Моральное животное - Роберт Райт 15 стр.


Сначала это сделала сестра Эммы Шарлотта. В январе 1832 года она написала Дарвину, неожиданно объявив о её помолвке с мужчиной, у которого, как она сами признала, был "сейчас только очень маленький доход", но он должен унаследовать большое состояние после смерти бабушки, кроме того, имел "высокие принципы и добрый характер, что вселяет в меня чувство безопасности…" (Перевод на эволюционный: ресурсы будут вскоре, сейчас есть надёжная готовность вложения их в потомство). Шарлотта, по правде говоря, была тёмная лошадка, насколько Чарльз был в курсе. Хотя она произвела впечатление и на него, и на и его брата Эразма, они упомянули её как "несравненную" - она была более чем на десять лет старше Чарльза; Эразм был вероятно больше очарован ею (поскольку рядом с ним будет много женщин, но ни на одной из них он не сумел жениться).

Более тревожной, чем судьба Шарлотты, вероятно, была почти одновременная новость, что соблазнительная Фанни Оуэн также должна была сделать решающий шаг. Отец Фанни написал Чарльзу о новостях, явно разочаровывающих - что "жених сейчас не очень богат и, вероятно, никогда не будет". Однако её муж, благодаря прошлой работе в парламенте, обладал высоким статусом.

Дарвин, отвечая на все эти матримониальные новости в письме к сестре Каролин, не притворялся счастливым. "Ладно, всё это может быть очень восхитительно, но поскольку я более предпочитаю незамужних женщин, чем уже состоящих в этом богоугодном состоянии, то скажу, что это мне уже скучно".

Представляемое сёстрами Дарвина будущее своего брата - деревенского пастора, живущего с хорошей женой, - стало представляться несколько проблематичным, поскольку потенциальные жёны отпали. Катрин сделала регконсцировку - остаются Эмма и Фанни Веджвуд, и кивнула на Фанни. Она написала Чарльзу о своих надеждах на то, что Фанни будет всё ещё одинока, когда он возвратится, "она будет миленькая бесценная жена". Мы этого никогда не узнаем. Она заболела и в течение месяца умерла в возрасте двадцать шесть лет. Итак, от трёх из этих четырех соперниц, замужних или опочивших, шансы решительно переместились в пользу Эммы.

Если у Чарльза и были давние планы в отношении Эммы, то он их хорошо скрывал. Как вспоминала Катрин, он предсказал, что по его возвращению он обнаружит Эразма "помешанным на Эмме Веджвуд и ходящим за ней по пятам". В 1832 году Катрин написала Чарльзу, что "очень удивлена этим предсказанием, и, я думаю, что оно может иметь хороший обратный эффект". Эразм продолжал демонстрировать интерес к Эмме, однако она была всё ещё свободна, когда "Бигль" возвратился в Англию в 1836 году. Более того - она была, если можно так выразиться, решительно свободна. Она не была обременена заботами в двадцать три, когда "Бигль" отправился в плавание, и течение пары лет получила несколько брачных предложений. Но теперь ей было без полтура лет тридцать; она тратила много времени на уход за тяжело больной матерью, и у неё не было прежних возможностей для демонстрации себя потенциальным женихам. Готовясь к возвращению Дарвина, она написала своей невестке, что читала книгу про Южную Америку", чтобы получить какие-то знания для него".

Имеет смысл задаться вопросом, могло ли быть "какое-то знание" достаточным для удержания внимания Чарльза, сосредоточенного на друзьях детства. После возвращения он обладал кое-какими знаниями про женщин во всех культурах и видел, что женщины явно небезразличны к статусу мужчины. Его социальное положение всегда было высоким, хотя бы в силу высокого ранга его семьи, теперь же он завоевал и самостоятельную известность. С борта "Бигля" Дарвин посылал древние окаменелости, органические образцы и проницательные наблюдения по геологии, которые завоевали широкую научную аудиторию. Он теперь общался с крупными натуралистами тех дней. К весне 1837 года он обосновался в Лондоне в кварталах бакалавров в нескольких домах от своего брата Эразма и был социально востребован.

Человек более тщеславный и менее целеустремлённый мог увлечься прожиганием жизни в социальном водовороте - пороке, к которому общительный Эразм будет с удовольствием подстрекать. Конечно, Дарвин не сомневался в росте своего статуса; про посещение Кембриджа он сказал: "Я был там настоящим львом". Но он был слишком сдержан и серьёзен по характеру, чтобы поддаться этому водовороту. Настолько часто, насколько это было возможно, он полагал целесообразным воздерживаться от больших сборищ. Он говорил своему наставнику, профессору Джону Хенслоу, что "предпочитаю тихо посетить вас, чем встретиться со всем миром на большом обеде". Отказная записка Чарльзу Бэбиджу (математику, разработавшему "аналитическую машину" - предшественницу цифрового компьютера) начиналось так: "Мой дорогой м-р Бэббидж! Я очень обязан Вам за приглашение сыграть в карты, но я боюсь принять его, так как я, возможно, встречу там некоторых людей, с которыми я поклялся всеми святыми на небесах не встречаться…". Время, сэкономленное таким образом, Дарвин использовал на замечательный взрыв достижений. В течение двух лет с момента его возвращения в Англию он:

1. переработал свой корабельный журнал в пригодное к публикации издание (которое приятно читалось, имело хороший сбыт и по сей день в печати (позже сокращённое под названием "Плавание Бигля");

2. умело добился субсидии в одну тысячу фунтов от Канцлера Казны для публикации "Зоологии плавания корабля её величества "Бигль" и нашел пожертвователей для этого;

3. закрепил своё место в Британской науке, написав полдюжины статей, начиная от эскиза про новый вид американского страуса (названный Rhea darwinii зоологическим обществом Лондона), до новой теории формирования пахотного слоя почвы ("каждая частица земли, формирующей пласт, на котором растёт дёрн на старом пастбище, прошёл через кишечники червей");

4. предпринял геологическую экспедицию в Шотландию;

5. водил дружбу со знаменитостями в эксклюзивном мужском клубе Атанеум;

6. был избран секретарем геологического общества Лондона (этот пост он принимал неохотно, опасаясь, что он потребует от него много времени);

7. объединял научные записные книжки на разные темы: от "вопросов видообразования" до религии и моральных особенностей человека; причём такой высокой интеллектуальной насыщенности, что они будут служить базой для его самых крупных работ в последующие сорок лет;

8. обдумывал теорию естественного отбора.

Решение жениться

К концу этого периода, за несколько месяцев до того, как естественный отбор созрел в нём, Дарвин решил жениться. Не в смысле - на ком-то конкретно; не ясно, держал ли он Эмму Веджвуд хотя бы в уголке памяти, и известно, что она не находилась в центре его размышлений на эту тему. В достопримечательной заметке, очевидно написанной в период около июля 1838 года, он решал вопрос брака абстрактно.

Документ имеет две колонки, озаглавленные: "Женится" и "Не женится", и поверх их полукругом: "Вот в чём Вопрос". В колонке за брак значилось "Дети - (если Бог будет милостив), Постоянный компаньон (друг в пожилом возрасте), с кем будет интересно, объект для любви и игр".

После обдумываний неизвестной длительности он изменил предшествующее предложение на "во всяком случае - лучше, чем собака". Он продолжил: "Дом, и кто-нибудь, кто будет заботиться о доме, Обаяние музыки и женской болтовни - это всё хорошо для здоровья, но ужасная потеря времени". Без объяснений Дарвин решительно переместил один довод из колонки "за" в колонку "против" - довод настолько важный, что он подчеркнул его. Проблема посягательства брака на его время, особенно на время работы, была расписана более пространно, чем в соответствующем месте в колонке "за". Он написал в колонке "не жениться", что это сохранит "Свободу идти куда нравится, Свободу выбора общества и всего такого, Беседа умных мужчин в клубах, Отсутствие обязательств посещать родственников и уступать в каждом пустяке, чтобы взамен иметь расходы и хлопоты о детях, Возможные ссоры, Потеря времени - нельзя читать вечерами, тучность и безделье, беспокойства и обязательства, меньше денег на книги, Если много детей, то - принужденность зарабатывать на хлеб".

Всё же соображения "за" превалировали; в колонке "за" была записана следующая цепь рассуждений: "Боже, невыносимо думать о всей жизни, израсходованной как бесплодной пчелой - на работу, работу и, в конце концов, ни на что. - Нет, нет, не буду. - Представляю целый день жизни отшельника в дымном грязном лондонском доме. - Представляю себе приятную мягкую жену на диване, хороший камин, книги и, возможно, музыку". После описаний этих образов он написал: "Жениться - Жениться - Женится [sic] Q.E.D".

Однако на принятое решение обрушилась ещё одна волна сомнений. Пробуксовка началась довольно невинно, Дарвин написал так: "Это убеждает в том, что жениться нужно. Когда? Рано или поздно". Но этот вопрос вызвал финальный приступ паники, с которой знакомы многие женихи. Невестам он, конечно же, тоже знаком, но их тревога больше вызвана сомнениями в правильности сделанного выбора; достаточно ли этот мужчина хорош. Для мужчин, насколько можно судить по записке Дарвина, паника, по сути, не связана с конкретной женщиной; в некотором смысле пугающей является сама перспектива фиксации пожизненного партнёра. Потому что (по крайней мере - в моногамном обществе) это затуманивает перспективы близости с другими женщинами, к чему так призывают мужские гены.

Это не означает, что добрачная паника вызывает в воображении буквальные образы разных возможно-желательных сексуальных партнёров; подсознание может действовать более тонко. Однако, так или иначе, у мужчин, собирающихся вверить свою жизнь целиком одной женщине, возникает страх надвигающейся ловушки, ощущение, что дни приключений закончены. "Вау!!" - написал Дарвин, мысленно дрожа перед лицом пожизненных обязательств. "Я никогда не изучу французский язык, - или не увижу Континент - или не поеду в Америку, или не поднимусь на воздушном шаре, или не совершу уединённую поездку по Уэльсу - бедный раб, ты будешь хуже негра". Но затем он собрался с духом и принял-таки судьбоносное решение. "Не бери в голову, мой мальчик, не унывай, нельзя жить одинокой жизнью, дряхлым стариком, одиноким и холодным, с бездетностью, написанной на лице, по которому уже пошли морщины. Не бери в голову, доверься шансу, храни острый взгляд, бывает немало счастливых рабов". Конец документа.

Выбор Эммы

Дарвином была написана ещё более ранняя (вероятно, в апреле) заметка, в которой он праздно рассуждал о путях карьеры: преподавать в Кембридже? Геологию? Зоологию? Или "работать над превращением видов"? И подвергал нерешительному сомнению обдумываемый брак. Неизвестно, что заставило его повторно поднять вопрос о браке и на сей раз довести его до однозначного решения. Но интригует то, что из шести серий записей, сделанных между апрелем и июлем в этом случайно сохранившемся личном журнале, в двух есть упоминания о том, что он чувствовал себя "нездоровым". Нездоровье далее стало жизненной линией Дарвина, о чём он, возможно, уже подозревал. Нелепо предполагать, что намёки на возможность смерти могут завлечь мужчину в брак, ибо часто такие намёки намного позже отвращают от брака, и побуждают искать свежее доказательство его воли к жизни. Но ирония растворяется, будучи сведённой до конечной причины: как импульс выражения пожизненной любви к женщине, так и импульс самообманываться самому мужчине, способствовали у наших предков рождению потомства. В этом смысле оба они способны быть противоядием (хотя, в конце концов, бесполезным, кроме как с точки зрения генов) против смерти, а в последнем случае (самообмана) - часто даже разрушительным.

Так или иначе, но Дарвин, возможно, и без всяких философий ощутил, что будет вскоре нуждаться в преданном помощнике и сиделке. Возможно, что терпеливо и в вынужденном одиночестве работая над большой книгой о эволюции, он почувствовал, что годы его не вечны. По мере того, как здоровье Дарвина ухудшалось, улучшалось его понимание предмета. Он начал свою первую записную книжку о "превращении видов" в июне или июле 1837, а вторую - в начале 1838 года. К тому времени он крепко запутался в доводах о браке и прошёл часть пути к естественному отбору. Он полагал, что одной из причин эволюции могут быть небольшие начальные наследственные различия; когда вид разделён на две популяции, скажем, водной преградой. Сначала он является просто двумя вариантами одного вида, которые затем отдаляются друг от друга, пока не получат право называться новыми и отличными друг от друга видами. Осталась самая трудная часть - определить причину усиления этих расхождений. В июле 1838 он закончил свою вторую записную книжку про виды и начал третью, ту, которая даст ему ответ. И, возможно, у него было ощущение надвигающегося успеха, как и в той судьбоносной записке о браке, которую он набросал в том же самом месяце.

В конце сентября решение пришло. Дарвин только что прочёл знаменитое эссе Томаса Мальтуса, в котором отмечалось, что темпы естественного роста населения будут опережать производство продовольствия, пока не наступит кризис. Дарвин вспоминал в своей автобиографии: "Так как я был хорошо подготовлен к оценке борьбы за существование, которая происходит повсюду, достаточно сколь-нибудь долго пронаблюдать за привычками животных и жизнью растений, то сразу был осенён, что при таких обстоятельствах благоприятные вариации будут, вероятно, сохранены, а неблагоприятные будут уничтожены. В результате этого процесса мог бы сформироваться новый вид. Здесь и сейчас я, наконец, получил работающую теорию". 28 сентября Дарвин набросал в своей записной книжке некоторые мысли об этом и затем, без явного описания естественного отбора, рассмотрел его эффекты: "Можно говорить существовании сил, вбивающих сто тысяч клиньев в прорехи экономики Природы, принудительно испытывающие каждый вид приспособленной структуры; или, скорее, формирующие эти прорехи, отбраковывая более слабые. В финале всех этих вбиваний соответствующие структуры должны быть отброшены, а приспособленные - измениться.

Итак, направление профессиональной деятельности Дарвина устоялось, и теперь он взял курс на устройство личной жизни. Через шесть недель после вышеизложенного пассажа, в воскресенье 11 ноября ("день всех дней!", как он написал в своём личном журнале), он сделал предложение Эмме Веджвуд.

Если смотреть с точки зрения наипростейших дарвинианских критериев, то влечение Дарвина к Эмме выглядит странным. Он сейчас был зажиточным мужчиной с высоким статусом в возрасте чуть менее 30 лет. По-видимому, у него была возможность взять молодую и красивую жену. Эмма была на год старше его, и хотя её нельзя было назвать непривлекательной (по крайней мере, по словам художника, писавшего её портрет), но и красивой - тоже. Почему Дарвин поступил столь дизадаптивно, женившись на некрасивой женщине, упустившей уже более десятилетия её репродуктивного потенциала?.

Прежде всего, скажем, что это простое уравнение - (богатый мужчина высокого статуса) = (молодая, красивая жена) - является несколько упрощённым. Есть много факторов, повышающих генетическую желательность супруга; сюда входят интеллект, надёжность и различные виды совместимости. Кроме того, выбор супруги - это также выбор родителя для детей. Стойкость характера Эммы предвещала высокую заботу о будущих детях. Одна из её дочерей вспоминала: "Её сочувственность и безмятежность характера вызывали у детей чувство абсолютной непринужденности с нею и уверенности в защищённости от любой неприятности, большой или маленькой; её бескорыстие не давало детям повода подозревать, что что-нибудь ей в тягость, и что они могли идти к ней со всеми своими маленькими детскими потребностями за помощью или с вопросами".

Кроме того, если изучать проблему ожидаемой "стоимости" жены Дарвина, то нужно рассмотреть вопрос о его собственной "субъективно воспринимаемой стоимости на брачном рынке", а не его "объективной стоимости". Люди оценивают свою "стоимость" на основании сигналов из социальной среды в юности, если не раньше. Эти сигналы формируют их самооценку и таким образом влияют на то, насколько высоко они нацеливают свои амбиции. В юности Дарвин отнюдь не выглядел похожим на самца-альфу. Он был крупным, но кротким, и весьма мало походил на бойца. Одна из его дочерей отметила, что он полагал своё лицо "отталкивающе заурядным".

Конечно, всё это было скорректировано более поздними достижениями. Дарвин мог не иметь высокого статуса в отрочестве, но он достиг его позже, а статус сам по себе может скомпенсировать в глазах женщин заурядную внешность и нехватку грубой силы мужчины. Всё же его неуверенность явно сохраняется; и, судя по всему, - это неуверенность, сформированная ещё в юности. Вопрос в том, почему.

Возможно, эволюционный механизм, тонко настроивший неуверенность Дарвина - рудимент эволюции; адаптация, способствовавшая улучшению приспособленности в древней обстановке, ныне неадекватная. Во многих обществах охотников-собирателей, самцовая иерархия доминантности довольно прочно закладывается в молодости; покорные мужчины низкого статуса не поступают в институты, не поднимаются усердно по лестнице карьеры, с тем чтобы ошеломить барышень своим новодостигнутым положением. Так, в древней обстановке уровень самооценки, сформировавшийся в молодости, был возможно надёжным гидом, выставляющим ценность мужчины на брачном рынке; очевидно, он стал обманчивым индикатором только в более современной обстановке.

И опять же, стойко низкая самооценка может быть адаптивна в почти любой обстановке. Жёны во все времена обманывали мужей. И народная мудрость чаще всего отмечала, что эти обманы делаются в пользу красивых, атлетически сложенных мужчин. Таким образом, низкая оценка Дарвином своего животного магнетизма, возможно, охранила его от бракосочетания с внешне шикарной женщиной, которую будет тянуть на приключения с бабниками высшего разряда, которых она бы находила более сексуальными, чем он.

Назад Дальше