Каждое письмо от них напоминало ему об утрате Лауры. Они писали ему со стоическим постоянством. Все их письма были исполнены самообладания. Как подозревал Поль, они заставляли себя писать ему так, чтобы не растравлять его собственные душевные раны.
И все же Бруно его сын, а место сына рядом с отцом. Ситуация сложилась неестественная, хотя и обусловленная прошлым. В том, что все так сложилось, никто не был виноват и вместе с тем виноваты были все. Поэтому, решил Поль, едва он устроится в Кейптауне и дела в консульстве пойдут на лад, а Ева с девочками удобно разместятся в новом доме, он поедет в Париж и не вернется назад без Бруно.
Сильно волнуясь, Поль де Лансель шел по улице Варне к школе, в которой учился Бруно. Стоял июнь 1925 года. Поль только что прибыл в Париж и незамедлительно нанес визит больной маркизе де Сен-Фрейкур. Сколько ей, должно быть, стоило сил принять его в своих покоях, думал Поль. Для такой гордой женщины, как маркиза, - истинное унижение предстать перед гостем беспомощно распростертой на постели в вышитой кофте, прикрывающей ночную сорочку. Она выглядела очень бледной и говорила с большим трудом, хотя утверждала - иначе и быть не могло, - что уже поправляется. Наверное, у нее рак, решил Поль. В своих письмах маркиз де Сен-Фрейкур неохотно писал о болезни жены, но такие симптомы, судя по опыту Поля, всегда означали рак.
Маркиз по-прежнему говорил, что только присутствие Бруно удерживает маркизу на этом свете. Конечно, сказал себе Поль, маркиза больше думает о будущем Бруно, чем о своих мучениях. Поль заметил, что она подавила отчаяние, когда он заявил о своем намерении забрать Бруно с собой, однако не сделала попытки отговорить его. Возможно, она предчувствует близкий конец и потому проявляет такое самопожертвование? Может, у нее уже нет сил даже попытаться удержать мальчика возле себя, или маркиза бескорыстна?
Ему никогда ее не понять, решил Поль, подходя к школе. Маркиза де Сен-Фрейкур принадлежала к этой части Парижа, к этому огражденному от мира, закрытому для чужаков тайному сердцу "старого режима", с его огромными, величественными домами, похожими на серые крепости, с его дворами, защищенными могучими стенами, за которые не дано проникнуть незваному гостю. Мир этот был абсолютно чужд Полю, выросшему, словно дитя вечно обновляющейся природы, на вольном воздухе Шампани и свободно бродившему по замку и окрестностям Вальмона в сопровождении любимых псов. Хотя у старших Ланселей хватало забот с виноградом и поддержанием на должной высоте чести "марки", они строго придерживались предписываемых традициями норм поведения, размышлял он, однако в Седьмом округе Парижа, где все еще жили потомки родовитых французских дворян, благоговение перед памятью предков витало в воздухе, подобно фимиаму.
Обогнув угол, Поль остался ждать на тротуаре перед входом в школу. Бруно должен был появиться на улице через несколько минут. Мальчик знал о приезде отца в Париж, но Поль не написал, что намерен забрать его к себе. Это, решил он, надо будет сообщить сыну при встрече.
Массивные двери школы распахнулись и выпустили на солнечный свет первую группу мальчиков. Совсем малыши, сразу увидел Поль. Бруно не мог быть среди них. Поль мучился тревожным ожиданием. Он полагал, что будет лучше, если его первая встреча с сыном произойдет на свежем воздухе, но теперь ему безумно захотелось оказаться в церемонной обстановке салона Сен-Фрейкуров: присутствие посторонних могло сгладить трудности этого долго откладывавшегося свидания.
Из школы выскочила еще одна стайка мальчиков, одинаково одетых в синие куртки и серые фланелевые шорты, со школьными кепочками на головах и тяжелыми коричневыми сумками через плечо. Прежде чем разбежаться, они задержались перед входом, оживленно переговариваясь и смеясь.
Самый высокий из мальчиков подошел к Полю.
- Добрый день, отец, - спокойно поздоровался Бруно, протягивая отцу руку.
Поль рассеянно пожал ее, слишком удивленный, чтобы сказать хотя бы слово. Он не думал, что десятилетний Бруно окажется таким рослым, словно четырнадцатилетний подросток. Голос Бруно оставался еще по-детски высоким и чистым, однако его рукопожатие было сильным, а черты лица уже вполне сформировались. Поль, недоуменно моргая, удивленно смотрел на своего сына, на его темные волосы, превосходно подстриженные и аккуратно причесанные. Карие, с зелеными искорками глаза с любопытством разглядывали его. У мальчика был тонкий, с небольшой горбинкой нос Сен-Фрейкуров и неожиданно маленький, улыбающийся рот - единственная неприятная черта этого красивого лица, в целом замечательного своим целеустремленным и решительным выражением.
Обнаружив, что идет по улице бок о бок с Бруно, Поль, к своему стыду, понял, что упустил момент, когда мог и должен был обнять сына. Может, оно и к лучшему, объятия и ритуальный поцелуй наверняка лишили бы мальчика самообладания, которое, конечно же, давалось ему с большим трудом, успокоил себя Поль.
- Бруно, ты не можешь вообразить, как я счастлив наконец увидеть тебя, - сказал он.
- Я такой, как вы предполагали, отец? - вежливо спросил Бруно.
- Намного лучше, Бруно, намного.
- Бабушка говорит, что я очень похож на мать, - спокойно продолжал Бруно, и, глядя на его шевелящиеся губы, Поль внезапно понял, что этот маленький, с пухлыми губами рот был ртом Лауры. Странно и неприятно видеть его на мужском лице.
- Да, ты действительно очень на нее похож. Скажи, Бруно, тебе нравится в школе? - Уже задав этот вопрос, Поль проклинал себя за его банальность. Каждый ребенок, наверное, слышит такое от всех взрослых подряд, но Бруно внезапно повеселел, и его по-взрослому чопорное спокойствие сменилось детским энтузиазмом.
- Это лучшая школа в Седьмом округе, и знаете, отец, я учусь лучше всех мальчиков в классе.
- Рад это слышать, Бруно.
- Спасибо, отец. Есть два мальчика, которые наверняка отводят занятиям гораздо больше времени, чем я, но у меня отметки все равно лучше. Я совсем не боюсь экзаменов. Чего бояться, если по-настоящему подготовлен? Мои лучшие друзья Жоффрей и Жан-Поль заставляют меня стараться, но пока я учусь лучше их. Когда-нибудь мы трое будем править Францией.
- Да ну?!
- Правда! Так говорит отец Жан-Поля, а он - президент Государственного Совета. Он говорит, что только юноши, начинающие так, как мы, могут взойти на вершину власти. Будущим лидерам Франции суждено выйти из нескольких парижских школ, поэтому у нас есть шанс. Моя цель - стать премьер-министром Франции, отец.
- Не слишком ли рано выбирать карьеру?
- Вовсе нет. Если я не решу этого вопроса сейчас, потом будет поздно. Жоффрей и Жан-Поль не старше меня, но все мы прекрасно понимаем, что должны очень хорошо зарекомендовать себя на выпускных экзаменах… До них всего несколько лет. Потом нам придется выдержать вступительные экзамены в Институт изучения политики. Но, закончив его, мы… ну, тогда мы придем к власти. Тогда это будет просто состязание с другими выпускниками, но сейчас еще рано об этом думать.
- Отлично, - сухо похвалил Поль.
За годы, проведенные вне страны, он почти забыл об элитарном сознании правящих классов Франции и соответствующем образе мыслей, построенном на идее своего интеллектуального превосходства. Это было обусловлено и учением в привилегированных школах. Эта система эффективно препятствовала проникновению в правительство Франции выходцев из других сословий. Отстающих и неуспевающих безоговорочно изгоняли - так происходил отбор и раннее формирование самых блестящих умов. Поль никогда не задумывался о том, что именно такой путь предначертан Бруно. Он не замечал в письмах сына амбиций, столь явственно обозначившихся сейчас. Правда, эти письма всегда были краткими и безликими.
- Бруно, ты когда-нибудь развлекаешься или занят только учением? - спросил Поль, представив себе мальчика, тратящего все время на занятия, и обеспокоенный этим.
- Учением? - коротко рассмеялся Бруно. - Конечно нет. Дважды в неделю я занимаюсь фехтованием. Учитель очень доволен моими успехами, но важнее всего для меня - верховая езда, отец. Разве дедушка не прислал вам мою фотографию - ту, где я верхом на лошади? Я уже тренируюсь в выездке, потому что… о, только не смейтесь надо мной, отец, но я хочу когда-нибудь выступить в этом виде спорта за олимпийскую команду Франции. Это самая большая моя мечта.
- Я думал, ты хочешь стать премьер-министром, разве не так?
- Вы смеетесь надо мной! - обиделся Бруно.
- Нет, Бруно, совсем нет, я только поддразниваю тебя. - Похоже, у его сына нет чувства юмора, подумал Поль. Следует помнить, однако, что Бруно еще ребенок, несмотря на его честолюбивые стремления. - Не вижу препятствий к тому, чтобы ты реализовал обе свои мечты.
- Верно, дедушка говорит то же самое. Я езжу верхом каждый день после занятий и во время школьных каникул. Конечно, я слишком рослый для пони, но у моего кузена Франсуа много прекрасных лошадей, и он живет недалеко от Парижа. Я езжу к нему, когда у меня выдается свободное время. На прошлую Пасху я провел в его замке все каникулы. Его дети прекрасные наездники, и мы с ними собираемся следующей зимой участвовать в охоте, хотя все говорят, что мы еще слишком малы для этого. Но я не могу дождаться, когда это наконец произойдет!
Разговаривая, они прошли несколько кварталов. По пути Бруно рассказывал Полю о тех, кто живет в огромных домах, мимо которых они проходили. Казалось, все они, кроме посольств, принадлежат родителям его одноклассников. Похоже, не было ни одного дома, где бы Бруно не играл с товарищами и не облазил бы все чердаки и подвалы.
- Это единственная часть Парижа, где все хотели бы жить, вы согласны, отец?
- Возможно, ты прав, - ответил Поль.
- Я в этом уверен, - выразительно отрезал Бруно, напомнив маркиза де Сен-Фрейкура. - Здесь сосредоточено все самое важное. Даже Институт политики находится лишь чуть дальше по этой улице.
- Бруно…
- Да, отец?
Поль оттягивал момент, когда придется сказать Бруно, что он забирает его в Кейптаун.
- Я привез тебе несколько фотографий. - Поль остановился и достал несколько снимков Евы с девочками, сделанных в саду их дома. - Вот, посмотри, это твои сестры.
Бруно взглянул на фотографию маленьких девочек.
- Очень симпатичные, - вежливо заметил он. - Сколько им сейчас?
- Дельфине семь, а Мари-Фредерик… она требует, чтобы мы называли ее Фредди - пять с половиной. Здесь они чуть моложе.
- Прелестные девочки, - сказал Бруно. - Я мало общаюсь с маленькими девочками.
- А это моя жена.
Глаза Бруно быстро скользнули по лицу Евы.
- Твоя мачеха очень хочет познакомиться с тобой, Бруно.
- Она - ваша жена, отец, но мне она не мачеха.
- Что ты хочешь этим сказать? - оторопел Поль.
- Мне не нравится это слово - мачеха. У меня была мать, у меня есть две бабушки, но мачеха мне не нужна.
- Кто внушил тебе эту мысль?
- Это не мысль, а чувство. И никто мне его не внушал, я всегда так чувствовал, сколько себя помню. - Голос Бруно в первый раз дрогнул.
- Бруно, ты говоришь так только потому, что совсем не знаешь ее. Уверяю тебя, если бы ты познакомился с ней, это чувство прошло бы.
- Уверен, что вы правы, отец. - Быстрая уступка Бруно сразу закрыла тему.
Поль взглянул на сына. В профиль его черты казались еще более четкими и сформировавшимися. Он спрятал фотографии в карман пиджака.
- Послушай, Бруно. Думаю, тебе пора перебраться ко мне, - твердо произнес он.
- Нет! - воскликнул мальчик, резко вскинув голову.
- Мне понятна твоя реакция, Бруно. Я так и думал. Эта мысль нова для тебя, но не для меня. Я твой отец, Бруно. Твои дедушка и бабушка - прекрасные люди и любят тебя, но они никогда не заменят тебе отца. Ты должен быть подле меня, пока не повзрослеешь.
- Я уже взрослый.
- Нет, Бруно, пока ты ребенок. Тебе еще не исполнилось и одиннадцати.
- При чем здесь мой возраст?!
- Возраст всегда важен, Бруно. Ты очень развит для своих лет, но этого недостаточно, чтобы быть взрослым. Для этого нужно иметь большой жизненный опыт, который позволяет понимать себя и других людей лучше, чем это доступно тебе сейчас.
- Но у меня нет лишнего времени! Вы же понимаете, что, если я уеду жить к вам хотя бы на один-единственный год, я отстану и окажусь за бортом! Жоффрей и Жан-Поль обгонят меня, и я никогда не смогу наверстать упущенное. Это сломает всю мою жизнь! Вы же не думаете, что они станут дожидаться меня, правда?
- Я говорю не об одном годе, Бруно, я говорю о другой жизни.
- Мне не нужна другая жизнь! - пылко возразил Бруно. В его голосе внезапно зазвучали страдальческие нотки. - О такой жизни, как моя, можно только мечтать… У меня есть друзья, школа, планы на будущее, родственники, дедушка и бабушка. И вы хотите лишить меня всего этого только затем, чтобы я жил с вами?! Я потеряю все! И никогда не смогу стать у руля страны! - В голосе Бруно появились истерические нотки. - Я никогда не смогу выступить за Францию на Олимпийских играх, потому что вы ни с того ни с сего решили взять меня к себе, будто я вещь, которой можно распоряжаться! Я никуда не поеду! Вы не можете меня заставить! Не имеете права!
- Бруно…
- Вас не волнует, что значит для меня этот отъезд?
- Конечно волнует… Я хочу взять тебя к себе ради твоего блага…
Поль замолчал. Он вдруг понял, как неубедительно звучат его слова. Что он может предложить Бруно взамен того, что мальчик уже имеет, кроме себя самого - отца, по которому Бруно, совершенно очевидно, никогда не тосковал? Он оторвет мальчика от дома, ставшего ему родным, и единственной известной и понятной ему жизни, разрушит все его связи и критерии, формировавшиеся с раннего детства. Это столь же сомнительное "благо", как взять животное из зоопарка и выпустить его на волю. Мальчик будет несчастлив вне атмосферы Седьмого округа Парижа.
- Бруно, оставим пока эту тему. Я обдумаю все, что ты сказал. Но этим летом ты обязательно должен приехать к нам в гости, хотя бы на месяц. Я настаиваю, по крайней мере, на этом. Может, тебе понравится у нас… как знать?
- Конечно, отец, - согласился Бруно, внезапно успокоившись.
- Отлично, - обрадовался Поль. Месяц, проведенный в семье, может все изменить. Ему следовало предложить это с самого начала. Напрасно он сразу напугал мальчика. Надо было… Все крепки задним умом.
- Вот мы и дома, отец. Не зайдете ли на чашку чаю? Дедушка уже, наверное, вернулся.
- Спасибо, Бруно, сейчас мне нужно в гостиницу. Я зайду завтра, если смогу.
- Конечно сможете… и, если захотите, я возьму вас с собой на урок фехтования.
- Разумеется, я с удовольствием пойду с тобой, - печально согласился Поль.
* * *
- Ну? - нетерпеливо спросил у вошедшего Бруно маркиз де Сен-Фрейкур.
- Вы были правы, дедушка.
- Как все прошло?
- Почти так, как вы предполагали. Я сказал ему слово в слово все, о чем мы с вами договорились. Он хотел, чтобы я взглянул на фотографию той женщины… Это единственное, чего я от него не ожидал. Никогда не думал, что он осмелится показать мне ее фотографию. Но я твердо дал ему понять… Я же говорил вам, что смогу это сделать. Вам не о чем беспокоиться.
- Я горжусь тобой, мой мальчик. Иди скажи бабушке, что она может встать с постели и присоединиться к нам. Мы не знали, зайдет ли он на чашку чаю, поэтому у нас не оставалось выбора, а? И, Бруно…
- Да, дедушка?
- Тебе не кажется, что следует прилежнее учиться в школе, если ты отныне вознамерился возглавить страну?
- Францией управляют чиновники и бюрократы, а не аристократы, - насмешливо откликнулся Бруно. - Разве не этому вы всегда меня учили?
- Верно, мой мальчик.
- Но я в самом деле собираюсь выступать на Олимпийских играх, - добавил Бруно с льстивой улыбкой на маленьких пухлых губах. - Поэтому, надеюсь, вы подумаете над тем, чтобы подарить мне жеребца. У всех моих кузенов есть собственные лошади.
- Эта мысль приходила мне в голову.
- Благодарю вас, дедушка.
6
- Меня могли назначить и в Улан-Батор, подумай об этом, дорогая, - сказал Поль, желая отвлечь Еву от созерцания бесконечной пустыни за окном вагона. Поезд, на котором они ехали, был самым скоростным из существовавших в этой стране в 1930 году, однако казалось, он едва ползет.
- Улан-Батор? - переспросила Ева, поворачиваясь к мужу.
- Да, это столица Внешней Монголии.
- Внешней или Внутренней? Ладно, можешь не отвечать. Но ведь это мог быть и Годхавн, - возразила Ева.
- Гренландия? Нет, такого быть не могло. Гренландия слишком близко к Европе. - Поль саркастически усмехнулся.
- Острова Фиджи? - предположила Ева. - Разве тебе там не понравилось бы? Там очень много зелени, особенно по сравнению с этим пейзажем. - Она презрительно ткнула пальцем в направлении сверкающей на солнце песчаной пустыни.
- В Суве, конечно, превосходный климат, но, как я понимаю, там плоховато с культурой.
- Зато это столица государства. Разве тебе не хотелось бы, чтобы тебя называли "месье посол"?
- Послом? Мне всего сорок пять. Я еще слишком молод для этого, тебе не кажется?
- Кажется, кажется. Ты непозволительно молод и слишком красив для посла. Если бы тебя назначили послом, это стало бы ужасным испытанием для женщин Фиджи. Я слышала, они не могут устоять перед французами, и это было бы несправедливо по отношению к ним, - сказала Ева, многозначительно сжимая руку мужа.
- Что значит, не могут устоять перед французами? - отрывисто спросила Фредди. Глаза, которые она устало закрыла всего несколько минут назад, вытаращились от жгучего интереса.
- Ох… это значит, что они считают французов настолько милыми и привлекательными, что готовы сделать для них все, ну все, чего бы они ни пожелали, - смеясь и поглядывая на Еву, ответил Поль.
- Что, например? - не отставала Фредди.
- Ну… Вот тебе пример, я - француз, поэтому ты у меня хорошая девочка и делаешь все, что я тебе говорю.
- Папа, не говори глупостей, - хихикнула Фредди.
- Это плохой пример, папа, - поджала губки Дельфина. - Фредди всегда все делает наоборот, но я действительно не могу устоять перед французом, - жеманно сказала она и одарила Поля улыбкой женщины, умеющей с рождения пользоваться своим обаянием.
- Неправда, я не всегда все делаю наоборот, - вспыхнула Фредди. - Помнишь, когда ты подговорила меня нырнуть с высокой подкидной доски в клубе, я нырнула и столбиком вошла в воду? А помнишь, ты сказала, что я не смогу забраться на нового пони и прокатиться на нем без седла, а я прокатилась, и он даже не попытался укусить меня? А еще помнишь, ты поспорила со мной, что я не смогу победить в честной драке этого здоровенного толстяка Джимми Элбрайта, а я запрыгнула ему на спину и хорошенько его отколотила? А когда ты подговорила меня покататься на машине…