Соотношение сил здесь – в пользу противника: личного состава почти в два раза, артиллерии – в 1,7, танков – почти в четыре, авиации – в пять раз. Немцам удалось захватить поселки заводов "Баррикады" и "Красный Октябрь". Разгорелась борьба за сами эти заводы.
15 октября – после массированного налета авиации – враг овладел Сталинградским тракторным заводом. Наши части стояли до последнего, немцы прорвались к Волге на участке в два с половиной километра, оставив горы трупов. Соединения, действовавшие севернее завода, были отрезаны от 62-й армии, их объединили в одну группу – под командой полковника С. Ф. Горохова. Она заняла круговую оборону в районе рынка, ведя тяжелые бои.
У 62-й иссякли все резервы, армия задыхалась. Командующий фронтом передает в ее состав 138-ю стрелковую дивизию полковника И. И. Людникова. Именно в нее были определены и мы с Борисом Щитовым.
…Конечно, обо всех событиях, о которых я только что рассказал и которые предшествовали вводу в бой нашей дивизии, мы с Борисом или я, по крайней мере, узнали много лет спустя. Но мной описана вся эта обстановка с одной целью – показать читателю картину, которая сложилась к нашему приезду в часть.
Вопрос о направлении нас на фронт, как я уже говорил в предыдущей главе, решился в Горьком одновременно с отправкой нескольких маршевых рот. Мы погрузились на два речных парохода, предварительно сделав запас сухих пайков. Расположились на верхней палубе. Плыли без остановок. В следующую ночь прибыли в Камышин, выгрузились. Наши места заняли раненые, и судно ушло вверх по течению.
В городе сразу бросились в глаза "шрамы" войны: видно, бомбили его частенько. Вокруг много зенитных батарей. Никогда не забыть миг встречи с величавой Волгой. Нет, не зря о ней сложено столько песен и сказаний! Стоя на берегу этой красавицы, невольно сравнивал ее с родной Кубанью. Та – бурлящая, нервная, а Волга – спокойная, с достоинством, поражающая своими просторами и масштабами. Не река, а океан. Суденышки на ней кажутся игрушечными, а сама – как исполин, важная, могучая. Казалось, что у этой реки-великана нет дна. Когда говорят о России, первое, что приходит на ум, – Волга. Она – символ Отчизны. Она всегда была и остается святой. Как Родина. И к ней прикоснулся враг… Не прикоснулся – надругался: с кровью и смертью пришел на ее берега…
Так думал я, и в сердце закипала лютая ненависть.
…На двух баржах с буксирами нас переправили из Камышина на левый берег, где уже стояли грузовики. Видно, такое случалось не первый раз – все было отлажено и действовало четко, как часы. До наступления рассвета прибыли в пункт назначения. Там, как я заметил сразу, все вслушивались в далекий гул орудийных раскатов: он то усиливался, то стихал. А мы с Борисом Щитовым всматривались в солдатские лица – очень разные люди по возрасту, облику, национальности. Но были в этих лицах общая озабоченность и тревога – тех, кто постарше, выдавали желваки. Бросалось в глаза, что все были молчаливыми, а если говорили, то вполголоса. Немолодой солдат, растягивая слова, сказал: "Эта бомбежка-утюжка знакома". И затянулся цигаркой. Курили махорку и самосад, с наступлением темноты курили "в рукав". Если кто-то нечаянно нарушит светомаскировку, немедленно окликнут, да еще бока намнут.
На протяжении всей поездки на машинах никто ни разу не закурил – нас строго предупредили на сей счет. Ехали мы километров 150, около пяти часов в сплошной темноте. Как могли водители справиться с такой задачей – до сих пор не понимаю! Правда, у машин сзади был постоянно включен стоп-сигнал; стекло максимально "пригашено" темной краской. На расстоянии 50-100 метров видно хорошо, а сверху вообще не видно. Разве что если только залететь в хвост колонне и пройти на бреющем полете…
Пока мы ехали, грохот боя не прекращался – это была ночь на 15 октября. По мере приближения к Сталинграду артиллерийская канонада становилась все громче. Как известно, именно тогда немцы старались развить удар от захваченного ими Тракторного завода. Делалось это в двух направлениях – на север, вдоль Волги, в сторону Спартановки и рынка, а также вдоль Волги – на юг, в сторону завода "Баррикады". Противник поставил цель – выйти 62-й армии в тыл, отрезать ее от Волги, окружить и уничтожить.
По истечении нескольких дней мы с Борисом уже ориентировались на слух, где разгорается бой. Исходя из этого могли предполагать, и почти безошибочно, когда "волна" докатится до нас.
Расположение частей 62-й армии, куда мы направлялись во второй половине октября 1942 года, было следующим.
На самом правом фланге – в районе рынка и Спартановки – оборонялась группа полковника С. Горохова. Дальше на север, до основных сил Сталинградского фронта, стояли немцы – 14-й танковый корпус 6-й армии. Они прорвались к Волге еще в августе и капитально закрепились. Ниже по реке, то есть южнее, находились Тракторный завод, поселок и завод "Баррикады", поселок и завод "Красный Октябрь" – это северная часть города. Затем – от Мамаева кургана, "дома Павлова" и мельницы – на юг шла центральная часть города. Здесь оборонялись главные силы 62-й армии. И хотя 14 октября Гитлер приказал на всех фронтах перейти к обороне, но сталинградского направления это не касалось. Это направление, наоборот, постоянно усиливали. 14 октября был один из тяжелейших дней. За сутки враг совершил более трех тысяч самолетовылетов. Зарево пожарищ, обрамлявшее город, было видно за десятки километров.
На рассвете 15 октября мы прибыли в пункт назначения – чуть севернее поселка Бурковский. Прибывших разводили группами. Нас с Борисом Щитовым направили в разные полки 138-й стрелковой дивизии, расположенные по существу рядом, но все же нам пришлось расстаться. Тут мы распрощались, надеясь на скорую встречу, но свидеться нам так и не пришлось. Мой друг и сокурсник Боря Щитов погиб еще на переправе. Об этом я узнал значительно позже, уже после Сталинграда. А тогда я все время думал о встрече, и Борис долго еще оставался для меня живым…
По прибытии в полк со мной на ходу поговорил начальник артиллерии, привел в батарею 120-миллиметровых минометов, представил командиру батареи и ушел. Тот долго меня рассматривал, потом спросил:
– Воевал?
– Нет.
– Я тоже – нет.
Вид у него был болезненный, бросалась в глаза желтизна на щеках. Командир приказал ординарцу вызвать сержанта Агапова. Тот оказался полной противоположностью комбату – плотный, краснощекий, лет сорока – сорока пяти, сибиряк. Говорил Филимон Агапов медленно, весомо, ходил – не торопясь. Комбат сказал: "Это твой командир взвода… Сейчас он познакомится с личным составом, материальной частью, посмотрит коней, запасы, особенно мины. Нас предупредили – получен боевой приказ". Потом, обращаясь уже ко мне, добавил:
"Ты, это самое (у него "это самое" повторялось почти в каждой фразе), приведи себя в полевой вид, а то как на параде".
Мы с Агаповым пришли во взвод, познакомились с бойцами. Был там еще один сержант – Серов Сергей, парень лет двадцати пяти из Арзамаса. Отслужив три года, уволился в запас, а потом был снова призван. Полтора года служил в запасной бригаде, в школе по подготовке сержантов. Сказал, что помнит меня. Он был здесь всего несколько дней, но уже обосновался и чувствовал себя старожилом. Да! Оказалось, на батарее из комсостава всего двое – комбат и я. Правда, сержанты – сильные, самостоятельные. Старшина батареи – тоже. Все прошли кадровую службу. Это радовало: нормальный психологический климат!
Осмотрев позиции, я увидел добротные блиндажи, аккуратные ходы сообщения. Неподалеку, в овраге, – ниши для лошадей, минометов, там же сложены боеприпасы. И везде следы бомбежек. Поинтересовался, не было ли жертв. Сказали, что пока обошлось, но в полку погибшие есть. Светало, когда мы со старшиной и Агаповым пришли на вещевой склад полка. К тому времени там уже был список пополнения: мне без разговоров выдали все полевое – с головы до ног. И тут начался массированный налет на город…
Казалось, немецким налетам не будет конца. Зенитки захлебывались, обстреливая их. С полевых аэродромов – на малых высотах – врывались в воздушную схватку наши истребители. Кто-то кого-то сбивал. Мы видели горящие самолеты, но нельзя было понять, чьи они. Услышал голос: "Вот как все обернулось… Разве думали, что дойдут до Волги?" Я обернулся – Агапов. Оставалось лишь успокоить подчиненного: "Это временно. Мы их непременно разобьем". Больше не знал, что говорить. А он мне снисходительно: "Ясно, разобьем, сомнений нет. Но зачем же пускать так далеко? Ведь, гад, до Волги дошел!" Я молчал, потому как был с ним согласен, но требовалось что-то сказать. Тогда Агапов сам пришел мне на помощь: "Сталин издал приказ "Ни шагу назад!", нам его читали несколько раз. И каждый раз я думал: этот приказ был нужен еще в прошлом году. Тогда бы не боролись с ними на Волге, а выясняли отношения на Эльбе…" Я согласился, спросив, кто он по специальности. "Учитель я, учитель. Педтехникум окончил, учил детей. Жизнь заставила – стал агрономом, затем – сел на трактор. А по натуре я учитель. Так и звали в деревне – Учитель. Мы все родом из Сибири, наши корни вокруг Абакана. Красивые места, сколько зверя, рыбы! Детишек у всех – пруд пруди. У меня четверо, у двух братьев по пять. У меня, правда, три девки и один Василек… Такой же, как и ты. Тебе сколько?" Кажется, я покраснел: "Скоро девятнадцать". – "Ну вот, считай, тебе отец. Не обижаешься? Ведь я по-доброму". – "А я и не обижаюсь".
Со временем у нас с Агаповым все образовалось: в присутствии других он обращался ко мне по уставу – "товарищ лейтенант" и на "вы", а когда оставались вдвоем, говорил: "Сынок, как ты себя чувствуешь? Есть хочешь?" Я был благодарен ему за благородство и внимание.
Над Сталинградом постоянно стояло, упираясь в небо, громадное черное облако. А с людьми, кажется, ничего особенного не происходило. Все получили личное оружие, а комсостав, кроме нагана, еще и ППШ (пистолет-пулемет Шпагина) с двумя дисками. Поэтому все были заняты прежде всего оружием.
Агапов показал мне набитый до отказа вещевой мешок.
– Что это? Шинель и обмундирование комсостава, в котором вы прибыли. Жалко ведь бросать…
– Но как втиснули в один мешок все это?
– Дело мастера боится… Пусть в обозе лежит на всякий случай.
Что мне оставалось? Я поблагодарил заботливого сержанта.
Утром 16-го стало известно: дивизию передали из 64-й в 62-ю армию и ночью мы должны переправиться на правый берег. Вскоре командиры – до ротного и батарейного включительно – отправились мелкими группами на рекогносцировку. Наш командир вернулся только к вечеру. Объявил: первым к переправе будет двигаться соседний полк, он уже ночью вступит в бой на той стороне; два других полка, в том числе и наш, к рассвету должны быть неподалеку от переправы и окопаться – в полный профиль.
С наступлением темноты двинулись в путь. Что в походе делает солдат? Или думу думает, или спит. Да, спит. Если, заснув, вышел из строя или свалился, ребята тебя сразу "поправят", подхватят. Возможно, кто-то решит, что автор здесь изрядно фантазирует. Нет, это сущая правда.
Другое дело, что прибегают ко сну на марше не всегда и не везде; к тому же не все одновременно спят. Ну а в непосредственной близости от противника такое невозможно, исключено. К тому же наблюдателей за воздушным противником назначают специально; те же функции выполняют головные, боковые походные дозоры, да и наблюдатели непосредственно в подразделениях. А боевая жизнь показала: без такого сна обойтись нельзя, хотя распоряжений на этот счет никто никогда не отдавал. Во время похода можно быть в глубокой дреме, но организм все равно работает, зато сохраняются силы и бодрость. Автор, шагая от Сталинграда до Берлина, не раз спал в походе, но свое боевое дело не забывал, а выполнял старательно.
Что касается дум, здесь – у каждого свое: родной дом, семья, дорогие сердцу люди, а еще – что ждет солдата? В думах и мечтах человек может расслабиться даже на войне. Ведь это снимает напряжение.
…Так вот, наш полк двинулся. На протяжении всего марша – ни обстрела, ни бомбежек. Неужто пронесло? Правда, ночное небо бороздили самолеты неизвестной принадлежности. И все время где-то в районе Сталинграда ухало. Часа за три до рассвета услышали интенсивный артиллерийский обстрел, потом – ружейно-пулеметный огонь. Где? Оказалось, в районе завода "Баррикады".
– Наверное, наших засекли на переправе, – вздохнул Филимон Агапов.
– Может, засекли, а может, здесь всегда режим такой. Да нет, огонь прицельный – на поражение. Немец не жалеет снарядов и патронов, если засек, – пояснил сержант.
Я согласился, страстно желая, чтобы полку, который уже вел бой, повезло… Однако по мере продвижения стрельба усиливалась. Налетела авиация. Все грохотало. Казалось, какие-то гигантские жернова перемалывают всех и вся. А вот и берег. Огонь пожарищ отражался в воде так, что казалось, будто горит река.
Тут наши подразделения начали разводить по участкам, артиллерия тоже заняла свою позицию. Сразу приступили к рытью окопов: сначала – для личного состава, потом – для материальной части и лошадей. Командир батареи сказал, что здесь низинка и потому местность почти не просматривается с правого берега. Действительно, тут и земля была помягче и сыростью тянуло.
Часа через полтора на нас обрушился шквал артиллерийского огня. Все попадали в окопы. Я оказался рядом с Филимоном. Огонь продолжался минут пять, потом все стихло. Говорю Филимону, что надо проверить, как наш личный состав, а он мне:
– Не торопись, погоди немножко…
– Чего годить? Может, кто-то ранен? Где санинструктор?
– Он у старшины.
Я вылез из окопа, окликнул сержанта Серова. Не успел тот выслушать приказ, как нас накрыл новый шквал огня. Била дальнобойная крупнокалиберная артиллерия, била точно по нашим подразделениям. Снаряды разрывались с грохотом и треском; некоторые перелетали через головы – очевидно, предназначались штабу полка. Я упал в окоп. Филимон, немножко помолчав, спросил: "Не зацепило?" И, не дожидаясь ответа, добавил: "Это ловушка. Немец специально делает небольшие паузы, чтобы мы вылезли зализывать раны. И в этот момент – новый удар… Понимаешь?"
Один из снарядов угодил в бруствер – и мы на некоторое время оглохли. Очухавшись, начали стряхивать с себя землю, не высовываясь. Через две-три минуты – новый, более мощный артиллерийский налет. Что тут скажешь? Я пришел к выводу: Филимон ясновидец. Снаряды ложились недалеко от батареи, но нас не накрывали. Мы полулежали, полусидели, смотрели в небо. Огонь опять прекратился. Филимон обронил: "Вот и приняли боевое крещение. Поздравляю, что живы. Смотри, лейтенант, что-то горит в тылах. Теперь надо ждать авиацию…"
Верно, в нашем тылу виднелось небольшое зарево. Горела машина или цистерна с горючим. Вскоре подошел комбат. Я уже проверил свое хозяйство – жертв и потерь не было, но пропал один солдат. Кто-то сказал, что он между первым и вторым налетами побежал в тыл, мол, у него там свояк на складе. Я спросил у сержанта, отпускал ли он его. Тот отрицал, добавив, что солдат недисциплинированный, мог уйти без разрешения.
Комбат приказал отыскать солдата. Одновременно проинформировал: головной полк полностью перебрался на ту сторону, уже ведет бой, кажется, комдив тоже на правом берегу. И еще: в полку есть потери, в том числе в батарее 76-миллиметровых орудий – снаряд попал в зарядный ящик. Погибли двое, ранены пятеро, убиты две лошади, вышло из строя орудие. И опять комбат повторил: надо форсированно копать окопы – в полный профиль.
Проинструктировав людей, комбат отвел меня в сторону:
– Ты как стреляешь?
– Из нагана или ППШ?
– С закрытой огневой позиции из минометов…
– Нормально! А чем вызван вопрос?
– Меня призвали из запаса, многие навыки утрачены… Может, будешь со мной на наблюдательном пункте? А на огневой позиции оставим сержанта Серова, он отлично справится. Наблюдательный пункт уже готов. Нам дали проводную связь – сейчас заканчивают ее оборудование. Есть радиостанции, сильные аккумуляторные батареи. Да все в порядке! Соглашайся.
Не очень-то представляя, как будет осуществляться управление в бою, я согласился в надежде, что потом во всем разберусь. Уже собирались отправиться, как вдруг послышались возгласы: "Воздух, воздух!" Со стороны города приближались самолеты. Шквал зенитного огня заставил немецкие самолеты подняться выше, один начал дымить. Все от радости закричали, запрыгали. Мне тоже хотелось кричать, но я, стараясь выглядеть солидным, бывалым, сдерживал себя. Комбат тоскливо-грустным взглядом провожал подбитый бомбардировщик…
Вражеские самолеты бомбили с горизонтального полета, разворачивались и уходили обратно. Бомбы были, очевидно, фугасного действия, поскольку взрывались очень глухо. Удары пришлись по переправам, островам и тылу. Потом появились наши истребители.
Завалили еще одного "немца", но вслед за этим над нами пронесся горящий истребитель со звездочками. Комбат сказал: "Наши храбрые, но беззащитные. Пойдем на НП…"
Налет прекратился внезапно, как и начался. По мере приближения к берегу все шире раскрывалась панорама города. Я понял: Сталинград вытянут вдоль Волги, она – основной, связующий стержень. Когда подошли ближе, сжалось сердце – нормального города уже не было, остался один скелет, руины…
Пока двигались к наблюдательному пункту, старались рассмотреть в бинокль городские кварталы, развалины. На нас вдруг начали орать, чтобы не шли во весь рост. Неподалеку разорвался снаряд. Мы попадали на землю, а затем перебежками помчались к кустам, которые находились в стороне от наблюдательного пункта. Так, то перебежками, то ползком, добрались до своего НП.
Там находились два разведчика и два связиста. Они сделали небольшой блиндажик. Справа и слева, на удалении в несколько сот метров, располагались еще чьи-то наблюдательные пункты.
Связист доложил: несколько раз звонил начальник артиллерии полка. Комбат тут же перезвонил ему и получил нахлобучку, поскольку его длительное время не могут найти. Ему было велено навести на батарее порядок и в первую очередь всё замаскировать. К вечеру надо переправляться на правый берег, как условлено. Через час, добавил начальник артиллерии полка, быть на командном пункте первой переправы. Комбат, глядя на меня, ответил, что все будет исполнено.
Он раскрыл карту, отыскивая переправу номер один… В Сталинграде было практически невозможно найти что-то живое. Редко увидишь в бинокль перебегающего солдата. И вообще, такое впечатление, что стреляли камни. Комбат пошел к начальнику артиллерии.
Вернулся он только в середине дня. Вместе с ним пришел Филимон. Они принесли три полных котелка каши с тушенкой и хлеба. Все обрадовались "горячему явлению". Когда поели, командир батареи сказал: с наступлением темноты переправляемся на ту сторону вместе с первым батальоном – он справа. Вслед за нами пойдет группа управления командира полка, его наблюдательный пункт, включая начальника артиллерии. Со вторым батальоном переправляется батарея 76-миллиметровых орудий… Комбат договорился, что с наступлением темноты на НП подгонят паром с буксиром – мы погрузим все хозяйство. Переправиться успеем раньше других, поскольку у нас обособленная переправа. А на той стороне надобно закопать всю материальную часть, привести в боевое положение минометы, определить основное направление стрельбы – строго на восток. И, конечно, отрыть для личного состава окопы. Радиостанцию включить на прием…