Последствия были более чем очевидны. Если он обедал в отеле, к его столу устремлялся поток знакомых: родители с дочерьми на выданье, иногда еще совсем невинными детьми, но уже затянутыми, накрашенными, разряженными; множество добрых друзей с засидевшимися сестрами, племянницами, кузинами тоже совершенно случайно обедали у нас. Все вместе пили черный кофе и много смеялись. Во всяком случае, вокруг генерала увивались толпы, и об одиночестве вдовца не приходилось и говорить.
Если в порядке исключения он оставался вечером дома, то ужинал в красном салоне в веселом обществе. И тогда за дверью слышались дикая цыганская музыка, звон бокалов, смех, гремел генеральский бас, всю ночь сновал туда-сюда официант, обслуживавший отдельные кабинеты, и лишь под утро все потихоньку стихало.
Все с нетерпением ждали обручения.
- Ну, теперь ждать осталось недолго, - сказала моя красавица тетушка, которая, похоже, сгорала от нетерпения задать большой бал. - Представь себе, такая блестящая партия - венгерский магнат, замок с усадьбой, городской дворец в Будапеште. Собственный поезд! Поездки с императрицей, придворные балы в Вене, самые шикарные лошади, высшее общество - кто же тут устоит. Июнь не успеет закончиться, а он уже найдет своего кумира, вот тогда и попируем на славу!
Первого июля казалось - все так и будет.
Генерал был приглашен в Тиллисбург на мавританский праздник. Его дамой за столом назначили незнакомую ему особу, хорошенькую графиню из Трауна, превосходную наездницу, которая сочиняла также лирические стихи и, похоже, была не прочь выйти замуж в сельской Венгрии. Кроме того, она происходила из старинного знатного рода, насчитывающего шестнадцать предков при дворе, и только что вернулась со своей маменькой из Карлсбада, где они были на лечении.
Габор на этот праздник не пошел.
Он ужинал с нами в отеле, за семейным столом под широкой люстрой на шестнадцать рожков.
Мы сидели на уютной угловой банкетке, Эрмина между Габором и мною, и лакомились десертом (зеленым миндальным кремом в марципановом сердечке), когда дверь открылась и вошла Юлиана. На ней было бледно-розовое вечернее платье, в волосах бальзамины, в ушах и на шее настоящие жемчуга.
- Не хочу вам мешать, - заявила она звонким голосом. - Один маленький вопрос: ваше отношение к графине из Трауна?
- А что такое? - поинтересовалась Эрмина, отложив ложку.
- Да там как раз спорят. Бургомистр говорит, завтра она поймает его в свои сети, и ставит за это восемь гульденов. А капитан Шиллер полагает, что она его не получит, и ставит двенадцать гульденов.
- Выиграет капитан, - объявил Габор.
- Да? - тетушка закрыла за собой дверь. - Вы что-то знаете о графине? Вы с ней уже знакомы?
- Не имел удовольствия. К сожалению… Только шансы ее невелики. Она моему старику наверняка покажется слишком толстой и слишком худой.
- Пардон, но это абракадабра, - возразила Юлиана, - слишком толстая и слишком худая. Можно быть либо слишком толстой, либо слишком худой. Но не тем и другим одновременно.
Габор рассмеялся:
- В нашем доме можно. Почтеннейшая невеста должна быть настолько пышной, чтобы формы выпирали из корсета вверху и внизу. Но в то же время иметь настолько тонкую талию, чтобы ее можно было обхватить двумя ладонями. Мой папенька мечтает о стройной пышной женщине с осиной талией. А кроме вас, сударыня, я не видел в Эннсе ни одной такой женщины.
- Тогда отправим его в Париж, - воскликнула тетушка, - там лучшие в мире фигуры. Француженки много изящней нас. Недавно я видела картинку, так там у дамы была талия сорок два сантиметра, не больше.
- Не понимаю! - воскликнула Эрмина. - Раньше его интересовали только округлости, чем пышней, тем лучше. С каких это пор у него страсть к тонкой талии?
- С этой осени. Все началось в Гёдёллё. Вы знаете, его приглашают туда каждый год в сентябре, когда охота четыре раза в неделю. И вот однажды императрица падает с лошади, отец стремглав вылетает из седла и прямо к ней, обхватывает ее за талию, поднимает… И "это стало для меня самым прекрасным переживанием", - повторяет он всякий раз с тех пор, как умерла моя бедная мама, - эта стройная талия между пальцами, тонюсенькая талия избранной особы, и он снова хочет такую…
- И в то же время, чтобы вверху и внизу была пышечка.
- Если это возможно, да.
- Но наша императрица не отличается пышностью.
- Француженки тоже, - подтвердила тетушка. - Такая фигура - песочные часы, не уверена, что она и впрямь существует в природе.
- А что в ней еще должно быть, в новой баронессе? - спросила Эрмина. - Какова должна быть ее суть?
- Роскошная женщина. С перцем. Она должна любить охоту, скакать верхом, как Ее Величество, бесстрашно прыгать через высокую изгородь и глубокие овраги… А дома чтобы была душенька, тихая, мягкая, нежная.
- Одно противоречит другому, - заметила Эрмина, - либо охотница, либо душенька. Но не то и другое одновременно.
- Она должна быть образованной? - поинтересовалась Юлиана.
- Очень. Она должна читать все новинки, но никогда не высказывать собственное мнение. Мой отец не терпит, чтобы ему возражали.
- Ну тогда я не вижу перспективы, - весело воскликнула Эрмина.
- Какой же надо быть дурой, чтобы возражать генералу, - вступилась тетушка, - разум должен подсказать, что этим ничего не добьешься. Но не волнуйтесь, может, все и так прекрасно, у графини талия сорок пять сантиметров… и папенька уже влюбился…
- Ставлю сто гульденов, что нет, - возразил Габор. - Спорим?
- Не так быстро, молодой человек. Я знаю секрет, - тетушка улыбнулась мне, - господин барон купил в Линце украшение. У ювелира Вольфарта на Кайзер-Франц-Йозеф-плац. Бриллиантовый крестик высшей пробы. И заказал браслет, это должно быть что-то необыкновенное. А если мужчина покупает драгоценности в таком изысканном магазине, значит, он решился…
- Простите, что перебиваю, - воскликнул Габор, - но это ничего не значит. У моего папеньки золотая рука, он любит делать дорогие подарки… это так, пустяки. Для своей невесты он приготовил совсем другое. Приличествующее положению.
- Что же это? - с любопытством спросила тетушка и раскрыла свой веер.
- Диадема моей баварской прабабушки.
- И какие в ней камни?
- Самые драгоценные - большие рубины, жемчуга, бриллианты.
- Ну это к лицу черноволосой невесте, - задумчиво заметила Юлиана. - Кто-нибудь знает, как она выглядит, эта графиня?
- Нет, - сказал Габор, - да это и неважно. Папа́ объездил всю монархию, но никого так и не нашел. Был он и на Венском карнавале. А там - самая большая ярмарка невест в мире. В результате - ноль. И так уже шесть лет. Меня это устраивает, - он обменялся с Эрминой многозначительными взглядами. - Мне не нужна мачеха. Это самое последнее, чего мне не хватает.
- Совершенно верно, - подтвердила моя гувернантка, - я просто не понимаю, почему он никак не оставит эту затею. Не везет ему с женщинами…
Дверь отворилась, появился дядюшка Луи.
- Юлиана! Тебя зовут. Ты нам нужна.
Тетушка закрыла веер.
- Дети, я пошла. Мне надо попрощаться с гостями. И я спорю не на сто, а на десять гульденов, Габор, что графиня из Трауна будет невестой.
- Моя дорогая Юлиана, - мягко начала Эрмина, - наш Зольтан во всем ищет только крайности. В одной женщине это не соединить.
- Я оптимистка.
- Десять гульденов, что ты заблуждаешься.
- Принимаю.
- У тебя завелись лишние деньги? - обрадованно воскликнула Эрмина.
- Нет. Но надоело ждать. Адье!
- Адье! Но я тебя предупреждаю, наш Габор знает, что говорит.
Они в самом деле знал. Генерал вернулся с бала, так и не влюбившись и не обручившись, о чем мы узнали на следующее же утро после завтрака, около десяти часов. Графиня показалась господину барону слишком молодой и слишком глупой, сообщила нам тетушка Юлиана, тут же уплатив десять гульденов, которые Эрмина радостно упрятала в шкатулку с украшениями.
Я же узнала и другие подробности: графиня и впрямь оказалась чересчур толста и чересчур худа, наш высокородный господин рассказывал об этом дядюшке Луи, стоя в коридоре, а я как раз спускалась вниз по лестнице перед обедом.
- Ужасная особа, - басил генерал, - абсолютно бескровная, прямо рыба какая-то. Высоченная, ни малейшего понятия о лошадях, ни разу не бывала на охоте. Все знает лучше всех. Говорит стихами. Талия, как у боевого коня. В остальном абсолютно плоская. Как доска. Никакого хозяйства перед фасадом. Где надо, там пусто. Где не надо, густо. Не в меру толста, не в меру худа. Длинная жердь! Представляешь, дорогой Луи? Там, где брошка, там перед.
И оба господина, прыснув со смеху, как два глупых подростка, удалились в глубь коридора. Я застыла как вкопанная. Что за тон?! Никогда еще мне не приходилось слышать, чтобы благовоспитанные господа так пренебрежительно говорили о даме. В обществе о женщине говорили только с поклонением. Всегда почтеннейшая, глубокоуважаемая, всемилостивейшая, по праву или нет - не важно. Неизменно слышалось: "Целую ручки", "Я у ваших ног" и эти восхищенные восклицания: "Очаровательное платье", "Чудесная прическа". А тут у бедной графини никакого хозяйства перед фасадом, то есть отсутствует пышный бюст, и она уже осмеяна: "Там, где брошка, там перед!"
Я тоже плоская, как доска. И у меня "никакого хозяйства перед фасадом". Даже намека на него.
Правда, я уже не дурнушка, но пока что у меня ни талии, ни бедер. И что же? Значит, в следующий раз и обо мне будут говорить в подобном тоне? Надеюсь, нет. Но ведь мне уже пятнадцать! Великий Боже! Когда же наконец я немного раздамся вширь!
Я долго размышляла над этим. Но потом все же забыла. Жизнь в "Черном орле" была так прекрасна. И самое замечательное, что тетушка баловала меня во всем и всюду. Я заменила ей дочь, в которой ей было отказано небесами. Исполнялось любое мое желание, любой каприз.
Первую неделю я спала у Эрмины, но потом получила отдельную комнату, не очень большую, но светлую и уютную, на третьем этаже. Сколько же там было роскошных вещей! Пышный, изумительно мягкий ковер цвета зеленого мха, вытканный в Линце на мануфактуре шерстяных изделий. Круглая кафельная печь, белая с золотом, доходившая до самого потолка, большое зеркало над умывальником, стул для чтения, керосиновая лампа с зеленым абажуром и высокий резной гардероб.
Мой письменный стол поставили между окон, а на него водрузили глобус. Книги расставили в стеклянном шкафчике, который принесли по распоряжению тетушки из ее собственных владений. Кровать застелена белым шелковым покрывалом, расшитым золотом.
Эрмина спала в соседней комнате. Каждое утро в половине восьмого мы встречались в ее комнате. Там накрывали для нас завтрак: горячий шоколад, сдобная плетенка с изюмом, масло, мед, черный хлеб, яйцо всмятку. Все, что угодно душе, немедленно присылалось из кухни.
Прежде чем приступить к завтраку, мы подходили к окну. Это стало для нас своеобразным ритуалом. Потому что ровно в полвосьмого в сопровождении военного оркестра мимо отеля проходили драгуны, они скакали через город в Эннсхаген, где находился плац. Это было великолепное зрелище. Никогда еще я не видела таких подтянутых всадников! А какие цвета - красные рейтузы, темно-синий безупречного кроя мундир и блестевшие на солнце изогнутые каски! Эта униформа получила первый приз на Всемирной выставке в Париже в 1867 году. Самые элегантные солдаты мира проходили под нашими окнами. Мать была права: даже неказистый парень в драгунской форме выглядел щеголем…
Но прежде всего лошади! Под литавристом мощный вороной. Трубач на пегом жеребце. А эти бравурные мелодии! Как они воодушевляют! Сон как рукой снимает! Прилив бодрости и хорошее настроение. На следующий год и Габор будет среди них уже как кавалерийский офицер.
В Эннсе он был как дома. К тому же, Габор состоял в родстве с комендантом полка, о чем мне поведала Юлиана, а кроме того, задав несколько прицельных вопросов, я выяснила, что Эрмине он приходится племянником, так как был сыном ее покойной сводной сестры Ирми. Бабушка Эрмины была из рода Бороши. Генерал приходился ей свояком и кузеном одновременно. Вот почему он называл ее кузиной, а вовсе не потому, что так якобы принято в Венгрии.
Ура! Одна загадка разгадана: Эрмина была в родстве с господином бароном, а стало быть, и с графом Шандором, чем и объяснялся его ко мне интерес. А я-то ломала голову, почему граф покровительствует девочке из буржуазной семьи. Знать всегда остается в своей среде. Но опека родственников - это понятно. А вот на кого я похожа здесь в Эннсе, тетушка, к сожалению, так и не выдала.
- Наверное, ты так и не узнаешь об этом, - огорчалась Юлиана, - я ничего не могу поделать, я должна была принести клятву, священную клятву, и я буду молчать.
Да, чуть не забыла, граф Шандор жил в замке Эннсэг, но часто у нас обедал, и мы видели его почти каждый день.
Лето. Каникулы.
Я так блеснула на экзаменах в Вене, что меня освободили от годичного подготовительного курса. Только в английском я была еще слабовата. И мы старались теперь наверстать упущенное.
Каждое утро после завтрака я усердно занималась. В половине девятого мальчик Карл приносил с почты свежую лондонскую газету. Мы выбирали несложную статью, отыскивали незнакомые слова, и я заучивала их наизусть.
Упражнялись в фонетике, переводили надписи и тексты с картинками. Затем читали какую-нибудь английскую книжку.
Эрмина была превосходной учительницей.
Мы занимались целых два часа, но это доставляло удовольствие. Потом я была свободна. И если в этот день не было приглашений, я играла на рояле в пустом солнечном актовом зале, упражнялась на скрипке, писала маслом картины, обещанные маменьке, сочиняла письма, сопровождала в экипаже Эрмину на прогулках. Я чувствовала себя в своей стихии.
Тетушка Юлиана ежедневно мне позировала. Чаще всего во второй половине дня после дневного сна, который она железно соблюдала. Несмотря на хрупкое здоровье (со дня нашего приезда она уже дважды падала в обморок), тетушка всегда находила для меня время. "Ты мой лучший подарок за последние годы! - говорила она своим мелодичным голосом. - Я тебя никогда не отпущу! Знаешь что? Ты останешься у нас в Верхней Австрии". Затем она целовала меня, лучезарно улыбалась и придумывала разные сюрпризы.
Она заказала для меня туфли. Из черного лака. Это была сама элегантность. Просмотрев весь привезенный мной гардероб, тетушка украсила одни мои платья благородными кружевными воротничками и манжетами, другие - вышивкой на рукавах и по подолу. Кроме того, платья укоротили, чтобы не волочились по земле.
- Ну вот! - сказала она удовлетворенно, - теперь они достаточно хороши для Эннса.
Тетушка велела домашней портнихе сшить для меня три нарядных платья, словно я была дебютанткой на ярмарке невест: белое в лиловую крапинку, изумрудно-зеленое, расшитое мелким жемчугом и блестками, цвета чайной розы с кремовыми кружевами, а к ним нижние юбки с воланами. Получила я и небольшой кринолин.
- Я еще сделаю из тебя красавицу! - предрекала Юлиана. - В нашем семействе все женщины прекрасны. И ты не должна стать первой Золушкой.
В результате все три платья были сшиты по фигуре, как на взрослых. Поэтому мне потребовался корсет. Мой первый корсет. Важный шаг в жизни женщины. Тетушка купила его для меня в Линце. Большая примерка состоялась в моей комнате. Корсет был из прочного материала, с пластинками из китового уса. Сзади крючки, впереди blanchet - толстый железный прут, который подтягивал живот. Все это походило на белый панцирь.
- Возьмись, пожалуйста, за оконную ручку, - приказала тетушка. Йозефа встала позади меня, держа в руках шнурки от корсета. - Теперь выдохнуть! Выдох - вдох - выдох. Живот втянуть. Втягивай, втягивай! А теперь не дышать! Сейчас увидим, что из тебя можно сделать. У меня такое подозрение… Так, дорогая Йозефа, начали! Ну, давай!
Я чувствую, как колено Йозефы упирается мне в поясницу. Она тянула, пыхтела, снова тянула, корсет становился все теснее, казалось, какой-то великан зашнуровывает мне воздух.
- Готово! - воскликнула Юлиана. - Отпускай. Дышать неглубоко, дорогая Минка! Только верхнее дыхание, совсем легонько.
Я обернулась, хватая ртом воздух.
- Без паники! - успокаивала тетушка. - Спокойно, душа моя, вот так, молодец! Все не столь страшно. Привыкнешь.
Взяв под руку, она подвела меня к большому зеркалу в дверце платяного шкафа. Мой страх перед зеркалом давно улетучился. Каждое зеркало после "Юной спасительницы" глядело на меня дружелюбно. Не скрою, это величайшее в мире благо, когда можно высоко держать голову и не считаться больше уродиной. Я открыла глаза. Неужели такое бывает? Моя талия сделалась вдруг совсем тонюсенькой. Бедра же заметно округлились. Это было чудо!
- Йозефа! Сантиметр! Сколько там у нее?
- Сорок пять сантиметров, милостивая госпожа.
- Что я говорила! - блаженно воскликнула тетушка. - Интуиция меня никогда не подводит! Минка, дорогая, большинство женщин можно затягивать до посинения, но их фигура так и останется скверной. Для осиной талии нужна гибкость и стройность от природы, у нас с тобой это есть. Теперь мужчина обхватит твою талию двумя руками. Ты можешь гордиться.
Я радостно кивнула и полюбовалась собой со всех сторон. Впервые в жизни я выглядела как маленькая женщина. Уже не жердь. Еще немного округлиться в груди, и у меня будет головокружительная фигура.
- Минутку! - воскликнула тетушка. - Душенька, пожалуйста, повернись-ка еще разок. Теперь медленно подними правую руку над головой, как это делают танцовщицы. Ну что, Йозефа дорогая? Какое сходство! Линия шеи, плечи. И эти изящные руки…
- Сходство поразительное, сударыня, - согласилась энергичная камеристка, - я сразу увидела, как только барышня сняла платье. Похожи, как мать и дочь.
- И точно такая же осанка. И скажу тебе, дорогуша, мы выбьем из этого капитал… Такой шанс! Надо быть идиотом, чтобы им не воспользоваться. Минка, не таращи глаза. Я не скажу тебе ничего. Не имею права. Ты должна доверять нам. А теперь ответь мне, детка, как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо… - выдохнула я. - Только я… не могу… говорить.
Дышать было нечем.
- Ах, все обойдется, - успокоила меня Юлиана. - Сядь на свою кровать и два часа не двигайся. А завтра снова зашнуруем тебя на два часа, послезавтра на три, и ты увидишь, скоро ничего не будет болеть. Немножко будет трудно дышать, но так всегда бывает. И к этому привыкаешь.
Но это оказалось неправдой. К моему великому счастью, я так и не смогла привыкнуть к корсету, что имело невероятные последствия для моей дальнейшей жизни. Но я забегаю вперед. Должна признаться, что жизнь в корсете не идет ни в какое сравнение с жизнью без него. Раньше я была свободна. Хозяйка своему телу. Теперь я была перевязана, как пакет. С самостоятельностью было покончено. Я казалась себе инвалидом. Не могла даже нагнуться. Поднять что-либо стало мукой. Я не могла самостоятельно ни одеться, ни раздеться. Теперь и мне потребовалась камеристка, как всякой взрослой женщине. По желанию Эрмины в наше распоряжение предоставили толстуху Цилли. Она одевала и раздевала меня, а по вечерам терпеливо массировала мне спину с багровыми следами от шнуровки.