Вначале меня бесили его методы. Как он посмел ставить нашу любимую компанию в еще более опасное положение! Я понять не могла, зачем ему понадобилась "Баллантайн", но потом все же сообразила. Аукционная фирма, и притом успешная, - это постоянный и огромный приток наличных, большая часть которых идет в графу "Прибыль". "Брейс интернешнл" и "Баллантайн и Кº" стали последней надеждой друг друга. А я заняла место в первом ряду. И невольно поддалась напору его энергии и изобретательности выходок. Мне не терпелось увидеть, что будет дальше. Теперь, когда я могла уйти в любую минуту, по утрам меня так и подмывало поскорее мчаться на работу.
Ладно, признаю: я начала находить Оуэна Брейса невероятно привлекательным.
- …потому что все внешние проявления в аукционном доме - прямая противоположность таковым в любых других предприятиях, - пояснила я. - Нам ни к чему быть законодателями мод. Мы хранители прошлого. И вам необходимо иметь солидный, респектабельный вид. Ни в коем случае нельзя выглядеть богаче своих клиентов, хотя чаще всего так оно и есть. Во всяком случае, они так считают. Поймите, они доверяют вам самые ценные фамильные вещи, любимые, дорогие, те, с которыми обычно не хотят расставаться. Вам следует считать себя сродни распорядителю на похоронах. Нельзя позволить себе ни малейшей вольности, иначе они посчитают это неуважением или бесцеремонным отношением к их товару. Вот почему Баллантайны всегда следовали определенным правилам в одежде, которые вы ошибочно игнорируете.
Он внимательно слушал. Только глаза поблескивали, как темное стекло.
- Понимаю, что закулисная политика этого дела совсем не то, что вы ожидали.
Я пожала плечами и скрестила руки на груди.
- Но в этом и кроются ее мистическая сила, некое загадочное обаяние, и если вы собираетесь поднять нашу старушку в воздух, а вы собираетесь, судя по количеству наличных, которые в нее вбрасываете лопатами, и хотите привлечь действительно солидную клиентуру, что же, сэр, в таком случае вы не можете расхаживать здесь перед клиентами одетый как жиголо.
С таким же успехом я могла треснуть его по голове сковородой. Он таращился на меня минуты две, но я не отвела глаз.
- И сколько же вы работаете в "Баллантайн и К°"?
- Гораздо, гораздо дольше, чем вы.
- И вы всегда так откровенны?
- Да, сэр, именно.
Оуэн широко улыбнулся.
- Знаете что, Кик?
- Нет, сэр. А что?
- Вы чертовски здорово хладнокровны.
Что-то пенящееся, игристое пролетело по позвоночнику, как приятный озноб после первого глотка шампанского.
Наутро, ровно в восемь, прибыли портные от "Гивза энд Хокса", и уже через несколько дней Оуэн и его служащие щеголяли в темных костюмах в тонкую полоску, белых крахмальных сорочках из египетского хлопка, строгих галстуках и черных туфлях.
Началась другая, более благопристойная эра. По крайней мере так это выглядело.
Я бесконечно оттягивала свой уход - Прованс никуда не денется, зато Оуэн казался таким искренним, таким трогательно усердным в своих стараниях, что я чувствовала себя обязанной помочь ему стабилизировать положение в компании.
Глава 7
- Кик! - окликнул Оуэн через открытую дверь кабинета. - Идите сюда.
- Простите, сэр? - пробормотала я, притворившись, что не расслышала.
- Зайдите ко мне… пожалуйста.
Уже лучше.
Бенджамин Баллантайн не пролежал в земле и десяти недель, но, если не считать соблюдения требований к одежде, все триста лет респектабельности и приличий улетучились, покинув административные офисы. Власть перешла к более современному режиму, команде молодых служащих "Брейс интернешнл", которые вряд ли были бы столь бесцеремонны, имей хотя бы малейшее представление о том, что вся империя мистера Брейса стоит на грани катастрофы и падения в пропасть.
- Кик! - снова позвал Оуэн. - Что вы там делаете?
Я подняла со стола книгу.
- Уже иду сэр.
И не успела я встать, как над верхней ступенькой возникла грива изведенных перекисью волос. Вскоре мы уже имели счастье лицезреть прелестный образ молодой жены Оуэна Длинные стройные ноги, вылетавшие из-под длинной, до полу, рысьей шубы, как поршни, перемахивали через две ступеньки зараз. Шуба в цвет ее глаз то и дело распахивалась, открывая спортивный лифчик, велосипедные шорты и кроссовки. Темные очки в белой оправе закрывали большие карие глаза с ресницами, как у Бемби. В одной руке болталась неизменная бутылочка "Эвиан", хотя понять не могу, зачем ей столько воды. Должно быть, из желания увериться в собственной безопасности. Видимо, такая же потребность, как и настоятельная "необходимость" в шубе за двести пятьдесят тысяч.
Большой конверт из оберточной бумаги, свернутый трубочкой на манер олимпийского факела, был зажат в другой, поднятой и отставленной руке. И поскольку на меня была возложена ответственность за его отправку, я знала, что в конверте лежали документы на развод.
До Оуэна наконец дошло, что, если он хочет спасти свой бизнес и превратить себя в респектабельного джентльмена, следует порвать с жизнью на первых страницах таблоидов, а это означало, что Тине придется уйти. Насколько я могла сказать, решение не далось ему слишком уж тяжело - он осуществлял это так же деловито и равнодушно, как визит к парикмахеру. Впрочем, полагаю, что, если за вашей спиной третий или четвертый брак плюс разводы, все это постепенно приобретает собственный ритм.
- Соедините меня с Дэвидом, пожалуйста, - попросил он. - Я собираюсь разводиться.
Разъезд был тщательно и умело организован моим офисом, и Дэвид де Менуил, мальчик на побегушках и по совместительству поверенный на круглосуточной службе, у которого, похоже, не было другой жизни, кроме Оуэна и его прихотей, договорился о широкой рекламе нового фильма с Тиной в главной роли.
- Теоретически момент выбран самый подходящий, чтобы облегчить переживания Тины, - объяснял Дэвид. - Что-то вроде метода "хорошая новость - плохая новость". Плохая новость: ваш муж с вами разводится. Хорошая новость: вы нужны публике, вы звезда. Поэтому она в два счета справится с депрессией.
Я приказала перевезти новый гардероб Оуэна, сшитый на Савил-роу, бумаги, а также самые ценные произведения искусства - все то, что Тина скорее всего даже не замечала, поскольку это не сотовые телефоны и не зеркала, - из городского дома в номер люкс в отель "Дьюкс" на той же улице, что и наш офис. Ценности, хранившиеся в домашних сейфах, в основном американские доллары, золотые слитки, драгоценности и револьверы - словом, все, весьма красноречиво говорившее о темном прошлом Оуэна, - были перенесены в стенной сейф его кабинета. Единственным, что осталось от него в прежнем доме, была его прежняя одежда и подарки Тины, большинство из которых либо носили откровенно сексуальный характер, либо ярко блестели.
- Доброе утро, мисс Ромеро, - начала я.
- Знаю, - бросила она, пролетая мимо меня. - Он на конференции, он сейчас занят… ну так вот, хотя бы сейчас для меня он свободен! Он не смеет так поступать со мной! Можете сразу вызывать полицию, потому что я собираюсь убить гребаного сукина сына!
- Может, заодно вызвать вашего агента? И журналистов?
- Точно!
Она с такой силой распахнула дверь в кабинет, что косяк треснул. Я успела заметить, как Тина, буквально перелетев через письменный стол, вцепилась ему в горло. Оба рухнули на пол.
Поток ругательств показался мне впечатляющим: непристойная, но весьма красочная англо-испанская смесь матросского жаргона.
- Позвонить охране, сэр? - спросила я. К этому времени он уже успел поставить Тину на колени и завернуть ей руку за спину, грозя вот-вот сломать запястье. Сам он мог похвастаться четверкой кровавых царапин от ее ногтей через всю щеку.
- Не стоит. Просто закройте дверь.
Минуту спустя ей, очевидно, удалось вырваться, потому что вопли и грохот бьющегося стекла разнеслись по всему зданию. Мы к такому привыкли. Никто из служащих даже не потрудился высунуть голову из своего кабинета. Я услышала, как парадные тарелки веджвудского фарфора из набора, специально изготовленного к коронации короля Эдуарда, просвистели через всю комнату, как летающие тарелочки, пока не разбились о старинные панели орехового дерева.
Потом начались рыдания. Но и они стихли. Наступила тишина, сменившаяся кошачьими завываниями экстаза, продолжавшимися, пока у нас окончательно не сдали нервы. Наконец, дверь открылась и на пороге возникла Тина с распухшим от слез лицом.
- Прости, что расцарапала тебя. Честное слово, больше такого не будет. Только не делай этого со мной! Я на все пойду, лишь бы ты не ушел. Пожалуйста. На все.
Оуэн шагнул к ней, прижимая к щеке платок. Он успел снять пиджак, но приталенная белая сорочка была такой же жесткой на вид, как крекер, а традиционный красный с синим галстук того сорта, над которым он, полагаю, так часто смеялся в прошлом, считая, что такие носят лишь старперы, оставался аккуратно завязанным. По его виду не скажешь, что он только сейчас занимался неистовой, страстной любовью.
- Поверь, Тина, я делаю это только для тебя. Ради твоего же блага. Нельзя, чтобы ты вечно оставалась в моей тени. Подумай о своей карьере!
Тина снова заплакала:
- Но что я буду делать без тебя? В тебе весь мой мир.
Признаюсь, в эту минуту я ее пожалела. Кто она? Всего лишь ребенок, одинокий, брошенный и совершенно запутавшийся ребенок.
- Я ничем не могу помочь, мисс Ромеро?
Она покачала опущенной головой.
- Мне очень жаль.
- Черт с вами! - прошипела она. - Это вы во всем виноваты. Оуэн никогда не задирал нос, пока не явились вы!
Я протянула руку, пытаясь коснуться ее плеча, но она уже успела нацепить темные очки и стала спускаться вниз. С каждым шагом ее спина выпрямлялась все больше, и, к тому времени как она добралась до входной двери, знаменитая красногубая латиноамериканская улыбка вернулась на привычное место. Тина была готова во всеоружии встретить свой перманентный эскорт из телохранителей и папарацци.
Я вошла в кабинет Оуэна.
- О Господи!
Две лампы и стеклянная столешница были разбиты в мелкие осколки.
- Чертова психованная гребаная сука, - выругался он.
- Вы в порядке, сэр? Хотите, я взгляну, в чем дело?
Он отнял полотняный квадратик от щеки и, внимательно рассмотрев, покачал головой.
- Нет, спасибо. Похоже, кровь уже не идет. Что же, нет худа без добра, - заметил он, поправляя монитор. - Зато все кончено.
- Как по-вашему, с ней ничего не случится? То есть она не наделает никаких безумств, как по-вашему?
- О чем вы? От нее ничего, кроме безумств, не жди. Да кому она нужна? Тем более что теперь она не моя проблема.
- Зато вопить она умеет. Тянет на "Оскара".
- Актрисы, - презрительно фыркнул он. - Визгу много, шерсти мало. Все они полные идиотки. И без сценария двух слов связать не могут. Кстати, на который час назначена встреча с Карстерз?
- На одиннадцать.
- А сейчас?
- Без пяти десять.
- Бертрам готов?
- Думаю, да, но на всякий случай проверю.
- Пусть ждет в машине. Через пять минут уезжаем. Вы просмотрели отчет от "Пантер"? - осведомился он, изучая последние цифры продаж.
- Разумеется.
- Очередная чертова путаница: я по горло увяз в этой бессмыслице. Знаете, что в этой корпорации за последние восемнадцать лет сменились шесть владельцев?
Я кивнула.
- Видите ли, владеть "Пантер" все равно что состоять в браке с Элизабет Тейлор или Зазой Габор. Первый год - медовый месяц. Второй год - ежедневные сеансы у шринка. Можем ли мы сохранить брак? Зная при этом в глубине души, что сами так не думаете. И третий год: как, черт возьми, выбраться из этой передряги, сохранив хотя бы часть своих денежек?
- Тут вы совершенно правы.
Оуэн покачал головой и ткнул пальцем в светящиеся красные цифры.
- Света в конце тоннеля не наблюдается.
- Жаль это слышать. Вы уверены?
- Да. Классическая головоломка. Пока машины производятся в Англии, дохода не жди. Но… но в этом все их очарование. То, что заставляет клиентов терпеливо ждать в Очереди десять лет.
- Они так красивы.
- Не говоря уже, что управлять ими одно удовольствие. Просто неотразимы. А я такой же простачок, как и все владельцы, те, кто был до меня, и те, кто будет после. Не могу устоять против соблазна. Честно говоря, престижное звание владельца корпораций теряет свой блеск с каждым квартальным отчетом: почти все равно, что жить с Тиной и ее силиконовыми протезами. Новизна ушла. Соедините меня с Гилом. Пожалуйста.
- Да, сэр.
Гил Гарретт, лучший друг Оуэна, если только сторожевая собака может быть лучшим другом, занимал должность президента "Пантер отомобайл компани". Оба заключили немало сделок вместе, провели немало дел, и оба знали с первого дня, что будущее "Пантер" весьма проблематично. Поэтому иногда говорили часами. Сегодня был четыреста семьдесят пятый день владения, и совещания шли полным ходом.
- И закройте дверь.
- Да, сэр.
Я вернулась за стол, развернула конфету и впилась в нее зубами. Ощущая, как сахар медленно растворяется на языке, я невольно гадала, каким образом ему удалось так быстро ее успокоить. Воображение занесло меня в такие дебри, что я покраснела, сунула остаток конфеты в рот и собрала бумаги, сумочку и перчатки, готовясь немедленно отбыть в Карстерз-Мэнор, ричмондское поместье леди Мелоди Карстерз.
Глава 8
- Дайте мне последние цифры, Бертрам, - велел Оуэн, как только блестящий новый лимузин "бентли", обошедшийся компании в двести шестьдесят пять тысяч долларов, отчалил от тротуара у нашей штаб-квартиры на Сент-Джеймс-сквер.
Мы отправились в путь точно по расписанию. Я сидела на заднем сиденье рядом с Оуэном. Бертрам Тейлор, наш шумно разрекламированный и недавно назначенный президент, пристроился боком на откидном сиденье с пачкой документов на коленях.
- Сколько раз повторять тебе, Майкл! Закрой чертово окно! - заорал Оуэн на водителя и телохранителя, мускулистого громилу, возившего его несколько лет и выглядевшего совершенно неестественно в строгой черной ливрее. Я совершенно уверена, что он звался просто Мики, пока Оуэн не купил "Баллантайн и К°" и не навел заодно некоторый лоск и на него.
От Майкла у меня мурашки по коже. Мы с Бертрамом быстро переглянулись и отвели взгляды. Грубость Оуэна была унижающей и совершенно излишней.
- Простите, босс, - промямлил Майкл.
Перегородка бесшумно поднялась, как раз в тот момент, когда мы свернули на Пиккадилли и пролетели сквозь мелкую туманную морось мимо отеля "Ритц" и вдоль Грин-парка.
- Я снизил цифры, как мог, возможно, даже больше, чем следовало бы, и думаю, наше предложение вполне конкурентоспособно, - объявил Бертрам.
Бертрам Тейлор был одним из лучших (если не самым лучшим) мировых экспертов - оценщиков мебели. Его гладко прилизанные, разделенные пробором седеющие волосы и ярко-голубые глаза придавали ему жизнерадостный, мальчишеский, почти неотразимый вид, особенно когда он вел аукцион и волосы падали на лоб, а глаза сверкали вызовом и безрассудством. Он бегло говорил на шести языках, талантливо вел аукционы, умело лавируя между разгоряченными, повышавшими ставки клиентами. Мог выжать их досуха, поднимая температуру соперничества в зале до головокружительных высот и заставляя покупателей ерзать в креслах. Он обладал способностью превратить грехи зависти, жадности и жажды обладания в довольно привлекательные, даже желанные добродетели.
Происхождение Бертрама (он был из весьма известной семьи и обучался в Итоне и Оксфорде), как и объем полученных знаний, позволило не только проникнуться несгибаемой уверенностью в себе и собственных способностях, но получить беспрецедентно полный доступ к потенциальным клиентам. Его отношение к новому шефу было скорее товарищеским, чем услужливым. Он мог сделать для Брейса куда больше, чем Брейс - для него, и оба это знали. Поставить имя Бертрама как президента и главного аукциониста на всех документах было первым и мастерским ходом Оуэна и одновременно публичным объявлением того факта, что он не только взялся за дело всерьез, но и заверил общество в абсолютной надежности руководства компании.
Оуэн сманил его из "Кристиз", предложив двойное жалованье и большой процент с каждого аукциона. Сослуживцы были потрясены, когда Бертрам сбежал с надежного флагманского корабля и перешел к пиратам. Но его, как и меня, притягивал несомненный успех Брейса в других отраслях, не говоря уже о прочих доблестях. Оуэн был бесстрашен, риск заменял ему завтрак, обед и ужин. Всем в бизнесе, как приятелям, так и скептикам, не терпелось увидеть, как он справится с этим: воскресит "Баллантайн" и приведет в высшую лигу. В мире аукционов это считалось шансом, который подворачивается однажды в жизни. Да и то если хватит отваги.
Они с Бертрамом начали сокращать комиссионные продавцов, что повергло другие дома в еще большее волнение. Риск был совершенно непонятным, абсолютно безрассудным, а возможность, что такая стратегия сработает, была минимальной и беззастенчиво высмеивалась.
"Лучший способ разориться, - высказался безымянный менеджер на страницах газеты. - Мы желаем мистеру Брейсу успеха, которого он всячески заслуживает".
Автор другой статьи сомневался в честности Оуэна. Последнего это ничуть не задевало.
- Их проблема, - ворчал он. - Такие, как они, не знают значения слова "честность". Моя ответственность - это банковский счет "Брейс интернешнл" и счастливые акционеры. В таком порядке.
До чего же жесткая и хладнокровная позиция! Особенно когда на банковском счете сплошные нули, а несчастные акционеры ни о чем не подозревают! Все равно что работать на дьявола!
Трюк, необходимый для того, чтобы поставить на рельсы "Баллантайн", заключался в следующем: не только продавать вещи по запредельным ценам, для чего мы нуждались в клиентах, желающих продать истинные раритеты, жемчужины в своем роде, такие, за которыми гоняются все фирмы-конкуренты, но и мухлевать с комиссионными продавцов и покупателей: чуточку убавлять там, чуточку прибавлять здесь, - именно таким образом дом и зарабатывал деньги.
Комиссионные аукционных фирм берутся по весьма сложной формуле со скользящей шкалой, но доброе старое правило большого пальца гласит, что комиссия продавца, то есть сумма, которая платится фирме за продажу собственности, составляет десять процентов, тогда как комиссионные покупателя, то есть сумма, выплачиваемая фирме человеком, покупающим вещь, составляет семнадцать процентов. Итак, если аукционисты продали серебряный чайный сервиз вашей тетушки Мэри за сто долларов, вы получите девяносто: сто долларов минус десять процентов. А если вы - тот, кто купил сервиз тетушки Мэри за сто долларов, значит, заплатите сто семнадцать. Сто долларов плюс семнадцать процентов. Таким образом, в общей сложности фирма получает двадцать семь долларов. Вполне солидная цифра в двадцать семь процентов.
- Карстерз-Мэнор - это золотая жила, - продолжал Бертрам. - Вот еще одна партия снимков.
Он вынул из портфеля толстый пакет.