Пока девушка стояла, раздумывая, на дороге, послышался стук копыт, слишком маленьких для коня и слишком быстрых для быка. Она была слишком погружена в свои мысли, чтобы сообразить, в чем дело, пока не возник он, несясь с опущенными рогами так же вслепую, как и она, но гораздо с большим воодушевлением.
В последнее мгновение Нофрет успела отскочить с его пути. Что-то опутало ее ногу. Это оказалась веревка, она схватила ее, побежала, споткнулась и упала, не выпуская веревку из рук, это было явной глупостью. Козел вырвался. Нофрет цеплялась за веревку из чистого упрямства - ее малый вес едва ли мог противостоять силе вошедшего в раж животного.
Чьи-то руки сомкнулись на ее талии - добавился еще один вес, побольше. Человек был невелик, но довольно силен и ругался мальчишеским голосом, посылая козла и всех его предков и потомков в самые глубины преисподней.
Вдвоем они, наконец, остановили козла. Он яростно фыркал, целился рогами, но веревка на шее заставила его смириться. Иоханан - Нофрет вспомнила имя мальчика - ухватился за нее покрепче в тот момент, когда он намеревался нанести последний бунтарский удар рогами. Раз уже его схватили и крепко держали, козел присмирел, словно все удовольствие было в погоне, а теперь он был готов отдохнуть.
Нофрет шла следом. Бока и ягодицы, куда наподдал козел, болели, ладони горели от веревки, но от сердца отлегло.
- Надо сделать стену повыше, - сказала она.
- Он все равно залезет, - пробормотал Иоханан.
Он все еще не мог отдышаться после беготни. Его полосатая одежда была в пыли, в растрепанные курчавые полосы набился песок.
- Убей его и съешь на обед! - посоветовала какая-то женщина, стоявшая у дверей.
- Об него только зубы обломаешь! - хмыкнул Иоханан.
Другой совет был менее практичным, но дан с большим воображением. Хихиканье Иоханана переросло в смех. Козел трусил за ним, смирный, как будто никогда не задел ни единого человека, но глаза блестели по-прежнему.
Козла прекрасно знала вся округа. Его побеги были всеобщим развлечением. На пути его встречало больше смеха, чем проклятий, люди быстро убирались с дороги, а собаки выползали из своих укрытий, норовя облаять побежденного врага. Но козел подцепил рогами одного зазевавшегося пса, и тот, скуля, скрылся в конуре.
- Они совсем не злые, - удивилась Нофрет.
- Кто, собаки? - Иоханан блеснул улыбкой, - скоро им не на кого будет злиться. Этого окаянного козла принесут в жертву. Я буду носить его шкуру.
- Почему же вы до сих пор не сделали этого?
Иоханан пожал плечами.
- Да вот не сделали, и все.
Нофрет хотела было уточнить, но ответ был ясен и так. Семью не приносят в жертву, даже на алтарь Бога.
Они уже подходили к его дому, и Нофрет стала отставать. Удерживая козла одной рукой, Иоханан ухватил ее за пояс и потянул за собой. Девушка пыталась упираться, протестовать, но он не обращал на это внимания.
- У тебя кровь, - сказал он.
- Просто царапины, - отмахнулась Нофрет. - Мне надо…
- Нет, - возразил Иоханан.
Только вдвоем они сумели затащить козла в ворота и надежно привязать. Нофрет заметила, что веревка вся в узлах.
- Надо было взять цепь, - заметила она.
- Наверное, - согласился Иоханан.
Козел был снова привязан, перед ним положили охапку сена, и его козы с любопытством смотрели на него кроткими глазами. Иоханан взял Нофрет за руку и, невзирая на протесты, потащил в дом.
По сравнению с дворцом дом был крошечный, но для этого селения большой. Впереди находился загон для коз и кладовые, сзади, за стеной тяжелых занавесей, располагались люди.
Дом был устроен, как шатер в пустыне: толстые подстилки на полу, пушистые ковры на стенах, свернутые ковры, чтобы сидеть на них и прислоняться к ним, низкие столики. В сундуке у стены, наверное, хранились ценности; он был сделан из дерева, редкого и дорогого в пустыне, украшен резьбой в виде газелей и ибисов и окован бронзой. На крышке стояли бронзовый кувшин, чаши и большая миска.
Сначала Нофрет подумала, что комната пуста. Было сумрачно, лампы не горели, и только слабый свет искоса падал через узкое окошко. У окна, где, как показалось Нофрет, лежала большая груда ковров, поднялась голова под покрывалом. Это была старая женщина - Нофрет видела ее прежде - старая, но крепкая, с темными, ясными, как у девушки, глазами.
Иоханан преклонил перед ней колено, будто она была царицей.
- Бабушка, мы привели козла.
Старуха кивнула.
- А еще кого ты привел? - сказала она ласковым мягким голосом, чисто, без всякого акцента. - Она твоя? Ты оставишь ее себе?
Иоханан засмеялся и покачал головой.
- Она называет себя Нофрет, но настоящее имя у нее другое. Она принадлежит одной из царевен.
- Царице?
- Нет, бабушка, царевне. Той, у которой такое бесконечное имя.
- Анхесенпаатон, - вмешалась Нофрет, которой надоело слушать, как о ней говорят, словно ее здесь нет. - Третья царевна - которая все еще…
- Она тоже будет, - сказала старая женщина. - Царь проклял их, разве ты не знаешь? Он сделал то, чего не делает ни один здравомыслящий человек, даже в Египте. Его ждет расплата.
Нофрет пошатнулась и чуть не упала. Иоханан поддержал ее.
- Бабушка, - сказал он с легкой укоризной. - Она получила почетные раны, когда ловила козла. Ее нужно полечить.
- И искупать, - добавила старуха. - Вода горячая, ванна наполнена. Позаботься, чтобы она помылась первой.
- Конечно, бабушка.
Нофрет обнаружила, что в доме есть прислуга - во всяком случае, молчаливая и обходительная женщина держалась, как служанка. Должно быть, это она принесла воду из большой ванны, стоявшей в заднем помещении, нагрела над кухонным очагом и налила. Для этого не требовались услуги предсказателя: всем было ясно - Иоханан вернется в таком виде, что мытье будет необходимо.
По приказу старой хозяйки, Нофрет мылась первая, чего раньше ей никогда не удавалось - для нее не оставалось чистой воды. Это было замечательно, хотя все раны и царапины страшно щипало - их оказалось гораздо больше, чем она думала, и они были гораздо болезненнее. В нескольких местах даже текла кровь.
У служанки были легкие руки и бальзам, успокоивший боль. Она перевязала самые большие ранки мягким полотном, потом принесла платье и настояла, чтобы Нофрет надела его.
Нофрет могла бы и не подчиниться, но что-то в лице старой женщины заставило ее захотеть одеться. Платье из простого белого полотна с вышивкой у ворота было и оружием, и щитом.
Эти люди оказались не так бедны, как она думала. У них была бронзовая посуда, одежда из хорошего полотна и тонкой шерсти. Пиво в кувшине было не хуже, чем во дворце, а хлеб - свежим и хорошо пропеченным.
Нофрет угостили хлебом и пивом, и из вежливости пришлось принять угощение. Это было нетрудно - хотелось и есть, и пить. Принесли еще сыр из козьего молока и соты с медом.
Бабушка не принимала участия в трапезе, но Иоханан съел все, что оставила Нофрет, и не возражал бы поесть еще. Он был одним из тех тощих юнцов, которые едят до тех пор, когда многие бы уже просто лопнули, и все еще остаются голодными.
Когда Иоханан исследовал дно кувшина в надежде, что там еще каким-то чудом осталось несколько капель, в комнату, отодвинув занавес, вошел мужчина. Он был высок, крепкого сложения, с большой бородой, одет, как и Иоханан, в полосатую одежду, но заполнял ее собой гораздо плотнее, чем его сын. В нем были мощь и грация воина, хотя он был всего лишь камнетесом и мастером-кирпичником.
Мужчина разглядывал Нофрет без особой приветливости, но и не враждебно. Она подумала, не следует ли встать и поклониться ему. Но она не поклонилась и бабушке, что полагалось бы ей по возрасту, поэтому решила не кланяться и мужчине - отцу Иоханана или его дяде, кем бы он ни был.
И она продолжала сидеть возле низкого столика, прислонившись к свернутому ковру, устроившись уютно, как кошка, и такая же безмятежная.
- Отец, - сказал Иоханан, подтвердив правильность ее первого предположения, - это Нофрет. Нофрет, это мой отец. Его зовут Агарон.
Нофрет не придумала ничего лучше, чем наклонить голову в знак приветствия, и ее тут же охватил стыд. Она вела себя как царица, не имея на это права.
Но Агарон не смутился. Он улыбнулся, поклонился по обычаю жителей пустыни и произнес:
- Добро пожаловать, моя госпожа.
- Я не госпожа, - резко сказала Нофрет. - Я служанка царевны.
Ну вот. Она нагрубила. И ничего не может с собой поделать.
- Это просто любезность, - сказал Агарон, словно ничего не заметив, - и не более того. Ты простишь ее?
Нофрет вспыхнула еще сильнее. У него был красивый голос, низкий и выразительный, и его манера выражаться сделала бы честь любому придворному.
Удивительное и умиротворяющее место! Нофрет знала, что эти люди сродни царю: их племя пришло в Египет с бабушкой царя по материнской линии. Но неожиданно оказалось, что они говорят по-египетски так же хорошо, как знатные вельможи, что в селении строителей можно встретить манеры не хуже придворных. В этом проявлялась их гордость - и в изгнании быть царственными, даже в положении немногим лучше рабского.
Пока она принимала ванну и пила пиво, солнце село. Молчаливая служанка зажгла лампы и исчезла, оставив островок света среди сумерек. С кухни распространялись аппетитные запахи, вкусные запахи жареного мяса и пекущегося хлеба. То, что Нофрет посчитали богатым угощением, было только началом, развлечением для голодных желудков в ожидании обеда.
- Вы едите по-царски, - заметила она, когда Агарон ушел мыться.
Иоханан растянулся на ковре, вздыхая в предвкушении жареного козленка и медовых сладостей.
- Иногда бывает. У нас же сегодня праздник: возвращение козла в загон.
- И приход гостьи, - добавила его бабушка своим нежным голосом.
- Но вы же не могли этого знать, - удивилась Нофрет.
Старая женщина улыбнулась.
Нофрет вздрогнула. Улыбка была нежная, добрая, но вызывала трепет.
- Бабушка всегда все знает, - пояснил Иоханан.
- У нее есть глаза, которые видят, - добавил Агарон, входя освеженный и влажный после ванны. Его борода курчавилась от сырости; он смыл с нее каменную пыль, и она была черна, как вороново крыло, без малейших признаков седины. На нем теперь была более нарядная одежда из тонкой пурпурной шерсти с вышитым поясом. Он выглядел еще царственней, чем прежде.
- Вы очень странные люди, - заметила Нофрет.
- Мы люди нашего Бога, - ответил Агарон. - Он дал моей матери редчайший дар видеть то, что нужно, и понимать, что это означает.
- Пророчица, - предположила Нофрет, стараясь не смотреть на старую женщину, - оракул.
- Голос Бога, - уточнил Агарон.
- Я не больше, чем ветер, - вмешалась старуха, - меня не нужно бояться. Я никогда не говорю, что вижу, если мне не позволено.
- Ты бы не увидела меня, - сказала Нофрет с неожиданным упрямством. - Я не знаю вашего бога и не верю в него.
- Это неважно, - ответила старая женщина. - Он привел тебя к нам. Разве ты не чувствовала, как он направляет твои шаги?
- Я не чувствовала ничего, кроме того, что должна оставить свои обязанности.
- Свои обязанности, - повторила старая женщина. - Да.
Она видела даже это: Нофрет сказала правду, но не всю. Ей хотелось скрыться. Но она уже один раз убежала, струсила и оказалась здесь. Больше бежать было некуда - разве только в пустыню - но это означало смерть, а Нофрет не так отважна и не так труслива, чтобы решиться на такое.
- Царя не любят, - сказала старая женщина.
"Как же ее зовут, - подумала Нофрет. - Если у нее вообще есть имя".
- Меня зовут Леа, - произнесла та, повергнув Нофрет в изумленное молчание ума и тела, и печально улыбнулась. - Это было написано на твоем лице, дитя. Здесь нет никакой тайны.
- Я не верю тебе, - пробормотала Нофрет.
- Нет, - сказала Леа. - Правда бывает неприятной. Это знает каждый царь.
- Разве важно, что люди его ненавидят? - спросила Нофрет. - Он царь. Бог. Никто не смеет его тронуть.
- Возможно, - сказала Леа, - но у него есть стражники, есть люди, которые пробуют его пищу, и шпионы в каждом кабачке.
- Значит, он знает, - согласилась Нофрет.
- Царь может предпочесть не знать, - продолжила Леа. - Но он сверг их великого бога, повелителя Фив, могущественного Амона. Храмы Амона закрыты, имя под запретом - а ведь сам царь звался в его честь Аменхотепом, прежде чем принял имя Эхнатона. Людям это не по душе, не нравится им и то, как он повернулся спиной к Фивам и ко всем городам своего царства и построил новый город там, где прежде не было ничего.
- Они его не убьют, - сказала Нофрет. - Люди не поступят так со своим царем.
- Напрасно ты так думаешь. Он убил их богов, покинул их города. А теперь не скрывая заявляет, что ни одна их женщина не годится, чтобы родить ему наследника - только его собственного семени. Если не получится у одной, вторая сделает еще одну попытку, и это станет еще более страшной неудачей. Тогда он наверняка будет проклят.
Возразить было нечего. Та же мысль гнала Нофрет из дворца, то же убеждение, что поступок царя в конце концов погубит его. Она не знала, каким словом назвать человека, предавшего богов своего народа, но это ужасное слово, всегда означавшее зло и только зло.
- У тебя тоже есть глаза, чтобы видеть, - сказала Леа.
- Нет, - возразила Нофрет. - Мне не снятся сны, и у меня не бывает видений.
- Ты видишь правду, - настаивала Леа.
- Я не хочу, - Нофрет сдалась, чувствуя холод внутри. - Царь ужасен. Я не хочу быть такой.
- Скорее всего, он безумен, - предположила Леа. - Или близок к тому. Ты же здорова. В этом твоя беда.
- Что же с ним будет?
Леа вздохнула.
- Не знаю. Это слишком страшно. Он умрет или будет свергнут, как все цари, которые не считаются с желаниями своего народа.
- Царей Египта не свергают, - вмешался Агарон, испугав Нофрет. Она уже забыла, что в комнате, кроме них с Леа, есть еще кто-то. - Их не свергают, как и богов. Они умирают и становятся богами мертвых.
- Либо умирают, и их имена забывают, стирая с каждой стены или изображения. - Взгляд Леа снова стал непроницаемым, как каждый раз, когда она видела, по ее словам, правду.
- Может быть, - размышлял Агарон, - царица наставит его на путь истинный. Она внучка Юйи. Она не глупа и не безумна.
- Царица не сказала ни слова против, - заметила Нофрет, - когда ее муж вздумал жениться на собственной дочери.
- Она не сказала ничего, что слышала бы ты, - возразил Агарон. - И не скажет. Она - слишком царица. Ты же не знаешь, что она говорила, когда они были наедине.
- Царь ее не слушал, сказала Нофрет. - А если они и поссорились, то он взял верх.
- Взяла верх необходимость, - произнесла Леа. - Она не хочет, чтобы сын другой женщины занял место ее дочерей. А с сыном ее дочери еще можно смириться.
- Она никогда не одобрит этого, - сказал Агарон.
- Одобрит. - В голосе его матери, таком мягком, появилась нотка нетерпения. - В достаточной мере. Что бы она ни думала, подчиняясь его воле, с последствиями придется столкнуться всем нам.
- Почему? - спросила Нофрет. - Вы-то здесь в безопасности. Вельможи могут драться между собой, но простой народ они не заденут.
- Заденут, если свергнут Эхнатона и сравняют его город с землей. - Большие кулаки Агарона сжимались и разжимались. - Здесь наше обиталище. Другого в Египте у нас нет, а пустыня, дом наших предков, слишком далеко. Большинству из нас туда не добраться. Если он погибнет, у нас не останется ничего.
- Царица защитит вас, - сказала Нофрет. - Вы же ее родственники.
- Хотелось бы надеяться, - вздохнул Агарон.
6
Леа оказалась слишком хорошей предсказательницей. Атон благословил царевну Меритатон, и та зачала.
Но царь увидел в этом обещание двойного благословения: в тот же день, когда стало известно, что Меритатон беременна, у второй царевны, Мекетатон, начались месячные. Когда у нее закончились дни очищения, царь взял ее в жены, утром, в Великом Храме.
Они стояли перед алтарем в шестом дворе, в самом внутреннем доме Атона. Величие Бога сияло им обоим. Царь был полностью захвачен им. Невеста стояла прямо, голову держала высоко, как и подобает царевне, но Нофрет она показалась маленькой и испуганной.
Нофрет была в свите царевен, стоя возле Анхесенпаатон. Третья царевна была еще ребенком. Нофрет не сводила с нее глаз, в который раз стремясь увериться в этом. Не намечаются ли округлости на плоской детской груди? Не проклюнулся ли пушок внизу, между тонкими детскими ножками?
Анхесенпаатон была следующей за Мекетатон, она родилась годом позже, между временем разлива и урожаем. Вскоре она тоже станет женщиной. И, когда это произойдет, отправится вслед за сестрами.
Если ребенок Меритатон не окажется сыном… Она стояла рядом с царицей. Мать и дочь были одеты похоже, увенчаны почти одинаковыми коронами, и красота их была схожей - дочь являла собой уменьшенную копию матери. Беременность Меритатон была еще совсем незаметна; она была стройна, как всегда.
Нофрет не могла разгадать выражения их лиц. Ревновали ли они? Смущались? Боялись?
Никто не скажет. Они ничего не выдадут постороннему.
Удивительно, когда царевны успевают научиться так скрывать свои чувства. Младшие были обычными детьми, конечно, воспитанными лучше многих, но такими же шумными и капризными. От огорчения они плакали, а когда им было страшно, приходили к Нофрет и искали у нее утешения и ласки.
Девочки не понимали, что происходит. Нефернеферуатон, которая была уже достаточно большой, чтобы задавать вопросы, звонким и ясным голосом настойчиво выясняла, когда она сможет, как Мекетатон, надеть платье и стоять на солнце. Нянька утихомиривала ее.
Свадьба - событие радостное; должно быть много веселья, смеха, песен и шуток. Здесь веселья было не больше, чем на любой храмовой церемонии, и никакой живости. Вся царская семья была спокойна, почти равнодушна, кроме самого царя, чрезвычайно возбужденного. Высокородные вельможи, присутствовавшие в храме со своими свитами, надели те же маски, что и царица. Многие вообще не явились. Это были самые дерзкие, или те, кто нашел какой-то предлог: болезнь или неотложные дела, потребовавшие их отсутствия в городе.
Нофрет уже успела запомнить лица и имена всех вельмож, часто бывавших в обществе царя. Тут были не все. Появился какой-то незнакомец, одетый как вельможа, и все относились к нему с почтением, но Нофрет прежде никогда его не видела. Такое лицо нелегко забыть.
Египетские царевичи, даже те, кто преуспевал в охотничьем и военном деле, выглядели так, что любой хеттский солдат пришел бы в полное расстройство. Они были слабыми, вялыми и никогда не забывали подводить глаза колем на любимый египетский манер. Даже отправляясь на войну - а они не делали этого с тех пор, как царем был еще отец Эхнатона, - они ухитрялись каждый день принимать ванну и сбривать и выщипывать все волосы на теле.