Ева сжалась, словно получила пощечину: так вот какой Бруно, разбивший Полю сердце своим непростительным упрямством! Упорно не желая понять отца, он каждый год обещал приехать к ним в гости и всегда находил какую-то отговорку. Наконец стало ясно, что он попросту не желает увидеться с отцом и познакомиться с сестрами.
Аннет де Лансель по-детски ликовала, сознавая, что именно она сумела воссоединить семью. Виконтесса не советовалась об этом ни с кем, кроме мужа, которого убедила, что поступает правильно.
Что касается Бруно, то если он и испытывал какие-либо чувства, то они были скрыты под маской привычной для него учтивой любезности, которую истинные аристократы умудрялись проявлять, даже поднимаясь на эшафот. Он обнял Поля так, словно они расстались на прошлой неделе, поцеловал руку Еве, вежливо пробормотав: "Добрый день, мадам", и церемонно, как сверстницам, пожал руки Фредди и Дельфине.
- Ты могла бы предупредить меня, - сказал он с мягким укором, коснувшись губами щеки бабушки.
- Бруно, дорогой, я думала, так будет лучше и легче для всех, - произнесла виконтесса столь уверенным тоном, что даже Бруно не смог возразить ей.
Аннет де Лансель прекрасно знала, что Бруно не желал знакомиться ни с мачехой, ни с сестрами. Вскоре после второй женитьбы Поля выяснилось, что отношение к Еве Ланселей и Сен-Фрейкуров полностью совпадает: они видели в ней общего врага. То, что она стала членом семьи, одинаково задевало их всех. Мезальянс покрыл их семьи позором. С тех пор Сен-Фрейкуры часто и охотно отправляли Бруно к Ланселям, а те никогда не убеждали их отослать Бруно к Полю.
Поскольку Гийом оставался убежденным холостяком, Бруно был единственным наследником Ланселей по мужской линии.
Дед и бабка часто говорили о будущем внука, сидя после ужина в парчовых креслах перед горящим камином в маленькой гостиной. После их смерти Гийом и Поль унаследуют замок и виноградники. Если бездетный Гийом умрет раньше Поля, его доля наследства перейдет к Полю. Но после смерти Поля все это наследство будет поровну распределено между Евой и тремя его детьми.
Это значит, что их обожаемый Бруно никогда не станет единственным хозяином родовых земель. Ему придется владеть всем этим вместе с иностранками-сестрами, которых судьба лишила преимущества вырасти и получить образование во Франции. Девушки, скорее всего, выйдут замуж за иностранцев сомнительного происхождения, а их дети получат равные доли владений Ланселей. В конце концов они раздробятся так, что в этом краю едва ли сохранится и память о Ланселях, всегда чувствовавших себя неотъемлемой частью Шампани.
Когда Бруно отправился к себе переодеться после прогулки верхом, а Ева пошла с Фредди и Дельфиной мыть руки перед завтраком, Аннет де Лансель испытала облегчение. У Дельфины и Фредди, которые всегда разговаривали с родителями по-французски, произношение было совершенным. Обрадованные встречей с бабкой и дедом, девочки проявляли к ним истинно родственные чувства. Они были так очарованы Вальмоном, что виконтесса внезапно подумала: нет, эти девочки вовсе не бродяжки без роду и племени, а подлинные Лансели, вернувшиеся домой после многолетних скитаний. Да, она поступила весьма мудро, пригласив всех в замок одновременно, а самое главное, что ни словом не обмолвилась об этом Бруно.
"Непроницаемый, - думала Ева, наблюдая за Бруно во время завтрака, - совершенно непроницаемый". Учтивость Бруно была столь же холодной и блестящей, как предметы семейного сервиза из старинного серебра. Еве проще было представить, что она сумеет скрутить двумя пальцами один из тяжелых ножей, чем поверить в то, что Бруно когда-нибудь искренне улыбнется ей, а не просто приподнимет уголки губ. Ни словом, ни жестом не показывая этого другим членам семьи, он абсолютно ясно дал понять Еве, что она для него не существует, никогда не существовала и не будет существовать. Глядя на Еву в упор, он словно не видел ее, даже когда непринужденно отвечал на ее вопросы. Еве казалось, будто на нее смотрят холодные и непримиримые карие глаза. Была ли виной тому его фальшивая улыбка, или Ева не ошиблась, заметив несоответствие по-женски пухлого рта Бруно и мужской твердости черт его лица?
"Почему он так относится ко мне? Разве я сделала ему что-нибудь плохое?" - возмущалась Ева. Зная гонор французских аристократов, она понимала, почему старшие Лансели так долго не признавали ее, однако Бруно принадлежал к поколению ее детей.
Родители давным-давно простили Еву. Ее блестящее замужество позволило им снова гордо поднять головы. Мать и отец гостили у нее по нескольку недель в Австралии и в Кейптауне. Они умерли в конце двадцатых в один и тот же год.
Слушая приятную беседу, одну из тех, какие ведут за столом виноделы в любом уголке земного шара, Ева мучительно размышляла, надо ли ей искать пути сближения с Бруно или разумнее примириться с его необъяснимой враждебностью?
"Он бесподобен", - думала Дельфина, слушая взрослые рассуждения Бруно. Она никогда не слышала такого от восемнадцатилетних юношей. Ни у старших братьев ее школьных подруг, ни у ее друзей не было такой гордой осанки и такой благородной внешности. Никто из них не говорил так уверенно, хотя у всех были собственные автомобили и они могли отвезти ее на пляж, в кино или в кафе-мороженое. Дельфину смешило разочарование, с каким они выслушивали ее отказ провести вместе вечер: мать строго-настрого запретила ей ходить на свидания до шестнадцати лет.
Он выглядит как двадцатилетний, думала Дельфина. Широкие темные брови Бруно двумя крутыми дугами изгибались на красивом высоком лбу. Крупный нос с легкой горбинкой делал его лицо совершенно не похожим на лица американцев. Оно гораздо… гораздо… Дельфина наконец нашла слово - "благороднее". Даже не видя семейных портретов, Дельфина поняла бы, что это лицо потомственного аристократа. "Интересно, о моем лице можно сказать то же самое?" - гадала Дельфина. Утвердительно ответив на этот вопрос, она почувствовала глубокое удовлетворение.
"Незнакомец, абсолютно чужой", - констатировал Поль. Он не узнавал в повзрослевшем Бруно того рослого, худого, амбициозного и целеустремленного мальчика, с которым познакомился восемь лет назад, ребенка, с энтузиазмом говорившего о своем высоком предназначении.
С тех пор Бруно, конечно, вырос, но благодаря сильной мускулатуре уже не казался худощавым, а скорее, крепким. Нос тоже увеличился, став самой заметной чертой его лица. У Бруно был уверенный в себе, даже властный вид и голос взрослого мужчины. Он звучал холодновато и безапелляционно, когда Бруно подтрунивал над бабкой, уважительно, когда обращался к деду и дяде Гийому, и мягко, когда старался очаровать Дельфину, Еву и даже Фредди.
Вне всяких сомнений, Бруно прекрасно сознавал, что стал центром внимания, несмотря на появление в замке гостей. Казалось, будто все они приехали посмотреть на него, и он милостиво позволял им любоваться собой. Похоже, его ничуть не смутила встреча с отцом после долгой разлуки. Ни единым словом не намекнул Бруно на ту печальную встречу, равно как не упомянул о своих обещаниях приехать к отцу. Поль поклялся себе, что никогда не спросит сына, почему он не сделал этого. Как бы там ни было, он не хотел этого знать, поскольку и ему, и Бруно это могло причинить только боль.
- Бруно, скажи, когда ты отправляешься на военную службу?
- В этом году, отец, сразу после летних каникул. Мы вместе с друзьями пойдем служить в кавалерию. Это будет очень весело.
- Будь поосторожнее с армейскими клячами, а то загонишь какую-нибудь ненароком, - хмыкнул Гийом. - Вряд ли они так выносливы, как мой Император, а он совсем выбился из сил, когда ты привел его сегодня в конюшню.
- Простите, дядя. Императора давно как следует не выезжали, и я подумал, что ему необходима хорошая встряска. Он так обрадовался. Я понял, что будет жестоко сдерживать его… Но вы совершенно правы. Уверяю вас, это больше не повторится. Просто ваши конюхи не дают ему достаточной нагрузки.
- Я прослежу за этим, - благодушно пообещал Гийом.
- Кавалерия, - восхищенно выдохнула Дельфина. Слова Бруно произвели на нее неотразимое впечатление.
- Мой мальчик, ты уже решил, чем займешься после военной службы? - спросил дед.
- Пока нет, дедушка. У меня много планов, но пока я еще не выбрал ничего определенного.
- Значит, ты уже не собираешься учиться политике? - резко бросил Поль. - Твои планы изменились? Ты больше не хочешь встать у руля страны?
- Только взгляните, отец, что там делается. Кабинет Поля Бонкура от партии социалистов продержался всего пять недель. Новое правительство Даладье состоит поголовно из жалких дураков: и его крайние радикалы вроде Эррио, и слабаки типа Лаваля, и все остальные - эта горстка либералов и трудовых лидеров. Бюджетный дефицит растет, и сотни тысяч людей сидят без работы, а Даладье между тем не придумал ничего лучшего для увеличения доходной части бюджета, как поднять налоги. Нет уж, увольте, я идеалист и не желаю копаться в этой грязи. Хочу сохранить чистые руки.
- А что ты мог бы предложить, раз так уверен, что все они не правы? Критиковать - проще всего, особенно с позиций идеалиста, - заметил Поль. Его разозлило высокомерие, с каким Бруно говорил о своих прежних мечтах, которые, как он уверял когда-то, составляли основной смысл его жизни.
- Я бы предложил заменить всех этих двадцать трех кретинов одним человеком, одним сильным правителем.
- Неужели все так просто, а? Откуда же нам взять этого сильного правителя? И как он придет к власти?
- Зачем далеко ходить за примерами, отец. Именно так поступил Гитлер в январе этого года в Германии, когда стал канцлером.
- Гитлер?! Ты одобряешь этого… этого преступника?!
- Признаюсь, мое отношение к нему не так просто определить, во всяком случае, к нему неприменимы такие примитивные понятия. Конечно, он мне не симпатичен, да и может ли он нравиться французу? Но, по-моему, следует признать, что он - политический гений. За несколько месяцев он подчинил себе всю страну, объявил вне закона коммунистическую партию и поставил на место евреев. Его жесткие методы быстро приносят положительные результаты. Он сметает все на своем пути.
- Ты считаешь, что Франции необходим собственный Гитлер? - загремел Поль, поднимаясь со своего места.
- Хватит, хватит, - поспешно прервала их Аннет де Лансель. - Я раз и навсегда запрещаю вам говорить за столом о политике. Сегодня такой знаменательный день для всех нас, зачем же нам его портить! Жан-Люк, налей Полю вина… Девочки, я приготовила для вас на десерт нечто особенное. - Обрадованная, что мужчины успокоились и замолчали, виконтесса вызвала колокольчиком дворецкого. - Если вам понравится, я попрошу шеф-повара научить вас его готовить. Я считаю, что хозяйка дома должна уметь готовить, независимо от того, хорош ли ее повар. Ты согласна со мной, Ева? Как же иначе ты поймешь, если он что-то неправильно сделал?
- Вполне с вами согласна, - быстро проговорила Ева, видя, что у Поля дрожат от гнева руки. "После того, что сказал Бруно, едва ли стоит добиваться его расположения, - подумала она. - Неужели это сын Поля?"
Когда затянувшийся завтрак наконец закончился, Фредди и Дельфина пошли в свою комнату переодеться для прогулки.
- Правда здорово, что у нас есть брат? По-моему, он самый лучший в мире брат, а как ты думаешь? - спросила Дельфина сестру, когда они остались наедине.
- Возьми его себе, мне такой брат не нужен, - ответила Фредди.
Дельфина повернулась и недоверчиво уставилась на нее. Фредди просто не хватает смелости признаться, как она восхищается Бруно, но зачем же так отзываться о самом красивом юноше, какого когда-либо встречала Дельфина.
- Что ты такое несешь?
- Он просто дерьмо, хоть и воображает, что самый умный, - равнодушно ответила Фредди.
- Мари-Фредерик! Я попрошу бабушку дать мне отдельную комнату. Не хочу больше видеть тебя! Ты мне противна!
- "Г" на палочке, - дерзко повторила Фредди. - В шоколаде.
Несколько дней спустя, ранним утром, когда цветы еще сохраняли ночную прохладу и свежесть, Ева вышла в сад срезать розы, прихватив две длинные плоские английские корзины и острый секатор. Она нашла все это на первом этаже замка в цветочной комнате, оборудованной тремя ваннами. В них плавали свежесрезанные цветы, из которых потом составляли букеты. Свекровь попросила Еву сделать это еще накануне вечером.
- Я люблю срезать цветы сама, - сказала она за ужином, - не прибегая к услугам садовника… Розарий Вальмона всегда был моей гордостью, и я подумала… Ева, не хотела бы ты заняться завтра цветами?
- С удовольствием, - радостно согласилась Ева, понимая, что, если уж виконтесса доверяет ей то, что всегда делает сама, значит, отношение к ней свекрови сильно изменилось.
- Понимаешь… - начала виконтесса, но тут же замолчала, не зная, как объяснить.
- Что стебли надо еще раз подрезать под водой?
- Как ты догадалась, о чем я собираюсь спросить?
- Мать научила меня этому, когда я была еще совсем маленькой, - ответила Ева.
- А говорила ли она тебе, как сохранить срезанные розы? Надо добавить в воду несколько капель известкового раствора и положить кусочек сахара, - серьезно сказала Аннет де Лансель.
- Никогда об этом не слышала. Мы клали в вазу монетку в один сантим… А это помогает?
- Не слишком хорошо, но я все равно это делаю.
Женщины обменялись понимающими взглядами, озадачившими сидевших за столом мужчин. Тем никогда не приходило в голову заглядывать в цветник и прикидывать, успеют ли розы распуститься ко дню приема. Если не успеют, все кусты будут в нераскрывшихся бутонах неопределенного цвета. Впрочем, столь же неприятно, когда розы отцветают за день до назначенного приема.
Розарий Вальмона находился за рядами высокого кустарника: здесь дети Ланселей веками играли в прятки.
Ева бродила среди кустов и щелкала секатором, выбирая только что распустившиеся розы: срезанные слишком рано бутоны редко распускаются в помещении. Вскоре она набрала две полные корзины цветов. Понимая, что рискует не донести их до дома, Ева все же не удержалась и срезала еще несколько роз. В летнюю жару розы нельзя оставлять на кустах даже на один день: они слишком быстро распускаются и увядают. Держа одну из корзин перед собой, а другую позади себя, она осторожно пошла к замку по узкой тропинке. Огибая живую изгородь, Ева внезапно увидела перед собой Бруно: он быстро шагал по направлению к конюшням. Она остановилась, вздрогнув от неожиданности. Корзина, которую Ева держала перед собой, накренилась, и розы посыпались на дорожку из гравия.
- Ох, как ты меня напугал, - взволнованно сказала Ева, осторожно опуская на землю другую корзину. - Надеюсь, они не помялись. - Встав на колени, она начала быстро и осторожно складывать упавшие розы в корзину. Поднимая их, Ева заметила, что несколько роз упало на сапоги Бруно. Он застыл неподвижно, словно прирос к земле. Она посмотрела на него, изумленная тем, что он не начал ей помогать. Бруно стоял, скрестив руки, плотно сжав губы и глядя прямо перед собой. Если бы кухарка облила его сапоги помоями, а потом пыталась отчистить их, его лицо не выразило бы большего нетерпения и отвращения. Все так же на коленях Ева автоматически собирала розы и ждала, когда утихнет охвативший ее гнев.
- Бруно! Что ты застыл как столб? Почему не помогаешь Еве? - послышался голос виконтессы. Она вышла из-за кустарника и приблизилась к ним.
Ева поднялась на ноги.
- Не беспокойтесь, Аннет. Думаю, Бруно боится шипов. Видно, они пугают его до умопомрачения. Вперед, Бруно, иди, куда шел, покатайся на лошадке и будь паинькой.
В тот день Аннет де Лансель уговорила Бруно отвезти Фредди и Дельфину в Реймс посмотреть кафедральный собор. Фредди, однако, заявила, что предпочитает покататься верхом с дядей Гийомом. Вообще-то она была бы не прочь побывать в Реймсе, но ей не хотелось наблюдать всю дорогу, с каким восхищением смотрит на Бруно Дельфина. "Если бы он был актером, - с раздражением думала Фредди, - Дельфина возглавила бы клуб его поклонниц".
Фредди любила Дельфину и относилась к ней почти с материнской нежностью. Так было всегда, другого она не помнила. Отчасти Дельфина была ей ближе, чем родители.
Когда Фредди казалось, что Дельфина прикидывается дурочкой, она выходила из себя. Ее не покидало чувство, что она должна ограждать Дельфину от всяческих неприятностей, словно та была ее младшей сестрой. Обожая сестру, Фредди считала Дельфину безмозглой упрямицей, несговорчивой и самоуверенной. Привыкнув всегда и во всем поступать по-своему, Дельфина вовсе не считала, что нуждается в защите и, разумеется, не ценила опеки Фредди. У них частенько случались перепалки, но Фредди, наделенная большей силой, не позволяла себе пускать в ход кулаки. Как бы хотелось ей сейчас отвесить Дельфине хорошенький подзатыльник, мрачно думала Фредди, трясясь рысью рядом с молчаливым дядей. Просто из принципа.
Отсутствие сестры безмерно радовало Дельфину. Под неусыпным оком Фредди она не посмела бы попробовать первую в жизни сигарету, весело подумала Дельфина. Бруно показывал ей, как правильно вдыхать дым, медленно ведя взятый у деда автомобиль.
- Честно говоря, мне не понравилось, - разочарованно призналась Дельфина, выдохнув едкий дым. - Но сигарета придаст мне более взрослый вид.
- Сколько тебе лет? - равнодушно спросил Бруно.
- Почти шестнадцать, - ответила Дельфина, прибавив себе несколько месяцев.
- Значит, ты приближаешься к опасному возрасту, - сказал Бруно, резко и коротко засмеявшись.
- Почему шестнадцать лет - опасный возраст? В шестнадцать только-только начинается все самое интересное в жизни, а мама не разрешила мне ходить на свидания до следующего дня рождения, - пожаловалась Дельфина.
- У твоей матери есть основания держать тебя под замком. Полагаю, она опасается, что ты унаследовала ее наклонности, - обронил Бруно.
- Не болтай глупости, Бруно, - засмеялась Дельфина. Она не поняла, что означали его слова - лесть или нечто иное? Поэтому решилась спросить: - Какие наклонности ты имеешь в виду?
- Ты, конечно, знаешь… ну, о ее прошлом.
- Прошлом? Она родилась в Дижоне. На что ты намекаешь?
- А, ерунда. Забудь о том, что я сказал. Это неважно.
- Почему ты ведешь себя со мной так, словно я маленькая? - вспылила Дельфина. - Ты делаешь намеки, потом говоришь, что это неважно, и просишь меня обо всем забыть. К чему это?
- Ладно, Дельфина, это все пустяк. Но меня и вправду восхищает то, как удалось твоей матери восстановить свою репутацию, хотя, казалось бы, это было просто немыслимо. Это лишь доказывает, что времени подвластно все… и что у большинства людей очень короткая память. Конечно, прошлое твоей матери дурно повлияло на карьеру отца. Но зато ваше с Фредди появление на свет вознаградило его за все. Уверен, он считает, что игра стоила свеч.
- Прошлое? Какое прошлое? Бруно, ты должен мне сказать, - потребовала Дельфина, сгорая от любопытства.
- Спроси у нее сама, если тебе так уж хочется это узнать. - Решив, что тема исчерпана, Бруно закурил новую сигарету.
- Ты просто делаешь вид, будто тебе что-то известно, - сказала Дельфина тем презрительным тоном, который, по ее мнению, мог заставить Бруно вернуться к прерванной теме. Она слегка затянулась и принялась с интересом разглядывать окрестности. - Сколько нам еще ехать до Реймса?