Они стояли так несколько мгновений, как будто были одни во вселенной, потом Паша нежно поцеловал мать в макушку.
- Поехали домой, - сказал он, провожая их к машине. - Всему свое время, мама.
Захлопнув дверь, он прошептал Катеньке:
- Его можно понять. Это не твоя вина, Катенька. Неужели ты не видишь? Они просто чужие люди. Твой отец не хотел найти свое прошлое. Оно нашло его.
Сейчас Катенька и Роза, ее вновь обретенная тетя, которую она уже успела полюбить, стояли, держась за руки, ожидая своей очереди среди желающих проводить Сатинова в последний путь. Даже без брата Роза настояла на том, чтобы все-таки проститься с человеком, который так круто изменил ее жизнь: один раз разрушив, другой сохранив, а теперь запоздало раскаявшись.
* * *
Другие скорбящие, как показалось Катеньке, так и остались в семидесятых: обрюзгшие женщины в узких юбках с огромными рыжими шиньонами, их мужья, пухлые приземистые аппаратчики с зачесанными чубчиками на лысеющих макушках, в коричневых костюмах, увешанных медалями. Но были тут и молодые военные и несколько детей, наверное, внуки Сатинова. Родители цыкали на них, чтобы те прекратили хохотать и баловаться в такой неподходящий момент.
Катенька, держа Розу за руку, ступила на чуть возвышающийся постамент и заглянула в гроб.
Помимо воли она взирала на лицо Сатинова с нежностью, несмотря на все его игры. Смерть и аккуратная работа парикмахера и бальзамировщика вернули ему мужественную красоту и безмятежное величие советского героя старого поколения. Вся грудь в медалях и орденах, на плечах золотые погоны маршала Советского Союза, густые седые волосы торчат "ежиком".
- Я помню, как играла с ним давным-давно, - сказала Роза, глядя на маршала. - Он был тем человеком в лимузине, который приезжал к школе в Одессе.
Она наклонилась к гробу и поцеловала Сатинова в лоб, но оступилась, когда спускалась с постамента; Катенька успела ее подхватить.
- Со мной все хорошо, - сказала Роза, - слишком много впечатлений.
Она усадила ее на стул и пошла на кухню принести Розе воды. Марико с двумя родственниками, явно грузинами, вероятно, братьями, пили чай с лавашом.
- Ой, Катенька, - сказала Марико. - Я так рада, что вы пришли. Хотите чаю или вина?
Марико выглядела усталой в своем черном костюме, но Катеньке показалось, что за последние несколько дней она помолодела и похорошела.
- Завтра гроб выставят в зале Дома Красной армии, - гордо сообщила она.
- Благодаря вашему отцу я нашла Сашенькиных детей, - объяснила Катенька. - И вам ни за что не догадаться: благодаря ему я узнала, что Сашенька - моя бабушка. Можете себе представить?
Марико привела на кухню Розу. Через некоторое время братья ушли, женщины остались на кухне одни.
Марико налила чай и предложила перекусить.
- Знаете, а я помню, как каталась по паркету в этой квартире, - сказала Роза, прихлебывая чай.
- Ваша квартира тоже была в этом здании, верно?
- Не просто в этом здании, - отрезала Роза. - Это и есть наша квартира, я до сих пор вижу, как входят мужчины в начищенных до блеска сапогах: горы фотографий, кучи бумаг на полу, нас обнимает красивая женщина в слезах.
Катенька бросила взгляд на молчащую Марико: они с Розой были почти ровесницы, но прожили разные, почти противоположные жизни.
- Я родилась в 1939-м, - ответила Марико, делая глоток красного вина. - Думаю, приблизительно в это время нам и дали эту квартиру. От подарков партии никто не отказывался - своеобразная проверка на преданность… Но никогда не думала, что она нам досталась вот так. Я не знаю, что сказать.
Роза протянула руку и положила ее на руку Марико.
- Так приятно с вами познакомиться. Если бы ничего не произошло, мы бы выросли вместе.
- Жаль, что этого не случилось. Должно быть, вам тяжело здесь находиться… Тяжело узнавать некоторые вещи, отцу тоже было нелегко.
- Он мне помог, - призналась Катенька, - но он не желал, чтобы я узнала кое-что из того, что мне удалось выяснить.
- Он хотел найти Сашенькиных детей, - сказала Марико, - но он всю жизнь посвятил Советскому Союзу и партии. Он должен был вам помочь, не поступаясь своими принципами: боялся, что кто-нибудь узнает о его ошибке. Отец много трагедий повидал в жизни, но, думаю, всегда помнил о Сашеньке. О ней и ее семье. Должно быть, он каждый день приходил к ним в гости.
- Но мы так и не узнали, что с ней произошло! - с горечью воскликнула Катенька.
- Документы отсутствуют. Только ваш отец знал, но унес эту тайну с собой в могилу.
Больше добавить было нечего. Марико встала, собрала тарелки и чашки, сложила в раковину.
- Соболезную вашей утрате, - произнесла Роза.
Марико вытерла руки полотенцем.
- Я… - Она внезапно замолчала. - Спасибо, что пришли.
* * *
Через несколько минут Катенька с Розой спускались по каменным ступеням на улицу, где их ожидал Пашин "бентли". Шофер открыл дверь. История - такая грязная вещь, такая неблагодарная!
Катенька вспомнила горестные слова своего отца. "Я тоже не люблю, когда история манипулирует нами".
- Катенька! - Она подняла голову. - Катенька!
Ее звала Марико, стоя на верхней ступеньке лестницы. Дверь все еще была открыта; Катенька повернулась и побежала назад в дом.
- Возьмите это. - Марико передала ей желтый конверт. - Отец заставил меня пообещать, что я это уничтожу. Но я хочу, чтобы оно было у вас. Дерзайте, Катенька, это наша с вами история. Ваша и Розы. Не потеряйте.
27
Максим, мне в последний раз нужна твоя помощь, - сказала Катенька по телефону, когда они вернулись в особняк Гетманов.
- Как приятно снова слышать твой голос, - ответил Максим.
- Я соскучился по тебе. Я хочу тебе кое-что показать. На улице. Где еще можно спокойно поговорить и подумать! За тобой заехать?
Через полчаса Катенька услышала знакомый рев его мотоцикла. Внезапно она обрадовалась его приезду, побежала на улицу, и вскоре они уже колесили по недавно заасфальтированной дороге, за которую заплатили олигархи и министры, имеющие здесь собственные дачи. В каком-то месте Максим свернул с трассы на ухабистую дорожку в лес.
Солнечные лучи пробивались сквозь густую березовую листву, сквозь сосны и липы. Катеньке нравилось подскакивать на колдобинах, нравилось, как при езде они задевают ветки березок. Наконец они остановились на лужайке возле старомодной деревянной избы. Катенька сняла свой шлем и увидела, что стоит, окруженная зарослями клубники и кустами черной смородины.
- Какая красота! - воскликнула она, встряхивая волосами.
- Я купил бородинского хлеба и сыра, чтобы перекусить, пока мы будем разговаривать. Еще сок.
- Никогда не предполагала, что ты такой домовитый, - заметила она. - Я удивлена.
Максим выглядел смущенным, но довольным. Он разложил еду на земле и сел.
- Ну? Кто начнет?
- Ты! - одновременно воскликнули оба и рассмеялись.
- Нет, - сказал Максим, - сначала хочу услышать твои новости и чем я могу помочь. Интересно… как съездила домой?
- Отлично, - ответила она. Катенька опустилась на траву, забавляясь солнечными зайчиками, которыми солнышко играло на лице Максима. От жары воздух пах смолой.
Он разломил черный хлеб, порезал сыр и раздал бутерброды.
- Как твой жених?
- Понятно, на что ты намекал, когда спросил, как съездила.
- Нет-нет, я не это имел в виду, я просто…
- Интересно? У него все по-прежнему, но я больше не уверена, что останусь в станице. После встречи с Розой и Павлом, поисков Сашеньки… - Она удивилась, заметив, как он занервничал при этих словах. - Кое-что изменилось, изменилась я сама. Поэтому я подумываю остаться на лето в Москве. Могу заняться своим исследованием или, если захочешь, могу помочь тебе в фонде…
- Отлично! - Максим так радостно улыбнулся, что Катенька чуть не рассмеялась. Но ее обрадовала реакция Максима, хотя она и решила этого не показывать. Он и так чересчур самодовольный.
- Как бы там ни было, - сменил он тему, возвращаясь к делу, - что тебе передала дочь Сатинова?
Катенька достала из кармана пиджака конверт, оторвала верх и вытащила старый документ из архива.
- Я лишь мельком взглянула. Это недостающие бумаги.
"Совершенно секретно
Товарищу Сталину И. В., товарищу Берии Л. П. Докладная записка о проведенном расследовании по приказу Центрального комитета - товарищей Меркулова, Мелихова, Шкирятова - о непристойном поведении на спецобъекте № 110 с номером 83, приговоренным к высшей мере наказания, 21 января 1940 года. Подшито к делу 12 марта 1940 года".
Катенька заметила каракули - кружки, ромбики, крестики зеленым карандашом - вокруг заголовка и выдохнула:
- Это личная копия Сталина.
- Верно, - согласился Максим.
- Как она попала к Сатинову?
- Очень просто. После смерти Сталина в 53-м каждая шишка прошерстила архивы и изъяла документы, которые свидетельствовали против нее. Обычно их сжигали. - Он внимательно изучил документ, рассеянно взял в рот сигарету, зажег спичку, но так и не прикурил. - Давай теперь переведем. Высшая мера наказания - пуля в затылок. Спецобъект № 110 - спецтюрьма Берии, Сухановка, бывший женский монастырь святой Екатерины в Видном, где пытали и расстреляли Ваню и Сашеньку. Это была настолько секретная тюрьма, что заключенные имели лишь номера, значит, номер 83 - это…
- Сашенька, - перебила Катенька. - Это ее номер в списке приговоренных к расстрелу.
Она наклонилась над документом и стала читать.
- Сначала допросили коменданта Голубева…
"Комиссия: Товарищ комендант, вы несли ответственность за исполнение высшей меры наказания над осужденными 21 января 1940 года. По приказу Центрального комитета за приведением приговора в исполнение должен был следить товарищ Ираклий Сатинов. Почему вы начали раньше и таким бесчинным, антибольшевистским способом? Голубев: Приговор был приведен в исполнение согласно уставу НКВД.
Комиссия: Я предупреждаю вас, товарищ Голубев, это серьезное нарушение. Ваше поведение играет на руку нашим врагам. Вы работаете на наших врагов? Тогда вас самого ожидает "вышка". Голубев: Я признаю перед Центральным комитетом, что это была серьезная, глупейшая ошибка. У меня был день рождения. Мы начали отмечать еще в обед, а спиртное помогает приводить приговор в исполнение. Коньяк, шампанское, вино, водка. К полуночи, когда пришло время выводить заключенных, товарищ Сатинов задерживался, а без него мы начать не могли… Комиссия: Товарищ Сатинов, почему вы задержались?
Сатинов: Я заболел, серьезно заболел, я доложил о своей болезни коменданту и приехал в Сухановку, как только смог.
Комиссия: Товарищ Сатинов, вы были знакомы с осужденными, а именно с Александрой Цейтлиной? Может, вас постиг нервный срыв, вызванный буржуазной сентиментальностью?
Сатинов: Нет, слово коммуниста. Я просто отравился. В наше неспокойное время враги народа должны быть уничтожены".
- Понимаешь, что произошло? - спросил Максим.
- Палачи были в стельку пьяные, Сашенька, Ваня и остальная сотня заключенных ожидали расстрела, а Сатинов так расстроился, что сказался больным. И что происходит?
"Голубев: Когда мы напились, то стали обсуждать безнравственное поведение врагов женского пола, в особенности заключенной Цейтлиной-Палицыной - небезызвестной Сашеньки. Мы были наслышаны о ее отвратительной сексуальной распущенности, о том, как она использовала свои дьявольские женские чары, чтобы соблазнять и заманивать других предателей, а поскольку товарищ Сатинов еще не приехал, мы, под влиянием выпитого испытывая отвращение к ее предательству, решили начать с нее. Мы привели ее в мою столовую и…"
Зеленой ручкой возле этого предложения Сталин написал: "Хулиганы".
- Теперь послушаем Блохина, - сказал Максим.
"Комиссия: Товарищ майор, вам было приказано привести в исполнение приговор над 123 заключенными, однако вы подали жалобу о поведении коменданта".
- Блохин - лучший сталинский стрелок, - объяснил Максим.
- Он лично расстрелял за пару ночей 11 тысяч заключенных поляков в Хатыни. Он всегда носил поверх формы кожаный фартук мясника и фуражку.
"Блохин: В полночь я прибыл, чтобы приступить к своим обязанностям командира расстрельной команды и привести в исполнение приговор над 123 осужденными. Я хочу доложить Центральному комитету, что обнаружил коменданта и его товарищей абсолютно пьяными в присутствии заключенной Цейтлиной, с которой они обращались в манере, не подобающей советским офицерам и противоречащей чекистской морали. Она уже была частично раздета.
Я выразил решительное несогласие, предложил лично привести приговор в исполнение, но меня выставили за дверь. Я попытался дозвониться товарищу Сатинову. Когда он приехал, я все доложил ему. Эти пьяные беспардонные негодяи насмехались над моим профессионализмом и мастерством в этом деликатном деле. Они заключали пари и кричали".
Зеленым подчеркнуто "пари". "Где-то в 00.33 они вывели заключенную Цейтлину во двор возле служебных гаражей, хорошо освещенный фонарями.
Температура на улице была приблизительно 40° мороза.
Голубев: Когда она вышла во двор, мы привели приговор военного трибунала в исполнение, но в пьяном угаре, из-за непростительной задержки товарища Сатинова… мы привели его в такой недопустимой, легкомысленной и развратной манере. Да, я признаю, нам была интересна эта агент-соблазнительница как женщина".
Катенька похолодела.
- Господи, - прошептала она.
- Они ее изнасиловали?
- Нет, если бы изнасиловали, так бы и сказали, - ответил Максим. - Но их явно заворожила ее красота, ее репутация соблазнительницы.
Они слышали о записи утех Сашеньки и Бени.
"Сатинов: Я приехал в 3.06 и заметил во дворе нечто необычное, там, где водитель припарковал мою машину. Я раньше говорил Центральному комитету, что моя задержка частично была вызвана этим безобразием.
Комендант Голубев был пьян и попытался утаить то, что совершил. Я выслушал майора Блохина и сверился со списком приговоренных к расстрелу.
Я заметил, что отсутствует заключенная Цейтлина, и приказал коменданту отвести меня к ней. После этого приказал коменданту Голубеву и майору Блохину начинать.
Заключенных приводили в камеру, специально оборудованную для этих целей. Я, от лица ЦК, засвидетельствовал расстрел 122 заключенных. Будучи преданным партии коммунистом, я обрадовался ликвидации этих врагов народа, предателей и негодяев.
Голубев: Мы попрали высокие моральные принципы Коммунистической партии, но я душой и сердцем предан делу партии и лично товарищу Сталину. Я готов к суровому наказанию, вверяю свою судьбу в руки ЦК. Около трех, наконец, приехал товарищ Сатинов. Он повел себя неподобающим образом, проявив буржуазную сентиментальность…"
Сталин красным карандашом обвел это обвинение и написал:
"Сатинов сочувствие???"
- Что же произошло? Что увидел Сатинов? - спросила Катенька - казалось, это было жизненно важно для нее.
"Сатинов: Она была полностью… раздета. Комендант Голубев проявил извращенный инфантилизм и порочное мещанство, как я уже лично доложил товарищу Сталину. Признаюсь, разговаривая с Голубевым, я дважды его ударил, он упал на землю. Это говорил во мне разъяренный коммунист, а не буржуазная сентиментальность".
Максим присвистнул.
- Значит, то, что произошло с Сашенькой, заставило Сатинова, этого железного человека беспощадного поколения, потерять над собой контроль. Очень нетипично - подобная выходка на глазах у чекистов могла бы означать смертный приговор без суда и следствия.
- Но что он увидел? - Катенька поняла, что почти кричит.
- Подожди… - Максим продолжал читать. - Вот.
Он указал на самый конец документа. В лабиринте зеленых каракулей Сталин написал: "Брандспойт".
- Брандспойт? Я ослышалась? Максим покачал головой.
- Не думаю. Я слышал о подобном во Владимирской тюрьме в 1937 году. Думаю, они привязали Сашеньку к столбу и облили из брандспойта. Стояла необычайно холодная ночь. Они заключали пари, сколько времени пройдет… прежде чем она заледенеет. Как статуя.
Оба долго молчали. Вокруг в лесу слышался щебет жаворонков и зябликов, пчелы кружились вокруг цветущих вишен, а сирень просунула между серебристыми березками свои белые и сиреневые грозди. Оплакивая свою бабушку, которую она никогда не знала, Катя думала о том, чего натерпелась Сашенька той длинной страшной зимней ночью 1940 года. Потом Максим обнял Катеньку.
- Что мы здесь делаем? - наконец спросила она, выскальзывая из его объятий. Я еще поискал и кое-что нашел. Записи о погребении Сашеньки, Вани, даже дяди Менделя. После расстрела их кремировали, прах похоронили на одной из дач НКВД, в березовой роще, недалеко от Москвы. Позже, по приказу НКВД о массовых захоронениях, на могилах высаживали клубнику и черную смородину. Посмотри, вон на дереве табличка. Прочти.
"Здесь погребены останки невинно убиенных жертв политических репрессий.
Да будет земля им пухом!"
- Она здесь, да? - спросила Катенька, становясь поближе к Максиму. Он снова обнял ее, на этот раз она не возражала.
- Не только Сашенька, они все, - ответил он. - Они все, вместе.