших формальных правил и предписаний, определявших порядок воспитания и поведения девочек в повседневной жизни, Альенора проводила с ними мало времени. Но тем не менее они были где-то рядом, недалеко, и когда она куда-нибудь уезжала, то там, вдали, придумывала для детей различные маленькие забавы и смешные истории, и потому их встречи, хотя и непродолжительные, всегда проходили весело и сердечно.
Вздохнув, Альенора сказала:
- Сегодня, Амария, мы будем отдыхать. Целых десять дней я занималась государственными делами, расспрашивая и отвечая на скучные вопросы, просматривая неинтересные отчеты. Сегодня я отложу все дела, мы поедем верхом на прогулку, посмотрим, как заготавливают сено, возьмем с собой провизию и устроим пикник под деревьями, затем поспим в тени и по вечерней прохладе вернемся домой. Должна признаться, Амария, что мне доставляет огромную радость говорить: "Я сделаю это или то", не спрашивая ни у кого предварительно разрешения и не опасаясь последующих упреков.
Альенора заметила в зеркале угрюмое выражение лица Амарии.
- Что тебя беспокоит? - спросила она, видя, что Амария отмалчивается. - Если у тебя болит голова, ты можешь не ехать…
- Если вы поедете, то я поеду с вами. Но я думаю, вы поступили бы разумно, оставаясь, по крайней мере, в пределах городских стен, хотя, Бог свидетель, даже здесь вы не можете чувствовать себя в безопасности. Мне кажется, что мы вообще больше никогда не будем в безопасности.
- Ах, перестань! Ты явно преувеличиваешь. Две небольших стычки по пути из Парижа? Просто проказы глупых юнцов. Мы ведь под надежной защитой.
- Я не столь отважна, как вы. Но я знаю, что, когда мужчины защищают женщин от других мужчин, отдельные удары, которыми они обмениваются, могут достаться и самим женщинам.
- Никто не тронет даже волоска на наших головах. Что с тобой, Амария? Ведь ты не была такой робкой во время крестового похода.
- Я всегда была робкой, но там, по крайней мере, мы узнавали наших врагов по одежде, по внешнему виду. Те же юнцы, как вы их назвали, которые ждали в засаде у брода, выглядели как христиане, и им почти удалось захватить нас врасплох. Два молодых аристократа уже пытались увезти вас и силой заставить выйти замуж… Алчных, бессовестных молодых сеньоров так же много, как одуванчиков в поле. А вы толкуете о том, чтобы поспать под деревьями на солнышке. Если мы поедем на прогулку, то я умоляю вас, миледи, взять с собой сильную охрану.
- Для твоего успокоения я это сделаю, однако не забывай: мы теперь в пределах моих владений.
- А разве аквитанским аристократам чужды честолюбие или жадность? Это было бы для меня большой новостью.
- Но я уже не простодушная наивная девушка, Амария. Когда-то меня ужасала мысль о том, что меня могут украсть и заставить против воли выйти замуж. Человек, который осмелится на такое сейчас, быстро обнаружит, что откусил больше, чем в состоянии проглотить. Можешь мне поверить.
- Смелость, - проговорила Амария с необычной для нее кислой миной, - это главным образом способность недооценивать опасность. С кляпом во рту и связанными за спиной руками - а именно так предстала перед алтарем бедная Беатриса десять лет тому назад - вы будете столь же беспомощны, как и любая другая женщина, - Амария отпустила прядь волос и стояла, водя гребнем по ладони. - Возможно, мои слова будут вам неприятны, но у вас нет другого выхода, кроме как поскорее снова выйти замуж.
- И с кем же, по-твоему, я должна пойти под венец? Кажется, ты уже все спланировала, Амария. Поспешность при планировании, позволь мне заметить, свидетельствует о способности недооценивать трудности.
Амария впервые за все утро улыбнулась:
- Я знаю такого человека, миледи. И вам он, я думаю, тоже знаком.
- Ну что ж, назови его! - взглянула Альенора в зеркале своими бирюзовыми глазами в глубоко запавшие серые глаза Амарии.
- Генри Плантагенет, герцог Нормандский, - ответила Амария, заметив, как опустились веки Альеноры и легкая краска проступила на шее и поползла вверх, чтобы слиться с чистым розовым цветом лица. Затем, всего с секундным опозданием, она рассмеялась.
- Амария, если молодой человек не прибавил себе лишних лет, то ему всего восемнадцать годков!
- И что из этого? Последние пятнадцать лет прошли для вас бесследно. Мы как-то недавно между собой говорили, что вы выглядите сейчас не старше, чем когда уезжали из Аквитании. А молодой человек - настоящий мужчина, несмотря на юный возраст. Мужественнее, если хотите знать, чем его отец. Вы, конечно же, заметили, когда они оба посетили французский двор, как Генри в разговоре всегда брал на себя ведущую роль и как отец, прежде чем ответить, взглядом спрашивал совета у сына. Это не могло ускользнуть от вашего внимания. - В первую очередь мне бросилось в глаза необыкновенное сходство с кем-то, кого я знала много лет назад… с кем-то, кого я очень любила… - Альенора задумалась, вспоминая первую невинную любовь, затем встрепенулась и проговорила: - Заканчивай расчесывать волосы, Амария, иначе мы пропустим самое хорошее время дня.
- Вам не мешает поразмышлять над тем, что я сказала, - не отступала Амария. - Замужем за ним вы будете как за каменной стеной. И он обожает вас, я видела.
- Даже если так, брак между нами почти невозможен. Если бы подобная мысль когда-нибудь и мелькнула у него в голове - хотя я в этом сильно сомневаюсь, - он ее безусловно отбросил бы. Против брака стал бы возражать король Франции, а ведь при всей мощи Плантагенетов они владеют Бретанью и Анжу милостью французской короны.
- Ну, я не утверждала, что это должно произойти завтра или послезавтра. По общему мнению, молодой герцог однажды станет королем Англии и тогда будет независимым от короля Франции. Не забывайте о Генри, миледи, а пока избегайте риска оказаться перед алтарем против своего желания. - Амария взглянула в окно. - Сегодня ничего не выйдет из прогулки: собирается гроза.
- Напрасно радуешься, - заметила Альенора.