- Я ненавижу тебя! - я кричала во всю силу своих легких. - Я ненавижу тебя за это! Я ненавижу человека, которым ты стал! Я ненавижу вас обоих! - я задыхалась от криков и пошатнулась, изможденная.
Видя, что его взгляд по-прежнему решительно направлен на меня, я использовала последнюю каплю своей энергии, чтобы крикнуть:
- Я спасала тебя, Рун! Я спасала тебя от боли. Я спасала тебя от чувства беспомощности, которое охватило всех, кого я люблю.
Светло-русые брови Руна слились в одну хмурую линию над его глазами. Замешательство исказило его красивое лицо.
Я сделала еще один шаг назад.
- Потому что я не могла видеть тебя, не могла вынести саму мысль, что ты увидишь то, что случится со мной. Я не могла сделать это с тобой, когда ты был так далеко. - Всхлип покинул мое горло. Так много всхлипов, что моя грудь захрипела от напряжения.
Я закашляла, прочищая горло, и двинулась вперед туда, где Рун все еще стоял как статуя. Положив руку на сердце, я сказала хриплым голосом:
- Я должна была бороться. Отдать на это все силы. Я должна была попытаться. И больше всего на свете я хотела, чтобы ты был рядом все это время. - Мои мокрые ресницы начали сохнуть на прохладном воздухе. - Ты бы бросил все, чтобы попытаться добраться до меня. Ты уже ненавидел своих родителей, ненавидел свою жизнь в Осло, я могла слышать это каждый раз, когда мы говорили. Ты становился таким жестоким. Как бы ты смог совладать с этим?
В моей голове пульсировало, головная боль атаковала меня.
Мне нужно было уйти. Мне нужно было уйти от всего этого. Я попятилась. Рун по-прежнему стоял неподвижно. Я даже не была уверена, что он моргал.
- Мне нужно идти, Рун. - Я схватилась за грудь, зная, что последний кусочек моего сердца разобьется после следующих слов: - Просто оставь всё как есть, в вишневой роще, которую мы так сильно любили. Позволь нам закончить, что мы должны... что бы у нас ни было. - Мой голос почти затих, но собрав все силы, я сказала: - Я буду держаться от тебя подальше. Ты держись подальше от меня. Мы, наконец, оставим нас в прошлом. Потому что таков наш путь. - Я отвела взгляд, не желая видеть боль в глазах Руна. - Я не вынесу всю эту боль, - я слабо рассмеялась.
- Мне нужны лунные сердца и солнечные улыбки, - я улыбнулась про себя. - Вот, что держит меня. Я не перестала верить в красоту мира. Я не позволю этому разрушить меня. - Я заставила себя посмотреть на Руна. - И я не буду причиной того, что кому-то еще больно.
Когда повернула голову, я увидела, что агония исказила лицо Руна. Но я не задержалась. Я побежала. Бежала быстро, только сумев преодолеть свое любимое дерево, когда Рун схватил меня за руку и развернул снова.
- Что? - потребовал он. - О чем, черт побери, ты говоришь? - Он отрывисто дышал. - Ты ничего не объяснила! Ты заявила, что спасаешь и бережешь меня. Но от чего? Что, по твоему мнению, я не смогу выдержать?
- Рун, пожалуйста, - умоляла я, и оттолкнула его. Он был возле меня в мгновение ока: руки на моих плечах, удерживая меня на месте.
- Ответь мне! - закричал он.
Я снова оттолкнула его.
- Отпусти меня! - мое сердце беспокойно колотилось. Мою кожу покалывало от мурашек. Я снова повернулась, чтобы уйти, но его руки удержали меня на месте. Я боролась снова и снова, пытаясь уйти, на этот раз пытаясь сбежать от дерева, чьи ветви всегда приносили мне удовлетворение.
- Оставь меня в покое! - закричала я снова.
Рун наклонился.
- Нет, расскажи мне. Объясни! - закричал он.
- Рун...
- Объясни! - закричал он, перебивая меня.
Я быстро замотала головой, не желая ничего говорить, пытаясь избежать этого.
- Пожалуйста! Пожалуйста! - умоляла я.
- Поппи!
- НЕТ!
- ОБЪЯСНИ!
- Я УМИРАЮ! - закричал я в тишине рощи, не в состоянии больше бороться. - Я умираю, - добавила я, не дыша. - Я.... умираю.
Когда я сжала грудь, пытаясь восстановить дыхание, чудовищность того, что я натворила, медленно наполнила мой мозг. Мое сердце бешено колотилось. Оно колотилось от натиска паники. Оно колотилось и ускорялось от ужасного понимания того, что я только признала... или в чем только что призналась.
Я продолжала смотреть на землю. Где-то в моем мозгу я заметила, что руки Руна замерли на моих плечах. Когда я почувствовала тепло от его ладоней, я также осознала, что они дрожали. Я слышала его затрудненное дыхание.
Я заставила себя поднять голову и встретиться взглядом с Руном. Его глаза были широко раскрыты, и в них отражалась боль.
В этот момент я возненавидела себя. Потому что этот взгляд в его глазах, этот загнанный в ловушку, опустошенный взгляд, был причиной, почему я нарушила свое обещание, данное два года назад.
Вот, почему я освободила его.
Как оказалось, я просто заключила его в тюрьму с гневом вместо решеток.
- Поппи, - прошептал он с сильным акцентом, когда его лицо стало белее белого.
- У меня лимфома Ходжкина. Она прогрессировала. И она в конечной стадии. - Мой голос дрожал, когда я добавила: - У меня осталось несколько месяцев жизни, Рун. Ничего нельзя изменить.
Я ждала. Я ждала, что скажет Рун, но он молчал. Вместо этого он попятился. Его глаза вглядывались в мое лицо, в поисках какого-либо признак обмана. Когда он ничего не обнаружил, то покачал головой. Тихое "нет" слетело с его губ. Затем он побежал. Он повернулся спиной ко мне и побежал.
Прошло много времени, прежде чем я нашла силы двигаться.
Прошло десять минут, прежде чем я прошла через дверь своего дома, где мои мама и папа сидели с Кристиансенами.
Но прошла лишь секунда, когда при виде меня мама бросилась ко мне, и я упала в ее объятия.
Когда мое сердце разбилось из-за сердца, которое я только что разбила.
Сердца, которое я всегда стремилась уберечь.
8 глава
Рун
"Я УМИРАЮ... Я умираю… умираю. У меня лимфома Ходжкина. Она прогрессировала. И она в конечной стадии. У меня осталось несколько месяцев жизни, Рун. Ничего нельзя изменить..."
Я бежал в темноте парка, пока слова Поппи вновь и вновь прокручивались в моей голове.
"Я УМИРАЮ... Я умираю... умираю. У меня осталось несколько месяцев жизни, Рун. Ничего нельзя изменить..."
Боль, о существовании которой я и понятия не имел, пронзила мое сердце. Она резала, колола, пульсировала во мне, пока я не затормозил и упал на колени. Я пытался дышать, но боль, едва только начавшись, перемещалась, чтобы растерзать мои легкие, пока ничего не осталось. С молниеносной скоростью она распространялась по моему телу, забирая все, пока не осталась только боль.
Я ошибался. Так сильно ошибался.
Я думал, что когда Поппи разорвала наши отношения на два года - это была самая сильная боль, которую я когда-либо испытывал. Она изменила меня, основательно изменила. Быть брошенным, быть отчужденным - больно… но это... это...
Упав вперед, парализованный болью в животе, я зарычал в темноту пустого парка. Мои руки рыли твердую землю под моими ладонями, ветки впивались в мои пальцы, разрывая мои ногти.
Но я приветствовал эти ощущения. Я мог справиться с этой болью, но с той, что внутри...
Лицо Поппи вспыхнуло у меня перед глазами. Ее идеальное лицо, когда она вошла в комнату сегодня вечером. Она улыбалась, когда увидела Руби и Дикона, но затем улыбка исчезла с ее губ, когда ее глаза нашли меня. Я видел вспышку опустошения на ее лице, когда она увидела, что Эйвери сидит возле меня, и я обнимаю ее за плечи.
Что она не видела, так это то, что я наблюдал за ней через кухонное окно, когда она сидела снаружи с Джори. Она не заметила моего прибытия, хотя я не планировал поначалу приезжать сюда. Когда Джадсон написал мне, что пришла Поппи, ничего не могло удержать меня.
Она игнорировала меня. С той минуты, как я увидел ее в коридоре на прошлой неделе, она не сказала мне ни слова.
И это убивало меня.
Я думал, что когда вернусь в Блоссом Гроув, найду ответы. Я думал, узнаю, почему она отстранилась от меня.
Я подавился сдавленным рыданием. Никогда, никогда даже в своих самых диких мыслях я не предполагал ничего подобного. Потому что это Поппи. Поппимин. Моя Поппи.
Она не могла умереть.
Она не могла оставить меня.
Она не могла оставить никого из нас.
Если ее не будет рядом, все будет бессмысленно. Она должна жить. Должна провести со мной вечность.
Поппи и Рун навеки.
Навечно и навсегда.
Месяцы? Я не мог... она не могла...
Мое тело задрожало, когда еще один неудержимый вопль вырвался из моего горла. Боль была не меньше, чем если бы я был повешен, утоплен и четвертован.
Слезы катились по моему лицу, проливаясь на засохшую грязь на моих руках. Мое тело застряло на месте, ноги отказывались двигаться.
Я не знал, что делать. Что, черт побери, я должен был делать? Как жить и понимать, что я не в состоянии помочь?
Запрокинув голову к звездному небу, я закрыл глаза.
- Поппи, - прошептал я, когда соленые слезы из глаз скатывались к моему рту. - Поппимин, - снова прошептал я, мои ласковые слова уносил ветер.
В своей голове я видел зеленые глаза Поппи, как будто она на самом деле сидела напротив меня...
"У меня осталось несколько месяцев жизни, Рун. Ничего нельзя изменить..."
На этот раз мои рыдания не застряли в горле. Они потоком выливались наружу. Мое тело тряслось от их силы, когда я подумал о том, через что она, должно быть, прошла. Без меня. Без меня рядом с ней, державшего ее за руку. Без меня, целующего ее в макушку. Без меня, держащего ее в объятиях, когда ей грустно, когда лечение делало ее слабой. Я подумал о том, что она столкнулась со всем этим только с половиной сердца. Половина ее души изо всех сил боролась, чтобы справиться без своей второй частички.
Меня.
Я не знал, сколько просидел в парке. Казалось, прошла вечность, прежде чем я смог подняться. И когда я пошел, я чувствовал себя самозванцем в своем собственном теле. Как будто я был заперт в кошмаре, и когда проснусь, мне снова будет пятнадцать. Ничего из этого не произошло. Я проснусь в вишневой роще под нашим любимым деревом с Поппи в моих руках. Я рассмеюсь, когда проснусь и усилю хватку на ее талии. Она приподнимет свою голову, и я опущу свою для поцелуя.
И мы поцелуемся.
Мы будем целоваться и целоваться. Когда я отстранюсь, на ее лице будет играть солнечный свет, она улыбнется мне, закрыв глаза, и прошепчет:
- Поцелуй две тысячи пятьдесят три. В вишневой роще под нашим любимым деревом. С моим Руном... и мое сердце почти взорвалось. - Я подниму свой фотоаппарат и буду ждать, мои глаза будут у объектива в тот момент, когда она откроет глаза. Этот момент. Волшебный момент, где в ее глазах написано, как сильно она любит меня. И я скажу ей в ответ, что люблю ее, когда нежно проведу тыльной стороной ладони по ее щеке. Позже я повешу это фото на стену, чтобы смотреть на него каждый день...
Звук уханья совы вывел меня из оцепенения. Когда я моргнул, возвращаясь из своей фантазии, меня осенило - вот что это было: фантазия. Затем боль вернулась и ударила меня правдой. Я не мог поверить, что она умирает.
Мое зрение размыло свежими слезами, и через мгновение я понял, что был у дерева из своих фантазий. У дерева, под которым мы все время сидели. Но когда я посмотрел на него в темноте, в момент, когда ветер колыхал его ветки, мой желудок перевернулся. На ветках не было листьев, они были длинными и тонкими, и перекрученными, все отражало этот момент времени.
Момент, когда я узнал, что моя девочка умирает.
Я заставил себя идти, каким-то образом ноги вели меня к дому. Но когда я шел, мой разум был нагроможден неуверенностью - испуганный, отказывающийся приходить к какому-либо решению. Я не знал, что делать, куда идти. Слезы беспрерывно текли из моих глаз, боль внутри моего тела облюбовала свой новый дом. Ни одна часть меня не была пощажена.
"Я сделала это, чтобы спасти тебя..."
Ничего не могло спасти меня. Мысль о ней, настолько больной, пока она боролась, чтобы сохранить свет, который излучала так ярко, разрушила меня.
Подойдя к дому, я уставился в окно, которое пленило меня в течение двенадцати лет. Я знал, что она по другую сторону. Дом был погружен в темноту. Но когда я сделал шаг вперед, я сразу же остановился.
Я не мог... Я не мог видеть ее... Не мог...
Развернувшись, я бросился по ступенькам к своему дому и ворвался в дверь. Слезы злости и печали прорывались через меня, борясь за доминирование. Я разрывался на части внутри.
Я прошел гостиную.
- Рун! - позвала меня мама. Я мгновенно услышал понимание в ее голосе.
Я остановился. Когда я повернулся лицом к своей маме, она встала с дивана, и я увидел, что слезы стекают по ее лицу.
Это ударила меня как отбойный молоток.
Она знала.
Мама сделала шаг вперед, вытянув руки. Я уставился на них, но не мог принять их. Я не мог...
Я бросился в свою комнату. Промчался через дверь и затем замер на месте. Я стоял по центру комнаты и оглядывался вокруг, в поисках хоть одной подсказки, что же делать дальше.
Но я не знал. Мои руки взлетели к волосам, и я схватился за них. Рыдание вырвалось из моего рта. Я тонул в чертовых слезах, которые стекали по моим щекам, потому что я не знал, что нахрен делать.
Я сделал шаг вперед, затем остановился. Двинулся к своей кровати, затем остановился. Мое сердце стучало в медленном заикающемся ритме. Я боролся с тем, чтобы не упасть на пол.
А затем я сломался.
Я освободил ожидающий гнев. Я позволил ему насытить меня и вести вперед. Потянувшись к кровати, я наклонился, чтобы схватиться за каркас и с громким ревом я поднял ее со всей силы, переворачивая матрас и крепкий деревянный каркас. Я двинулся к столу и одним движением смел все с него. Схватив свой ноутбук, прежде чем он упал на пол, я развернулся на месте и кинул его в стену. Я слышал, как он разбился, но это не помогло. Ничего не помогало. Боль все еще была на месте. Выворачивающая правда.
Гребаные слезы.
Стиснув кулаки, я запрокинул голову назад и закричал. Я кричал и кричал, пока мой голос не охрип, а горло не заболело. Опустившись на колени, я позволил себе утопать в горе.
Затем я услышал, что моя дверь открылась, и поднял голову. Мама вошла. Я покачал головой, поднимая руку, чтобы остановить ее. Но она продолжала идти.
- Нет, - прохрипел я, пытаясь двигаться. Но она не слушала, вместо этого она опустилась на пол рядом со мной. - Нет! - закричал я громче, но она вытянула руки и обернула их вокруг моей шеи.
- Нет! - Я боролся, но она притянула меня к себе, и я проиграл битву. Я рухнул в ее объятия и заплакал. Я плакал и кричал в объятиях женщины, с которой едва разговаривал последние два года. Но прямо сейчас я нуждался в ней. Мне нужен был кто-то, кто понимал.
Понимал, что будет означать для меня потерять Поппи.
Поэтому я все отпустил. Я схватился за нее так сильно, что думал, оставлю синяки. Но моя мама не шелохнулась, она плакала со мной. Она тихо сидела, прижимая мою голову, пока я терял все силы.
Затем я услышал движение у двери.
Мой папа наблюдал за нами со слезами в глазах и печалью на лице. И это разожгло пламя в моем животе. Во мне что-то щелкнуло, когда я увидел мужчину, который забрал меня и силой увез от Поппи, когда она нуждалась во мне больше всего.
Оттолкнувшись от мамы, я зашипел на него:
- Убирайся.
Мама напряглась, и я оттолкнул ее еще дальше, сердито посмотрев на папу. Он поднял свои руки, шок отразился на его лице.
- Рун... - сказал он спокойным голосом.
Это только подлило масло в огонь.
- Я сказал убирайся! - я встал на ноги.
Папа посмотрел на маму. Когда он перевел взгляд на меня, мои руки были сжаты в кулаки. Я приветствовал ярость, которая бурлила во мне.
- Рун, сынок. Ты в шоке, тебе больно...
- Больно? Больно? Ты и понятия гребаного не имеешь! - ревел я и сделал шаг ближе к нему. Мама подскочила на ноги. Я проигнорировал ее, когда она пыталась встать у меня на пути. Мой папа вытянул руку и задвинул ее за себя в коридор.
Потом слегка закрыл дверь, блокируя ей вход.
- Убирайся к черту, - сказал я последний раз, чувствуя, как ненависть к этому человеку выходит на поверхность.
- Мне жаль, сынок, - прошептал он, и слеза скатилась по его щеке. Он имел наглость стоять передо мной и прослезиться.
У него не было гребаного права!
- Нет, - предупредил я, мой голос был отрывистым и грубым. - Даже не смей стоять здесь и плакать. Не смей говорить, что тебе жаль. У тебя не было гребаного права забирать меня отсюда. Ты увез меня от нее, когда я не хотел этого. Ты увез меня, когда она была больна. И сейчас... сейчас... она ум... - я не смог закончить предложение. Я не мог заставить себя произнести это слово. Вместо этого, я подбежал к отцу и ударил его по широкой груди.
Он попятился назад и врезался в стену.
- Рун! - я слышал, как мама закричала в коридоре. Игнорируя ее плач, я обхватил папу за воротник, и оказался с ним лицом к лицу.
- Ты увез меня на два года. И потому что меня не было, она выкинула меня из своей жизни, чтобы спасти. Меня. Спасти от боли, что я так далеко и не могу позаботиться о ней, обнять ее, когда ей больно. Ты сделал так, что я не мог быть с ней, когда она боролась, - я сглотнул, но смог добавить: - А сейчас слишком поздно. У нее есть месяцы...- мой голос надломился. - Месяцы... - Я опустил руки и отступил, еще больше слез и боли родились во мне.
Повернувшись к нему спиной, я сказал:
- Нет пути назад. Я никогда не прощу тебе, что ты забрал ее от меня. Никогда. Между нами все кончено.
- Рун...
- Убирайся, - огрызнулся я. - Убирайся к черту из моей комнаты и нахер из моей жизни. Я покончил с тобой. Покончил.
Секунду спустя я услышал, как закрылась дверь, и дом погрузился в тишину. Но для меня в этот момент казалось, что дом кричал.
Убрав волосы с лица, я плюхнулся на опрокинутый матрас, затем прислонился к стене. На минуты или, может, часы, я уставился в пустоту. В моей комнате было темно, за исключением света от настольной лампы в углу, которая чудом уцелела от моего приступа ярости.
Я открыл глаза и уставился на фото на стене. Я нахмурился, зная, что не вешал его сюда. Должна быть, это сделала сегодня мама, когда распаковывала вещи.
И я уставился на фотографию.
Я смотрел на Поппи, за несколько дней до нашего отъезда, танцующую в роще, в вишневой роще, которую она так любила, когда она вовсю цвела вокруг нее. Ее руки были вытянуты к небу, она кружилась, смеялась, запрокинув голову назад.
Мое сердце сжалось, когда я увидел ее такую. Потому что это была моя Поппимин. Девочка, которая смешила меня. Девочка, которая бежала в вишневую рощу, смеясь и танцуя всю дорогу.
Девочка, которая сказала мне держаться от нее подальше.
"Я буду держаться от тебя подальше. Ты держись подальше от меня. Мы, наконец, оставим нас в прошлом".