Иван взял Анну Федоровну на руки и прижал к себе, боясь неловким движением причинить ей боль. Дашка визжала от восторга. Ее рот был перепачкан сгущенкой и какао. Они втроем закружились в дыму подгорающего блинчика с ушами. Аня, прижавшись к дверному косяку, со счастливой улыбкой наблюдала за происходящим.
Хотите продолжения истории? Ни свадьбы, ни квартиры, ни денег я не увидела. Как, впрочем, и самого "Исаака". Правда, имени его я не забуду никогда. Точно не "Исаак". Опираясь на личный опыт, прошу вас, друзья мои, будьте особенно бдительны, когда дело касается сбережений, сделанных на крови. В последнюю очередь рассматривайте возможность доверять их частным лицам, какими бы близкими они ни были. Есть пожелания, а есть законы. Так вот: пускай это будет для вас законом!
32. Такие дела
Иван отправился на работу с легким сердцем. Сегодня он решил не заходить в кафе и позвонил Марине, чтобы предупредить ее об этом.
– Я знаю, – сказала она.
– Откуда?
– Разговаривала с Янисом, он сказал про Анну Федоровну.
– А он не сказал, что как только она приехала домой, то почти выздоровела?
– Дай бог, – ответила Маринка. – Я скучаю. Позвони, когда будешь свободен.
– Целую тебя тысячу раз.
– И я тебя.
Иван был счастлив. Весь мир сегодня улыбался ему. Кроме Глеба.
– Ну что, боярин? Как вам отдыхалось, пока остальным работалось?
– Глеб, я исправлюсь. Хочешь, бери отпуск и отдыхай. Я подежурю… – виновато сказал Иван.
– Да уж, вот именно – подежурю. А работа меня подождет? Да ладно, не грузись, я пошутил. В конце концов, были законные выходные. Кстати, Янис тебе сказал, что мы теперь можем проверять всех наших клиентов через его знакомых гэбэшников?
– Сказал.
– Ну так вот, первый же, которого я проверил, оказался авторитетным и уважаемым человеком. Даже неудобно.
– Этот, которого Янис прислал?
– Ну да, с огромным участком земли под поселок.
– Отлично. Ты знаешь, мы с твоим Янисом очень подружились. Он – классный мужик.
– Супер, супер. Я рад. А как твоя первая взрослая любовь?
Иван подумал, до чего же у Глеба едкий язык.
– Все прекрасно. Только не взрослая, а просто – первая. Первая и единственная.
После предисловия Глеб коротко изложил состояние дел. Их было невпроворот. Друзья углубились в работу. Нужно было сдать проект через два дня. Уже ближе к полуночи Иван оторвал голову от документов и вспомнил, что не позвонил Марине. Он набрал номер.
– Слушаю, – к телефону подошел Янис.
– Ты уже прилетел?
– Да, прилетел. Кое-какие срочные дела. Расскажу при встрече.
– Янис, заезжай завтра с утра к нам. Порадуешься. Бабушка как будто выздоровела.
– Плюнь три раза через левое плечо. Ок, заеду. Ты с Маринкой хотел поговорить? Она в ванной. Я передам, что ты звонил.
– Спасибо.
Утром Янис появился с огромным букетом цветов и портфелем.
– Где моя любимая женщина? – громогласно заявил он прямо с порога.
Как ни странно, на зов появились все три. Дашка высунула любопытствующую мордочку, Аня выглянула из кухни, Анна Федоровна уверенно подошла к Янису и чмокнула его в обе щеки.
– Анют, возьми букет! – приказала она. – Проходи, дорогой, проходи. Позавтракаешь с нами?
– Да нет, я на минутку. Я просто счастлив, что вы в порядке. С вашего разрешения я уединюсь с Иваном на пару минут? А после попьем чайку.
– Конечно!
Началась суета по подготовке к торжественному утреннему чаепитию.
Иван пропустил Яниса в комнату и прикрыл за ними дверь.
– Я хочу попросить тебя об одной услуге, – начал Янис.
Иван внимательно смотрел ему в глаза.
– У меня небольшие неприятности. Собственно, за этим я и прилетел. Здесь в портфеле – важные бумаги, которые я не могу доверить никому. Можешь сохранить их у себя? До моего возвращения. Как только все нормализуется, я сразу заберу.
– Не вопрос. Конечно, сохраню. Не волнуйся. Все будет, как в швейцарском банке, – заверил Иван. – Это всё?
– Да, – неуверенно произнес Янис.
Гурьев не ожидал когда-либо увидеть Яниса в смятенном состоянии.
Янис продолжил:
– Впрочем, нет. Маринка. Позаботься о ней. Она такая… несамостоятельная.
– Об этом тем более не беспокойся.
Иван не стал задавать лишних вопросов. Он понимал: все, что нужно, Янис расскажет сам.
Они вышли из комнаты и сели пить чай.
Анна Федоровна пытала Яниса вопросами: как отдохнул, где был, что делал.
Янис почему-то не стал рассказывать старушке, как он развлекал ее внука. Он пространно разглагольствовал о красотах Словении, о пещерах, горячих источниках и сувенирах, и ни словом не обмолвился о неплохих закрытых ночных клубах с ничего не говорящим названием.
Все тепло попрощались с Янисом. Иван пошел проводить его до машины. Они вышли на улицу. Янис протянул руку.
– Пока, брат. До встречи. Буду звонить, когда смогу.
Друзья обнялись.
Иван доехал до работы и набрал Маринин номер. Она не подошла. Он трезвонил ей целый день, но безрезультатно. На автоответчик было записано сто посланий с просьбой перезвонить. Она не перезвонила. К Гурьеву вновь вернулись сомнения. Он думал, что толком ничего не знает о Марине. Она так мало говорила о себе. Иван даже приблизительно не знал: ни где она живет, ни номера дома, ни номера квартиры. Гурьев понял, что им совсем нетрудно потеряться, если вдруг она этого захочет. Глеб упорно делал вид, что не замечает, как Гурьев каждые пять минут пытается дозвониться Марине. В конце концов, он нервно откатил стул от компьютера:
– Слушай, Ромео! Ты думаешь, от твоего присутствия и вздохов процесс двигается с места? Давай на сегодня закруглимся! Чувствую, ты куда-то спешишь.
Гурьев был благодарен Глебу за грубовато высказанное понимание. Что поделаешь, у него такая манера. На самом деле, Иван был уверен в том, что Глеб искренне переживает за него. Он подвез Глеба до его подъезда и направился домой.
Аня была на работе. С Дашкой дежурила Алена. Бабуля отдыхала у себя. Иван тихо постучался и вошел в комнату Анны Федоровны. Бабуля дремала.
– Здравствуй, Ванечка. Как у тебя прошел день?
– Все нормально, ба. Ты как?
– Ничего. Немного устала, а так – ничего. Я хотела тебе сказать кое-что. Ты знаешь, всю жизнь я думала, правильно ли я поступила, не сказав тебе сразу о смерти родителей. Теперь, может быть, я все сделала бы по-другому. Но тогда…
– Не надо, ба. Никто не знает, как все сложилось бы, скажи ты мне об этом тогда. Все правильно.
– А Янис сегодня был какой-то грустный.
Иван только еще раз удивился, каким чутким сердцем обладала его бабуля.
– Да у него какие-то проблемы, ему срочно нужно уехать.
– Ас Мариной как дела? – Ивану было странно слышать от бабули подобные вопросы. Она никогда не вмешивалась в его личную жизнь. Анна Федоровна, похоже, уловила настроение внука.
– Ладно, Ванюша, иди, отдыхай. Я что-то устала. Посплю. Завтра поговорим о них.
– Хорошо, бабуль. Спокойной ночи. – Гурьев встал и направился к двери.
– Подожди… – остановила его Анна Федоровна. – Иди сюда, – она поманила его к себе слабым взмахом малюсенькой, почти прозрачной руки.
Иван вернулся к кровати. Бабуля трижды перекрестила его. Это случилось впервые. Во всяком случае так, чтобы он видел.
– Спи, бабуль, я рад, что тебе лучше. Все будет хорошо.
– Я знаю, – почти прошептала Анна Федоровна.
– Спи, – повторил Иван.
Иван вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Утром было очень тихо. Проснулись все, только Анна Федоровна еще отдыхала. Аня накрывала на стол. Ивану по-прежнему не хотелось завтракать в кафе. Он решил проводить дома все свободное время. Когда завтрак был на столе, Дашка нетерпеливо начала заглядывать к бабушке, но та все спала. Иван и Аня шикали на нее, прося не будить Анну Федоровну. Неугомонная "стрекоза" все-таки улучила момент и ворвалась в комнату бабули. Через мгновение оттуда донесся крик, который Иван запомнил на всю жизнь:
– Папа, она не просыпается! Она не хочет открывать глазки!
Иван узнал это гадкое чувство, впервые посетившее его в кабинете директора школы, когда тот, сам того не желая, сообщил Гурьеву, что родителей нет в живых. Колени у Ивана вдруг подломились, и живот как-то опустел. Сердце забилось так сильно, что его удары доносили кровь аж до барабанных перепонок. Тук-тук, – шаг в сторону комнаты, тук-тук – еще шаг, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Все. Чудовище решило не мучить бабулю, оно отступило на два дня, подарив ей легкую спокойную смерть во сне. Лицо Анны Федоровны было безмятежным, губы застыли в мирной улыбке. Даже смертью она не хотела доставить неприятности близким. Дашка дергала Ивана за рукав:
– Папа, папа, когда она встанет?
Иван прижал ее к себе.
– Дашуль, иди к себе. Бабушка не встанет. Она умерла.
Настоящему аферисту все равно, в каких условиях и на какие нужды вы собирали деньги. Это безразличие афериста – тоже закон. Свадьба или похороны, операция для мамы или переезд, покупка машины или отдача долга… Для него это пустой звук. То, что реально имеет смысл, – живые, бумажные, разноцветные денежные знаки, которые уже собраны в аккуратные стопочки, посчитаны и вот-вот уплывут в другое кассовое окошко. Этого допустить нельзя.
33. Туман
Потянулись затуманенные горем и хлопотами дни подготовки к похоронам. Иван занимался неизбежными формальностями на автопилоте. Перед глазами стоял образ Анны Федоровны, которая, уже зная, что умирает, не дала воли ни слезам, ни эмоциям. Она умерла так же, как жила – спокойно и благородно. Оценить это благородство могли только те, кто близко знал ее. И только они могли понять, что вместе с Анной Федоровной ушел целый мир. Ну как было объяснить лысоватому бакенбардистому пузану из бюро ритуальных услуг, что "бабушка" – не "покойница", а достойная всяких почестей потомственная дворянка? Как объяснить, почему на похоронах будут присутствовать только те, кто искренне любил ее и теперь от всей души скорбит? Как объяснить привычному "ритуальному" агенту, что именно из этой фотографии нужно сделать портрет, несмотря на то, что она сделана пять лет назад? Как вообще все объяснить…
Дом Гурьева погрузился в звенящее молчание. Лишь изредка тишину нарушал Дашкин голос да односложные ответы Алены на ее вопросы. Алена отпросилась с работы – Виталик любезно согласился отпахать за нее три дня. Он так и сказал "отпахать".
На кладбище было немного народу. Несколько старых друзей и подруг, доктор Антон Павлович, Аня, Алена, Арсен, Дашка и Глеб. Никому не хотелось говорить лживых и бесполезных слов. Скорбь была неподдельной и общей. Иван решил обойтись без поминок: и так было тошно. Сидеть и вымучивать воспоминания о хорошем было бы совсем не в духе бабули. Он попросил оставить его наедине с могилой, усыпанной цветами. Небольшая процессия тронулась в сторону выхода. Иван сел прямо на землю.
Его охватили воспоминания, он думал о клятве, данной в детстве, о кутежах, которые устраивал втайне от Анны Федоровны, о первых деньгах, выигранных им в казино…
Вдруг на плечо легла маленькая рука:
– Ты заболеешь, встань.
Это была Марина. Он заплакал. Как мальчишка, вытирая слезы кулаками и желая избавиться от них. Марина прижала его голову к себе и стала раскачиваться, как болванчик.
– Чшшшш… чшшшш… Вставай, вставай… Пойдем. Так лучше. Ей не больно. Больше не больно.
Иван, как под гипнозом, встал и пошел, ведомый Мариной за ручку, чувствуя себя маленьким беззащитным пацаном, который вовсе не знает, как жить дальше.
Марина усадила Ивана в свою машину и потихоньку, практически не тормозя на дороге, как водитель суперкласса, загодя снижая скорость на следующий красный и немного ускоряясь на горящий зеленый, доставила его до дома.
Они молча вышли из авто и вдвоем появились в опустевшей квартире, пропитанной духом скорби и грусти людей, которые остались в ней жить дальше. Дашка была непривычно замкнута, Аня едва могла говорить – они, обнявшись, сидели за столом. Дашка свернулась клубком на коленях у мамы. Алена почему-то с неприязнью восприняла появление Марины и даже не поставила для нее чашку. Впрочем, это было все равно. Арсен раскладывал блины и рис (Иван ненавидел слово "кутья") по тарелкам. Глеб, не найдя себе занятия, судорожно метался по комнатам в поисках крепких напитков. С появлением Ивана он немного расслабился, но увидев Марину, напрягся вновь. Ивану было не до Глебовых переживаний. Он хотел бы поделиться с кем-нибудь своими.
Гурьев устало опустился на стул. Все молчали. Наконец, Арсен, как настоящий кавказский джентльмен, решил взять дело в свои руки.
– Я не знаю хорошо, каким человеком была ваша бабушка. Но то, что рассказывала мне Алена, дает право низко склонить голову и почтить ее светлую память, – он немного помолчал. – Да будет земля ей пухом.
Странно, но этих слов не хватало. Все как-то спокойно и с пониманием значимости события опорожнили рюмки, затем молча отковыряли по кусочку блина. В глазах у Дашки светилось любопытство. Она серьезно и внимательно изучала, что делают взрослые, когда теряют самых близких людей. Только бабушкина фотография, перед которой стояла рюмка водки, покрытая кусочком черного хлеба, не давала ей покоя. Как только она натыкалась на нее взглядом, сразу начинала протяжно подвывать и спрашивать у Ани:
– Мам, а бабуля когда-нибудь придет, ну хоть один разок, хоть на минутку?
Аня осторожно прижимала Дашку к груди, ей очень хотелось сказать да, но врать она не умела, поэтому молчала. Дашка испытала серьезный шок, поэтому свой вопрос повторяла с десятиминутной периодичностью. Каждый раз после его оглашения возникала щемящая пауза. Все искренне хотели увидеть сильную, милую, теплую, мудрую Анну Федорову еще хоть раз в жизни.
Иван, обхватив голову руками, раздумывал о том, что мог бы сделать, чтобы хоть на несколько месяцев продлить ее жизнь. Он стал главным, старшим и ответственным за все, что произойдет с ним, с Аней, с Дашкой, а теперь и с Мариной. Он наконец-то повзрослел. Гурьев понял, что по-настоящему никогда не был сиротой. Анна Федоровна старалась изо всех сил, и для себя лично оставила может быть одну сотую времени, ей отпущенного. Все остальное посвятила ему. Дашка снова захныкала, прервав раздумья Ивана. Вопрос был прежний. Вдруг в неловкой тишине раздался голос – спокойный, сильный и глубокий.
– Придет. Если ты так хочешь, она придет к тебе много раз. Когда будешь ложиться спать, разговаривай с бабулей, точно она рядом, и всегда сможешь увидеть ее.
Иван удивленно посмотрел на Маринку, это сказала она. Взгляд ее, пронзительно зеленый и затуманенный, был устремлен на Дашку. Та, оторопев, во все глаза смотрела на Марину, желая сказать что-то и не имея сил. Дашка раскрывала рот, как немая рыба. За столом возникло смятение. Неприятное, гадкое, как будто кто-то обмочился или на месте нормального человека вдруг оказался обезображенный проказой калека…
Иван понял, что должен действовать, иначе Маринку заклюют. Реакция гостей была понятна: все любили Аню. Статус Марины был не ясен, она позволила себе вторгнуться на священную территорию во время священного обряда. Маринку нужно было спасать. Иван не готов был потерять еще одного близкого человека так сразу.
Он встал, собрал волю в кулак и сказал:
– Я не хотел, чтобы прощаться с бабулей пришли тысячи людей. Я верю в закон сохранения энергии и в равновесие. Поэтому знаю, что из тысячи наверняка половина пришла бы порадоваться, что наконец-то враг пал, еще двести человек тихо светились бы от того, что это произошло не с ними, и только небольшая часть, наверное, человек семь, искренне сожалели бы о том, что бабули больше нет. – Иван вздохнул, сдерживая рыдания. – Я уверен, что именно эти семь… человек собрались сегодня попрощаться с Анной Федоровной и проводить ее в далекую безмятежную дорогу, по которой всем нам рано или поздно предстоит пройти. Бабуль, – сказал тихо Иван, обращаясь к фотографии, – я люблю тебя и всегда буду любить. Ничего не изменилось. Просто теперь я не смогу носить тебя на руках.
Иван замолчал. Глеб закрыл лицо салфеткой, Арсен плакал не стесняясь, Антон Павлович скорбно ковырял вилкой скатерть, Аня закрыла глаза… Только Марина сидела с прямой спиной и смотрела перед собой. Дашка спала, доверчиво уткнувшись маме в грудь и чувствуя себя в безопасности.
Все, больше сидеть было незачем. Народ потихоньку начал расходиться. Иван отнес Дашку в комнату, и Аня, не поднимая заплаканных глаз, принялась раздевать ее, сонную и измученную.
Марина сидела за столом, на прежнем месте, в прежней позе. Казалось, она так и не отвела взгляда от выбранной точки, в которую уставилась почти час назад.
– Пойдем, – тихо окликнул ее Иван.
Маринка встала и, подчинившись его голосу, последовала за ним. В машине они молчали. Слова были не нужны. Эти двое начали понимать друг друга. Марина остановила машину возле дома на Патриарших. Они так же молча вошли в подъезд, лифт, квартиру…
Иван чувствовал молчаливую поддержку Марины, он почти физически ощущал ее боль, вернее, ту часть, которую она взяла на себя. Он понимал, что нужно пережить это проклятое время, и огромное горе со временем превратится в тихую, светлую скорбь.
Маринка, будто вдруг прочитав его мысли, сказала:
– Нужно это пережить.
– Как хорошо, что ты у меня есть, – вздохнул Иван.
Они, не раздеваясь, легли на диван, и он, положив руку на плечо Марины, провалился в глубокий сон.
Единственное, о чем он успел подумать – если душа существует, бабуля обязательно сегодня ему приснится.
Она оказалась с ними за одним столом, одетая в просторную темную рубашку, с распущенными седыми волосами, как никогда не ходила в жизни. Впрочем, это было единственное различие прижизненного и посмертного облика. Все те же сидели на тех же местах. Она стояла. Стояла на месте, где сегодня была ее фотография с рюмкой, накрытой кусочком хлеба. Гурьев четко понимал, что, кроме него, никто из сидящих за столом гостей: ни Дашка, ни Аня, ни Алена с Арсеном, – никто ее не видит. Между тем Анна Федоровна прекрасно видела и слышала, что происходит вокруг.
Она без слов и усилий руководила поминками. Стоило ей только подумать, как тотчас же указанный ею человек говорил, плакал или вставал с места. Ситуация полностью повторилась. В Ванином подсознании еще раз промелькнуло сегодняшнее грустное застолье. Только теперь оно не казалось таким грустным, потому что бабуля была с ними.
В какой-то момент Иван понял, что она сейчас исчезнет, и попросил:
– Бабуль, побудь еще немного, помнишь, ты хотела мне сказать что-то очень важное.
– Пора мне, Ванечка, я еще приду, тогда и расскажу тебе. Сегодня у меня еще много дел.
Образ бабули начал таять. Она не исчезла сразу, она постепенно становилась тоньше, пока не превратилась в прозрачное облако. Иван бросился к месту, где только что стояла Анна Федоровна – увы, там теперь стояла только ее фотография: понимающие глаза, скромное платье, убранные в аккуратный пучок волосы…