И, с грустной улыбкой на губах под черной маской, капитан указал на прекрасные, душистые травы, которые закрывали почти все лицо Лизи, так как она не бросила их, даже несмотря на весь переполох от этого приключения.
- Мои цветы!
- Отдайте нам их; это послужит вам выкупом.
- О, охотно! - вскричала она. - А вы не хотите взять монету в шесть крейцеров?
- Нет.
- Ах! Да вы очень забавные воры!
И, расхохотавшись, она бросила огромный ворох цветов на голову капитана, которого они покрыли с головы до ног; некоторые из цветов прицепились к пуговицам его куртки; и, в то время, как он, смеясь, сбрасывал их с себя, он походил на красивое деревце, колеблемое ветром, с которого падают цветы и листья.
Это вернуло всем хорошее настроение; деревенские ребятишки - видя, что дело принимает веселый оборот, и что сами бандиты, заметив развеселившегося вождя, стали веселее - огласили воздух радостными восклицаниями; теперь уже не было пленников, ни стражи, но толпа веселых детей. Одна из девочек, подражая Лизи, решилась, вырвать пучок травы и бросить его в лицо лейтенанту Карлу, другие также последовали ее примеру; и, через несколько минут, на прогалине, вокруг белых пони, которые принялись весело ржать, вокруг деревьев - всюду началась гоньба друг за другом, беготня, прыганье, веселый смех, шалости, в которых рвавшаяся одежда, лохмотья и золотые украшения летали в воздух, перемешиваясь, с разноцветными листьями трав.
Вдруг лейтенант Карл вскрикнул:
- Слушайте!
Дети мгновенно притихли в неподвижном изумлении от внезапно прерванной игры.
- Ну что такое? - спросила Лизи, волосы которой спустились на глаза, а щеки горели ярким румянцем.
- Тише, прислушайтесь.
Действительно, из-за ветвей, очень близко к дороге доносился шум шагов нескольких людей.
Лейтенант Карл сказал, понизив голос.
- Подождите, не шумите; я сейчас вернусь.
Он бросился за деревья, напутствуемый всеобщими взглядами удивления, к скоро вернулся испуганный, задыхающийся.
- Мы погибли!
- Полиция? - вскричала Лизи.
- Кто идет сюда? - спросил капитан.
- Гувернер.
- Один?
- О! нет. Он один в коляске, но за ним идет много народу.
- Лейтенант, мы будем защищаться!
- Против двадцати или тридцати человек
- Ведь я говорил, что нам нужно иметь какую-нибудь пещеру.
- Мы такой не нашли! а в четыре дня не было возможности сделать ее.
- Разве бежать? - задумчиво сказал капитан, опершись подбородком на руку.
- Для этого у нас мало времени. Слышите. Они остановились; верно, какой-нибудь изменник открыл наше убежище; нас сейчас накроют.
- О! - сказал вождь, сжимая свои кулаки.
Но Лизи, очень мало понимавшая смысл всего происходившего, но сознавая лишь то, что новым друзьям угрожает какая-то опасность, вмешалась в разговор:
- Господин капитан, не удовольствуетесь ли вы замком, вместо пещеры?
- Замком?
- Да.
- А каким, малютка?
- Боже мой! Моим!
- У вас есть замок, у вас?
- Ну, да, говорю вам. Ах! он не особенно красив и не нов! Но вы всегда можете там спрятаться.
- Развалины?
- Очень старинные.
- С подземельями?
- Глубокими, черными, ужасными!
- Карл! - радостно вскричал капитан, в нашем распоряжении подземелья.
- Это гораздо лучше, чем пещера, - отвечал Карл. - Поспешим же. Разве вы не слышите? Точно идут по траве, раздвигая ветви.
- Так идите же! - торопила Лизи.
- Да, - сказал капитан. - А далеко эти развалины?
- Нет, не далеко.
- А нам не придется идти большой дорогой?
- Есть тропинка. Но, действительно, эти люди ищут вас! О! мне кажется, они приближаются к нам. Итак, господин капитан, в путь!
Она быстро кинулась в лес, в сопровождении шумной ватаги всех детей, мальчиков и девочек; это походило набольшую стаю птиц, мгновенно скрывшуюся в глубине ветвей.
Нужно сказать, что эрцгерцогиня, несмотря на свою обычную решимость, была теперь несколько встревожена. Ведь, и вообще, задача не легкая скрыть у себя лишь, преследуемых полицией. Лизи представляла себе недовольную мину, которую сделает мадемуазель Apминия Циммерман, при виде этих незнакомцев. Да, конечно, но она не особенно беспокоилась о минах мадемуазель Арминии; и потом, разве можно было допустить, чтобы эти хорошенькие, так нарядно одетые бандиты попались в руки своей полиции? ведь, они не взяли с нее шесть крейцеров, и она так весело играла с ними в этом лесу.
После довольно длинного перехода, совершавшегося в глубоком молчании, беглецы очутились на открытой поляне, уже начинавшей покрываться вечерними сумерками а перед ними на высоком холме, уступами, покрытыми соснами - какими-то неясными туманными очертаниями высились развалины Лилленбурга.
- Крепость! - вскричал капитан.
- Мы там устроим себе баррикады, - сказал лейтенант Карл.
- Да, - подтвердила Лизи - идемте.
Распростившись с деревенскими детьми, которым строго запретили не рассказывать никому об этом приключении - кто знает, сдержали они свое обещание, или нет - маленькая эрцгерцогиня, стоя во главе бандитов, начала взбираться с ними по тропинке, которая пролегала вокруг холма, наконец; достигла развалившейся калитки сада старинного замка. Одновременно с приближением детей к замку, наступала ночь, покрывая темнотой и зелень и скалы, прекращая щебетание птичек в их гнездышках и стрекотание насекомых в траве; да и сами развалины, мало-помалу, утопавшие в ночной мгле, теряли свой угловатый профиль, сглаживались и расплывались в сероватом тумане, вместе с последними исчезнувшими розоватыми облаками.
Теперь, при наступлении, ночной тьмы - когда точно холодная мгла охватывает души вместе с телом, беглецов охватило какое-то мучительное чувство, почти страх; не, слышалось более шепота; головы опустились на грудь, руки как-то бессильно повисли.
Даже сама Лизи притихла, охваченная каким-то смутным чувством страха.
К счастью, они уже различили огромный портик Лилиенбурга, который отчетливо обрисовался, весь черный, среди груды гранитных обломков и потемневшей зелени; но эти древние ворота имели далеко не гостеприимный вид; многим из детей вспомнились пасти каменных чудовищ; но представшее перед ними громадное отверстие бездны и была та цель, к которой они стремились, и усталость заставила их поспешить туда; хотелось прийти, куда бы то ни было.
- О! - вскрикнула Лизи.
И, вслед за этим криком, все прибывшие отступили назад с криками и жестами испуга.
Дело в том, что в воротах замка внезапно показались огни зажженных факелов, которые быстро приближались к детям; и, задуваемые ветром, казались какими-то маленькими красноватыми кометами с дымящимися чёрными хвостами.
- Это ваши слуги идут к нам навстречу? - спросил капитан.
- У меня нет слуг, - отвечала смущенная Лизи.
А между тем, при трепетном красноватом свете факелов легко было различить лица и обшитые золотом ливреи.
- Мы попались! - вскричал Карл. - Это люди нашего гувернера.
- Невозможно! как могли они прибыть сюда раньше нас!
- Ну, не знаю. Они, вероятно, шли по нашим следам, а потом опередили нас. Большою дорогою гувернер ехал в коляске, а слуги бежали за ним. Но все же это они, смотрите!
Едва он успел проговорить эти слова, как толпа высоких лакеев, приподняв опущенные ветви елей, окружила маленьких бандитов, которые трусливо жались друг к другу.
Лизи принялась плакать горькими слезами, из боязни, что ее красивому другу, капитану, причинят какую-нибудь боль.
Но люди с факелами не выказывали никаких враждебных намерений; они почтительно склонили головы и стояли таким образом в позе безмолвного поклона. Лизи никогда не думала, что это лишь обычная привычка полицейских - быть настолько вежливыми с ворами.
Но еще сильнее удивилась она, увидав старого толстяка, в шитом золотом мундире - он напомнил ей камергера из Кранаха, с красным косом, который с опущенною головою приблизился к вождю бандитов и стал перед ним на одно колено.
- О! ваша светлость! ваша светлость! - воскликнул он искусственно растроганным голосом, - как я счастлив, что нашел, наконец, ваше величество! Сколько тревоги причинили вы нам в течение долгих четырех дней! Неужели вы не подумали о том, сколько мучений причинило ваше исчезновение вашей матушке и стольким преданным вам слугам! Ах! вот результат дурного товарищества. Ведь, сколько раз я упрашивал моего высокого питомца не доверяться легкомысленным пажам и, в особенности - этому маленькому демону, Карлу, которого я еще несколько дней тому назад застал в дворцовым саду, с экстазом декламирующим "Разбойников" Шиллера, эту ужасающую трагедию, которая способна только испортить и сердце, и ум. Наконец, хоть сегодня все оканчивается благополучно, и я надеюсь, что ваше величество не поддастся в другой раз соблазну, бегать по лесу в сообществе с этими дурными пажами, как какие-нибудь грабители прохожих; кроме того, надеюсь, что вы оцените вполне и мою осторожность, которую я проявлял в этом затруднительном обстоятельстве. Я мог, конечно, тотчас же овладеть вами, но, ведь, тогда, в присутствии этих маленьких крестьян вышел бы большой скандал; и поэтому, я предпочел прийти и дождаться вас здесь, так что ваше величество, несомненно, примет во внимание…
- Довольно! - гордо перебил его капитан, снимая свою маску.
- О! как он хорош! - вскричала Лизи.
- Прошу господина Шторкгауса избавить меня от всяких упреков и доводов! Вероятно, вам дан приказ отвести меня в Нонненбург, как только я буду отыскан! Ну, вот, и достаточно было бы сказать мне об этом. Я готов, едем.
- Если вашему величеству будет угодно, то мы поедем туда завтра.
- Почему?
- Теперь уже поздно, и ваше величество утомилось бы ночным путешествием.
- Не сами ли вы стремились поскорее успокоить тревогу моей матери? - иронически сказал маленький человек.
- Ее тревога скоро минует - я уже послал курьера в Нонненбург.
- Очень хорошо, сударь. Но где же мы будем спать эту ночь?
- Здесь, если так угодно будет вашему величеству.
- В этих развалинах!
- Быть может, в подземельях! - спросил лейтенант Карл, выдвинув свое смеющееся, открытое и радостное детское личико.
- Этот замок, называемый Лилиенбургом, - важно проговорил Шторкгаус, - принадлежит эрцгерцогине Лизи; а мадемуазель Арминия Циммерман, первая фрейлина, сказала мне, что она сочтет для себя счастьем, предложить свое гостеприимство вашему величеству.
- В таком случае, пойдемте в замок, сударь.
И маленький капитан, в сопровождении своих сконфуженных товарищей, вошел под своды мрачного портика, идя между двойным рядом факелов.
Лизи побежала вслед за ним.
- Так вы, значит, не вор?
- Нет, - ответил он.
- Как вас зовут?
- Фридрих.
- А еще?
- Тюрингский.
- Князь Фридрих! - воскликнула она.
- Да.
Лиза расхохоталась.
- Ах! вот забавно-то!
- Что же?
- Вы мой кузен. Да, правда, так как меня зовут Лизи; знаете, дочь умершего маркграфа?
И, продолжая смеяться, маленькая эрцгерцогиня бросилась на шею к своему царственному, кузену.
Водворение этой детской группы в старом жилище не обошлось без затруднений; Лизи требовала, чтобы Фридриха поместили в ее комнате, вместе с ней; с трудом удалось заставить ее понять все неприличие этого требования - конечно, для нее, как герцогини; - у ней сохранились на этот счет воспоминания, вынесенные ею из птичьего двора и леса, об общих жердочках и общих птичьих гнездах; и она, рассердившись, ушла в угол. Затем, мадемуазель Арминия уступила свою молельню князю Тюрингскому; а Карл с другими пажами улегся спать, действительно, в подземелье. Там они рисковали схватить насморк, но зато это была чудная ночь романтических приключений.
Глава десятая
На следующий день Шторкгаус нашел удобным не отправляться в путь прежде, чем получит новый приказ от княгини Теклы. Курьер вернулся с письмом от нее. Мать Фридриха выражала желание, чтобы гувернер оставался с ним в Лилиенбурге, прося его пробыть там еще несколько дней, так как присутствие ребенка было бы не совсем удобно, ввиду происходивших в Нонненбурге важных событий.
И действительно, там происходили очень важные события, сопровождавшиеся катастрофами.
Уже в течение двух лет, красавица Мона Карис играла роль Помпадур при Тюрингском дворе, предварительно, игравшая роль Сильфида в театре Порт-сен-Мартин. Достаточно было Фридриху I-му один раз увидеть эту фантастическую девушку, чтобы безумно влюбиться в нее, а за ее особенные манеры в танце фанданго он передал, через руки самой королевы крупные четки канониссы монастыря Терезы. Влюбленная и сумасбродная, она приводила в экстаз и в смущение мрачную Тюрингию; она и разорила ее, правда, но разорялась и сама, так что, позднее, она говорила: "когда я приехала в Нонненбург, у меня было сто тысяч франков, но король съел их у меня!"
Таким образом, заставляя давать себе титулы и громадные суммы, приобретая замки и дворцы, ведя игру с министрами, как дети играют с карточными солдатиками, презирая солдат и буржуазию, которые медлили снимать перед ней свои шапки, она скоро вооружила против себя весь двор и почти даже весь город. Либералка настолько же, насколько свободная в обращении, она, правда, изгнала иезуитов и почти уничтожила цензуру; но тюрингцы не придавали этому никакого значения, так как этот народ не хотел быть ничем обязанным этой женщине. Одно обстоятельство довершило всеобщее раздражение против нее: Мона Карис, которую воспевали за кружкою пива студенты различных корпораций, голубые, черные, зелёные и желтые - придумала устроить студенческую ассоциацию из студентов, носивших красные околыши; то были, преимущественно молодые дворяне, готовые умереть за нее, потому что у нее были глаза с огоньком и притом, она принимала их у себя по утрам, только что выйдя из алькова в кружевном, до того прозрачном платье, что оно казалось какою-то дымкой, наброшенной на белоснежное, розоватое тело.
Понятно, красные околыши возбудили к себе ненависть желтых, зеленых, черных и голубых; это послужило поводом к оскорблениям, вызовам и дуэлям. Мона Карис была мужественна и однажды вечером, когда ее любимцы были окружены своими врагами в одном кабачке предместья, она прибежала в бальном платье, бросилась в свалку, с громкими криками: "Продажные твари! Грязные крысы!" и, с пистолетом в руках она стала освобождать первые ряды красных околышей, в то время, как граф Гирштейн нес шлейф ее платья, которое мешало ей в битве!
Но в это происшествие вмешался народ; ссора перешла в сильнейший мятеж, готовый перейти в революцию, так как именно, в эту эпоху во Франции происходило брожение умов и требование свобод. В ту же ночь Мона Карис принуждена была выехать из Нонненбурга, в карете, в которой четыре полицейских агента заменяли при ней места придворных куртизанов, а ее старый любовник отказался от короны, сказав: "Если закон так мало уважается, что народ силой врывается во дворец своего короля, то самое лучшее, что можно сделать, это проститься с ним и уехать".
Правда, не откажись Фридрих I сам от престола, его заставили бы неизбежно отказаться от него. Но тюрингцы мало выиграли этой победой; они освободились от короля, но не успели отделаться от королевской власти вообще; и на престол Тюрингии взошел Иосиф II, сын изгнанного старика и муж принцессы Теклы.
Среди этих переворотов, принцесса вовсе не беспокоилась о странном ребенке, который ушел разыгрывать роль Карла Моора на большой дороге, в своей кофейного цвета шелковой курточке; раз сделавшись королевой, она не заботилась о нем более; у нее был другой сын, принц Вольф, который тогда еще не имел привычки ни наряжаться в одежду архиепископа, чтобы купаться в пруду замка Сирен, ни одеваться в одну сорочку для приема посланников. А так как Фридрих был в Лилиенбурге, то и мог оставаться там, сколько ему вздумается; ведь, он добивался свободы! так вот - теперь она ему предоставлена; а свежий воздух гористой местности охладит, быть может, горячий пыл детского мозга.
Завязались дипломатические переговоры с дипломатами, назначенными в опекуны эрцгерцогини Лизи; с помощью каменщиков удалось сделать обитаемым левый корпус замка: и там должен был поселиться маленький принц, одинокий, так как его пажи, считавшиеся дурными советниками, были отозваны в Нонненбург.
Королева Текла, всегда провидевшая будущее, вероятно, предвидела возможность соединить судьбу своего младшего сына с лишенной наследства наследницей маркграфа Кранах. Очень может быть. Как бы там ни было, но Шторкгаус не особенно был доволен тем оборотом, какой приняли дела. Быть гувернером принца, при столичном дворе, это завидное положение; но нет ничего блестящего, быть сторожем взбалмошного ребенка, в таких развалинах. Однако почтенный педагог покорился своей участи. К счастью, он имел один недостаток или одно достоинство, которое помогало ему коротать свой досуг. От Некара до Ильзара, не было ни одного живого существа, способного поглощать так много съестного, сколько поедал ежедневно Шторкгаус. Про его гастрономические способности рассказывались такие легенды, которые напоминали собою пасти баснословных чудовищ пожирателей.
Точно так же, как мадемуазель Арминия Циммерман завела для себя молельню в Лилиенбурге, он устроил там себе громадную кухню. Гувернантка молилась, гувернер объедался, и так проходило у них время. Что же касается Лизи и Фридриха, то для своего развлечения у них были под руками все птицы, распевавшие в лесу, все рыбы, гревшие свои спины на залитой солнечными лучами поверхности озера, и прекрасные белые облака, несшиеся по небу.
Она забавлялась этим; но он нисколько; или, по крайней мере, казалось, что вся эта природа не доставляет ему никакого удовольствия; обыкновенно, он как-то печально и рассеянно улыбался, когда маленькая эрцгерцогиня, с радостным восторгом указывала ему на какую-нибудь ящерицу, которая опрокинулась на зеленом стебельке придорожного кустарника, или на пчелу, с жужжанием перелетавшую с цветка на цветок, походившую на маленький золотистый колокольчик в воздухе.
Он был задумчивым ребенком, любившим быть в уединении, погруженным в свои мечты, как будто желавшим скрыться от жизни; в каждом его порывистом движении, в самой привычке быстро отворачивать голову, в неопределенности взгляда его глаз, которые закрывались как-то внезапно, точно ослепленные слишком ярким светом дня - во всем сказывалось желание удалиться, убежать, исчезнуть. Где бы он ни был, он, очевидно, ощущал непреодолимую потребность быть в другом месте. Он походил на человека, прибывшего издалека, который остается чуждым всему окружающему.
Всегда бледный, иногда охваченный внезапною дрожью, он был похож на человека в лихорадке. Да, быть может, и действительно - то была лихорадочная дрожь.