Тихий уголок викторианского Корнуолла взбудоражен - в одной из стен бывшего монастыря обнаружены останки замурованной монахини. Вспоминается легенда о шести девах, превращенных в камни за измену своим клятвам. Что касается седьмой девы, которую постигло самое суровое наказание, то ее судьбу будто бы повторяет главная героиня романа. Одержимая честолюбивой мечтой, умная, расчетливая красавица Керенза Карли приносит в старинный особняк мстительность и безумие полнолуния…
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 10
Глава 3 24
Глава 4 34
Глава 5 47
Глава 6 50
Глава 7 56
Глава 8 66
Глава 9 67
Виктория Холт
Легенда о седьмой деве
Глава 1
Спустя два дня после того, как в Эббасе обнаружили останки монахини, замурованной в стене, мы оказались там впятером: Джастин и Джонни Сент-Ларнстоны, Меллиора Мартин, Дик Кимбер и я, Керенза Карли. Имя у меня такое же благозвучное, как и у любого из них, хотя я жила в глинобитном домишке, а они были из благородных семей.
Эббас веками принадлежал Сент-Ларнстонам, а до этого там располагался женский монастырь. Это было величественное здание с зубчатыми башнями в нормандском стиле. Возведенное изначально из корнуоллского камня, оно много раз перестраивалось и достраивалось. Одно крыло было явно в стиле эпохи Тюдоров. Я никогда прежде не заходила внутрь дома, но уже в те времена хорошо знала окрестности. Замечу, что, сколько бы ни был интересен этот дом, вовсе не он делал поместье по-настоящему уникальным. В Англии, да и в самом Корнуолле, очень много таких же интересных старинных зданий. Все объяснялось шестью камнями, известными под названием "Шесть дев", - именно благодаря им Эббас Сент-Ларнстон отличался от всех остальных построек.
Если исходить из легенды, то это название неверно. Согласно преданию шесть девушек превратились в камни, потому что лишились девственности. Отец Меллиоры, преподобный Чарльз Мартин, углубившийся в изучение этой истории, называл их "менхирз": "мен" на корнуоллском диалекте означает камень, а "хир" - древний. Историю о семи девственницах поведал все тот же преподобный Чарльз. Его прадед интересовался историей, и однажды преподобный Чарльз Мартин нашел записи, которые хранились в старом сундуке. Среди этих записей он обнаружил легенду о семи девах, которую впоследствии опубликовал в местной газете. Статья взбудоражила весь Сент-Ларнстон, и люди, которым раньше не было никакого дела до этих камней, теперь спешили поглазеть на них.
Легенда гласила, что шесть послушниц и одна монахиня потеряли девственность и были изгнаны из монастыря. Очутившись за воротами, они пустились в пляс прямо на монастырской лужайке в знак своей непокорности и во время танца были обращены в камни. Монахиню же, которая согрешила больше, чем послушницы, приговорили к страшной каре: ее заживо замуровали в стене. В народе ходило поверье, что место, где замурован человек, приносит удачу. Сэр Чарльз говорил, правда, что вся эта история - сущие выдумки: камни веками стояли на лужайке, еще задолго до христианства и, уж конечно, до постройки монастыря. По его словам, подобных камней полно и в Корнуолле, и в Стоунхендже, но жителям Сент-Ларнстона очень нравилась легенда о девах, и разуверить их никто не мог - они свято верили в ее правдивость.
Все шло своим чередом, пока в один прекрасный день не обвалилась старая стена замка и сэр Джастин Сент-Ларнстон приказал немедленно отремонтировать ее. Рубен Пенгастер, работавший в том месте, неожиданно обнаружил в стене нишу, а затем клялся и божился, что внутри этой ниши он на миг увидел стоящую женщину.
- Она стояла там всего одно мгновение, - утверждал рабочий, - и была похожа на привидение. А потом пропала - и там не оказалось ничего, кроме праха и кучки старых костей.
Некоторые болтали, что всему виной то, что Рубен, как говорят в Корнуолле, "замороченный". Он не был сумасшедшим, но немного отличался от всех нас. Ходили слухи, что однажды ночью его схватили пикси и навели на него "морок". С тех пор он и был немного не в себе. Будто бы Рубен увидел то, что не предназначено для человеческого взора, - и с тех пор повредился головой.
Как бы там ни было, в стене действительно нашли чьи-то останки и специалисты пришли к выводу, что они принадлежали молодой женщине. И снова все заинтересовались Эббасом - как и прежде, когда преподобный Чарльз опубликовал историю о загадочных камнях в местной газете. Люди хотели посмотреть на то место, где были найдены кости. И мне тоже не терпелось увидеть его своими глазами.
День был жарким. Я вышла из дому вскоре после полудня. На обед мы с бабушкой Би и Джо съели по миске квиллета - тот, кто не жил в Корнуолле, вряд ли знает, что квиллет - это гороховое пюре. В Корнуолле в голодные времена его часто готовят, потому что это блюдо дешевое и сытное.
Конечно, в Эббасе никогда не едят квиллет, думала я, шагая по дороге. Там едят жареных фазанов на золотых блюдах и запивают вином из серебряных кубков. Я совершенно не знала, как едят благородные господа, но у меня всегда было богатое воображение, и я ясно представляла себе Сент-Ларнстонов за столом. В те дни я постоянно сравнивала свою жизнь с их жизнью, и, честно говоря, это сравнение меня ужасно злило.
Мне было двенадцать лет. Черноволосая, черноглазая, ужасно худая, я, тем не менее, уже тогда привлекала к себе внимание окружающих. Было в моем облике нечто такое, что заставляло мужчин задерживать на мне взгляд. Я мало что понимала о себе - просто не было времени заниматься самоанализом. Но в одном я была тогда совершенно уверена: меня обуревала та самая гордыня, которая считается одним из смертных грехов. Я ходила с дерзким, высокомерным видом, словно была вовсе не из тех, кто живет в захудалых домах, а принадлежала к благородному семейству вроде Сент-Ларнстонов.
Наш домик стоял в маленькой рощице, в стороне от остальных домов, и я чувствовала, что мы тоже были как бы в стороне от всех жителей деревни, несмотря на то что наш домик был точно такой же, как и все остальные - прямоугольный, с белеными глинобитными стенами и соломенной крышей - в общем, самый обычный. И все же я постоянно убеждала себя, что наш дом не такой, как все остальные, - и мы не такие. He думаю, что кто-нибудь из местных жителей стал бы спорить относительно того, что бабушка Би сильно отличалась от всех местных жителей, как, впрочем, и я со своей гордыней. Что касается Джо, нравится ему это или нет, он тоже будет не такой, как все. Я была намерена позаботиться об этом.
Я вышла из дома, пробежала мимо церкви и дома врача, проскользнула в узкую калитку и побрела через поле, чтобы срезать путь и сразу выйти к аллее Эббаса. Аллея, протянувшаяся на три четверти мили, заканчивалась воротами. Но, пройдя по полю и продравшись сквозь колючую живую изгородь, я оказалась у того места, где аллея выходила на огромный газон перед парадным входом в особняк.
Я остановилась, прислушиваясь к стрекоту кузнечиков в высокой траве на лугу. Невдалеке виднелась крыша Довер-Хаус, где жил Дик Кимбер, и я позавидовала ему: он живет в таком прекрасном доме! Сердце мое забилось сильнее - скоро я окажусь на запретной территории, нарушив границы частного владения. А сэр Джастин был очень суров с нарушителями, особенно в его лесах. Но мне всего двенадцать, убеждала я себя, поэтому вряд ли они станут наказывать ребенка слишком строго! Разве не так? Джека Томза поймали с фазаном за пазухой - и его ждала ссылка. Семь долгих лет он провел в Ботани-Бей и все еще отбывал там наказание. А ведь ему было всего лишь одиннадцать лет!
Но меня не интересовали фазаны. Я никому не причиню никакого вреда. И потом, болтают, будто сэр Джастин более снисходителен к девочкам, чем к мальчикам.
Наконец за деревьями показался особняк. При виде великолепного зрелища я замерла, охваченная бурей эмоций: нормандские башни, несметное количество окон. Каменные фигуры, на мой взгляд, были еще выразительнее, потому что по прошествии столетий носы у грифонов и драконов притупились и откололись. Газон плавно спускался к посыпанной гравием дорожке, окружавшей дом. Вид был захватывающий, потому что с одной стороны была лужайка, а с другой - отделенный от нее самшитовой изгородью луг, на котором стояли шесть дев. Издали они действительно походили на молодых женщин. Я представляла, как они выглядят при свете звезд или месяца, и решила, что обязательно приду взглянуть на них ночью. Недалеко от камней я увидела небольшую старую шахту, в которой раньше добывали олово. Может, именно из-за этой шахты место и выглядело таким странным. Противовес и мотор кронштейна были все еще на месте, и можно было подняться к стволу шахты и заглянуть вниз, в темные недра.
Интересно, почему Сент-Ларнстоны не удосужились убрать отсюда то, что осталось от старого рудника? Какую цель они преследовали? Эти постройки только уродовали весь вид - казалось просто святотатством оставлять их рядом с легендарными камнями. Тем не менее причины для этого имелись. Один из Сент-Ларнстонов так проигрался в карты, что, оказавшись на грани банкротства, едва не продал Эббас. Но на его счастье в этих землях неожиданно нашли залежи олова. Поэтому-то рудник и разрабатывали, хотя Сент-Ларнстонам не нравилось, что он располагался неподалеку от их особняка. Там, под землей, рабочие орудовали своими кирками и шуровками, добывая олово, которое должно было уберечь поместье Сент-Ларнстонов от продажи.
Но как только особняк был спасен, владельцы тотчас закрыли ненавистный рудник. Как рассказывала мне бабушка, с его закрытием для жителей округи настали тяжелые времена. Но сэру Джастину до этого не было никакого дела. Ему было плевать на людей - он думал только о себе. Бабушка Би говорила, что Сент-Ларнстоны оставили рудник, чтобы он напоминал членам семьи о подземных богатствах, которыми они могли воспользоваться в случае нужды.
Жители Корнуолла - богатые ничуть не меньше бедных - довольно суеверный народ. Я полагаю, что Сент-Ларнстоны смотрели на рудник как на символ своего процветания. Пока на их землях есть олово, семья защищена от финансовых невзгод. Однако ходили также слухи, что рудник - всего лишь пустышка, выработанная шахта. Старики говорили, что слышали от отцов, будто к тому моменту как владельцы закрыли шахту, месторождение оскудело и больше не могло давать руду. Но хозяева поместья хотели казаться состоятельнее, чем они были на самом деле, ибо в Корнуолле олово означало богатство.
Однако же, какими бы ни были причины, сэр Джастин не пожелал разрабатывать рудник - и дело с концом. Этого человека в наших местах ненавидели и боялись. Наблюдая за тем, как сэр Джастин проезжает мимо на своем огромном белом коне или идет пешком с ружьем на плече, я думала о том, что он похож на людоеда. Я слышала о нем от бабушки Би и знала: он считает, что в Сент-Ларнстоне все принадлежит ему. В этом, конечно, была доля истины. Но он также полагал, что все люди Сент-Ларнстона тоже принадлежат ему, - а это совсем другое дело. И хотя этот человек не осмеливался следовать древнему феодальному праву, он все же соблазнил нескольких местных девушек. Бабушка Би всегда предупреждала меня, чтобы я держалась от него подальше.
Я свернула на луг и подошла к легендарным камням. Остановившись, я прислонилась к одной из фигур. Со стороны казалось, что они кружатся в танце. Камни были разной высоты - точно так же разного роста могли быть шесть девушек: две были очень высокие, остальные - ростом с взрослую женщину. Стоя возле них в тишине знойного полудня, я представляла себя одной из этих бедняжек. Я воображала, что такая же грешная, как и они, и даже подумала о том, что, если бы мои прегрешения открылись, я тоже могла бы танцевать на зеленом лугу - пусть видят, что мне все нипочем!
Я осторожно прикоснулась к прохладному камню - и с легкостью убедила себя в том, что одна из фигур качнулась в мою сторону, словно испытала сочувствие и незримую связь между нами. Ну и странные же у меня мысли! Это все потому, что я внучка бабушки Би.
Теперь предстояло преодолеть самый опасный отрезок пути. Мне нужно было пробежать по газону, где меня могли увидеть из какого-нибудь окна. Я стремительно неслась, почти не касаясь земли, пока не оказалась у серых стен особняка. Я знала, где искать нужную стену. Я также знала, что работники сейчас сидят где-нибудь на лугу, подальше от особняка, и жуют черные хрустящие краюшки - хлебцы, выпеченные этим же утром в открытых очагах - в наших краях их называли маншанами. Наверное, у них было с собой немного сыра и сардин или, если повезло, пироги с мясом, которые они принесли с собой, бережно завернув в красные тряпицы.
Осторожно обойдя дом, я подошла к небольшой калитке, ведущей в огороженный стеной сад. Здесь росли персики, цвели розы - и запах стоял просто чудесный. Я вновь вспомнила о наказании за незаконное проникновение на чужую территорию, но не отказалась от намерения во что бы то ни стало увидеть стену, в которой нашли останки.
В дальнем углу сада стояла тачка, прислоненная к стене, рядом на земле валялись кирпичи и рабочие инструменты, и я догадалась, что пришла в нужное место. Я подбежала ближе и заглянула в дыру, зиявшую в стене. Внутри стена была полая - получалась небольшая ниша около семи футов в высоту и шести футов в ширину. Было очевидно, что это пространство специально оставлено в старой стене, и я, рассматривая загадочную нишу, поняла, что история о седьмой деве - чистая правда.
Внезапно мне захотелось забраться внутрь, туда, где стояла несчастная девушка, и почувствовать, каково это - быть замурованной в стене. Поэтому, ободрав коленки, я залезла в дыру, находившуюся всего в трех футах над землей. Затем я отодвинулась от дыры и повернулась спиной к свету, чтобы представить, что испытывала монахиня, когда ее заставили стоять там. Ведь она знала, что ее собираются замуровать, знала, что ей предстоит ждать своего конца в кромешной тьме. Я легко вообразила ужас и отчаяние, охватившие бедняжку. Вокруг меня пахло гнилью. Запах смерти. У меня было настолько живое воображение, что в ту секунду я действительно почувствовала, что я и есть та самая седьмая девственница, которая обесчестила себя и была осуждена на такую ужасную смерть. "Я бы поступила точно так же", - повторяла я.
Я была слишком гордой, чтобы показывать свой страх, и надеялась, что и она была такой же, ведь гордость, несмотря на свою греховность, - это все же какое-то утешение, ибо она не позволяет унижаться и терять достоинство.
Меня вернули к реальности чьи-то голоса.
- Я сама хочу видеть! - Я узнала этот голос. Он принадлежал Меллиоре Мартин, дочери приходского священника. Я презирала эту аккуратную девочку с ее всегда чистыми льняными платьями, длинными белыми чулочками и блестящими черными туфельками с пряжками. Мне очень хотелось иметь такие же туфельки, но, поскольку это было невозможно, я убедила себя, что они мне вовсе не нравятся. Ей было двенадцать лет - столько же, сколько и мне. Я видела ее то в окне дома священника - она сидела, склонившись над книгой, - то в саду у дома под липой, с гувернанткой, которая читала ей вслух или что-нибудь шила. "Бедная пленница!" - говорила я себе в сердцах, потому что в то время больше всего на свете мне хотелось уметь читать и писать. Мне казалось, что именно грамотность, а отнюдь не красивая одежда и хорошие манеры делает людей равными. Любой другой сказал бы, что у нее золотистые волосы, - но я называла их просто желтыми. Глаза у нее были большие, голубые, а кожа - белая, слегка просвечивающаяся. Про себя я называла ее Мелли, просто чтобы принизить ее достоинство. Меллиора! Это имя так красиво звучит! Но мое имя тоже было интересным. Керенза. Бабушка Би говорила мне, что в переводе с корнуоллского диалекта это имя означает мир и любовь. Я никогда не слышала, что имя Меллиора что-то обозначает.
- Ты испачкаешься, - услышала я другой голос: это сказал Джонни Сент-Ларнстон.
"Сейчас меня найдут, - подумала я, - и найдет кто-то из Сент-Ларнстонов". Но это был всего лишь Джонни, который, как поговаривали в деревне, будет походить на своего отца только в одном - в отношении к женщинам. Джонни было четырнадцать. Я иногда видела его вместе с отцом - с ружьем на плече, потому что всех Сент-Ларнстонов воспитывали охотниками и стрелками. Джонни был чуть выше меня - я была высокая для своего возраста, - светловолосый (правда, не такой светлый, как Меллиора) и поэтому не походил на Сент-Ларнстонов. Я была рада, что здесь оказались только Джонни и Меллиора.
- Ну и что? Джонни, а ты веришь в эту историю?
- Конечно!
- Бедная девушка! Быть замурованной… живьем!
- Эй! - послышался еще чей-то голос. - Ребята, отойдите от стены!
- Мы хотим посмотреть то место, где была замурована монахиня, - сказал Джонни.
- Чепуха. Нет никаких доказательств, что это была монахиня. Это всего лишь легенда.
Я забилась как можно глубже в нишу, раздумывая, следует ли мне выскочить наружу и убежать. Но я вспомнила, что выбираться из дыры будет непросто, а значит, они успеют меня поймать - особенно сейчас, когда к ним присоединился еще кто-то.
Меллиора заглянула в дыру. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом девочка вскрикнула. Я была уверена, что на какое-то мгновение она подумала, что я - призрак седьмой девственницы.
- Но… - начала Меллиора, - она…
Джонни просунул голову в отверстие. Повисла тишина, потом он пробормотал:
- Это всего лишь кто-то из деревенских детей.
- Осторожнее! Это может быть небезопасно! - Теперь я узнала голос. Он принадлежал Джастину Сент-Ларнстону, наследнику поместья. Он уже не мальчик, а молодой человек. Он приехал домой из университета на каникулы.
- Я же сказал, там кто-то есть, - ответил Джонни.
- Только не говорите, что та женщина все еще там! - послышался еще чей-то голос - я узнала и его. Это был Дик Кимбер, юноша из Довер-Хаус, который учился в Оксфорде вместе с молодым Джастином.
- Иди сюда и посмотри, - позвал Джонни.
Я плотно прижалась к стене, не зная, что было противнее - тот факт, что меня поймали, или то, как они на меня смотрели. "Кто-то из деревенских детей!" Да как он смеет?!
Появилось еще одно лицо - темное, увенчанное копной непослушных волос. Карие глаза смеялись.
- Это не дева, - заметил Дик Кимбер.
- А похожа, Ким? - спросил Джонни.
Теперь Джастин отпихнул их в сторону и заглянул внутрь. Он был очень высоким и худым.
- Кто это? - спросил он. Его голос звучал спокойно.
- Я - не "это", - заявила я. - Я - мисс Керенза Карли.
- Ты - девчонка из деревни, - сказал он. - Ты не имеешь права быть здесь. А теперь выбирайся оттуда.
Мне стало страшно. А вдруг он обвинит меня в незаконном проникновении в частные владения и потащит в дом, чтобы наказать за мой поступок? К тому же мне было стыдно показываться им на глаза в этом убогом платье из голландского полотна, из которого я давно выросла. Ноги у меня красивые, но босые и грязные. Стараясь быть такой же чистой, как благородные господа, я каждый вечер отмывала их в ручье, но обуть-то мне все равно было нечего…