– Клава рассказала мне про твою первую семью, – сказала Фрида.
– Очередные выдумки? – спросил Алекс.
– С чего ей лгать об этом?
– Ас чего лгать об этом мне?
– Ты мужчина. Мужчины часто скрывают своих старших детей.
– Я ничего не скрываю.
– Клава предупредила меня, что ты молчишь и лжешь, а потом женщина, живущая рядом с тобой, чувствует себя дурой. И знаешь, Алекс, я уже начинаю ей верить.
Алекс взглянул ей в глаза. Он был ошарашен.
– Фрида, у меня нет никакой первой семьи. И никаких старших детей.
– То есть то, что твоему старшему сыну восемнадцать лет, это все выдумки Клавы?
– Да! Это все выдумки Клавы!
– Значит, меня ты тоже будешь обманывать?! – вспылила Фрида.
– Знаешь, мне так жаль! Между нами возникло настоящее светлое большое чувство. И если ты сейчас не поверишь мне, я могу потерять тебя. Ты делаешь мне больно в тот самый момент, когда мне казалось, что больнее уже быть не может!
Алекс повернулся и быстро пошел к своей машине.
– Алекс, куда ты?
– Я буду ждать, пока ты мне поверишь!
– Алекс, я тебя никуда не отпущу.
– Фрида. Я очень люблю тебя. Но я должен сделать то, что считаю нужным. Иначе мне не спасти сына.
– Алекс… Вернись! Или между нами все кончено!
– Я знаю, что ты меня любишь, Фрида. Просто ты все еще не можешь верить мне. А веришь моей безумной жене, которая сочинила все мои любовные похождения, и развелась со мной, потому что поверила своим фантазиям.
– Мне уже два человека сказали, что ты лжец. Как я могу тебе верить? Как дура?
– Ты не дура. Ты прекрасная, умная, добрая, великолепная женщина.
– Алекс! Немедленно скажи мне правду!
Алекс сел в свой автомобиль и, круто развернувшись, выехал со стоянки.
14
Макс и Манечка, оставшись одни, зашли в ординаторскую. Доктор, который делал операцию, сидел за столом и что-то писал в истории болезни.
– Можем ли мы чем-то помочь мальчику? – спросил Макс. – Какие-то лекарства, что угодно…
– Нет, – доктор поднял на них взгляд, в котором читалось искреннее сочувствие. – Мы сделали все необходимое. Я должен сказать Вам, что такая реакция на наркоз бывает в одном случае из двадцати тысяч. Мы заметили аллергию сразу, поэтому мальчик еще жив. Но сейчас сделать ничего нельзя. Остается только ждать.
– Если потребуется хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните.
Доктор кивнул. Макс оставил на столе доктора визитку, и они с Манечкой направились к выходу. Мимо Клавы и Ангелины, которые стояли в коридоре, обнявшись, и плакали, они прошли молча. Макс, который сам перенес страшную потерю, прекрасно понимал состояние Алекса и состояние этих женщин. Лучше всего он понимал, что слова сочувствия сейчас помочь не могут. Вообще ничто не может сейчас помочь.
– Сколько времени? – спросила Манечка, когда они вышли на улицу.
– Уже пятый час.
– Не поеду на работу.
– Давай тогда поедем куда-нибудь, – сказал Макс. – Туда, где больше жизни.
Майская погода, казалось, решила вспомнить мартовские холода. Пока они дошли до машины, руки Манечки покрылись мурашками и покраснели.
– Садись за руль, – сказала Манечка. – Хочу, чтобы мой любимый покатал меня. А потом нам будет что отметить в каком-нибудь ресторанчике.
– Ладно, – сказал Макс. – Попробую.
Он сел за руль, настроил под себя водительское сидение и зеркала, завел машину. Манечка пристегнулась ремнем безопасности, Макс последовал ее примеру. Он неуверенно нажал тормоз, поставил рычаг коробки передач в положение "D", отпустил тормоз. Машина плавно покатилась вперед. Макс вырулил со стоянки, выехал за ворота больницы и осторожно влился в поток машин.
– Куда поедем? – спросил он.
– Решай ты. Ты же мужчина. А я с тобой поеду куда угодно.
У Макса было странное ощущение. Он вел машину, как бы вспоминая как это делается. С каким-то равнодушным удивлением он отметил, что у него полностью исчез страх перед вождением, который преследовал его все эти три года.
– Я знаю, куда тебя повезти, – сказал он.
Макс выбрал маленький ресторанчик около театра музыкальной комедии. Когда они вышли из автомобиля, Манечка повисла у него на шее.
– Ты прекрасный водитель. Почему ты сомневался?
– Не знаю. Теперь я и сам не понимаю почему, – улыбнулся Макс.
– Сегодня обязательно должно было случиться и что-то хорошее. И я очень надеюсь, что Борька выкарабкается.
– Я уверен, что так и будет. Сердце ему починили. Врачи сделают все необходимое. Может быть, восстановление после операции затянется. Но он будет жить. Я уверен в этом.
Они вошли в ресторанчик. Тихая музыка. Свободный столик в углу. Приветливая улыбка официантки. Макс провел Манечку между столиками и усадил на удобный стул.
– Сейчас мы покушаем. А потом война план покажет, – сказал он.
* * *
Фрида сидела в своей машине, и смотрела, как Алекс выезжает из больничных ворот. Она включила радио, нашла музыку, потом переключилась на новости, на рекламу, вернулась на музыку, посмотрела на часы. Наконец, она приняла решение, достала сотовый телефон и набрала номер.
– Виктор? Это Фрида. Я хочу увидеться… Хорошо. Через час буду.
Она, не спеша, тронулась с места и выехала за ворота.
Алекс точно не знал, куда он едет. Первая мысль – помолиться – все еще казалась ему привлекательной. Конечно, Алекс не верил, что молитва может помочь. Его критичный ум полагал, что у Бога достаточно своих дел, и человек только под влиянием огромной гордыни может искренне верить в то, что он, маленькая песчинка в бесконечном Универсуме, достоин внимания Создателя, и что Создатель может услышать его слабый голос и исполнить то, о чем просит его человек. И все же, поскольку молитва была единственным средством привлечь в ситуацию высшие силы, неподконтрольные человеческому разуму, мысль о ней оставалась для Алекса притягательной.
Еврейская семья, в которой он вырос в Советском Союзе, изо всех сил старалась забыть свои культурные и религиозные корни, поэтому они крестили своих детей в православие. В последние годы, когда быть иудеем снова стало престижно и почетно, Алекс подумывал принять иудаизм, но его критичный мятежный ум никак не мог смиренно вместить в себя многочисленные религиозные догмы, правила и запреты.
Алекс неоднократно в беседах с верующими иудеями издевался над Библией, находя в ней весьма забавные противоречия. Например, рассматривая цитату "И был вечер, и было утро: день второй", Алекс язвительно замечал, что никакого утра и вечера быть не могло, поскольку светила были созданы только в третий день. Да и само понятие "день" может быть поставлено под сомнение, ведь не было еще Луны и Солнца. Какой же день? И собеседники либо пытались объяснить столь явный ляп аллегориями и метафорами, либо застенчиво умолкали, либо называли Алекса сатанистом, поскольку раз не может он просто поверить в то, во что слепо веруют миллионы людей, значит, на это есть особые причины.
Алекс направился в ту церковь, где недавно говорил с отцом Александром. Внутри уже не было верующих, но двери храма были все еще открыты. Алекс вошел. У входа за прилавком клевала носом женщина, торгующая свечками, иконками и крестиками. Рядом с ней располагалось напечатанное на принтере объявление, в котором говорилось, что свечи, купленные не в храме, не являются жертвой, угодной Богу, а рядом другое, в котором значилось: "Иноверцы, самоубийцы, атеисты и экстрасенсы в храме не отпеваются, панихиды по ним не служатся, молитвы за них не возносятся". За амвоном Алекс рассмотрел священника. Алекс прошел вглубь храма, узнал отца Александра.
– Батюшка, благословите, – произнес он ритуальную фразу, подходя к священнику, кланяясь и целуя ему руку.
– А, это Вы, сын мой. Господь благословит.
– Я приезжал к Вам недавно.
– Я помню. Как Ваш сын?
– Операция прошла не очень хорошо. Он на грани жизни и смерти.
– Чем я могу помочь, сын мой?
– Помолитесь со мной, батюшка. О его здравии.
Эта нестандартная просьба вырвалась из уст Алекса сама. Но прозвучала она так, как будто бы именно с этой мыслью он сюда и приехал.
– Я помолюсь с тобой, – ответил отец Александр. – Как зовут сына?
– Борька… Борис.
– Получил ли Борис крещение в православной церкви? – спросил священник.
– Нет, батюшка. Борис некрещеный.
– Тогда по церковным правилам я не могу молиться за него, – сказал отец Александр. – Я могу помолиться только за Вас.
Они подошли к иконе святой Богородицы, и оба встали на колени.
– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал священник, – матерь божия, обрати свой взор на страждущего отца, и дай ему утешение и надежду на скорое выздоровление его сына Бориса.
– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал Алекс. – Матерь божия, дай моему сыну здоровья, соверши чудо, сделай так, чтобы он стал здоров. Прошу тебя кровью моего сердца!
– Аминь, – сказал отец Александр. – Вы бы все-таки крестили мальчика.
Алекс вспомнил объявление про иноверцев и атеистов, висящее у входа. И вдруг почувствовал как будто бы толчок в центре живота.
– Похоже, батюшка, вы тут ересь практикуете, – сказал он.
– Помилуй тебя Бог! – испуганно сказал священник.
– Бог создал всех людей, батюшка. И всех любит. Даже тех, кто называет себя атеистом и относит себя к другой вере. Адам и Ева не были православными, между прочим. Если Вы сомневаетесь во всемогуществе Бога, и допускаете, что не по его воле возникли атеизм или другие религии, Вы еретик. Если Вы отказываете человеку в благословении и молитве только на том основании, что он не является православным христианином, Вы еретик. Отправляйтесь-ка Вы, батюшка в Ад со своей псевдорелигией!
С этими словами Алекс снял с себя цепочку с крестиком и бросил ее священнику под ноги.
– Ты в отчаянии, – сказал отец Александр, переходя на "ты". – Я понимаю. У тебя тяжелое время. Но единственный выход – смириться, принять волю Господа нашего!
– Вы еретик, батюшка! Особенно если думаете, что Бог не источник любви и света, а источник смерти и страданий.
– Все в воле божией, – ответил, крестясь, священник. – Его пути неисповедимы. Только те, кто приняли благую весть, смирились перед его волей, и стали частью вселенской церкви, обретут утешение.
– Если Бог даровал людям свободу воли, а он ее даровал, то он подарил им и возможность выбирать Путь к нему. Тот Путь, который ближе каждому человеку. Если Вы верите, отец Александр, что только православные христиане достойны внимания Бога, Ваше вероучение – ложь. Мне не требуется Ваше благословение.
С этими словами Алекс повернулся и пошел к выходу, мимо проснувшейся за прилавком тетки. Священник поднял брошенный Алексом крест и сказал ему в спину.
– Я сохраню твой крест И буду ждать тебя с покаянием.
– Скорее Вы дождетесь конца света, – бросил ему через левое плечо Алекс.
Он вышел в прохладный майский воздух, увидел оживленное движение по улице, вдохнул глубоко. Он вспомнил слова Фриды о том, что он плохо себя контролирует, и рассмеялся. Контролировал он себя хорошо. Просто мир, в котором на грани смерти танцевал его сын, очевидно, имел ущербность. Молитвой и смирением этого было не исправить. Алекс чувствовал, что нет.
– Моя задача, – сказал Алекс вслух вечернему воздуху, – состоит в том, чтобы превратить этот мир в место, в котором мой сын не умрет! И если молитва не помогает, нужно принять это и искать другое решение, а не демонстрировать овечью покорность перед обстоятельствами.
Теперь Алекс очень хорошо понимал Макса, который ходил после той трагической аварии сам не свой и всем задавал вопросы о смысле бытия. Да, мир, в котором гибнут дети, лишен всякого смысла. И совершенно точно лишен божественной благодати, что бы там ни бормотали священники.
Его карман завибрировал. Алекс поднял трубку.
– Эммануил?.. Рад слышать. Конечно. С удовольствием увижусь с тобой.
* * *
Фрида приехала на встречу с Виктором Холливудом раньше назначенного времени. Он выбрал в качестве места встречи ресторан на улице Бунина, куда приглашал ее в первый день их знакомства. Фрида вспомнила, как в тот день в ее груди горела и разгоралась ярким пламенем надежда на счастье. Еще бы! Она встретила своего потерянного любимого мужа. Она получила второй шанс… Так она думала. И ее голова кружилась от этих мыслей. Фрида села за тот самый столик. Это было всего полгода назад. А потом наступило разочарование, пожалуй, самое сильное в ее жизни…
– Фрида, здравствуй! – он подошел к ней и поцеловал ее руку.
Его зрачки с нечеткими границами и глубокий красивый голос все еще оказывали на нее гипнотическое воздействие. Фрида глубоко вздохнула.
– Здравствуй, Виктор, – сказала она.
– Что-то случилось? – спросил он, присаживаясь напротив. – Или ты решила, что мы все-таки можем быть вместе?
– Я захотела тебя увидеть. Просто так. Неужели это настолько невероятно?
– Это вряд ли. Но я с удовольствием приму от тебя в подарок эти несколько часов. Или, если захочешь, намного более долгий промежуток времени. Как тебе нравится мысль провести со мной вечность, например?
– Ты серьезно говоришь о вечности? – Фрида заинтересованно улыбнулась.
Подошедший официант ненадолго прервал их разговор. Сделав заказ, они продолжили.
– Да. Я говорю серьезно. За последние три месяца я кое-что сделал. Но не говорил тебе об этом.
– А теперь расскажешь? – спросила Фрида с улыбкой, поощряющей его хвастаться своими достижениями.
– Вечер длинный. Если ты никуда не спешишь, конечно… Но скажи сначала, как поживает твое новое увлечение по имени Алекс?
– Ты преувеличиваешь мою увлеченность, – улыбнулась Фрида. – Пожалуй, я просто хотела секса.
Глаза Виктора ревниво блеснули.
– И что, он хороший любовник?
– Хороший.
– Когда три месяца назад ты сказала, что нам лучше расстаться, я принял это. И возможность того, что у тебя будут любовники, я тоже обдумывал. Но это нелегко.
Виктор тяжело вздохнул.
– Виктор, ты рассчитывал быть для меня тем человеком, который ушел из жизни. Я очень его любила. А ты просто пользовался тем, что очень похож на него, – сказала Фрида. – Но вернуть прошлое невозможно, понимаешь? Сейчас, когда я узнала тебя лучше, я понимаю, что вы – разные люди. Поначалу я была очарована тобой, ты казался мне моим погибшим мужем.
– Мои наблюдатели говорят, что ты серьезно влюбилась в Алекса.
– С моей стороны это легкий флирт, не более, – утешила его Фрида.
– Ты даешь мне надежду. Или дразнишь. Но это в любом случае приятно.
Голос Виктора звучал для Фриды сладкой музыкой. Ведь это был голос ее любимого мужа. Те же интонации. Те же переливы обертонов. Она слушала этот голос, и начинала чувствовать себя так же, как в прошлом, когда любила и была любимой, когда весь мир казался ей полным надежд.
– Я должен кое в чем тебе признаться, – сказал Виктор.
– В чем же?
– Ты, конечно, можешь мне не верить. Но я скажу как есть. А ты решай сама, как отнестись к этому. Договорились?
– Да, – она кивнула и закусила нижнюю губу.
Виктор улыбнулся. Он знал, что это означает. Фриде очень любопытно, но она не хочет показывать этого.
– Я заранее прошу прощения, мое объяснение может показаться путаным. Я не мог сказать тебе этого тогда, полгода назад. Не мог не потому, что не хотел. Просто не мог. Может быть, я зря вообще тогда с тобой заговорил. Зря привел в этот ресторан. Я мог бы просто смотреть на тебя со стороны, любоваться тобой… И появиться в твоей жизни только сегодня. Я именно так и планировал. Но полгода назад я не удержался от соблазна.
– Виктор, расскажи мне все, – сказала Фрида, и ее голос дрогнул.
– Ладно. Представь себе две почти одинаковые реальности, – начал Виктор.
Он положил на стол две одинаковые салфетки.
– Но есть несколько не очень значительных отличий.
Виктор взял перечницу и для наглядности внес разнообразие: высыпал немного перца на одну из них, а потом одну из салфеток слегка надорвал.
– В одной реальности ты теряешь мужа, в другой твой муж теряет тебя. Причина одна и та же. Просто так сложилось. В обеих реальностях до самоубийства их довел психолог, в обеих реальностях его имя Альберт Абрамович Карапетян. Есть еще множество отличий между этими реальностями, но для нас они не так важны. И вот, в результате смелого эксперимента, преодолев множество препятствий и смертельных опасностей, твой муж, потерявший тебя, оказывается в той реальности, где ты потеряла его. У вас общая боль. И множество общих воспоминаний. Отличия между твоей историей семьи и его историей семьи есть. Но, скажем так, они видны в нюансах. Характеры у твоего мужа в этой реальности и в той тоже различны, потому что была все-таки разная среда воспитания, и образование другое, и уровень технологического развития в этих реальностях разный… Но что это я все не могу сказать главного!.. Наверное, смущаюсь. Ладно. Буду говорить от первого лица. Наверное, так будет проще.
– Продолжай, – попросила Фрида, и взяла его за руку.
– В общем, я прошел дверь между двумя реальностями первым. Оборудование еще не было настроено как следует. Отсюда нечеткий контур зрачков и те нюансы в сексе, которые все испортили между нами.
Фрида сжала руку Виктора Холливуда.
– Говори, Виктор, – подбодрила его она. – Мне нравится как звучит твой голос.
– Сейчас происходит следующее.
Виктор осторожно освободил свою руку, развернул две салфетки, соединил их друг с другом, и снова сложил их вчетверо, уже обе.
– Я соединяю реальности. Не только эти две. Сейчас сближаются четыре, но, возможно, я добавлю еще несколько. Соединение произойдет через некоторое время. Но сейчас этот процесс уже начат. Когда я завершу его, на это уйдет, возможно, месяц, может, чуть больше времени, я стану тем человеком, которого ты потеряла. Мои зрачки станут человеческими. И все остальное… тоже.
Виктор откинулся на спинку стула и глубоко выдохнул.
– Ты меня удивил, – сказала Фрида.
– Чем же?
– Когда мы встречались, ты ни разу не сказал больше одного предложения. А тут такая речь!
Виктор Холливуд улыбнулся.
– Я готовился, – признался он. – Правда, я хотел прийти к тебе, когда все уже случится, с цветами, во фраке и так далее. Ведь чтобы быть рядом с тобой, я сделал невозможное: преодолел установленные Создателем границы реальностей, поставил на карту все, что я имел, задействовал лучшие умы. Фактически, я совершил этот подвиг ради тебя, Фрида. Чтобы снова тебя видеть. Чтобы быть с тобой.
– Скажи, ты не фантазируешь насчет всех этих операций с салфетками? – осторожно спросила Фрида.
– Нет. На меня работает огромная команда ученых, живущих в четырех разных ветках реальности, нами проводятся многочисленные и совершенно невиданные ранее эксперименты…