Генерал подхватывал начало песен своим густым глубоким басом: "Дорога среди акаций" и "Выпив вечером красного вина". Подали закуски. Я с удивлением глядела на тарелку. Грубый салями, жирный паштет, три половинки соленого огурца, прозрачные, почти белые. Я сглотнула. Это произведение венгерского повара? Исключено. Я не смогу такое съесть. Наш шеф-повар был французом. И я привыкла к легкой, изысканной пище. А с тех пор как стала носить корсет, желудок мой стал очень капризным, прямо как у тетушки Юлианы, которой становилось плохо после каждого второго кусочка. Но и без корсета я не смогла бы ничего проглотить, потому что от близости Габора у меня перехватило горло. Он пожирал меня глазами, когда думал, что никто этого не видит. Я тоже не выпускала его из поля зрения. Из-под скромно опущенных ресниц я улавливала каждое его движение, и от одного этого сладко волнующего греховного чувства я была уже сыта. А трапеза только началась. Веселой чередой нам приносили бобовый суп с салом, капустный суп с острыми красными колбасками из Дебрецена, пеперони в масле, такие острые, что обжигали желудок. А к этому всему поджаренный, сочащийся маслом хлеб с чесноком.
Я вопрошающе посмотрела на Эрмину, которая тоже ничего не ела. Она тотчас подняла голову. "Это варварство, - говорил ее взгляд, - цивилизованный человек такое не ест". Габор тоже был не в своей тарелке и по большей части оставлял еду нетронутой.
Но остальные были в своей стихии. Они поглощали несметное количество еды, смеялись, пили, говорили и находили все просто чудесным. Блюд на столе прибавлялось: гуляш по-сегедски, курица с паприкой, свиное брюшко, снова пеперони, капуста, сливки - мой желудок протестовал от одного вида этих яств. Мне наложили огромные порции. Я усердно ковыряла вилкой в кушаньях, но чрезвычайно редко подносила ее ко рту. Что, к сожалению, не ускользнуло от внимания хозяина стола.
- Ешь, ешь, птичка моя! Ешь, чтобы из тебя что-то получилось. Отведай-ка голубцы. Только мы, венгры, знаем, как их готовить. Мы любим изысканное… - Он не отводил глаз, пока я не проглотила кусочек. - Браво! Ну как? Вкусно? - и он поднял бокал. - А теперь выпьем за мою прекрасную родину. За Дунай. За Саву. За Драву. За Тиссу. За сильную, славную, храбрую венгерскую нацию!
А затем последовал его любимый тост: "Без Венгрии нет жизни". Отдавало национализмом, а стало быть, было позорно, как меня учили.
Я покосилась на Эрмину. Она кусала себе губы. Тем не менее, храбро подняла бокал и улыбнулась хозяину праздника. Она даже выпила в его честь, и кроме меня, никто не знал, как она страдает. Вечер был явно не в ее вкусе, даже если отвлечься от моей метаморфозы, я это заметила, как только мы переступили порог.
Эрмина верила в Дом Габсбургов, что было видно уже по ее платью - черному с желтым. Ее любовь и симпатия принадлежали императору, наднациональной Австро-Венгрии. Она ненавидела национализм, все больше входивший в моду. Как она сказала еще вчера? "Монархия - это богатая, мирно объединенная Центральная Европа… Народы должны уважать друг друга, чтобы так все и оставалось. Но чехи, сербы и румыны дошли просто до мании величия. Другие народы тоже. А венгры и вовсе считают себя венцом творения. После примирения они стали думать, что все знают лучше, чем император в Вене. Наши враги за рубежом это знали. И они разжигали и разжигали страсти, и если так пойдет дальше, то скоро вся Европа вобьет это себе в голову. Подожди немного - и ты увидишь".
- О чем задумались, любезная кузина? - пророкотал генерал и чокнулся с Эрминой. - Мор, Матиас! "Хороша моя любимая!" - И он запел для Эрмины венгерскую любовную песню.
Она приняла это храбро, с улыбкой на устах. Раздались оглушительные аплодисменты, подали лимонное мороженое, с мучительной трапезой было покончено.
Унесли горы тарелок и плошек. На скатерть насыпали розовые лепестки, побрызгали духами. Стали разносить шнапс, а для дам вишневый ликер и шоколад. Торты, сказали нам, принесут позже.
Генерал поднял руку.
- Дражайшая принцесса, Эрмина, Шандор-бачи, мой дорогой Эди, Аттила, Габор, сегодня мы приветствуем нашу прелестную Маргиту…
- Не Маргиту! Минку! - мгновенно отреагировала Эрмина, но ее не слышали.
- … Нашу прелестную Маргиту, которая спасла меня от ужасного фиаско. Ради меня она совершила великий подвиг, - он растроганно улыбнулся, - проявила себя перед целой толпой чужих людей. На сцене. Бесстрашно. Она отважно сыграла с листа целую оперу как настоящий виртуоз. Она не опозорила нас, наоборот. Она стала героиней Эннса. И я, желая выразить свою благодарность, заказал маленький сувенир, - он покровительственно улыбнулся, - скромное напоминание о сегодняшнем вечере. Надеюсь, сударыня, вам понравится.
Он протянул мне футляр из тонкой белой кожи. В нем лежал - на гранатовом бархате - золотой браслет. Из нот. Четвертушки, половинки, целые ноты, тактовые черточки, нотные строчки были искусно спаяны друг с другом, образуя кружевной узор. А замочком служил скрипичный ключ. В каждой целой ноте - а их было предостаточно - сиял бриллиант!
Быстрый взгляд в сторону Эрмины - можно ли принять этот дар? Она утвердительно кивнула. Меня охватила горячая радость. До сих пор у меня не было драгоценностей. Это моя первая по-настоящему ценная вещь.
- Это самые прекрасные такты из "Юной спасительницы", - объяснил Его Превосходительство, - отлитые из золота, чтобы они остались нетленны! И так же вечна моя благодарность. - С этими словами он схватил мой стул, порывисто придвинул его к себе, взял мою руку и поцеловал. Отец Габора во второй раз поцеловал мне руку! Потом он торжественно надел мне браслет, и все, как по команде, подняли свои бокалы с криком "Виват! Минка! Браво!". Цыгане завели веселую песню: "У коня большая голова. Пусть он грустит вместо меня". Благоухали гвоздики, и я испытывала полное блаженство.
Но вот песня закончилась. Генерал отослал музыкантов, перерыв для куренья и закусок. Когда мы остались одни, он еще раз поднял руку.
- Я чуть было не забыл о главном. Наша талантливая бравая Маргита здесь…
Валери и Эрмина обменялись тревожными взглядами.
- Пардон, Ваше Превосходительство, Минка! - прервала принцесса своим грудным голосом, и на сей раз была услышана.
- Прошу прощения! Минка… Во всяком случае, эта милая маленькая пташка… жизнь дает ей шанс… - он сделал большой глоток шнапса и выглядел при этом очень растроганным, - этот хорошенький ангелок… мне не хватает слов. - Он обратился к сыну: - Габор, у тебя лучше получится, - и залпом осушил свою рюмку.
- Как прикажете, папа́, - Габор поклонился, улыбнулся всем, а я, сгорая от любопытства, упорно рассматривала свой браслет.
- Мой дядюшка, комендант полка, - начал Габор, - никак не возьмет в толк, что здесь в Эннсе я самый лучший наездник, лучше всех его господ. На будущий год осенью я закончу военную академию и стану лейтенантом. И что, слышу я, произойдет при вступлении в должность? Вам ставят в пример унтер-офицеров, которым следует подчиниться. Эти господа, говорят вам, уже двадцать лет учат верховой езде, а стало быть, вам целый месяц надо молчать и только слушать. А если кто выскажет свое мнение, того посадят под арест.
К нашему удивлению, капитан Шиллер открыл рот:
- Слушать никогда не повредит, - лаконично заметил он.
- Моим учителем верховой езды был мой знаменитый папа́, - гордо сказал Габор. - И я слушаюсь только его.
- Замечательно! - Эрмина отпила немного вишневого ликера. - Но не мог бы ты объяснить, к чему клонишь?
- Конечно, дорогая тетушка. Я поспорил со своим дядюшкой, что научу любого дилетанта скакать рысью, галопом, а также элегантно преодолевать барьеры, причем гораздо быстрее, чем любой из его учителей.
- К какому сроку?
- Ко дню рождения кайзера, 18 августа.
- До него осталось всего пять недель, - воскликнула Валери.
- Пять или три, - с облегчением воскликнула Эрмина, - у меня гора свалилась с плеч. Я опасалась, что твое пари имеет отношение к нам.
- Оно и имеет, - мягко заметил Габор.
Эрмина закрыла веер.
- Нынче после обеда мы уточнили условия. Дядюшка хочет спорить наверняка. Он хочет обучить верховой езде даму, которая никогда еще не садилась на лошадь.
- Но это не одна из нас! - с ужасом воскликнула Эрмина.
- Одна из вас, с вашего позволения, - ответил Габор с обаятельной улыбкой. - Папа́ тоже участвовал в нашем совещании, и он абсолютно убежден, что… наша милая барышня была бы самой подходящей кандидатурой.
Так вот каков план! Я стала пунцовой. Никакого обручения. Уроки верховой езды. О Господи!
У Эрмины перехватило дыхание.
- Выбрось это из головы, - воскликнула она возмущенно. - Моя Минка хорошо образованная юная дама, и осенью она отправится в пансион. Я не потерплю, чтобы она оказалась втянута в ваши безумные пари.
- Но, Эрми, дорогая, - благодушно воскликнул генерал.
- Нет! Никогда! Вы полагаете, я привезла ее в Эннс, чтобы отдать вам на съедение?
- Совершенно справедливо, - вступилась за меня Валери своим грудным голосом. - Забудьте о ребенке. Это исключено.
- К сожалению, мы не можем! - одновременно воскликнули Габор и генерал.
- Это почему же, позвольте спросить?
- Потому что… - и оба господина обменялись заговорщицкими взглядами, - иначе мы потеряем целое состояние!
- Дядюшка выплатит нам пятьсот пятьдесят гульденов, если до дня рождения кайзера я сумею научить нашу барышню верховой езде, - объявил Габор, - а если не смогу, неважно, по какой причине, то я должен выплатить ему эту сумму. Вот так обстоит дело. Мне очень жаль.
- Пятьсот пятьдесят гульденов? - в ужасе повторила Валери. - Столько зарабатывает мой Эди за целый год.
- Ты поставил на мою Минку, не спросив у меня разрешения? - возмутилась Эрмина. - Каким образом мы оказались втянуты в эту историю?
- Это была чистая необходимость, как говорится.
- Какая дерзость!
- Мой дорогой Габор, - голос принцессы стал на октаву ниже, - ты когда-нибудь видел образованную барышню верхом на лошади?
- Нет, пока нет.
- И вряд ли увидишь, - сказала Эрмина со значением, - воспитанницы императорского пансиона - это тебе не драгуны.
- Разумеется. Но, может, для нас сделают исключение?
- Нет! Даже в страшном сне, нет! - и ее милое круглое личико побагровело. - Скажи на милость, почему женщина должна сесть верхом на лошадь, если в этом нет необходимости? Чтобы повредить себе руки и набить мозоли, как у кучера? Растрясти себя внутри и снаружи, чтобы в голове все смешалось? Чтобы сломать ногу и всю жизнь хромать? Я никогда не сяду на лошадь, и моя Минка тоже не сделает этого.
- Я был уверен, что вы поддержите меня, милая тетушка.
- Как ты мог додуматься до такой мерзости? - воскликнула Эрмина, вся красная от гнева. - Не хочу больше и слышать об этом! Ни слова! - Поджав губы, она вскочила, схватив свой стул, повернула его задом наперед и села спиной к столу. К несчастью, она оказалась как раз напротив обнаженной купальщицы и, демонстративно опустив голову, уставилась на паркет.
- Габор! Сейчас же извинись! - пробасил генерал. - Что за глупости ты несешь! Где твой разум? Оставь свою скандальную скромность. Переходи сразу к делу, черт побери! Иначе я сам возьму слово, - и, схватив рюмку шнапса, он залпом ее выпил.
Габор встал и, подойдя к Эрмине, театрально опустился перед ней на колени:
- Горячо любимая, единственная тетушка, - он взял ее руку и поцеловал. - Я припадаю к вашим ногам, требуйте мою голову, но послушайте меня еще две минуты.
- Почему я должна тебя слушать?
- Потому что вы не можете отказать мне в просьбе.
- Вот как! Ну, это уже предел. Встань, шалопай! Зарвавшаяся обезьяна, - Эрмина с трудом удерживалась от смеха.
Габор вскочил и почтительно посмотрел на мою гувернантку.
- Ну говори уж, быстро. Что там еще у тебя?
- Если я выиграю пари, то получу право голоса на уроках верховой езды. И это для меня главное. А не пятьсот пятьдесят гульденов. Эти деньги для вас, для ваших бедных. Для лотереи на летнем балу. Вот что я хотел сказать, дорогая тетушка. Мерси.
- Слушайте! Слушайте! - обрадовалась Валери.
- Да, - пробасил генерал. - Таков наш план.
Габору захлопали, Эрмина снова села за стол, все смеялись и перебивали друг друга, а меня охватил ужас. Именно верховая езда. Да уж лучше фехтование. Или танцы на канате. Либо учиться глотать огонь…
- Я уже распределила деньги, - воскликнула принцесса. - Послушай, Эрмина, мы закажем зимние рукавицы для всех ребятишек и создадим фонд помощи. Это позволит нам отдать в школу детей из семей алкоголиков, и тогда в нашем Эннсе не останется неграмотных. Мы оплатим школьные взносы, шиферные доски и грифели, а если кто-то из детей проявит талант и захочет учиться дальше, мы оплатим ему университет.
- Правильно, - кивнула Эрмина. - А если таланты проявит девочка, то она будет обучаться у лучших мастеров.
- Либо сделать что-то совершенно безумное, - взял слово Аттила Надь, - и распределить все сразу, и тогда у бедняков раз в жизни появится куча денег.
- Среди пьяниц ничего нельзя распределять, - сказала Валери, - иначе все в момент разойдется. Каждый крейцер отправится в трактир, а детям ничего не останется.
- Идея с фондом помощи просто грандиозна, - граф Шандор оглядел собрание. - Так что если Габор действительно такой хороший учитель, как утверждает, и если наша прилежная Маргита еще раз захочет проявить свои способности, ради бедняков… то я даю на то свое благословение.
- Браво, Шандор! - воскликнул генерал, и все снова уставились на меня.
- Ну давай, давай! - обратилась ко мне Валери.
- Дорогая, что ты об этом думаешь? - Голос Эрмины звучал крайне взволнованно, и она лихорадочно обмахивалась веером, пытаясь скрыть свои чувства. - Тебя никто не принуждает. Хорошенько все обдумай и не торопись.
Передо мной стояла дилемма. Я панически боялась лошадей. Я любила, правда, других животных: собак, птиц, обезьян, кошек, жаб, лягушек - никого из них не боюсь и готова вызволить любое насекомое из беды… Но лошади казались мне такими громадными! Стоит к ним приблизиться, как они начинают скалить свои желтые зубы, вращать глазами и встают на дыбы, словно желают растоптать тебя своими копытами.
- А теперь послушай меня внимательно, - продолжила Эрмина. - Танцы для воспитанниц пансиона нежелательны. Но нигде не говорится, что нельзя брать уроки верховой езды. Поэтому не думаю, что у тебя тут возникнут какие-нибудь трудности.
- Об этом никто не узнает, - поддержала ее принцесса Валери, - и знаешь, дорогая Минка, я ведь тоже училась верховой езде. Это, видишь ли, входит в воспитание принцесс. Ах, какая то была мука. Но… я только дважды сломала руку, а один раз чуть не сломала шею, это было незадолго до моей свадьбы. Но настоящего вреда верховая езда мне не принесла.
- Моя дорогая принцесса! - воскликнул генерал. - Зачем об этом сейчас говорить? Шею вы повредили в ночной скачке, не так ли? А мы будем упражняться днем.
Аттила Надь засмеялся и снова стал похож на голодного волка.
- Сударыня станет героиней Эннса. - Он бросил на меня обжигающий взгляд. - Габор, жаль только, что уроки будешь давать ты. Может, передашь мне пари? Что ты за это хочешь?
Что? Уроки у этого чужака? Я тотчас вновь обрела голос и обратилась к генералу:
- Лошади такие большие, Ваше Превосходительство, и они меня не любят.
Генерал успокаивающе погладил мне руку.
- Чушь! Конечно же, они вас полюбят. Я привез три отличных экземпляра. Завтра вы выберите себе одну из них. И она вам обязательно понравится. И вы ей. Лошади вовсе не чудища, честное слово.
- Но я боюсь.
- Боитесь? Но не моей малышки Ады. Она вас полюбит, как сестра. Она приучена к дамскому седлу. Не лошадь, а картинка! Каштанового цвета. И маленькая.
- И самая добродушная в мире, - поспешно добавил Габор. - Ни разу никого не укусила и не лягнула. Дети крутятся вокруг нее, собаки. Она все терпит. И представьте себе - вчера одна кошка родила между ее подковами котенка. Вот такое доверие она вызывает к себе.
- Мою маленькую Аду, - задумчиво заключил генерал, - я привез для своей будущей невесты. Но мир так пуст и сиротлив, что я до сих пор не нашел себе невесты. Так пусть Ада поможет нашему золотку, нашему ангелочку одержать победу. Эта маленькая чертовка, Ада. У нее есть перец в крови. Лучших кровей девочка. Parva sed apta.
Опять латынь. Означает: мал да удал. Генерал бегло говорил на латыни. Латынь была официальным языком в Венгрии, до подъема национализма, и до сих пор широко употреблялась в образованных кругах. Но латынь в устах генерала - сигнал того, что самый лучший наездник уже не совсем трезв. Это мы знали от Габора.
- Carpe diem! - снова обратился ко мне генерал. - "Лови момент!" Ну что? Она решилась? Пора бы уже.
Я оглядела собравшихся.
Семь пар глаз выжидающе глядели на меня.
- Душенька, вы окружены. Вы - жертва заговора. Сдавайтесь!
- Но у меня нет сапог для верховой езды, - слабо возразила я.
- Прекрасно, - покровительственно улыбнулся генерал. - Завтра собираемся - и все наверх к Айбельсбергеру заказывать сапоги. А потом и к госпоже Цирмиллер.
- Заказывать амазонку? - взволнованно спросила Эрмина, потому что у Лилли Цирмиллер был в Эннсе дамский салон.
- Самую прекрасную из всего, что есть отсюда до Кронштадта. Мы хотим лучшие ткани, тончайшую подкладку, скупиться не будем. Как, Шандор-бачи? Если мы, гусары, что-нибудь делаем, то по-настоящему. От души.
- А что мы будем делать, пока исполняется заказ? - озабоченно спросила Эрмина. - Мы потеряем время.
Габор энергично кивнул.
- Нам необходимо приступить к занятиям завтра же. Вечером, в манеже. Не могли бы дамы раздобыть что-нибудь для Минки к вечеру?
- Знаешь что, Минка, я дам тебе сапоги своей племянницы Евгении, - воскликнула принцесса. - У вас, мне кажется, один размер. А платье для верховой езды найдется в театральной костюмерной, думаю, оно тебе подойдет. Это, правда, не совсем твой цвет, оно кофейное с розовой отделкой…
- Дамское седло уже готово, - Габор посмотрел на меня умоляюще, и голос его слегка дрогнул. - Доверьтесь мне, сударыня. Я буду беречь вас как зеницу ока. Если с вами хоть что-нибудь случится, слово чести - я застрелюсь.
Все громко засмеялись, я же была тронута до глубины души. Этот взгляд. И этот тон… Габор, казалось, был в отчаянии. Мне стало жаль его. Он сидел напротив, напряженно ожидая ответа и не сводя с меня своих прекрасных синих глаз. Сидящий возле него Аттила тоже смотрел на меня с обожанием.
- Ну что? - спросил граф Шандор. - Решение принято?
- Если фройляйн фон Фришенбах полагает, что я смогу, - сказала я как можно осторожней, - я постараюсь сделать все от меня зависящее.
- Я не ошибся в своих предположениях, - пробасил генерал. - У нашей душечки есть перец в крови.
И прежде чем я успела понять, что произошло, он положил руку мне на плечо, притянул к себе и, запрокинув мне голову, поцеловал в губы.