В ходе Курской битвы хорошо проявила себя связка действий группы фронтов, которые на этом направлении подключались в определенное время к месту проводимой стратегической операции. Вот и наш Юго-Западный фронт, подключаясь, конечно, использовал результаты этой битвы. Но все делалось в развитие общего стратегического замысла.
Разрабатывая летне-осеннюю кампанию 1943 года, Ставка ВГК Советского Союза, располагая к этому времени более 400 стрелковыми и кавалерийскими дивизиями и 28 танковыми и механизированными корпусами плюс резерв: 20 стрелковых дивизий и 8 танковых и механизированных корпусов ("История Второй мировой войны 1939–1945 гг.", М., 1976, т. 7, с. 189–190), приняла решение нанести главный удар на Юго-Западном стратегическом направлении. Поэтому на этом участке фронта, который составлял одну треть от всего советско-германского фронта, были решительно сосредоточены основные силы Красной армии: 50 процентов личного состава, свыше 40 процентов артиллерии и минометов, около 70 процентов танков и более 50 процентов боевой авиации.
В июле 1943 года эта стратегическая операция началась двумя фронтами, затем подключился еще один. А во второй половине августа на линии в 2000 километров наступало уже восемь фронтов. Растерявшись и стремясь, очевидно, поступить так, как это сделал Сталин под Сталинградом, Гитлер тоже помышлял отдать приказ: "Стоять до последнего". Но, проведя консультации со своими генералами и, в первую очередь, с командующим группой армий "Центр" генерал-фельдмаршалом Клюге, Гитлер понял, что из этой затеи ничего не выйдет, так как войска не смогут выполнить этот приказ, а сам фюрер может понести большой морально-психологический урон. Поэтому он отдает распоряжение о строительстве быстрыми темпами основного рубежа обороны, который должен проходить по реке Днепр.
Гитлер, как ни странно, еще на что-то надеялся. Он появляется в конце августа в Виннице и, разобравшись в обстановке с командующим группой армий "Юг" фельдмаршалом Манштейном, обещает ему 12 дивизий, однако, не выполнив этого обещания, через несколько дней разрешает отводить войска на подготовленные рубежи. В начале сентября уже в Запорожье Манштейн докладывает о плачевной обстановке и выдавливает из фюрера разрешение вести "подвижную оборону", а фактически тоже отводит свои войска и на этом направлении.
Оценив в целом сложившуюся ситуацию на Украине, Гитлер принимает решение и 15 сентября отдает приказ об отводе группы армий "Юг" на основной оборонительный рубеж, построенный на правом берегу Днепра. Этот рубеж получил условное наименование "Восточный вал". Гитлер и его генералы считали, что это неприступная крепость и что советские войска разобьют о нее свою мощь, что приведет к полному истощению людских и материальных ресурсов нашей армии.
Также будут исчерпаны все потенциальные возможности. В целом наши Вооруженные силы должны выдохнуться, на их восстановление потребуется большое время. А этого вполне достаточно, чтобы Германия могла провести серию политических комбинаций, в основе которых должны лежать прекращение войны и заключение договора на взаимно выгодных условиях (без победителей и побежденных). Немцам, конечно, хотелось бы удержать в своих руках богатую Правобережную Украину. Разумеется, имелось также в виду, что за это время Гитлер смог бы укрепить свой военно-политический блок и пополнить потрепанные войска всем необходимым. Однако и этому плану Гитлера не суждено было сбыться.
13 августа Юго-Западный фронт, в состав которого входила и наша 35-я гвардейская стрелковая дивизия, начал совместно с Южным фронтом Донбасскую операцию. Войска фронта наносили удар с рубежа Изюм, Богородично в направлении Барвенково, Павлоград и далее на юго-запад, имея цели – взломать оборону противника, разгромить противостоящие соединения и отсечь группировку в Донбассе, не дав ей выскользнуть на запад.
С первых дней бои приняли очень тяжелый, крайне напряженный характер. Могу сказать, что только в районе Изюма, где действовала дивизия, в нашем полку погибло в течение месяца три командира полка: майор А. Д. Стахов, подполковник П. И. Пискарев и полковник М. И. Шапошников. Эта категория командиров, как правило, в атаку не ходила (такое случалось лишь в условиях чрезвычайной опасности). Теперь читатель может представить, какие потери были среди командиров взводов и рот, не говоря уже о солдатах…
Но, несмотря на это, фронт шел тяжелой, но твердой и непоколебимой поступью на запад. 23 августа был освобожден Харьков (в чем частично заслуга и Юго-Западного фронта). Фронт двигался вперед, и все воины внутренне были уверены, что таких ситуаций, какие у нас были в феврале и марте 1943 года во время окружения юго-западнее Харькова, уже не повторится.
Итак, как только контрнаступление под Курском приобрело стабильно наступательный характер, нас снимают с обороны и, перебросив в район Изюма, уже 16 августа вводят в бой. Мы подоспели как раз к прорыву обороны противника, которую наши войска "прогрызали" 13 августа. 35-я гвардейская стрелковая дивизия, развернувшись, наносит удар в направлении высоты 200,5: Сухая Каменка, урочище Долгенькое.
Надо отметить, что во время выдвижения и развертывания для ввода в сражение дивизия подвергалась такой интенсивной бомбежке, продолжавшейся с рассвета и в течение всего дня, какую мне все последующие годы войны испытать не довелось, хотя я еще не раз бывал в разных переплетах. Фактически весь день непрерывно с горизонтального полета на большой высоте "хейнкели" сыпали и сыпали бомбы только на нашу дивизию. При этом мощность бомб от 300 до 500 килограммов. Хорошо, что мы успели вырыть хоть примитивные окопы. Они стали спасением, правда, не для всех. Тяжело был ранен в соседнем со мною окопе и наш начальник артиллерии полка, также всеми глубоко уважаемый старший лейтенант Г. К. Ласкин. В целом и полк, и дивизия понесли большие потери. Поэтому, постепенно втягиваясь в бои, дивизия не смогла обрушить мощный удар на врага.
Перед нами была 15-я пехотная дивизия немцев. Она упорно сопротивлялась, постоянно проводя на различных участках контратаки. 100-й гвардейский стрелковый полк наступал из района Сухая Каменка на Викнино. Оборону приходилось буквально прогрызать.
А перед Викнино вообще застряли. Учитывая безвыходное положение, заместитель командира полка капитан Н. А. Терентьев создал штурмовую группу, основу которой составляла рота автоматчиков, обошел село с юга и, стремительно атакуя противника с фланга и тыла, ворвался в село. Поднялся переполох. Этим воспользовались наши передовые подразделения и решительной атакой выбили противника. Однако он и не думал отходить. Наоборот, подтянув резервы, постоянно переходил в контратаку. Наш полк и дивизия продолжали нести большие потери.
Вообще для меня месяц август – знаковый. Жизнь почти ежегодно в августе выдавала какой-нибудь "сюрприз" с положительным или отрицательным знаком. Вот только некоторые крупные события.
В августе 1929 года погибла моя матушка, через год появилась мачеха… В августе 1936 года отца арестовали, но затем выпустили. 5 августа 1941-го принял присягу, пошел защищать Отечество. В августе 1943 года случайно остался жив на Северном Донце. 11 августа 1944-го тяжело ранен на Висле… В августе 1950 года – первая личная встреча с Брежневым. Ровно через год в августе меня зачислили в Академию имени Фрунзе… В августе 1956-го принял стрелковый полк в Мурманске, а спустя два года, т. е. в августе 1958 года, – отдельный пулеметно-артиллерийский полк на полуострове Рыбачьем… В августе 1960-го, командуя на "Спутнике" (под Печенгой) 61-м мотострелковым полком, встретился и провел весь день наедине с генералом армии Н. И. Крыловым (тогда – командующим Ленинградским военным округом, позже главкомом РВСН, Маршалом Советского Союза)… В августе 1964-го Главная инспекция Вооруженных сил СССР проверяла 54-ю мотострелковую дивизию, которой я в то время командовал. Дивизия была отмечена в числе шести лучших дивизий Сухопутных войск Вооруженных сил СССР в приказе министра обороны. В августе 1965-го был зачислен в Академию Генерального штаба. В августе 1967-го принял 26-й армейский корпус в Архангельске… А в августе 1969-го уже командовал Третьей ударной армией в Группе советских войск в Германии… В августе 1971-го назначен первым заместителем главнокомандующего Группой советских войск в Германии… Август 1973-го – принял Прикарпатский военный округ. Тогда же проводил совместные учения войск Болгарии, Венгрии и СССР в границах округа… В августе 1975-го меня "исключали" из КПСС, но не исключили. Август 1979-го – должность первого заместителя начальника Генерального штаба… В августе 1989-го, будучи главкомом Сухопутных войск Вооруженных сил СССР, вместе с другими офицерами поставил вопрос о проведении Главного военного совета Вооруженных сил (состоялся 18 октября 1989-го)… В августе 1991-го – поддержал ГКЧП, был арестован, а в августе 1994-го судом оправдан… В августе 1995-го – активный участник кампании по выборам в Государственную думу…
Читатель может подтвердить, что август для меня – действительно необычный месяц.
Мучительно тяжело осуществлялся тогда прорыв обороны противника. Порой было непонятно – кто наступает, а кто обороняется. Контратаки следовали одна за другой, а управление подразделениями было крайне сложным из-за отсутствия командира и заместителя командира полка (они погибли). Тем более что штаб полка во время массированных бомбежек приотстал и влиять капитально на обстановку не мог.
Единственное, что нас выручало, так это твердое управление. И не только в полку, но внутри каждого батальона и надежная связь нашей батареи со всеми командирами батальонов, а также наличие большого количества боеприпасов на огневой позиции. Поэтому, прекрасно расположив батарею в небольшом овраге приблизительно в центре полка и заняв отличный наблюдательный пункт, с которого просматривался практически весь боевой порядок полка, я мог по заявке каждого из комбатов своевременно и надежно наносить поражение контратакующим немцам, перенося огонь с одного фланга на другой или ведя его перед центром боевого порядка. Это было действительно надежным огневым прикрытием наших стрелковых подразделений. Учитывая, что по каким-то неведомым для меня причинам поддерживающего артиллерийского дивизиона от артполка дивизии у нас не было, то главную роль в подавлении противника и нанесении поражения его контратакующим цепям играла наша батарея 120-мм минометов плюс минометные роты батальонов и один взвод 76-мм орудий (эта батарея понесла большие потери). За день было отражено девять крупных, хорошо организованных контратак, подавлен огонь артиллерийской батареи противника, уничтожено много огневых точек и дзотов (ЦАМО, ф. 33, д. 165, л. 338).
За умелые действия в этой сложной обстановке командир 26-го гвардейского корпуса генерал П. А. Фирсов наградил меня первым орденом – орденом Отечественной войны II степени. Кстати, практически в это же время случилось у нас и другое приятное событие – нам объявили, что введены офицерские звания, и командирам раздали соответствующие погоны. Мне старшина тоже принес, но объявил, что звездочек нет, их надо рисовать. Однако разведчик взялся их сделать из алюминия, точнее из алюминиевой ложки. Пришлось ему помучиться, пока вырезал шесть звездочек – по три на каждый погон, так как к этому времени я уже получил звание старшего лейтенанта.
В это весьма противоречивое, очень сложное время и в до предела накаленной обстановке командиром нашего 100-го гвардейского стрелкового полка был назначен полковник М. И. Шапошников. Это был умный, очень внимательный и глубокий человек. Каждое его распоряжение было продуманным, никогда не отменялось, а только корректировалось, если того требовала оперативно-тактическая обстановка. Особо бросался в глаза (на фоне других) его метод управления – ни одно распоряжение, независимо от накала обстановки, не отдавалось с надрывом. Наоборот, чем сложнее была ситуация, тем спокойнее становился наш комполка. Однако действовал всегда твердо и решительно. И еще одна замечательная его черта – исключительная внимательность. Вот пример. Один из батальонов попал в крайне тяжелую ситуацию – перекрестным огнем противник полностью простреливал местность, где залегли наши подразделения. Единственный выход – это зарыться возможно глубже в землю. Но ведь надо же наступать! Командир батальона по радио прямо открытым текстом дает мне координаты трех дзотов, которые не дают поднять головы. Два из них – перед фронтом батальона – я подавил сразу. Но с третьим, самым опасным, ситуация складывалась крайне тяжелая – наша пехота подползла к нему буквально на 100–120 метров – и дальше ни шагу. Пришлось пристреливать не классическим способом (брать в "вилку" и т. д.), поскольку можно было ударить по своим, а постепенно, с дальних рубежей на территории противника подтягивать разрывы к блиндажу как бы с тыла. Наконец мне удалось сделать это. Однако возникла другая опасность. По законам баллистики и тактико-техническим данным системы и боеприпасов, мина могла значительно отклониться, плюс некачественный или сырой заряд – и беда неизбежна: разорвавшись в боевых порядках своих войск, мина унесла бы и жизни многих наших бойцов, и подорвала морально-боевой дух оставшихся в живых.
Что может быть хуже, когда свои стреляют по своим? И все-таки надо было рисковать и стрелять. Другого выхода не было – противник хоть и не применял артиллерию и минометы по нашей пехоте по той же причине непосредственного соприкосновения, но пулеметным огнем продолжал выбивать личный состав. И я пошел на риск.
Сосредоточив огонь всей батареи на этом опасном дзоте, "подтянув" разрывы каждого миномета, дал залп фугасными минами. Лишь одна мина отклонилась и взорвалась на нейтральной полосе, не причинив нам ущерба (взрыв фугасного снаряда или мины любого калибра для открытой пехоты не имеет особой опасности). Эффект был исключительный. Я дал команду дать еще три залпа. Дзот заглох, а пехота с криками "ура" бросилась вперед. А потом, ведя впереди пехоты в 300–400 метрах неподвижный заградительный огонь то на одном направлении действия батальона, то перенося этот огонь на другое направление, обеспечил продвижение пехоты и, к всеобщему нашему удовлетворению, сделал доброе дело. Один из моих разведчиков, когда фактически "узел" был уже развязан, сказал:
– Товарищ старший лейтенант, скажу честно, мы очень боялись и очень переживали, не дышали, ожидая результата. Только сейчас наступило облегчение.
Командир 1-го батальона, который наступал в центре, как раз на опасный дзот, вызвал меня по радио и поблагодарил нас. А через несколько минут звонит командир полка полковник М. И. Шапошников:
– Товарищ Варенников, это была блестящая стрельба. Я благодарю вас и весь личный состав батареи с выполнением боевой задачи на высоком уровне. Спасибо вам.
Конечно, услышать такие слова от командира полка на войне, да еще в горячие минуты боя, – это выше всякой награды. Улучив момент, я по телефону передал старшему на батарее слова командира полка и поручил довести их до каждого расчета отдельно, а выдастся пауза – построить батарею и объявить благодарность полковника Шапошникова всему личному составу. После чего я объявил благодарность тем, кто был со мной на НП. А вслед за этим послал одного разведчика и одного связиста с двумя катушками кабеля вперед, указав им точку – куда выдвинуться и где обосновать новый НП. Это место было приблизительно в центре наступления полка, ближе к линии цепи наступающей пехоты.
Вскоре, совершенно неожиданно для себя, я был назначен по представлению командира полка начальником артиллерии 100-го гвардейского стрелкового полка. Я чувствовал высокую ответственность. Ведь теперь мне непосредственно подчинялись три полковые артиллерийские батареи, т. е. шесть 120-мм минометов, четыре 76-мм орудия и четыре 45-мм противотанковых орудия, а также три минометные роты, входящие в состав трех батальонов (по одной в каждой) и имеющие в своем составе по девять 82-мм минометов, т. е. всего 27 единиц 82-мм минометов. В полку же была 41 единица стволов. Кстати, в артиллерийском полку дивизии – 36 стволов. Это вызывало некоторые хоть и товарищеские, но шутки: "У вас в артполку 36 стволов, но вам положены: командир полка – полковник, заместители командира полка и три командира дивизиона – подполковники, а у нас 41 ствол и на все хозяйство – только один подполковник, который сейчас всего лишь старший лейтенант. И справляется".
Но все это были шутки, в действительности же ответственность лежала большая. Особенно по управлению огнем, и в первую очередь в момент прорывов, когда учитывали все до единого ствола, в том числе и 82-мм минометы. Во время наступления самый сложный раздел деятельности – это управление огнем и перемещением батарей. Хотя постоянное обеспечение боеприпасами, имуществом, продовольствием тоже было очень важным. Требовало внимания своевременное проведение ремонта или обеспечение запасными частями. И, что особо важно, – постоянная подача пополнения. Артиллерийские и минометные расчеты должны быть всегда укомплектованы. Если где-то будет не хватать хоть одного бойца – расчет уже не сможет выполнить свои огневые задачи с положенной для него эффективностью. Поэтому с начальником штаба полка капитаном Г. И. Васькиным у нас была вечная тяжба.
Естественно, для всех батарей надо было добывать разведывательные данные о противнике. Я обязан был систематизировать данные стрелковых батальонов, полковых батарей, сообщения артиллерийского полка или его артдивизиона, если он действовал вместе с нами, и, наконец, сообщения начальников разведки полка и дивизии (а последний имел сведения еще и от нашей авиации, а также от партизан). Исходя из этого должен был отобрать наиболее опасные цели и назначить средства для их подавления или уничтожения. У начальника артиллерии в непосредственном управлении было всего семь человек: адъютант (как начальник штаба) – старший офицер, два разведчика-вычислителя, два телефониста и два радиста. То есть не густо. Плюс, правда, еще ординарец, который постоянно выполнял функции и посыльного, и разведчика, и связиста, и вычислителя, и хозяйственника, и коновода. А главная его забота, чтобы у нас всегда – и днем, и ночью, зимой и летом – были в достатке ржаные сухари, фляга с крепким чаем и сахар. Поэтому он еще должен быть "доставалой-вышибалой". В том смысле, что у тыловиков вытягивать что надо и промышлять на полевых кухнях. А раз так, то у него должен быть еще и дипломатический дар.
Вообще до этого назначения я был все время командиром – командир отделения, командир взвода, командир батареи. А теперь никакой не командир, а начальник, которому не надо было даже лично стрелять. Но, приняв должность и организовав необходимую систему нашего ратного труда, я, конечно, не упускал возможности пострелять. Эта страсть стала уже моей внутренней потребностью.