Сии взоры заметил не только Ригор, но и все члены бродячей труппы. Жосс отвёл Жана в сторону и тоном, не терпящим возражений, сказал:
– Этот рифмоплёт нужен мне. Мне надоело получать за представления пресные лепёшки и сыр из козьего молока. Я хочу добиться большего!
– А причём здесь я?.. – насторожился Жан.
– А притом, что Колетта весь вечер глаз не сводит с этого смазливого голиарда.
Жан побагровел от ревности и злости.
– Во-во! – протянул Жосс. – Я так и знал! Опять сцену ревности закатишь, за нож будешь хвататься! В общем, так: эту ночь Колетта проведёт с Ригором. А, если он захочет, то Колетта будет спать с ним постоянно.
Жан промычал что-то бессвязное в ответ. Жосс похлопал его по плечу.
– Так надо для дела, Жан. Если ты не согласен, то можешь уйти в любой момент.
Оскорблённый Жан окончательно сник, потому, как идти ему было некуда…
* * *
Отобедав на свежем воздухе, актёры и Ригор, теперь уже полноправный член труппы, отправились в путь. Ригор поделился с Жоссом, что при дворе графини де Мюлуз достаточно жонглёров, глотателей огня, музыкантов и даже есть два миланских комедианта.
Старый актёр сокрушался:
– Так мы, в конце концов, потеряем заработок – господа обзаведутся своими театрами. Кому мы будем нужны? Разве, что сервам да горожанам, а они бедны… Слышал я по некоего барона де Эпиналя. Говорят, он – ценитель прекрасного. Вот к нему-то и направимся.
…Владение барона ничем не отличалось от владений его соседей: леса, поля, припорошенные снегом; убогие селения с сервами, ведущими полуголодное существование, облачённых во что попало (шерстяной плащ, да справные деревянные башмаки у простолюдинов считались роскошью). Наконец на горизонте показался замок самого хозяина.
Ригор выглянул из повозки, дабы получше разглядеть родовое гнездо Эпиналей. Отчего-то ему стало неуютно, невольно страх сковал его сердце.
Жосс, правивший повозкой, натянул поводья и остановил лошадь примерно в четверти лье от замка. Он спустился с козел на землю и огляделся.
– Мрачноватое место… Да и сервы здесь какие-то запуганные… Странно…. Неужели здешний барон любит театр? – недоумевал он.
Из повозки выглянула Мадлен. Она, словно проворная сорока на ветке, покрутила головой в разные стороны.
– Ты как всегда прав, Жосс, – согласилась она, – кажется, местечко не слишком гостеприимное. Впрочем, мы можем ошибаться…
– Надеюсь, что так оно и будет. И мы заработаем здесь достаточно монет, – вставил Клод.
– Оставайтесь около повозок, – скомандовал Жосс. – Я пройдусь и посмотрю, что к чему…
Он направился на торговую площадь, раскинувшуюся напротив замковых ворот. К нему тотчас подошли два стражника.
– Бродячий актёр? – поинтересовался один из них.
– Да, – утвердительно ответил Жосс, смерив взором их сюрко с изображением оскалившегося волка, гербом барона де Эпиналь. – Хотели бы дать представление в этом прекрасном месте…
Стражники многозначительно переглянулись.
– Это можно… – почти одновременно подтвердили они.
– Только придётся заплатить… – уточнил стражник, первым начавший разговор с Жоссом.
– Сколько? – спокойным уверенным тоном справился Жосс, потому как вымогательство со стороны стражи было для него делом привычным.
– Два медных денье… – стражник назвал цену и подмигнул своему сотоварищу.
Жосс тотчас извлёк из напоясного кошеля названную сумму и протянул стражнику. Тот беззастенчиво взял денье и поделился со своим сотоварищем.
– А скажи мне, достопочтенный стражник, – начал Жосс вкрадчивым голосом, – как здоровье вашего господина?
Стражники снова переглянулись.
– Слава Всевышнему с бароном де Эпиналь и его супругой досточтимой госпожой Эдмондой всё в порядке.
Стражники осенили себя крестным знамением.
– А можно ли сделать так, чтобы сиятельный барон узнал о нашем прибытии? – поинтересовался Жосс и запустил руку в напоясный кошель.
Стражники сглотнули в ожидании ещё одной монетки. Их чаянья не обманулись, заезжий актёр извлёк из кошеля ещё два денье.
…Вечером, после того как колокола местной церкви отзвонили вечерню и священник сотворил надлежащую службу, актёры установили на торговой площади близ замка Эпиналь свои повозки.
– Какой пейзаж вывешивать? – поинтересовался Клод у Жосса.
Тот почесал за ухом.
– Давай как обычно, пастушек с овечками. Публика здесь простая, для неё старое представление сойдёт. Но завтра… – Жосс оглянулся на Жана, помогавшего Клоду разбирать реквизит, – ты должен придумать что-нибудь утончённое для барона и его супруги. Кстати, посоветуйся с Ригором. Этот голиард весьма образован и не глуп.
Жан скорчил недовольную гримасу.
– Ладно, разберёмся…
…Вокруг актёрских повозок собралось человек двадцать крестьян. Некоторые из них, вилланы, явно выделялись своим одеянием: шерстяными плащами, вязаными чулками из овечьей шерсти и новыми башмаками. Их жёны и дочери также производили приятное впечатление – их одежда была чистой, а головы украшали чепцы тёмно-зелёного цвета, сшитые из тонкой шерсти. Из чего Жосс сразу же сделал вывод: после сегодняшнего представления им перепадут не только лёпёшки и сыр, но и медные денье.
Ригор, стараясь быть полезным своим новым друзьям на первом же представлении, извлёк из повозок несколько скамеек и расставил их напротив воображаемой сцены, где тотчас разместились вилланы со своими семействами.
Не успели Жан и Клод прикрепить полотно с изображением овечек и пастушек на одну из повозок, дабы создалась иллюзия лета и цветущего луга, как на представление пожаловали стражники и заняли места в первых рядах.
Жосс потёр руки от удовольствия.
– Вот и зритель… Глядишь, прилично подзаработаем… – мечтательно произнёс он.
Наконец всё было готово для начала представления. Колетта и Леон, облачившись пастушками, предстали перед зрителем. Ригор заиграл на лютне, Жан – на небольшой арфе, дабы создать музыкальный фон.
В то время, как Колетта, Леон и Клод разыгрывали представление под аккомпанемент своих собратьев по ремеслу, из замка вышел человек, облачённый в длинный плащ, его лицо скрывал глубокий капюшон.
Он встал поодаль и долго наблюдал за актёрами, а затем покинул представление, исчезнув за воротами замка. Сие обстоятельство не ускользнуло от цепкого взора Жосса. Он догадался, что это был доверенный человек барона и очень наделся, что вскоре его труппу пригласят в замок.
Глава 7
Надежды Жосса сбылись спустя три дня, после того как вся округа насладилась театральными представлениями. Жосс подсчитал доход, он оказался небольшим, но всё же, в напоясном кошеле главы труппы позвякивали денье. Да и желудки актёров не бурчали от голода, потому как многие сервы расплачивались за просмотр представления различной снедью.
В этот день актёры проснулись рано утром. Жосс приказал им привести себя в порядок, ибо был уверен – именно сегодня они отправятся в замок и предстанут перед бароном де Эпиналь.
За минувшие дни Ригор сочинил зажигательную балладу, под которую было не грех станцевать и лирическую песню о нелёгком уделе поэта. Актёры наскоро позавтракали крестьянскими лепёшками с сыром, запили их молоком и, дабы скоротать время в ожидании приглашения от барона, попросили Ригора исполнить одно из своих сочинений. Тот с удовольствием сел на табурет около костра, актёры расположились подле него, и заиграл.
У Колетты, которая питала слабость не только к произведениям голиарда, а в большей степени к нему самому, навернулись слёзы от умиления и восторга. Действительно, Ригор виртуозно владел инструментом, а его стихи ранили женщин прямо в сердце.
С рассветом, ночью, в полдень на простор
Поэт вступает в мир предвестьем чуда,
И взмах жезла сзывает из-под спуда
Забытых духов рощ, холмов, озёр.
Поэт провидит тьме наперекор,
Сорвав с явлений оболочек груду,
Ростки добра и красоты повсюду,
Где немощен и слеп учёный взор.
Порою на неведомый призыв,
Не поддаваясь злым земным обманам,
Поэт к исконным запредельным странам
Могучий устремляет свой порыв.
И окружает смертного поэта
Сияние таинственного света…
– Прекрасная песнь…
Актёры разом обернулись и увидели мужчину средних лет, облачённого в тёмно-коричневые одежды с изображением оскалившегося волка, герба барона де Эпиналь. В руке незнакомец держал жезл, что говорило о его высоком статусе в замке – возможно, он был мажордомом или сенешалем; голову его венчал пышный бархатный берет в тон одеянию, украшенный перьями фазана. Посланника барона сопровождало несколько слуг.
Актёры встали и почтительно поклонились. Жосс тотчас смекнул, что удача плывёт прямо им в руки.
– Я рад, сударь, что песнь голиарда доставила вам хоть немного удовольствия…
Посланник барона кивнул.
– Я наблюдаю за вами с того самого дня, как вы прибыли во владения барона. Думаю, что ваши представления весьма не дурны… А голиард, – он смерил взором Ригора, – талантлив и даже утончён… Увы, в наше жестокое время, когда почти весь цвет бургундского рыцарства не вернулся из Крестового похода, так хочется насладиться поэзией отличной от провансальских баллад, полных циничности и безысходности.
Ригор поклонился по-милански. Посланник барона удивлённо приподнял брови.
– М-да, юноша, я не ошибся, говоря о вашей утончённости… – не без удовольствия заметил он. – Не удивлюсь, если вы происходите из знатного рода.
Ригор снова поклонился.
– Увы, сударь, я – всего лишь сын торговца тканями. Но я часто бывал при дворе графини де Мюлуз…
Брови напыщенного посланника снова поползли вверх.
– И что же вы делали при дворе прекрасной графини?
– Сначала продавал ткани, а затем услаждал слух сиятельной госпожи своими сочинениями… – пояснил Ригор.
Посланник барона тотчас сделал соотвествующие выводы: юноша был придворным голиардом графини и почему-то покинул свою покровительницу.
– Надеюсь, моя госпожа, Эдмонда де Эпиналь, оценит ваши таланты, – надменно заметил посланник. – Она умеет ценить прекрасное… и барон тоже…
При упоминании о бароне, как ценителе прекрасного, у Ригора отчего-то засосало "под ложечкой".
* * *
Актёры давали представление чете де Эпиналь в праздничной зале замка. Баронесса, Эдмонда де Эпиналь, ещё сравнительно молодая женщина, которую, впрочем, нельзя назвать красивой, сидела на стуле с высокой резной спинкой и была полностью поглощена происходившим действом. Эдмонда с замиранием сердца следила, как Мадлен исполняла роль богатой знатной вдовушки, имевшей дочь на выданье, которую мастерски изображал Леон (баронессе, как, впрочем, и барону, и в голову не могло прийти, что это юноша) и даже жеманился, как молодая капризная девица. Между матерью и дочерью разгорелось соперничество за сердце голиарда, Ригора, который успевал усладить их слух своими сочинениями и бесстыдно сорвать цветы любви, позабыв о том, что его долг, прежде всего, воспевание куртуазной любви, а не удовлетворение плотских страстей.
Ригор, стоя на одном колене перед вдовушкой-Мадлен, которая всем своим видом показывала, что сгорает от страсти, исполнял:
У любви есть дар высокий -
Колдовская сила,
Что зимой, в мороз жестокий,
Мне цветы взрастила.
Ветра вой, дождя потоки -
Всё мне стало мило.
Вот и новой песни строки
Вьются легкокрыло.
И столь любовь сильна,
И столь огня полна,
Что и льдины, как весна,
К жизни пробудила…
Баронесса невольно поддалась любовным фантазиям. Она устала от пренебрежения супруга, ибо он женился на ней, позарившись на земли её отца, которые вскоре присоединил к своим владениям и перестал обращать на жену внимание, отдавая предпочтение юношам.
Эдмонда представила, как утопает в объятиях голиарда. Она почувствовала сильное волнение и желание.
Барон краем глаза следил за своей супругой, понимая, что происходит в её душе. Он не требовал от Эдмонды верности и, пребывая в прекрасном расположении духа, решил доставить ей хоть какое-то удовольствие.
– Вы, верно устали, сударыня… – произнёс он, искоса поглядывая на жену.
Та смутилась.
– О нет, Филипп… Представление доставляет мне истинное наслаждение.
Барон улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы, на фоне которых отчётливо выступали резцы, словно у вампира.
– Не сомневаюсь, сударыня. И даже могу сказать наверняка: наслаждение доставляет вам голиард… Не так ли?
Эдмонда потупила взор, не зная, что ответить, ибо характер и поведение супруга были непредсказуемыми.
– По окончании страданий этого красавца, который мечется между богатой матерью и юной дочерью, вы можете подняться в свои покои.
– Но я не устала… – попыталась возразить баронесса.
– Разумеется. Поэтому вслед за вами отправится голиард и усладит ваш слух своими утончёнными альбами и кансонами.
Эдмонда взмахнула ресницами, не ожидая от барона подобной любезности.
– Благодарю вас… – произнесла она.
* * *
По окончании представления любовного треугольника, барон подозвал в себе Ригора и что-то шепнул тому на ухо. Голиард почувствовал смущение, но ненадолго, усилием воли он обрёл прежнюю уверенность. Он поклонился барону и вымолвил:
– Почту за честь, ваше сиятельство.
К Ригору подошёл слуга, одетый в тёмно-коричневую куртку и жёлто-зелёные шоссы.
– Следуйте за мной, сударь… – сказал он.
Голиард направился за ним, предвкушая встречу с баронессой.
…В это время Жан подменил Ригора, которому было суждено услаждать сиятельную Эдмонду не только стихосложением и музыкой. Он умел играть на арфе и сносно петь. Конечно, его музыкальные способности меркли по сравнению с талантами Ригора, но что поделать – желание баронессы закон.
Барон наслаждался представлением. Время близилось к полуночи, актёры устали и из последних сил разыгрывали перед хозяином замка очередную сценку.
Зато барон, попивая вино и заедая его засахаренными фруктами, чувствовал себя прекрасно. Он ничего и слушать не желал об усталости актёров. Наконец случилось непоправимое: обессиливший Леон наступил на свой длинный женский наряд, упал и потерял сознание.
Перепуганные актёры бросились к нему, думая, что юноша умирает от изнеможения.
– Леон! Леон! Мальчик мой! – воскликнул Жосс, хлопая его по щекам.
Барон встрепенулся.
– Леон… Мальчик… Так что же весь вечер я любовался на юношу в облике девицы? – удивился он.
Актрисы, не ведая о наклонностях барона, подтвердили сие обстоятельство.
– Леон всегда исполняет роль молоденьких девушек… – сказала Мадлен, не подозревая о том, какие роковые последствия может сыграть произнесённая фраза.
Барон улыбнулся, обнажив острые резцы.
– Бедняжка! Я прикажу позаботиться о нём. Вам же стоит отдохнуть…
Актёры, ни о чём не подозревая, поблагодарили барона. Слуги подхватили Леона и вынесли его из зала.
– Вас проводят в специально отведённые покои, – сказал барон, напоследок обращаясь к актёрам, и удалился из зала в сопровождении небольшой свиты.
* * *
Посреди ночи в покои баронессы ворвались слуги, вытащили из постели заспанного Ригора, собрали его вещи и выбросили вон из замка, за ним последовала вся труппа.
Баронесса, облачённая в ночную сорочку и пелисон, буквально влетела в покои своего супруга.
– О, дорогая Эдмонда! – воскликнул барон, наслаждаясь растрёпанным видом жены, задыхавшейся от гнева.
– Что происходит, Филипп?.. – прошипела Эдмонда. – Слуги врываются ко мне в спальню… Творят бесчинства… На каком основании?
Барон подошёл к жене.
– О! Вы жаждете услышать объяснения? Так я не намерен их давать, ибо я нахожусь в собственном замке и могу делать всё, что хочу. Актёры утомили меня, и я приказал прогнать их прочь из замка…
Баронесса немного успокоилась.
– Но разве нельзя было сделать это завтра утром?
Барон усмехнулся.
– Простите, Эдмонда, если прервал ваши наслаждения с голиардом… Право, я не хотел…
– Вы чудовище… – прошептала баронесса. – Я устала от вашего пренебрежения и вашей жестокости…
Барон округлил глаза.
– Жестокости? Вы, моя дорогая, ещё не знаете, что такое жестокость! – возопил он, побагровев от гнева.
Баронесса попятилась к двери, уже сожалея о невольно вырвавшихся словах, намереваясь как можно скорее покинуть покои мужа и затвориться в своих.
Но барон опередил супругу, преградив ей путь.
– Выпустите меня! Я устала и хочу спать. – Надменно произнесла Эдмонда, стараясь из последних сил сохранять спокойствие.
– Ну, уж нет! – воскликнул барон. – Я хочу обладать вами!
Баронесса почувствовала, что слабеет.
– Я не намерена делить с вами ложе…
– Зато я намерен!!!
Барон схватил Эдмонду за руку и потащил к постели.
– Пустите меня! Пусть вас услаждают пажи и юные сервы!
– Что-о-о?! – возопил барон, задыхаясь от ненависти к жене. – Вы смеете мне отказывать в том, на что я имею законное право!
Он со всего размаха ударил Эдмонду по лицу. Она упала на кровать и потеряла сознание.
– Так-то лучше! По крайней мере, не будешь кусаться… – сказал барон, с вожделением рассматривая обнажённые ноги жены, видневшиеся из-под задравшейся сорочки.