В этот вторник Андре спешил увидеться с матерью. Днем он оставил ее обеспокоенной письмом, полученным из Варанжевилля. Г-жа де Сарни жаловалась на сильное нездоровье, и г-жа Моваль телеграфировала золовке, прося известий. Здоровье г-жи де Сарни беспокоило Андре. Ему было жаль, что тетка захворала, хотя это и казалось ему естественным. Страдание в глазах молодых людей является как бы законным достоянием пожилых. Оно-то и служит источником уважения к ним. Тем не менее Андре хотелось знать ответ на телеграмму. Поэтому, не спросив ни о чем у слуги, он открыл дверь.
Когда дверь открылась, он слишком поздно понял свою неосторожность. В глубине комнаты незнакомый высокий г-н с бритым лицом макал пирожное в чашку чая. Перед ним г-жа Моваль ставила чайник на столик. Повернувшись спиной к двери, сидела дама. При виде всего этого Андре сделал шаг назад, но г-н заметил его и поднялся со своего стула. Андре попался. Г-жа Моваль делала ему знаки:
- Войди же, Андре. Позвольте мне представить вам моего сына.
Андре приблизился. Бритый г-н поклонился.
- Я очень счастлив познакомиться с сыном одного из моих старых друзей…
Андре понял, что перед ним был г-н де Нанселль. Сидевшая тут же дама была, вероятно, г-жой де Нанселль. Он повернулся, чтобы поздороваться с ней. При виде ее у него закружилась голова. Та молодая женщина, которую он встретил в лавочке м-ль Ванов, грациозно протягивала ему руку и смотрела на него так, как будто бы никогда не видала его.
- Очень рада познакомиться.
Голос г-жи де Нанселль не выдавал ни удивления, ни смущения. Андре узнавал его нежный и несколько замедленный звук так же, как он узнавал прелестное лицо. В нем, впрочем, что-то изменилось. Оно было более серьезно и более важно. Г-жа де Нанселль не была более той прогуливающейся дамой, бегающей по Парижу, куда ей вздумается, а красивой особой, делающей церемонный визит вместе со своим мужем. Андре спрашивал себя, следует ли ему намекнуть на их встречу у изголовья любовной кровати, которую Талестрис украсила для Брикур аллегорическими образами? Было ли вежливо оставить молодую женщину в уверенности - на тот случай, если она его узнала, - что он, увидев ее однажды, не сохранил об этом воспоминания? Г-н де Нанселль прекратил это колебание, обратившись с речью к Андре. Он заговорил с ним об его занятиях. Он сам когда-то изучал право…
Отвечая г-ну де Нанселлю, Андре исподтишка рассматривал г-жу де Нанселль. Вместо того чтобы улечься, его волнение все возрастало. Его мать разговаривала с г-жой де Нанселль, которая, приподняв вуалетку, покусывала пирожное.
Затем она подошла к своему мужу:
- Уже поздно, Огюст. Не пора ли нам уходить?
Андре вдруг пришел в отчаяние. Как, она уже уходит! Она снова исчезнет! Он победил свою робость и посмотрел на нее. Ему хотелось дополнить тот ее образ, который он хранил в себе, снова увидеть тонкий нос, прекрасные карие глаза, рот, все это лицо, о котором он так часто думал в течение месяца и которое благодаря чудесному случаю снова приблизилось к нему.
Теперь все поднялись. Г-н де Нанселль сожалел о том, что не может дождаться своего старого друга Моваля, и просил передать ему поклон. Г-жа де Нанселль мило благодарила г-жу Моваль за ее любезный прием. Она выражалась с простым и естественным изяществом, благодаря которому г-жа Моваль чувствовала себя легко. Г-жа Моваль была в восторге. Есть ли у г-жи де Нанселль приемный день? Нет. Они только что кончили устраиваться и рано собираются уехать в деревню, но надо будет найти возможность увидеться снова.
Андре слушал. Ему хотелось бы, чтоб этим банальным словам не было конца, чтобы отец его вдруг пришел и этим продолжил бы визит. Он нервно дернул свой галстук, который развязался. Г-жа Моваль увидела развязавшийся бант. Она по привычке поправила его на шее сына. Андре казался раздосадованным. Г-жа де Нанселль улыбалась.
В продолжение обеда Андре Моваль был очень молчалив. Предметом разговора между отцом и матерью было посещение Нанселлей и здоровье г-жи де Сарни. Телеграмма из Варанжевилля, пришедшая, когда садились за стол, была скорее успокаивающая. Что до Нанселлей, то г-жа Моваль объявила, что она от них в восторге Он, казалось, был хорошим человеком. Она же была прелестна. Г-н Моваль обратился к Андре:
- А ты, Андре, ничего не говоришь. Ну как ты ее находишь, госпожу де Нанселль?
- Очень милой.
- Ты весьма лаконичен, черт возьми. А между тем в твоем возрасте следовало бы уже составлять себе более определенные мнения.
Г-жа Моваль засмеялась:
- Это правда! Но я всегда забываю, что Андре взрослый. И подумать только, что я ему поправила галстук перед этой красивой дамой!
Она заметила легкую досаду Андре и в ней усмотрела причину его молчания. В самом деле, Андре Моваль испытывал странное ощущение. Он почти жалел о том, что снова увидел неведомую покупательницу м-ль Ванов. Ему было жаль того безымянного образа, столь часто уже посещавшего его грезы. Г-жа де Нанселль теряла уже эту первую тайну, которой она была окружена в его глазах. Она переставала быть далекой и недосягаемой. Случай неожиданно приблизил ее к нему. Правда, г-жа де Нанселль казалась ему столь же восхитительной, как и при первой встрече, но он был вынужден изменить некоторые подробности этого воспоминания, и он чувствовал себя смущенным этой новой близостью.
Между тем г-н Моваль продолжал говорить о Нанселлях.
- Он, по крайней мере, на двадцать пять лет старше ее.
Г-жа Моваль заметила:
- Она, кажется, очень любит его.
- Это не препятствует ему стать рогатым.
Андре покраснел от того, что сказал. Он отпустил эту грубость дурного тона от дурного расположения духа и с досады. Ага, ему повязывают галстук! С ним все еще обращаются как с ребенком. Непристойность употребленного им выражения подтверждала, что он больше не был им.
Возмущенная г-жа Моваль протестовала:
- О, какое скверное слово, Андре!
Г-н Моваль повеселел. Мысль о том, что г-н де Нанселль мог быть обманутым, не была ему неприятна. Его собственное супружеское счастье как бы возвышалось от возможного несчастья друга.
- Ну, не сердись, Луиза, а ты, Андре, знай, что так не выражаются в хорошем обществе. Можно сказать в крайнем случае: обманутым; это - единственное, что я тебе могу позволить.
Андре без всякого удовольствия посмеялся словам отца. В сущности, мысль, что г-жа де Нанселль может изменить мужу, была ему скорей неприятна. Мысль, что она полюбит кого-нибудь, раздражала его, так как было невозможно, чтобы она любила этого г-на де Нанселля, с его бритым лицом, слегка сутулым высоким станом, узкими плечами, длинными худыми руками, сухое пожатие которых он сравнивал с приятным пожатием г-жи де Нанселль, которая, удаляясь, оставила на его пальцах свое нежное и душистое прикосновение.
X
Картина Антуана де Берсена, посланная в Салон, не имела ни одного из тех успехов, о которых читаешь в романах и которые в один день из неизвестного человека делают знаменитость. На вернисаже публика не толпилась перед ее рамой, и заказы не поплыли на следующий день к молодому мэтру. Не произошло ни одного из этих событий, но газеты благосклонно отметили юного дебютанта. Критика хвалила замечательные достоинства этой картины, ее великолепные краски, ее смелый рисунок. Из Антуана де Берсена со временем выйдет кое-что.
Андре Моваль весьма гордился успехом своего друга. Поэтому в первую неделю, последовавшую за открытием выставки, он несколько раз ходил смотреть картину Антуана. Его забавляли замечания публики. Однажды, когда он пополудни бродил по залам, перед тем как зайти туда, где был выставлен этюд женщины Берсена, он почувствовал, что кто-то хлопает его по плечу:
- Здравствуй, Андре. Да, это я, я пришел взглянуть еще раз на свою мазню. Здесь, в толпе, лучше, чем в мастерской, отдаешь себе отчет в том, что сделал.
Антуан де Берсен казался веселым. Он снял свою фетровую шляпу и вытер лоб, так как в залах было жарко. Между полом и суровым холстом потолка летала тонкая пыль, поднимаемая ногами посетителей. Андре взял его под руку и повел за собой.
- Ну да, я доволен. Скажу не хвастаясь: мне думается, что картина моя хороша. О, в ней нет ничего поразительного, но она написана художником. Вот я и на своем коне. Теперь нужно знать, куда направляться. Ну а пока пройдем к скульптуре, здесь можно задохнуться. Ты видел Марка-Антуана де Кердрана, написанного Виньолем?
Они остановились возле портрета автора "Любовных поэм". Виньоль написал его с кропотливой точностью. На красивом, кротком и благородном лице был виден след годов, но оно хранило отпечаток силы и мира. Берсен смотрел на него.
- Он - отличный человек, этот старик Кердран. Ты помнишь советы, которые он давал Древе при его первом посещении. Ну так все это было сказано для того, чтобы пустить ему пыль в глаза. Кривлянье учителя перед учеником. Это долго не продолжалось… Теперь он очень мил с Эли. Он заботится о нем, помогает ему помещать его стихи в журналах. А самое смешное-то в том, что Древе потерял к нему всякое уважение. Еще немного погодя он станет называть его старой развалиной. Ах, дорогой мой, какой урок! Вот увидишь, если я достигну чего-нибудь, как я буду обходиться с начинающими. Лапы прочь, мои голубчики! Но присядем на минутку в буфете, мне хочется пить.
На некотором расстоянии от того стола, где им подавали, шумно разговаривала группа молодых людей и изящных женщин. На одной из них была большая шляпа с цветами. Берсен смотрел на нее.
- Нужно будет заказать такую шляпу Алисе.
- А как она поживает, Алиса? - спросил Андре.
Берсен засмеялся.
- Очень хорошо, очень хорошо.
Он продолжал:
- Я смеюсь, дорогой мой, потому что сегодня для нее выдающийся день… Да, ее семья не хотела видеться с ней с тех пор, как она убежала из дому. Отец пришел в ярость, мать несколько меньше его, особенно, когда узнала, что ее дочь сделалась любовницей приличного человека. Так что дело в конце концов уладилось. Сначала стали переписываться. Эти буржуа смягчились. Быть признанной любовницей господина де Берсена - это заслуживает некоторого уважения. Наконец сегодня они спелись. Алиса отправилась к своим родителям и проведет весь день с ними. Забавно то, что она попросила у меня два луидора, чтобы поднести им по подарочку - перчатки мамаше, ящик сигар папаше. Я согласился дать Алисе два луидора, но позабавился тем, что заставил ее заработать их до ухода, ха, ха, ха!
Антуан обмакнул губы в пенившийся перед ним бокал. Андре был возмущен насмешливым, жестоким и почти враждебным тоном, каким его друг говорил о своей любовнице. Зачем же он живет с ней, если не любит ее? Антуан уловил неодобрительную гримасу Андре.
- Мне кажется, что мои шутки вам не по вкусу, юный Моваль! С женщинами нужно обходиться по их заслугам и по тем чувствам, которые они вызывают. Мое чувство к Алисе очень несложно. Она забавляет меня своим тщеславием и своими смешными сторонами. Кроме того, у нее красивое тело, вот и все.
Он осушил до конца свой бокал пива и, помолчав, прибавил:
- Что поделать, я проворонил свою жизнь со стороны чувства. Я тебе однажды рассказал, как. Не будем больше говорить об этом.
Он замолк снова, затем продолжал:
- И какой я, должно быть, дурак! А она-то, думает ли она еще обо мне?.. Ах, каким я был глупцом. Ну мне нужно идти благодарить господина Шарли за его статью в "Палитре". Ты пойдешь со мной, Андре?
Он поднялся. Андре Моваль колебался.
- Нет, я еще пройдусь разок, потом пойду домой. У меня скоро экзамен, а я не особенно силен.
Когда Антуан де Берсен оставил его, Андре Моваль снова поспешно поднялся по лестнице, которая вела в залы живописи. Он шел быстро, обращая менее внимания на картины, чем на проходивших дам. Почему не встречалась ему г-жа де Нанселль среди всех тех, с которыми он сталкивался?
Г-жа Моваль отдала ей визит, но не застала ее. В оба вторника, которые следовали за этим, Андре выдумывал предлоги, чтобы оставаться дома. Он надеялся, что г-жа де Нанселль, может быть, снова придет к г-же Моваль. Поэтому при всяком звонке он спрашивал у Жюля, их лакея, кто пришел. Затем он грустно возвращался в свою комнату, услышав, что звонили г-жа Жадон, м-ль Леруа или г-жа де Мирамбо.
Впрочем, если бы то была и сама г-жа де Нанселль, это бы ему нисколько не помогло, так как он не посмел бы явиться в гостиную. Как он покажется там в тот день, раз обыкновенно он никогда туда не входил? Тем не менее он был бы счастлив от сознания, что молодая женщина тут. Таким образом она как бы приблизилась к нему в его мыслях. Вечером его мать заговорила бы о ней, описала бы ее туалет, передала бы то, что она говорила; но точно так же, как г-жа де Нанселль не приходила больше на улицу Бо-з-Ар, она не прогуливалась ни в одной из зал, по которым быстрыми шагами проходил Андре, напрягая зрение, и откуда он в конце концов спустился в отдел скульптуры.
Тут он замедлил шаги. Белые формы статуй нравились его мечтам. В этом обширном стеклянном саду, где песок скрипел под ногами, народу было мало… Среди газона фонтан для поливки разбрасывал свою радужную пыль. Запах листьев и земли смешивался с запахом свежего гипса. Андре задумался. Если б он был живописцем, он с удовольствием написал бы портрет такой женщины, как г-жа де Нанселль. С какой тщательностью он нарисовал бы ее лицо! Но нет, ему хотелось бы вылепить ее бюст. Разминая глину, он воображал бы, что касается самой формы ее тела. Он несколько раз возвращался к этой мечте. Она доставляла ему тайное и до того поглощающее удовольствие, что он споткнулся о клумбу и чуть не упал.
Клумба эта окружала статую, одиноко возвышавшуюся на круглой площадке и изображавшую обнаженную женщину в позе ожидания и желания. Перед этой сладострастной статуей остановилась молодая дама. Андре тотчас же узнал ее изящный силуэт. Это была м-ль Ванов. Должен ли он поклониться ей? Пока он колебался, м-ль Ванов прошла перед ним, не заметив его. Красивые глаза хозяйки магазина казались еще пылавшими от только что виденного ею изваяния. Когда она удалилась, Андре нагнулся над золоченым кусочком картона, приклеенным к цоколю статуи. На нем было написано имя Сафо…
На другой день после посещения Андре Салона, в тот момент, когда г-н Моваль после завтрака собирался возвращаться в свою контору, ему подали почту. Она состояла из нескольких маловажных бандеролей, которые г-н Моваль разбросал по столу, и одного письма. Он передал его г-же Моваль.
- Это вам, дорогая.
Г-жа Моваль взяла письмо.
- Только бы оно не было от твоей сестры с известием, что она хворает еще сильней. Да нет, почтовый штемпель из Парижа.
Г-жа Моваль стала читать:
- Ах! Это от госпожи де Нанселль.
Г-н Моваль спросил:
- Уж не хочет ли еще чего от меня Нанселль?
Г-н Моваль не любил, чтобы к его любезности прибегали слишком часто. Он считал, что раз сделанное одолжение обязывает к вечной благодарности и требует в будущем полной сдержанности. Г-жа Моваль успокоила его:
- Да нет же. Они приглашают нас на обед в будущую среду. На вот, прочти!
Андре трепетно прислушивался. Г-н Моваль отдал письмо жене.
- Что ж? Почему бы нам не поехать? Да, я занят, я знаю… Но какой-нибудь вечер, ведь это не край света. И потом я не прочь поглядеть, как они устроились, эти Нанселли.
- Тогда я отвечу госпоже де Нанселль, что мы согласны. Ведь это в среду…
Г-жа Моваль снова развернула письмо.
- Ах, тут есть постскриптум. До чего я рассеянна. Тебя тоже приглашают, Андре.
Андре покраснел. Этот постскриптум оскорблял его. Он сухо заметил:
- О, у меня экзамен.
Г-н Моваль пожал плечами.
- Твой экзамен… Я настаиваю на том, чтобы ты сопровождал нас, Андре. Я желаю, чтобы ты иногда видался с приличными людьми, а не только с богемой вроде этого Берсена или Древе.
Г-жа Моваль запротестовала:
- Но, Александр, господин де Берсен очень порядочный человек, и бедный Древе мне кажется славным мальчиком.
Г-н Моваль поморщился.
- Возможно, но Андре пойдет с нами. Это решено.
Г-жа Моваль замахала своим письмом.
- А дядя Гюбер? Среда - это его день.
Г-н Моваль ударил по столу.
- Его день, его день… ну и пусть… Не можем мы всем жертвовать ради удобств Гюбера. Его можно предупредить.
Г-н Моваль был сердит на брата. За последним обедом они поссорились. Гюбер становился вспыльчивым и невыносимым.
Г-н Моваль прибавил:
- К тому же он приходит сюда только для Андре, мы не идем в счет… Пусть Андре ему напишет. От него он отлично примет это известие. Ты берешься написать, Андре?
Андре сделал утвердительный знак. Он не слушал того, что сказал его отец. Он думал о г-же де Нанселль. В продолжение целого вечера он будет возле нее. Она будет говорить с ним. Он узнает те близкие ей предметы, которые ее окружают. Ему казалось, что таким образом между ними произойдет решительное сближение, что какая-то часть его самого останется возле нее. Может быть, он теперь займет маленькое место в ее мыслях?
И когда г-н и г-жа Моваль покинули комнату, он долго еще смотрел на оставленный на столе г-жой Моваль конверт, синяя бумага которого казалась ему столь же приятной на вид, как весенний цветок или уголок летнего неба.
XI
Г-жа Моваль кончала одеваться, когда в ее комнату вошел Андре в одном жилете.
- Мама, хорошо ли сидит мой белый галстук?
Г-жа Моваль улыбнулась.
- Какой ты сегодня покорный! Сейчас видно, что здесь нет никакой красивой дамы. Покажи-ка.
Она осмотрела бантик из белого муслина.
Андре был до того озабочен тем, чтобы не измять манишки, что не обратил внимания на намек г-жи Моваль.
- Хорошо, тогда я пойду надену фрак и буду через минуту готов. Сейчас без пяти семь.
В экипаже, который вез их на улицу Мурильо, Андре, сидя между г-ном и г-жей Моваль, хранил молчание. Он держался очень прямо. Его галстук и сорочка не переставали занимать его. В этот момент он совсем не думал о г-же де Нанселль. Фиакр катился. На Сене продолжительно стонала сирена буксирного парохода. Андре внезапно подумал о судах, которые понесут его когда-нибудь по далеким морям, и в сердце его закралась легкая печаль, делавшая более острым предстоявшее удовольствие…
Экипаж остановился на улице Мурильо. Нанселли жили в небольшом особняке, частью каменном, частью кирпичном. Андре, вышедший первым, рассматривал его фасад, прежде чем позвонил. Мовали прошли в вестибюль. Сердце Андре билось. Когда дверь в гостиную открылась, Андре увидел сначала г-на де Нанселля, стоявшего посреди комнаты и разговаривавшего со старым г-ном, которого он покинул, чтобы пойти навстречу приехавшим гостям. Г-н де Нанселль слегка волочил ногу. Тем не менее его вид не был лишен благородства, как заметил Андре; но вдруг молодой человек перестал видеть все, что его окружало. Перед ним стояла г-жа де Нанселль.