Это случилось примерно в то же время, когда мои встречи с Чейзом стали все более и более частыми. Он вызывал меня четырежды в неделю, вынуждая оставаться с ним на всю ночь в Вальдорфе, покупал мне всякую хрень, которая мне и не нужна была, но я продолжала просить все эти безделушки, повышая их цену из раза в раз. Он стал водить меня на обед в эксклюзивные рестораны и похабные клубы, о существовании которых большинство людей на Манхэттэне просто не знало. Он стал заставлять меня одеваться для него в такие вещи, на которые я бы и не посмотрела дважды, эта одежда была такой смехотворно-странной для меня, даже Ками не носила подобное. И это все было для наших обедов. То, что он заставлял меня надевать для походов в эти клубы, было намного, намного хуже. Как и сами эти клубы. Секс-клубы, работавшие с вечера пятницы до утра понедельника. Выпивка, наркотики, секс с кем захочешь, в любых его извращенных, жестоких, многообразных формах, и все это на публике.
Вся моя заторможенность быстро улетучивалась после того, как меня трахали на глазах у всего клуба, заполненного людьми, кто-то из них смотрел, кто-то трогал себя, другие также трахались при всех.
Я перестала общаться с Ками, я перестала появляться в клубе, я постоянно отменяла все обеды и ужины с отцом, пока Чейз был со мной, обсуждая дело Фрэнки.
А Фрэнки… Фрэнки ушел из моей жизни. Я не посещала его, я не писала ему, я сбрасывала его звонки. Ушел. И мне было плевать. И не плевать одновременно. Большую часть времени, когда я была на ногах, мне было просто непонятно, что я чувствую, заботит ли меня хоть что-то, возможно, потому, что Фрэнки не было рядом, чтобы сказать мне, как я должна себя чувствовать и чем я должна заниматься, а Чейз был слишком занят собственными переживаниями.
Мой и без того ненадежно пошатывающийся мир исчез, вырвался из-под контроля. Вся эта грязь, окружавшая меня, продолжала сочиться по поверхности моей жизни, пока не исчезала где-то в ином измерении. Я не пыталась остановить это. На самом деле я вообще ничего не пыталась поделать с этим, лишь выполняла желания Чейза, обычно включавшие в себя его член и отверстие моего тела. Или несколько отверстий.
Однажды мой мир перестал наматывать круги, остановился, и я шмякнулась лицом вниз.
Это был четверг, конец августа. Я сидела на моей постели в клубе и смотрела на телефон. Он продолжал звонить, и звонить, и звонить. Предполагалось, что я встречусь с Чейзом еще час назад за ланчем в его офисе, но я не могла оторвать взгляд от теста на беременность в моей руке. Едва описанный, он неумолимо показывал положительный результат.
Мой телефон снова начал звонить. Зная, что он не угомонится, я ответила.
- Где ты? – рявкнул Чейз.
- В клубе.
Он ничего не ответил. Он знал, что я больше не появлялась в клубе. Я почти что слышала, как шестеренки в его голове закрутились и заработали в ответ на эту новость.
- Послушай, Чейз… Я, эмм… не могу…
- Не можешь что? – выдавил он из себя.
- Я не смогу встретиться с тобой сегодня, - прошептала я, - я не очень хорошо себя чувствую.
- В чем дело, Ева? Вчера ты прекрасно себя чувствовала.
Нет. Меня тошнило вчера, я просто не сказала ему.
- Думаю, подхватила простуду, - продолжила я шепотом. – Я просто хочу остаться в постели, ладно?
- Ева, что нахуй происходит?
Я сделала глубокий вдох.
- Ничего, Чейз. Я просто нехорошо себя чувствую. Я не в силах выяснять отношения с тобой сегодня.
Он бросил трубку.
Я смотрела на мобильный. Надо было сказать ему. Если ребенок был от него, он имел право знать. Вот только я не была уверена, он ли отец. В июне я спала с Дьюсом.
Я закрыла глаза, вспоминая, как двигалась туда и обратно на его могучем теле, замечая малейшие изменения на его напряженном лице, пока мое тело обрабатывало его тело, и этот восхитительный момент в конце, когда он напрягся, наши глаза нашли друг друга, и я почувствовала, как он изливает себя внутри меня. Ненасытный момент. Даже в дымке желания я чувствовала, как ненасытны мы оба были. И на этот единственный миг мы перестали притворяться. Я хотела всего этого, я хотела нас, он хотел дать мне это. И когда момент прошел, я снова сбежала к Фрэнки.
Я давилась всхлипами. Какой же идиоткой я была. И я отчаянно нуждалась в Ками.
Я схватила сумочку, мою четырехсотдолларовую сумочку Coach31, которую личный стилист Чейза выбрал для меня на прошлой неделе. Она была с одной стороны достаточно дизайнерской, с другой не слишком гламурной, и Чейз решил, что она мне подходит. Я поехала к Ками, собираясь рассказать ей, что происходит, и я была готова выслушать все, что она выскажет мне по этому поводу.
В такси мне было неуютно, но в лифте, поднимавшем меня к ее пентхаусу, мне было откровенно хреново. Мои нервы от напряжения будто разрывали мою кожу, добавьте к этому непрекращающуюся тошноту – и я почти испытывала полноценную паническую атаку.
К моменту, когда двери лифта открылись, меня уже бросило в холодный пот, и я прижимала руки к желудку.
И мне не стало лучше, когда перед лифтом я обнаружила Чейза, а не Ками.
- Дерьмо, - пробормотала я, отступая обратно в лифт.
Он долбанул ладонью по заскользившей двери лифта, заставляя ее отъехать обратно.
- Что за хуйня? – прорычал он.
Я таращилась на него. Увидев его здесь, в его собственном доме, в доме Ками, я четче осознала, что натворила, и как стоило называть меня после этого, и это ощущение было намного ужасней, чем я ожидала.
- Я… эээ…
- Я знал, что ты врала мне, - бросил он. – У тебя есть две ебаных секунды, чтобы объясниться, иначе я дотащу тебя до своей спальни и дам Ками возможность услышать, как ты блять стонешь.
- Чейз…
- Я не шучу, Ева. Если не хочешь, чтобы Ками услышала, как ты выкрикиваешь мое имя, лучше начинай говорить.
Я резко выдохнула.
- Я беременна, - проговорила я. – Я нуждалась в Ками.
Его глаза расширились.
- Что?
- Беременна, Чейз! – всхлипнула я тихо. – Внутри меня ребенок!
Он уставился на меня. Ни гнева, ни вожделения. Лицо, как чистый лист.
Затем случилась странное. Глаза Чейза смягчились. Мягкости в его взгляде не было никогда, только холод, пустота, размышления, взгляд "я собираюсь трахнуть тебя", но никогда не было там теплоты.
Она меняла все его лицо, как и последовавшая затем улыбка. Не та улыбка хищника, а настоящая улыбка.
Он выглядел… по-человечески.
Я пялилась на него, не зная, что сказать или сделать, любопытствуя, что, черт возьми, так обрадовало его. Затем я застыла, когда до меня дошло, что Чейз был счастлив. Чейз. Счастлив. И он был счастлив, потому что я была беременна. Это открытие встряхнуло меня, и мой мир снова покатился по наклонной.
- Ева, - прошептал он, наклоняясь ко мне. – Я…
- ЕВА! – крикнула Ками, встревая перед Чейзом. Он немедленно отошел от дверей лифта, и я сделала шаг в фойе, ловя в объятия Ками, накинувшую велюровое пальто.
- Где ты пропадала? – взвизгнула она, крепко сжимая меня.
- Была занята с Фрэнки, - прошептала я, глядя на Чейза через ее плечо. Его руки скрещены на груди, он прислонился к колонне в центре их фойе, покрытой замысловатой резьбой, глядя на меня. Улыбаясь.
Я закрыла глаза, крепче обнимая Ками.
- Скучала по тебе, - выдохнула я.
- Боже, Ева, я тоже скучала, и Девин заждался тебя.
Она отодвинулась.
- Девин! – крикнула она. – Тетя Ева здесь!
Она обернулась обратно ко мне, широко улыбаясь, и открыла рот от удивления.
- Ева, во что ты одета? – прошептала она.
Я посмотрела вниз на себя. Черт. Я была одета для встречи с Чейзом за ланчем. Нет, я не была одета в это вычурное дерьмо, которое он покупал мне, но я и не была одета в то, что носила обычно. Дизайнерские джинсы-скинни, художественно потертые и состаренные, обтягивали мои ноги, мой топ был черным, блестящий шелк струился. Ко всему этом прилагалась пара босоножек Джимми Чу и сумка Coach, украшенная горным хрусталем. Я распрямила свои волосы, распушила их. На мне была чертова тонна косметики и в разы больше ювелирных украшений, больше, чем я когда-либо надевала в своей жизни, все они были дорогими и модными. Это была не я, кем бы я ни была на самом деле, и она знала это. В школе мы обе носили форму, но я всегда изворачивалась так, чтобы моя форма была действительно моей, и хотя на выпускном на мне было дизайнерское платье, я надела к нему чаксы и ни хрена не стала делать с волосами. Они все еще были влажными после душа, когда лимузин подъехал, чтобы забрать нас с Фрэнки прямиком на вечер.
Я сильно покраснела, и она продолжила смотреть прямо на меня.
- Думаю, она выглядит потрясающе, - сказал Чейз, его голос был низок, глаза сверкали. Во мне вспыхнуло желание. Я хотела чувствовать его руки на себе. Я хотела боли и удовольствия, и унижения, которые он давал мне, и я хотела этого прямо сейчас, мое дыхание участилось, лишь я подумала об этом. Он заметил это и хищно улыбнулся.
- Кого волнует, что ты там думаешь! – фыркнула Ками, она прищурилась, глядя на меня. – Что происходит? – потребовала она затем ответа.
Я тяжело сглотнула.
- Утром была встреча с окружным прокурором. Ну, знаешь, по делам Фрэнки. Не хотела выглядеть, как байкерский отброс.
Боже. Врать Ками было омерзительно. Просто отвратительно. Я никогда прежде не врала ей, ни разу за двадцать пять лет нашей дружбы.
Кажется, это успокоило ее, но она все еще смотрела недоверчиво.
- Раньше тебе было плевать на это, и ты никогда не выглядела, как отброс, ты никогда и не была отбросом.
Я разинула рот, и другая ложь уже была на кончике моего языка, но я была спасена от необходимости закапывать себя в эту дыру вранья и дальше, когда Девин влетел в комнату, прямо как его мать.
- Тетя Ева! – взвизгнул он, пока я наклонялась, чтобы крепко обнять его. Я спрятала лицо, уткнувшись в его шею, пахнущую чем-то нежным, продолжая бороться со слезами. Из-за всего это дерьма с Чейзом я избегала смотреть на Ками и Девина, на двоих людей, которых я так любила.
- Ты выглядишь так красиво, - сказал он, подарив мне милый поцелуй в щеку.
- Спасибо, малыш, - прошептала я. – Ты тоже выглядишь очень, очень очаровательно.
- Удивительно, не правда ли, - глумился Чейз, - что мой сын не похож ни на свою мать, ни на отца, скорее, чем-то напоминает миссис Гонзалез, нашу экономку.
Мой взгляд метнулся к Чейзу. Ни для кого не было секретом, что Девин был не от него. Дэвин был смуглым. Чейз и Ками оба светлокожие. Волосы Девина были черными, а кожа словно загорелая, но дело было не в солнце. Все черты пуэрториканца. Он был выше и крепче, чем все четырехлетки, которых я видела раньше. Он полностью был сыном своего отца.
А его отец… Кокс.
Ками глядела на Чейза. К счастью, Девин, казалось, не замечал обычных подколок Чейза.
- Сложно, наверное, иметь детей, похожих на тебя самого, - прошипела она, - когда собственная жена отказывается трахаться с тобой.
Он пожал плечами.
- Ну, поскольку трахаться с тобой так же весело, как и с мертвой рыбой, я нашел намного лучший вариант. Намного, намного лучший.
Еще раз крепко обняв Девина, я встала.
- Давай пообедаем вместе завтра. И походим по магазинам, - предложила я Ками. – В Сохо открылась новая комиссионка, Сникерс сказал, что там полно отлично сохранивших виниловых пластинок, - я попыталась улыбнуться. – Ты знаешь, я просто обязана проверить этот магазинчик.
- Кто такой Сникерс? – спросил Девин.
- Один из друзей папы Фокса из клуба, - ответила Ками. – Он ест только батончики Сникерс.
- У всех у них милейшие имена, - пробормотал Чейз.
- Ев, обед и магазины – все это звучит идеально, но давай сегодня? Я с минуты на минуту собиралась отправить Девина поиграть с друзьями. Я скоро буду готова, и мы сможем потом сходить на педикюр, я оплачиваю, идет?
- Хорошо, - прошептала я, глядя на Чейза, зная, что он будет зол на меня.
Ками посмотрела на Чейза, потом на меня и прищурилась.
- Минутку, не уходи никуда, - сказала она, беря Девина за руку.
Двери лифта закрылись перед ними.
- Отменяй планы с Ками, - скомандовал он. – Езжай прямо в Вальдорф.
- Боже, ну ты и козел, - прошипела я.
Я обнаружила, что уже прижата к лифту, эрекция Чейза упирается в меня. Я втянула воздух.
- Ты хочешь меня, - сказал он холодно.
Господи, я хотела. Я очень хотела его. Прямо здесь, прямо сейчас.
- Езжай, Ева. Я скоро буду там.
Получасом позже я была в Вальдорфе, моля Чейза трахнуть меня.
Тринадцатая глава
Дьюс смотрел, как Ева вылетела вон из здания, в котором жила Ками, выглядя темноволосой копией своей подруги. Прическа, одежда, макияж, и она похудела на добрых двадцать фунтов32. Что случилось за три месяца с того момента, когда он последний раз видел ее?
Он был на Манхэттэне по двум причинам. Первая – он должен был довести до конца дело с заказом на Еву, вторая – он хотел увидеть Еву, третья – он хотел увидеть Еву, и четвертая – он должен был блять увидеть Еву, иначе он окончательно свихнется. Так что причин было больше, чем две.
Три дня назад в сопровождении Мика и Кокса он свернул подальше от полуденного траффика Манхэттэна к стоянке клуба "Серебряные Демоны". Он едва снял шлем, как увидел какого-то сладенького засранца, выходящего через передние двери в компании Евы и Проповедника.
Он дал своим парням знак оставаться на местах и наблюдал, как эти трое общаются. Проповедник попрощался рукопожатием с мальчиком-милашкой и вернулся обратно в здание клуба.
Мальчик сосредоточился на Еве, и в груди Дьюса все сжалось. Он видел этот взгляд прежде. Такой вид мужчина принимал, когда смотрел на нечто, что хотел изнутри.
Схватив Еву за лицо, он прижал ее к дверям клуба.
Рука Кокса опустилась на его плечо.
- Выдохни, Президент. Она точно не сопротивляется ему.
Да, она не сопротивлялась. Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему, пока этот уебок впивался в ее лицо, хватал и ощупывал ее задницу так, будто мелочь из разменной машины вытряхивал. Вся эта картина, на его взгляд, была непонятной. Она сбежала от него, чтобы помочь Фрэнки, но как она собиралась сделать это, трахаясь с каким-то прилизанным мудаком, было выше его понимания.
Что-то не то происходило. Он был чертовски уверен, что это "что-то" ему не понравится.
- Мик, - сказал он сердито, понизив голос, - узнай, кто это блять.
Он встретился взглядом со своим вице-президентом. Мик считал, что его отношения с Евой были ебанутыми и не отказывал себе в том, чтобы информировать его об этом.
Они смотрели друг на друга. Мик сдался первым.
- Уже занимаюсь этим, Президент, - сказал он негромко.
Мальчик-милашка с наглым видом, не спеша, дошел до проезжей части и проскользнул внутрь элегантной серебряной Астон Мартин. Когда он отъехал и присоединился к движению, Харлей Мика последовал за ним, и оба они исчезли в хаосе дорог Нью-Йорка.
Ева присела на ступеньки, сгорбилась и уткнулась лицом в ладони.
Ебать его. Случилось что-то плохое.
- Президент, тут что-то не то, - проговорил Кокс. – С твоей девочкой явно не все в порядке.
- До этого я сам дошел, - проворчал он. – И она не моя. Вообще не уверен, что когда-нибудь она блять была моей.
- Херня, - ответил Кокс. – Я видел, как вы оба смотрите друг на друга. Будто в мире никого больше не существует.
Он перевел взгляд на своего Дорожного Капитана.
- Ты, я смотрю, ебаный поэт?
Кокс пожал плечами.
- Если секс будет стоить мне поэм, то да – я ебаный поэт. Если надо изображу ебаного бухгалтера или сантехника. Временами мужчине приходиться делать то, что мужчина должен делать.
Кокс, прикидывающийся бухгалтером, со всеми его татуировками и пирсингом - это была, пожалуй, забавнейшая вещь, что он слышал.
- Давай, Босс. Двигаем в Квинс, - Кокс похлопал его по спине. – Мы здесь по делу. И это ебаное дело – оставить твою женщину в живых.
Они поехали в Квинс. Чтобы получить нужную им информацию, они пытали и убили двоих наемников, работающих на самих себя. Затем они пересекли Гудзон и добрались до своей цели. Этот говнюк собрал на Еву папку, толстую, как старая телефонная книга, с множеством фотографий, адресов, ее графиков. Несмотря на то, что необходимости исполнять заказ не было, пока Фрэнки жив, он был полностью готов в любой момент сделать свою работу.
Наемнику заплатили убить ее, он знать не знал Еву, но Дьюс знал ее, и он любил ее. Из-за этой любви, вместо того, чтобы даровать говнюку милосердную смерть, он продлил его боль, заставил его долго время истекать кровью, прежде чем, наконец, остановил его сердце. Это не облегчило его размышлений о мальчике-милашке, засовывающем язык Еве в глотку, но дало небольшой выход накопившейся злости.
Ровно до того момента, пока он не узнал, кем этот мальчик был. И вот тогда злость вернулась к нему в десятикратном размере.
Итак, он последовал за ней. Он наблюдал, как она покинула дом Ками и поймала такси. Он проследовал за ней к Вальдорф Астория, видел, как она помахала рукой швейцару, словно блять уже была знакома с ним, и исчезла внутри здания. Не прошло и десяти минут, как он увидел подъезжающего Чейза. Он вручил ключи от машины работнику гостиницы и взбежал по ступенькам к дверям.
Он хотел прикончить кого-нибудь. Нет, он хотел прикончить Чейза.
Но вместо этого он ждал. Он ждал весь день и всю ночь, и ни один из них не показался из здания отеля.
Ближе к рассвету, когда показалось солнце, Ева вышла через передние двери, выглядя сонной, бледной и растрепанной. Швейцар был готов сию секунду поймать ей такси, но он не дал ей выбора. Его Харлей ожил, он двинул прямо поперек четырех полос движения, с визгом шин останавливаясь перед ней, неся с собой запах паленой резины покрышек.
Ее рот открылся.
- Садись блять, - прорычал он. – Я не буду повторять дважды.
Еще несколько мгновений из ее рта не донеслось ни звука, и он уже почти потерял остатки своего ебаного терпения, когда она залилась слезами и бросилась к нему в объятия.
Блять.
Отмахнувшись от швейцара, он долгое время держал ее в руках, просто вдыхая ее, зная, что она недавно трахалась с другим парнем, чувствуя на ее коже его запах и запах секса, который был между ними, желая раскрошить ему за это череп голыми руками. Но он оставался спокойным, потому что она была в его объятиях, она искала утешения у него, она нуждалась в нем и неважно, что она блять натворила, пока они были порознь. Это не имело никакого ебаного значения, разве что она не начнет делать это снова. И поскольку он собирался отправить Чейза в могилу в первый представившийся момент, он был уверен, что больше она этого делать не будет.
- Садись, Ева, - сказал он. – Сейчас я отвезу тебя домой, а потом я заберу тебя домой с собой.
Блять, и она снова удивила его. Без единого слова она забралась, ни грамма сопротивления и ни единой попытки отмахнуться от него. Это напугало его больше, чем слезы, больше, чем то, что она торговала своей киской, чтобы спасти Чокнутого Фрэнки. Если его девочка была сломлена, кому-то блять придется сдохнуть.