И вдруг Майлс ощутил острое чувство стыда. Это ощущение было очень схоже с тем, что он испытал, когда умер дядя Патрик, а их семья узнала об этом от третьего лица… Этот стыд разлился по венам Майлса, смешался с кровью. И не было сил терпеть это ощущение. Какой же он все-таки трус… Как же он мог вести себя так со своей кузиной?! Упрятал ее в комнату, словно собачонку, запер дверь… И все потому, что он боялся своих друзей, которые, по сути, лишь номинально были друзьями… Наверное, Джим была права, когда хлопнула его по голове книжкой. Она поняла, что ее кузен – редкостный трус, и это открытие было выше ее сил… Трус и сноб, продолжал бичевать себя Майлс. Наверное, таких, как он, Джим всю жизнь ненавидела…
Решено, он извинится перед ней. Как только гости разойдутся, Майлс немедленно попросит у нее прощения. За то, что он был таким трусом и снобом. За то, что так гадко и подло повел себя по отношению к ней… Это решение немного успокоило Майлса, но чувство стыда все равно не уходило. Внезапно ему пришло в голову, что его дядя чувствовал то же самое по отношению к Коре Маккинли. Он оставил ее, потому что был вынужден жениться на другой, на нелюбимой женщине "своего круга". И до конца жизни мучился угрызениями совести…
Майлс вдруг с удивлением понял, что похож на сводного дядю много больше, чем на родного отца или мать.
– Ты сегодня и впрямь как Темный Ангел. – Майлс поднял голову и увидел Богарда. Брезгливость, обычно написанная на его лице, уступила место любопытству. Наверное, дело в том, что Богард от души веселится, наблюдая за Джим, решил Майлс. – Брови нахмурены, на лбу морщины… В чем дело, приятель?
Если бы Майлса спросили, почему из всех знакомых людей он выбрал себе в друзья именно Богарда, он не смог бы дать четкого ответа. Так получилось… Они сошлись потому, что вращались в одной среде, потому, что у них были схожие интересы, потому, что оба учились на юридическом факультете… Однако кроме этого их почти ничего не связывало. У Богарда, которому не так уж легко приходилось в жизни, было свое мировоззрение, противоположное мировоззрению Майлса.
Иногда Богард был циничным, иногда любил пофилософствовать. Майлсу не нравилось ни то, ни другое. Он хотел идти по жизни легко, не впутываясь, не ввязываясь в то, что могло бы надавить на него, сломить его волю. Ему хотелось быть самостоятельным, независимым от тех факторов, которые заставляют людей прогибаться под гнетом чужих мнений, указов, правил…
Майлс с горечью подумал о том, что сегодняшним своим поступком он доказал себе, что ничем не отличается от остальных. Он такой же трус, зависящий от условностей и чужого мнения… И самое смешное, что это показала ему девчонка, которая не видела в жизни ничего, кроме Тоск-стрит и ее обитателей…
Сказать об этом Богарду, разумеется, он не мог. Как не мог и никому другому. Вот они, друзья, из-за которых он запер Джим. Кучка людей, с которыми нельзя даже поделиться наболевшим…
– Все в порядке, Богард, – улыбнулся Майлс, проворачивая запонку сквозь отверстие рукава. – Просто устал немного. Вся эта круговерть, – он кивнул в сторону Джим, оживленно болтавшей с Ричи Лебланом, – меня несколько утомила.
– Да, конечно, – ехидно улыбнулся Богард. – Ты еще не успел влюбиться в свою Галатею? По-моему, – шепнул он, наклонившись к Майлсу, – она очаровательна. В ней есть определенный шарм, какая-то внезапность, непредсказуемость. А ее губы… Как только их видишь, сразу же начинаешь думать о поцелуях…
Майлс уставился на Богарда, как будто тот сказал несусветную пошлость. Конечно, Майлсу самому приходили в голову такие мысли… Но в устах Богарда они звучали как-то особенно пошло. И потом, почему это Богард так настойчиво повторяет ему о влюбленности, Пигмалионе, Галатее и прочей ерунде? Неужели его друг и вправду решил, что Майлс мог влюбиться в свою кузину?
– Не болтай ерунды, Богард! – возмутился Майлс, с трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить Богарду гадостей. – Иногда ты несешь такую чушь! Если Ричи Леблан приударил за Джим, это еще не значит, что он думает о каких-то там поцелуях… Это просто ухаживание… Обыкновенный флирт…
– Ну конечно, – саркастично усмехнулся Богард. – Флирт… Смотри, как бы через пару месяцев этот голубоглазый паук не увлек легкокрылую бабочку Джим в свою паутину… И потом, дорогой мой Майлс, мне кажется очень подозрительным то, что за весь вечер ты не кинул ни одного восхищенного взгляда на Викторию. По-моему, она этим крайне раздосадована…
Майлс действительно совсем позабыл о Виктории. Богард прав. Это на него совсем не похоже. Может быть, Виктория поможет ему расслабиться, вернет его душе желанный покой? Когда Богард оставил его, Майлс сел поближе к Виктории, со скучающим видом листавшей страницы какого-то модного журнала.
– Мне показалось, или ты скучаешь? – поинтересовался он у Виктории.
Она отложила в сторону модный журнал и одарила Майлса одним из своих обворожительных взглядов. Но этот взгляд почему-то не тронул Майлса так, как это бывало раньше. И впрямь, с ним творится что-то странное. Если уж пламенные взгляды Виктории не сводят его с ума, значит он действительно не в себе…
Майлс попытался отвлечься разговором с Викторией, но разговор не клеился. Она пыталась напомнить ему о событиях последнего уик-энда, но Майлс слушал ее вполуха. Его взгляд рассеянно блуждал по лицу Виктории, а мысли вертелись вокруг Ричи Леблана и Джим, весело смеявшихся над какими-то своими шутками.
Майлс чувствовал, что веселый смех Джим задевает его за живое. С ним она так не смеялась. Ни разу. Она только хмурилась и раздражалась, слушая его бесконечные придирки, замечания, нотации… С ним ей было скучно, а с Ричи весело. Душу Майлса вдруг наполнила такая щемящая тоска, что ему стало больно. Он уже не слышал, что говорила ему Виктория. Ему показалось, что сегодняшним вечером он потерял что-то дорогое, что-то близкое и родное. И уже никогда не сможет это вернуть. Что это было? Доверие Джим или сама Джим? Майлс терялся в догадках. Ему так хотелось, чтобы этот мучительный вечер поскорее закончился… Когда гости разойдутся, Майлс сможет объясниться с Джим и, возможно, узнать, что не все еще потеряно…
– Майлс? Майлс Вондерхэйм!
Майлс вынырнул из своих мыслей, как бобр из заводи. В холодных голубых глазах Вик читалось раздражение.
– Майлс, о чем ты думаешь?! – возмущенно спросила она, испепеляя его взглядом. – Ты совсем меня не слышишь!
Майлс тряхнул головой, чтобы избавиться от давящего груза мыслей, и положил ладонь на руку Виктории, чего никогда не позволял себе раньше. И надменная красавица не отдернула руку…
– Прости меня, Вик. Я чертовски устал… Моя голова уже лежит на подушке, а глаза видят десятый сон. Ты извинишь меня? – Майлс одарил ее нежной улыбкой, и, к его удивлению, холодная Виктория растаяла.
– Прощу, – улыбнулась она в ответ и окинула собравшихся повелительным взглядом. -
Эй, господа, вам не кажется, что пора и честь знать? Хозяин дома устал, и ему нужен отдых. Так что будем воспитанными и уйдем сами, пока нас не выгнали.
– Ну с этим ты погорячилась, Вик. Я никогда не выгоняю гостей.
Однако Майлс почувствовал немалое облегчение, когда вечер наконец закончился и гости собрались разъезжаться по домам. Ричи Леблан, судя по всему, был не очень рад предложению Виктории. Он по-прежнему крутился вокруг Джим и пытался уговорить девушку встретиться с ним и "как-нибудь сходить в ресторан". Майлс смотрел на прыжки Ричи и чувствовал, как с каждой минутой его терпение рассыпается в прах.
Как бы не так, чертов донжуан! – костерил он про себя Ричи. – Она пойдет с тобой только через мой труп! Вначале ты ухаживал за одной, а теперь и за другую принялся! Как бы не так, Леблан!
Напрасно этот прохвост, изображающий француза, пытается соблазнить его кузину! Уж Майлс постарается, чтобы она держалась от него подальше… Он не позволит какому-то вертопраху волочиться за Джим! Стоп, внезапно осекся Майлс. Может быть, Ричи и вертопрах, но его кузина – взрослая девушка. А он, в который уже раз, думает о том, как предостеречь ее, оградить от мужчин… Неужели он попросту ревнует? Неужели Галатея-Джим действительно заняла в его сердце уютное местечко?
Майлс проводил гостей и пошел искать Джим, которая внезапно исчезла. Ушла к себе, потому что не хочет меня видеть, решил Майлс. Эта мысль огорчила его. Но ведь он сам виноват в случившемся. Нужно уметь признавать свои ошибки… Майлс поднялся наверх.
Дверь в ее комнату была приоткрыта, но он все равно постучал ради приличия. Джим не ответила. Что ему делать? Изобразить галантного джентльмена, продолжив стучаться, или все-таки войти? Майлс плюнул на условности и вошел в комнату.
Картина, которую он увидел, удивила его и заставила не на шутку разволноваться. Вместо очаровательного платья цвета кофе со сливками на Джим были прежние потертые джинсы, курточка и "хиповский" шарф. Джим "завершала образ", завязывая шнурки на кроссовках.
– Но мы же договорились, Джим, – упавшим голосом произнес Майлс, – что ты не будешь носить это, пока…
Джим подняла голову. В ее раскосых глазах была такая тоска и горечь, что Майлс почувствовал себя полным идиотом и смолк.
– Пока что? – сухо спросила она. – Пока я не получу завещанное? Можешь не переживать, Майлс. Я решила отказаться от него. Мне не нужны деньги, из-за которых я должна терпеть постоянные унижения и идти против своей воли. – Она завязала шнурки и поднялась с кровати. – Я ухожу, Майлс.
Сердце Майлса сжалось. Он ведь предчувствовал ее уход! Он видел, что все идет не так! Каким же он был идиотом, что запер ее в этой комнате! Майлс решил применить силу своего неотразимого "темного" обаяния, чтобы отговорить Джим, но, взглянув на нее, понял, что она не будет его слушать. Джим – не Глэдис, не Виктория Исприн. Если Джим злится, то она злится по-настоящему, а не изображает оскорбленную невинность. Майлсу нравилось это ее качество, но сейчас ему стало страшно. Он уже так привык к ней! Что с ним будет, когда она уйдет? Если раньше его желание удержать Джим было продиктовано страхом потерять наследство, то сейчас Майлс по-настоящему боялся потерять именно ее, Джим.
– Послушай, Джим… – Майлс решил использовать последний шанс. Он подошел к девушке и взял ее за руку. На указательном пальце по-прежнему красовалась тонкая полоска колечка-открывалки. – Я хотел… – Он перевернул ее руку ладонью вверх и замер. Нежная кожа была расцарапана и в некоторых местах даже кровоточила. – Что это? – изумленно спросил он.
– Мне же нужно было выбраться из комнаты. – Глаза Джим стали еще зеленее от злости, а в голосе появились нотки незнакомого сарказма. – Пришлось спускаться по водосточной трубе. А потом прятать ладони от твоих утонченных гостей. И еще стараться не говорить: "Чтоб я сдохла!". Я ведь отличная ученица, правда, Майлс? Ну же, признай это наконец!
Майлс побледнел. Джим ненавидела его, и только он был виноват в этом. Но не признать того, что Джим – прекрасная ученица, он не мог. Сегодня вечером от нее не было слышно ее любимых словечек. Можно было сказать, что она вела себя безупречно. "Первый раунд" выигран, но что толку? Джим уходит, и теперь все это не имеет никакого значения…
Майлс еще раз посмотрел на ее расцарапанные ладони. Разве он может отпустить ее в таком состоянии? Конечно, нет.
– Тебе нужно смазать ранки, – убедительно заговорил он. – Иначе в них может попасть инфекция. А потом начнется заражение. Если ты подождешь пару минут, я принесу все необходимое. Мне не хочется, чтобы с тобой что-то случилось из-за меня…
Джим недоверчиво взглянула на Майлса. Он пытается ее удержать, в этом не было сомнений. Вот хитрая лиса! – усмехнулась про себя Джим. Готов сделать все, чтобы не уплыли его денежки. Ведь именно в этом все дело! Именно в том, что она для него – курица, несущая золотые яйца! Не обольщайся, Майлс Вондерхэйм. Этих денег не получит никто: ни ты, ни я… Все по справедливости…
Она все же кивнула, чтобы усыпить бдительность Майлса. Это даже хорошо, что он обеспокоился ее здоровьем. Так ей будет проще уйти незамеченной.
– Подождешь? – обрадованно переспросил Майлс, отпустив ее руку. – Я сейчас.
Он быстро вышел из комнаты. Джим услышала, что он бегом спустился по лестнице. Она горько усмехнулась. Какая прыть! Кто бы подумал, что Майлс Вондерхэйм способен на участие и заботу! До того, как она собралась уйти, он только и мог, что шикать на нее и сыпать едкими замечаниями…
Джим выглянула из комнаты и, убедившись, что Майлса нет на горизонте, спустилась вниз. Слава богу, Змеюка уполз из холла и никто не будет задавать ей дурацких вопросов. Джим хотела попрощаться с Грэмси, но времени у нее было мало. Она тихо открыла дверь и прошмыгнула на улицу.
Холодный ветер ударил ей в лицо, словно напоминая о том, что она возвращается к прежней жизни. Холодной, голодной и беспросветной. Но Джим чувствовала, что не это – причина тоски, закравшейся в ее сердце. Меньше всего она думала о наследстве и роскошном доме, в котором могла бы жить. Все ее мысли вертелись вокруг Майлса Вондерхэйма, человека, который оказался трусом и лицемером… Может быть, в этом не было его вины. Общество, в котором он был воспитан, устанавливало свои правила. Но ей так хотелось, чтобы этот мужчина оказался благородным и смелым… Джим бросила прощальный взгляд на дом и торопливо зашагала по улице. Ей хотелось плакать, но она сдержалась. Жаль только, Джим не успела позвать в гости Малыша Гарри. Он так и не увидел, как живут люди за пределами Тоск-стрит…
8
Майлс стоял на пороге комнаты Джим, прижимая к груди бинт и пузырек со спиртом. Она ушла. Она все-таки ушла, не дождавшись его… Ушла, слишком гордая, чтобы остаться…
Он вышел из комнаты, прикрыв дверь. "Ветерок", болтавшийся над дверью, музыкально звякнул. Майлс вспомнил, какими счастливыми были глаза Джим, когда он купил ей эту безделушку. Сердце его сжалось от тоски. "Ветерку" она обрадовалась гораздо больше, чем остальным покупкам…
В этом – вся Джим, подумал Майлс. Она умеет радоваться мелочам. Ей чужды условности, ей противна зависимость. Она смелая и мужественная девочка. В отличие от него, Майлса… Что же ему теперь делать? Вернуть ее или оставить все, как есть? Позволить ей уйти, жить своей жизнью? А самому заняться тем, от чего он так долго открещивался, – карьерой адвоката?
Майлс спустился вниз. Нужно было вернуть Грэмси бинт и пузырек со спиртом. Кухарка посмотрела на сникшего Майлса и сразу поняла, в чем дело.
– Она все-таки ушла, мистер Вондерхэйм?
– Да, – кивнул Майлс. – Убежала, пока я ходил за бинтами…
Он опустился на стул. Вид у него был отчаявшийся, и Грэмси стало жаль его. Правда, гораздо сильнее она переживала из-за ухода Джим. Такая чудесная девочка, и вот – на тебе… А все из-за этого упрямого чурбана, который не мог относиться к ней по-человечески…
– Что мне делать, Грэмси?
Меньше всего Грэмси ожидала такого вопроса. Хозяин никогда не советовался с ней, хотя она и проработала у него много лет. Видно, ему действительно плохо, решила Грэмси. И, наверное, он раскаивается в том, что сделал. Она понимающе улыбнулась Майлсу и ответила:
– Вы ведь знаете, где она живет?
– А ты думаешь, она захочет вернуться?
– Если вы хорошенько попросите…
– Попытка – не пытка, – ответил Майлс то ли Грэмси, то ли самому себе, и вышел из кухни.
Грэмси посмотрела ему вслед. Что-что, а уговаривать этот красавец умеет… Главное, чтобы не перестарался. Ведь Джим – такая наивная девочка… Грэмси улыбнулась. Что-то подсказывало ей – теперь Джим точно вернется…
Джим уныло брела по Тоск-стрит. Идти домой ей совершенно не хотелось. Она подумала даже зайти к Малышу Гарри, но было уже поздно. Наверняка тетя Мадлен заснула, а Джим не хотелось ее будить.
Ее одолевали сомнения, правильно ли она поступила, оставив дом Майлса и даже не поговорив с ним. Впрочем, что он мог ей сказать? Разве у Майлса Вондерхэйма хватило бы силы духа признаться в том, что он трус? Едва ли… Но когда Джим вспоминала его взгляд, в котором было столько тоски и горечи, ей становилось не по себе. Что, если Майлса волновали не деньги? Что, если он хотел удержать ее, потому что привязался к ней? Из раздумий Джим вырвал свист, раздавшийся у нее за спиной. Что еще за соловей здесь выискался?! – раздраженно подумала она. Может быть, это Гарри? Но что он делает на улице так поздно?
Джим обернулась и никакого Гарри не увидела. Позади нее стояли двое молодых людей. Один из них был долговязым, а другой – маленьким и полным. Забавная парочка, подумала Джим. Она ни разу не видела этих ребят на Тоск-стрит. Чего они хотели от нее? Наверное, она ошиблась и свистели вовсе не ей. Джим отвернулась.
– Эй, крошка! – закричал один из парней. – Может, почтишь нас своим вниманием?
Ошибки быть не могло. Парень обращался именно к Джим, потому что других "крошек" поблизости не наблюдалось. Вокруг не было вообще никого. В такое время честные жители не очень-то спокойной Тоск-стрит сидели по домам. Джим снова обернулась. Какого черта от нее нужно этим полуночникам? И почему это они называют ее крошкой?!
– Я – никакая не крошка, – возмущенно ответила Джим. – У меня имя есть. И его знают все на этой улице, – с достоинством произнесла она.
– О, – ухмыльнулся Долговязый, – у тебя есть имя? И какое же?
– Тебе знать необязательно, – бросила Джим. Она собралась продолжить свой путь, но увидела, что парни двинулись к ней.
У Долговязого походка была небрежная и решительная, а Коротышка плелся за ним медленно, словно был не очень уверен в том, что он делает. Джим не знала, чего от нее хотят эти парни, но зато отлично знала репутацию Тоск-стрит, и ей стало не по себе. Правда, ребята с Тоск-стрит ни за что не осмелились бы к ней приставать. Но эти парни были явно нездешними.
– Может, все-таки скажешь, как тебя зовут? – спросил ее Долговязый.
Он уже стоял рядом с Джим на расстоянии вытянутой руки. Коротышка топтался чуть поодаль. По всей видимости, затея Долговязого была ему не по нутру.
– В чем дело? – спросила Джим. Она сделала вид, что ей ни капельки не страшно. Такие люди, как Долговязый, чуяли страх за версту. И Джим очень хорошо об этом знала. – Чего тебе надо?
– Только узнать твое имя, крошка, – ухмыльнулся Долговязый. – Только имя…
– Меня зовут Джим. Доволен?
– Не совсем. Мне бы хотелось познакомиться с тобой чуть ближе. А тебе?
– Отвали. Мне не нравятся парни, которые называют меня "крошкой". – Джим смотрела на ухмылку, прилипшую к губам Долговязого, и в ее душе росла тревога. Чего он хочет от нее? Что ему нужно? Судя по одежде, он такой же бедный, как и она. И, наверное, понимает, что денег у нее нет…
– А мне нравятся девушки, такие как ты. И имя у тебя забавное. Как у парня. Не хочешь провести со мной ночь?
– Ночь? – Джим начала терять терпение. – Ночь я хочу провести дома. А ты бы поучился хорошим манерам, парень, – вспомнила Джим любимое выражение Майлса. – Это тебе пригодится, когда ты в следующий раз решишь с кем-то пообщаться.
Долговязый расхохотался и подмигнул молчащему Коротышке.
– Смотри-ка, смелая девчонка. Или наивная… – Он снова повернулся к Джим. – А кто говорит об общении, детка?