Когда младшая аббатиса наконец заговорила, Аннетта едва не подпрыгнула от неожиданности.
- Похоже, сегодня у нас были незваные гости.
- Незваные гости?
- В саду.
- В саду?
- Ты, сестра, ничего не знаешь об этом возмутительном происшествии?
Аннетта молчала.
- В саду побывал монаркино, - продолжила суора Старая Фурия. - Растоптал клумбу сестры Аннунчиаты, сломал несколько веток ее любимой груши, перелезая через стену. И оставил на память вот это.
На каменный пол у ног бывшей карие приземлилась мужская кожаная сандалия.
- Монаркино?
- Да. Уверена, ты не раз слышала это слово, сестра. Мужчина, который склоняет монахинь к плотской связи.
- К плотской связи?
- Ты шокирована? Конечно нет, суора. Только не ты. - Губы Пурификасьон вытянулись в некое подобие улыбки.
Возле ног что-то зашуршало. Аннетта опустила глаза: младшая аббатиса поддела наконечником трости подол ее платья и немного приподняла. Показался край запретных вышитых туфелек. На мгновение воцарилась тишина. С той стороны лагуны доносился колокольный звон. Пробили час.
Суора Пурификасьон обошла послушницу и снова встала перед ней. Монашеское покрывало обрамляло идеальный овал лица, кожа, несмотря на возраст, белоснежная, почти лишенная морщин. "Когда-то и она была красавицей", - с удивлением подумала Аннетта. Черные глаза испанки были прикрыты бледными набухшими веками, такими тяжелыми, что казалось, ей стоит огромных усилий смотреть на мир.
- Появление… монаркино, как вы его называете, никак не связано со мной, - наконец произнесла девушка.
- Тебя видели.
- Где?
- В саду.
- Я хожу туда размышлять и молиться, как все, - сверкнула глазами Аннетта. - Незнакомца там я не встречала. А если кто-то осмеливается утверждать обратное - это ложь.
Суора Пурификасьон долго молчала.
- Знаешь, я на это не соглашалась, - наконец сказала она.
- Не понимаю, о чем вы. - Бывшая служанка валиде решила не поддаваться на провокацию. По крайней мере, пока.
- О твоем возвращении на столь выгодных условиях.
- Что за условия?
- Ты попала в наш монастырь простой конверсой, младшей послушницей. А теперь хочешь принять постриг, стать клирошанкой, как девушки из лучших семей Венеции! Ты! Простолюдинка, которая…
Последние слова были произнесены почти шепотом. Аннетте не хотелось выслушивать оскорбления, поэтому она перебила:
- Прошу прощения, если чем-то обижу вас, сестра, но, как вам наверняка известно, на то есть разрешение самой аббатисы. Я сделала монастырю крупное пожертвование. Сам патриарх повелел… - Девушка осеклась, пытаясь найти подходящее слово. - Сам патриарх напомнил нашей аббатисе, что все равны перед Господом.
- Размеры твоего пожертвования к делу не относятся. А вот твое знание мирской жизни, сестра, не соответствует…
- Что значит - не соответствует? - нахмурилась Аннетта.
Беседа приняла неожиданный оборот.
- А что мне оставалось делать? Я воспитывалась здесь с детства. Вы прекрасно знаете, что мне некуда идти.
- Ты нарушаешь обет бедности…
- И думаю, я в этом не одинока. - Аннетта многозначительно посмотрела на трость с серебряным набалдашником.
- Сбиваешь юных сестер с пути истинного. С тех пор как ты вернулась, они дерзят, не соблюдают субординацию. Даже Евфемия, которая всего лишь конверса. Ты подаешь им дурной пример.
- Но я…
- Нарушаешь все правила: держишь еду и напитки в келье, сестры приходят к тебе шить и читать. Вы спите во время молитвы и перешептываетесь в церкви. Дружбе, суора Аннетта, здесь не место, - закончила проповедь суора Пурификасьон.
- Вы бы запретили и дружбу?
- Дружба с отдельными людьми, разумеется, невозможна. Если ты выделяешь кого-то, это вредит дружбе в целом, доброте ко всем Божьим созданиям, к которой мы стремимся. Это ты понимаешь?
- Ее преподобие всегда…
Младшая аббатиса знаком приказала девушке замолчать.
- Ее преподобие очень стара, дни ее на грешной земле сочтены. А когда она покинет нас, многое изменится.
Женщины долго молчали. В комнату влетел воробушек, сел на потемневшую от времени потолочную балку и замер, тихо наблюдая за людьми.
- Скажи мне, сестра, - с легким нетерпением в голосе заговорила суора Пурификасьон, - какое оно?
- Оно?
- Ну, то, другое место.
Аннетта ненадолго задумалась.
- Оно… большое.
- Большое?
- Да, очень большое.
Черные глаза старшей монахини холодно наблюдали за ней.
- Что значит "большое"?
- Народу там больше, чем здесь, суора Пурификасьон, - с готовностью объяснила девушка.
- Понятно.
- Ну и еда.
- Еда?
- Там по-другому кормили.
- По-другому? Это как? - Младшей аббатисе явно не терпелось узнать побольше: ее вопросы звучали едва ли не простодушно.
- Ну, не так, как здесь. - Аннетта впилась ногтями себе в ладонь, чтобы не рассмеяться.
- Да-да, понимаю, - перебила собеседница, нетерпеливо всплеснув руками. - Конечно, понимаю.
"О нет, совсем не понимаешь, - подумала бывшая служанка. - А так хочется… И… думаю, я знаю, чего еще тебе хочется…"
- Продолжай!
- Я не вполне понимаю вас, суора. - Аннетта сделала вид, что так оно и есть. - Что именно вы хотели бы узнать?
Девушка невинно посмотрела на аббатису. Теперь она зашла слишком далеко. На долю секунды старшая сестра оказалась в ее власти, но ситуация вдруг неуловимо изменилась: то, что было на расстоянии вытянутой руки, ускользнуло. Суора Пурификасьон прикрыла глаза, будто вид девушки причинял ей невыносимую боль, и отступила.
- Будьте любезны подождать здесь, сестра.
- Но я стою уже час, я…
- Вы не сдвинетесь с места, пока я не скажу, - оборвала ее монахиня и вышла из комнаты, постукивая тростью о каменный пол.
Эта простая уловка помогала суоре Пурификасьон без труда вытягивать любые сведения из монахинь. Мадонна! Аннетте хотелось затопать ногами в гневе. Иногда младшая аббатиса заставляла их признаться даже в том, чего они не совершали! Это, конечно, неприлично, но ничего Старая Фурия от нее не добьется. Четыре года в гареме многому научили девушку. Аннетта старалась как можно реже думать о том месте, но теперь… вспомнила, как видела валиде в последний раз. В ту ночь была ее очередь прислуживать матери султана. Аннетта зашла к валиде в опочивальню удостовериться, что все в порядке, и обнаружила ту на диване.
Сафие лежала на спине с открытыми глазами. Руки аккуратно сложены на груди, как будто она с нетерпением ждала этого момента. Аннетта удивилась. Знающие люди понимали, что валиде контролировала все и вся в гареме. Сафие-султан, могущественнейшая женщина в Оттоманской империи, мать Тени Аллаха на Земле, чьей личной рабыней была венецианка.
Говорят, мертвые похожи на спящих, но Аннетте так не показалось. Она вспомнила, как застыла рядом с простертой на диване женщиной, словно разглядывая ее в первый раз. Родинка на мочке левого уха, светлая россыпь веснушек на щеке, темное родимое пятно на руке - маленькие изъяны, которых раньше Айше просто не замечала.
Сафие умерла совсем недавно, но кожа уже начала желтеть. Один глаз слегка приоткрылся, как будто она вот-вот очнется от долгого сна и скажет: "Чего ты ждешь, карие? Принеси мне шаль, кофе, кошку…" Не верилось, что волшебный голос умолк навсегда. Она покорила всех в гареме: даже когда Аннетта наконец позвала евнухов, ей с огромным трудом удалось заставить их прикоснуться к валиде.
Но одно мгновение - всего лишь мгновение - она стояла и разглядывала мертвую царицу. Даже сейчас, уже в монастыре, Аннетта поежилась. Валиде мертва… Не может быть! Она вспомнила, как поняла, что перед ней только пустая оболочка, раковина, из которой ушли сила и красота. Тело, вытянувшееся, словно по струнке, под тяжелыми меховыми покрывалами, казалось куда более хрупким, чем живая валиде. Аннетту сразило наповал: вот так внезапно знакомый тебе человек становится просто иллюзией, цирковым трюком, сгустком духовной энергии.
Распущенные волосы Сафие в странном зеленовато-голубом свете опочивальни напоминали косы русалки. Аннетта дотронулась до ее руки. Мягкая кожа, а под ней отвердевшая, холодная, будто птичья лапка, плоть. Аннетта не чувствовала страха, хотя и была одна. Скорее, любопытство. Вот какая она, смерть. И это все?
Тогда девушка впервые увидела его. Дотронулась до мертвой кисти и почувствовала: валиде что-то держит. Странно! Наклонилась, разглядела. Драгоценный камень. Алмаз! Такой огромный, что даже не помещался в кулаке. Аннетта открыла было рот, чтобы позвать на помощь, но решила повременить.
У валиде было много драгоценностей. Изысканнейшие украшения: изумруды из Нового Света, жемчуга и рубины из Персии и Индии, огромные куски бирюзы с гор на севере. Она накопила немалое богатство, пока была фавориткой султана. Но этого камня Аннетта раньше не видела. Он огранен, но без оправы, к тому же слишком велик, чтобы носить его на себе. Слишком велик даже для Сафие.
Сначала Аннетта просто из любопытства попробовала вытащить камень. "Посмотрю и сразу положу обратно", - решила она. Но пальцы валиде так крепко сомкнулись на сокровище, что девушке не удавалось ухватиться за него вмиг вспотевшей рукой.
В канделябрах мерцали две свечи. Ежедневно служанки ставили новые. В их таинственном свете алмаз казался живым существом. Айше прислушалась, не идет ли кто-нибудь, но повсюду царила мертвая тишина. Рабыня слышала лишь свое дыхание и стук крови в ушах.
Никого. Ни единой живой души.
Она потянула сильнее, слегка расшатывая камень. Когда и это не помогло, зажала кулак валиде меж ладоней и попыталась выдавить сокровище, словно сок из апельсина. Безрезультатно. Мать султана сжимала алмаз, словно от этого, зависела ее жизнь. "Кто знает, - подумала Аннетта, - может, когда-то и впрямь зависела". В темных закоулках гарема творились странные вещи.
Девушка запаниковала. Мертвая валиде, сначала казавшаяся такой умиротворенной, выглядела все более зловеще с каждой секундой. Волосы растрепались и накрыли лицо, голова упала набок в неравной борьбе с карие. Мертвые глаза смотрели прямо на Аннетту, отражая свет свечей. Точнее, смотрел один полуоткрытый глаз. Кожа на губах и подбородке натянулась, слегка обнажила зубы, отчего на лице появилась жуткая гримаса. Служанка потела и задыхалась. О чем она только думала? Сюда в любой момент может кто-нибудь войти, и тогда… ее судьба решится очень быстро. Девушка встала на колени, обхватила кулак валиде, впилась зубами в мертвые пальцы, заставляя разжаться один за другим. Ощутила сладковатый привкус - наверное, перед смертью Сафие ела фрукты, мед или другие сласти. Наконец-то! Один медленно поддался. Внезапно что-то громко щелкнуло. Девушку затошнило.
Дьявольский вой разорвал тишину опочивальни. Меховые покрывала вспучились, словно лежащая под ними женщина забилась в судорогах. Аннетта хотела закричать, но ужас словно выдавил из легких воздух, и она лишь пискнула, будто испуганная мышь. Из-под покрывал выскочило что-то белое и мягкое.
Кот! Противная, облезлая, блохастая тварь!
Аннетта попыталась схватить любимчика валиде, но тот прошмыгнул мимо нее и растворился во тьме.
Кто-то услышал мяуканье. К передним комнатам покоев приближались служанки. Они наверняка немного подождут за дверью, прежде чем войти. Карие быстро выхватила алмаз из разжавшегося кулака. Аккуратно скрестила руки Сафие на груди, осторожно спрятав сломанный перст под другой ладонью. Положила украденную драгоценность в карман, который сразу же отвис под тяжестью.
"Словно камень на шее утопленника", - подумала Аннетта.
ГЛАВА 9
Той ночью, уже перед самой заутреней, кто-то разбудил Аннетту, тряся за плечо.
- Что?.. Кто это?
- Ты говорила во сне, сестра.
- Евфемия! А ты что тут делаешь?
Не успев толком проснуться, клирошанка узнала маленькую конверсу по запаху немытого тела. В отличие от Аннетты с ее роскошными нарядами, Евфемия надевала прямо на голое тело монастырские робы, нечасто попадавшие в прачечную.
- Наверное, тебе опять кошмарное наснилось. Дай залезу рядышком.
Простонародный говор тоже ни с чем не спутаешь. Не дожидаясь приглашения, девочка забралась под покрывало, улеглась спиной к стене и тесно прижалась сзади. В темноте монахиня различала лишь очертания непокрытой головы послушницы. Темные волосы Евфемии, совсем недавно коротко остриженные, отрастали непокорными вихрами. Иногда девочка напоминала Аннетте забавного взъерошенного птенца.
Ставить замки не разрешалось, поэтому дверь кельи была открыта. В коридоре всю ночь горели свечи. Суора Виргиния, одна из самых кротких, старых и уважаемых монахинь, должна ежечасно обходить кельи, чтобы убедиться: у младших сестер все в порядке. Но вскоре после заката, приложившись к бочонку с вином в своей келье, она обычно засыпала так крепко, что, как говорила Урсия, проспала бы даже Судный день.
- Опять тот сон? - спросила Евфемия, гладя подругу по волосам.
- Не знаю. Наверное.
- Не помнишь?
- Никогда не запоминаю снов. Только вот просыпаюсь с этим… ощущением.
- Каким ощущением?
- Не знаю…
Вглядываясь в темноту, Аннетта пыталась найти слова, чтобы описать пугающее чувство: будто на нее давила черная пустота.
- Словно я… потеряла что-то и не найду больше никогда.
- Все закончилось. Не думай об этом.
- Надо попробовать.
Теплое тело Евфемии приятно грело монахиню.
- Наверное, это все из-за пудинга, который мы ели вчера вечером. Кому угодно кошмары приснятся.
- Я отдала свою порцию суоре Катерине, она любит сладкое.
- А я отдала свою коту сестры Маргаретты, хотя он и так толстый, - с улыбкой призналась Аннетта. - Продолжай, это приятно.
Она потянулась, устраиваясь поудобнее на тонком матрасе.
В темноте девушка постепенно начала различать очертания комнаты. Келья, за которую она заплатила кучу денег, состояла из двух смежных комнат в дальнем конце коридора и уступала по размерам только покоям аббатисы. Беленые стены, темные балки под высоким потолком. На этом сходство с комнатами простых монахинь заканчивалось. У стен стояли два расписных кассоне с одеждой, в углу - высокий деревянный буфет, в котором девушка держала тарелки, ножи, кувшины и собственный запас продовольствия. На подоконнике в крохотной клетке дремал воробушек.
- А там как жилось? Ну, в другом месте? - нерешительно спросила Евфемия.
Аннетта задумалась. Вернувшись в Венецию, она держала свое прошлое в строжайшей тайне. Сначала шок от возвращения в монастырь - хотя она сама так решила - просто не давал вспоминать. Постепенно девушка поняла, что загадочность может сыграть ей на руку. Но сейчас, то ли из-за этого сна, то ли из-за резко нахлынувшего чувства одиночества, бесстрашной монахине вдруг показалось, что маленькая послушница - единственный близкий человек на всем белом свете, и захотелось ей обо всем рассказать.
- В гареме… четыре года… я знала одну девушку. Ты очень похожа на нее…
- А что это была за девушка?
- О… - печально вздохнула Аннетта, - англичанка. В гареме ее называли Кейе, но это не настоя идее имя моей подруги.
Из коридора, где монахини держали клети с курами, доносилось недовольное кудахтанье.
- Когда я была послушницей, как ты, и спала в тесной комнатушке за кухней, я думала, клирошанкам вольготно живется! А сейчас… смотрю на всех этих куриц в коридоре - словно на скотном дворе живешь, - улыбнулась старшая сестра.
- Ш-ш-ш! Старая Виргиния услышит! - Евфемия прижала пальчик к губам.
- Суора Виргиния? Ну и что?! Здесь можно жить, как заблагорассудится.
- Ты мне как-то рассказывала, что в том, другом месте правила построже.
- О да, намного! В присутствии султана или его матери нельзя даже говорить, пока не позволят. Повсюду ходят стражники.
- Кастраты?
- Да, евнухи. Обычные и чернокожие.
Евфемии не терпелось узнать о них побольше.
- Чернокожие кастраты! А какие они? - с замиранием сердца спросила девочка.
Аннетта почувствовала, что подруга вся дрожит от любопытства.
- Мужчины без coglioni? - насмешливо фыркнула бывшая служанка. - В основном жутко толстые: грудь свисает до самого живота. Фу! А еще они очень странно разговаривают, вот так, - пропищала она фальцетом. - Но кое-кто из девушек все равно влюблялся. Одна моя знакомая даже вышла замуж за такого, когда ушла из гарема.
- Ушла из гарема? Но вы же там все были пленницы.
- Да, были. Но если девушка плохо работала или долго не привлекала внимание султана, ее отпускали. Как, думаешь, выбралась я? Не сбежала, нет. Мы все были рабынями, все христианки. У каждой своя история. Например, мы с Кейе плыли на корабле через Адриатику и попали в плен к пиратам. Я вместе с монахинями из Санта-Клары направлялась в другой монастырь, он в Рагузе. Ты, должно быть, слышала о нем?
Евфемия кивнула и теснее прижалась к старшей подруге.
- Так вот. Известный английский торговец взял нас на борт корабля, шедшего в Константинополь, и пообещал отвезти в Рагузу. Но судно атаковали турки. Остальных сестер они выкинули за борт. Корабль напоролся на рифы и начал тонуть, поэтому забрать всех они не смогли бы, даже если бы захотели. Команду перерезали, а нас с Кейе позже продали в дом блаженства, - бесцветным голосом закончила Аннетта.
- Оказаться в плену у неверных! Храни нас Мадонна! Лучше вам было утонуть! - возбужденно пролепетала девочка.
Тон голоса совсем не вязался с ее благочестивыми речами.
- Умереть? Чушь! Быть рабыней в гареме лучше, чем быть послушницей в монастыре, вот что я тебе скажу.
- Сестра!
- Чистая правда. Или даже клирошанкой, несмотря на привилегии. Среди нас были женщины, которые сами захотели стать рабынями, надеясь попасть в гарем к какому-нибудь богачу. Лучше так, чем жить на улице.
- А как тебе удалось бежать?
- Я не сбежала, глупышка. Когда валиде умерла, всех ее личных прислужниц отпустили…
- А кто такая валиде?
- Мать султана.
- Понятно. Что было дальше?
- Ну, одни захотели остаться, другие получили приданое и были выданы замуж. Любая женщина, прошедшая обучение в доме блаженства, - лакомый кусочек, знаешь ли.
- Сестра! - хихикнула Евфемия. - А тебе не хотелось замуж?
- Я похожа на сумасшедшую? Прислуживать обрюзгшему паше? Нет уж, увольте! Когда я была еще совсем маленькой, мать попыталась продать меня дряхлому толстяку, любителю невинных девочек. Отвратительный старый козел!
Аннетта с удовлетворением отметила, что малышку затрясло от ужаса, и, упиваясь собственным красноречием, продолжила:
- Мне было десять лет, Фемия. Совсем дитя, младше, чем ты, но уже достаточно взрослая. После этого я поклялась самой себе, что никогда не буду иметь дела с мужчинами.
- А что ты сделала?
- Что я сделала? Ха! Укусила его так больно, что, клянусь, ему разонравились маленькие девочки!
Евфемия захохотала.
- Я сказала Кейе: если султан хоть пальцем до меня дотронется, сделаю с ним то же самое. Мадонна! Она так разозлилась! Сказала, что нас обеих убьют из-за моего длинного языка…