Мать шлёпает малышку по руке резким ударом, и глаза девочки тут же заполняют слёзы. Я думаю, что она не должна была так поступать. Ведь ребёнок не хотел ничего плохого. Но мать уже тащит плачущее дитя к метро, а потом берёт на руки, когда девочка не поспевает за ней.
Я вижу небольшую компанию, ожидающую следующего поезда, и тут один из парней кричит:
- Ты принимаешь заявки?
Я киваю, продолжая улыбаться, и стараюсь играть хорошо. Он снова кричит:
- Тогда ты должна мне отсосать.
Один из его приятелей бьёт его по плечу, и парень смеётся.
Студентик. Мама никогда не учила его хорошим манерам. Я закатываю глаза, но никто не делает ему замечания. Тогда я начинаю играть песню Мэтта Монро "Самое большое желание на свете". Но грубиян не понимает иронии, и они садятся в поезд, остановившийся перед ними.
Платформу заполняют новые люди, только что прибывшие, и я переключаюсь на более популярные мелодии. Деньги падают в мой футляр, и я вижу, как планирует доллар. Я киваю и улыбаюсь проходящей женщине, но она не смотрит на меня.
Рядом с футляром останавливается пара потёртых рабочих ботинок. Я какое-то время смотрю на них, потом поднимаю взгляд на поношенные джинсы и голубую футболку, обтягивающую широкие плечи. И тут я смотрю в те же самые, что и вчера, небесно-голубые глаза. Мой медиатор спотыкается на струнах. Я вздрагиваю. Его глаза сузились, глядя на меня, но он же не мог слышать мой промах, ведь так? Его голова склоняется набок, и я отворачиваюсь всем телом, чтобы смотреть в другую сторону.
Моя пятая точка замёрзла, а ноги болят от долгого сидения на холодном полу. Но больше мне некуда идти. Вчера кончились мои три недели в приюте. Поэтому сегодня нужно найти новое место, где можно будет заночевать. Я гляжу в футляр. Денег хватит только на ужин. И ни на что больше. Поэтому я продолжаю играть.
Ботинки перемещаются, и он снова стоит передо мной. Я двигаюсь в сторону и смотрю куда угодно, но только не на него. И тут парень плюхается рядом со мной, усаживается напротив, скрестив ноги. На его переносице наклеен пластырь, и я знаю почему. В моей жизни есть всего несколько вещей, которые я могу контролировать, и одна из них - кому можно касаться моего тела. Я говорю когда. Я говорю где. И я говорю с кем. Как в "Красотке". Только Стаки никогда бы меня не ударил. Я бы первая его поколотила. Мне не хочется признавать его присутствия. Но он сидит близко ко мне.
Когда я никак не отвечаю, парень кладёт руку на гитару. Потом указывает на меня и делает движение, будто играет на гитаре. И меня осеняет, что я перестала играть. Но он кинул в футляр двадцатку, поэтому я вроде как должна ему. И я начинаю песню группы "Ван Хален" "Я Лишь Жиголо". Люблю эту мелодию. И люблю её играть. Через минуту он сводит брови и показывает на свои губы.
Я отрицательно качаю головой, потому что не знаю, о чём он просит. Может, хочет, чтобы я его поцеловала, а может, у меня что-то с лицом. Я вытираю губы тыльной стороной ладони. Нет, не это. Ну а уж другому не бывать.
Парень быстро трясёт головой и вытаскивает маленькую маркёрную доску из заднего кармана.
"Пой", - пишет он.
Я изо всех сил концентрируюсь, чтоб прочесть слово, и к тому же в этом переходе всё только отвлекает, а мне так не хочется, чтобы он снова писал. Я лишь качаю головой. Не хочу поощрять его на писанину. Я прочитала слово "пой", но не могу читать всё подряд. А иногда совсем ничего.
Он подносит свою руку ко рту и пальцами показывает что-то типа "кого-то вырвало". Я отшатываюсь. Но продолжаю играть.
Почему ему так хочется, чтобы я пела? Он всё равно не сможет услышать. Однако я начинаю тихонько напевать. Парень улыбается и кивает. А потом смеётся, когда читает слова песни по моим губам. Он качает головой и показывает мне продолжать.
Забыла, что он может читать по губам. Я могу разговаривать с ним, но он не может мне отвечать. Я продолжаю играть песню до конца, уже несколько человек стоят и слушают. Возможно, мне нужно петь всё время.
Он что-то пишет на своей доске. Но я переворачиваю её и кладу на бетон. Не хочу с ним разговаривать. Лучше бы он ушёл.
Парень хмурит брови и вскидывает руки, но не в смысле "я выбью из тебя дурь". А в смысле "и что мне с тобой делать?" И показывает мне продолжать играть. Его пальцы лежат на корпусе гитары, он как будто чувствует её вибрацию. Но сосредоточился он на моих губах. И это почти раздражает.
Рядом с нами останавливается полицейский и откашливается. Я подскакиваю, чтобы собрать свои деньги, и убираю их в карман. Там около тридцати двух долларов. Но это больше пяти центов, которые у меня были, когда я начала. Убираю гитару, а Голубоглазый хмурится. У него такой вид, как будто его только что лишили любимой игрушки.
Он начинает писать что-то на доске и протягивает мне, но я уже ухожу.
Парень идёт за мной и дёргает меня за руку. Все мои пожитки сложены в холщовую сумку, что висит на моём правом плече, а в левой руке у меня гитара, поэтому, когда он хватает меня, я чуть не опрокидываюсь. Но он удерживает меня, быстрым движением снимает сумку с плеча и вешает на своё. Я отчаянно цепляюсь за неё, но он, гримасничая, отдирает мои пальцы от лямки. Какого чёрта?
- Отдай мне мою сумку, - говорю ему, упираясь ногами в пол. Я готова снова ударить его, если потребуется. Но он улыбается, мотает головой и идёт дальше. Я следую за ним, но пытаться остановить его - это всё равно, что останавливать скатывающийся со склона огромный валун.
Так он и идёт дальше, а я вешу на его руке, словно обезьянка на липучке. Но вдруг он останавливается и заходит в небольшой ресторанчик в центре города. Я продолжаю следовать за ним, он садится в кабинку, бросая мою сумку на диван в глубине, рядом с собой. Потом показывает мне на противоположный диван. Он хочет, чтобы я села? Я ударила его в нос пару дней назад, а теперь он хочет со мной перекусить? А может, он хочет вернуть свои двадцать баксов. Я лезу в карман и вытаскиваю двадцатку, ощущая её потерю, когда припечатываю банкноту к столу. Его губы сжимаются, он протягивает её обратно, снова указывая на место напротив него.
Запах гриля ударяет мне в нос, и я понимаю, что не ела сегодня. Ни разу. Мой желудок громко урчит. Слава богу, он не может это услышать. Парень снова показывает на диван, забирает гитару из моих рук и задвигает её под столик.
Я сажусь, а он смотрит в меню. Ещё одно он протягивает мне, но я мотаю головой. Тогда его бровь вопросительно выгибается. К нам подходит официантка и спрашивает:
- Чем могу помочь?
Он указывает на меню, и она кивает.
- Будет сделано, Логан, - говорит она и подмигивает.
Он улыбается ей широкой улыбкой. Его зовут Логан?
- А кто твоя подруга? - спрашивает она.
Он пожимает плечами.
Её глаза останавливаются на пластыре на его переносице.
- Что стряслось? - спрашивает она.
Он показывает на меня, потом ударяет кулаком себе в лицо, но при этом ухмыляется. Официантка смеётся. Не думаю, что верит ему.
- Что вам принести? - спрашивает она меня.
- А что вкусно? - отвечаю я.
- Всё. - Она щёлкает жвачкой, когда говорит со мной. В разговоре с Логаном она так не делала.
- Что ты заказал? - спрашиваю я его. Он смотрит на официантку и хлопает густыми ресницами, обрамляющими его голубые глаза.
- Бургер и картошку-фри, - говорит она.
Слава богу.
- Мне то же самое. - Указываю на Логана: - И платит он. - Я улыбаюсь официантке. Она не выглядит удивлённой. - И ещё рутбир, - добавляю я в последнюю минуту.
Стоит мне это произнести, Логан поднимает два пальца. Она кивает и записывает. Потом спрашивает его:
- Раздельный счёт?
Он указывает пальцем себе на грудь, она снова кивает и уходит.
- Здесь тебя знают? - спрашиваю я.
Он кивает. Думаю, самым лёгким в общении с ним будет тишина.
Официантка возвращается с двумя стаканами рутбира, двумя соломинками и чашкой с чипсами и соусом сальса.
- За счёт заведения, - сообщает она, когда плюхает всё это на стол.
Я набрасываюсь на еду, как будто в жизни такого не видела. Сейчас я уже с трудом могу вспомнить, ела ли вчера. Со мной такое бывает. Я так занята выживанием, что забываю поесть. Или не могу себе этого позволить.
- Как твой брат? - тихонько спрашивает официантка.
Он царапает что-то на доске и показывает ей.
- Химиотерапия - штука тяжёлая, - говорит она, потом просит: - Передай ему, что мы молимся за него, хорошо?
Логан кивает, она сжимает его плечо и уходит.
- У твоего брата рак? - спрашиваю я как-то совсем грубо. И не понимаю этого, пока слова не повисают в воздухе. Он морщит лицо и кивает.
- С ним всё будет в порядке? - задаю я вопрос. Перестав есть, наблюдаю за его лицом.
Логан пожимает плечами.
- О, - говорю я, - мне жаль.
Он кивает.
- Это тот брат, с которым я уже встречалась? В тату-салоне?
Он мотает головой.
- Сколько же у тебя братьев?
Он поднимает четыре пальца.
- Старшие? Или младшие?
Логан поднимает руку над головой и вытягивает два пальца. Потом опускает руку, как будто показывая кого-то меньше ростом, и снова вытягивает два пальца.
- Два старших и два младших? - спрашиваю я.
Он кивает.
Мне хочется задать ему больше вопросов.
Он пишет что-то на доске, и я тяжело вздыхаю и, сдаваясь, закидываю голову назад. Это просто пытка какая-то. Пусть лучше мне вырвут зубы щипцами, чем я буду читать. Но у его брата чёртов рак. По крайней мере, могу и попытаться.
Я смотрю на доску, и слова расплываются перед глазами. Тогда я пытаюсь разложить их на слоги, но и это очень сложно. Отталкиваю ему доску обратно.
Он хмурится и стирает слова с доски. Потом пишет одно единственное слово и поворачивает ко мне.
"Ты". Он указывает на меня.
Я показываю на себя:
- Я?
Логан кивает и снова очищает доску. Пишет ещё два слова и показывает их мне.
- Не можешь, - произношу я.
Он снова кивает и пишет слово. При этом делает промежутки между буквами, чтобы они не смешивались у меня в голове. Но это по-прежнему сложно.
Я запинаюсь на последнем слове, но всё-таки говорю его:
- Читать.
И тут только до меня доходит, что я только что сказала ему, что не умею читать.
- Я умею читать! - протестую в ответ.
Он пишет ещё слово. "Хорошо".
Логан знает, что я умею читать. Я удовлетворённо выдыхаю.
- Я умею читать. Не очень хорошо, но…
Мои слова замирают.
Он быстро кивает, как будто говоря мне, что понимает. Затем указывает на меня, на доску, двумя пальцами изображает пару глаз, а потом показывает мне палец вверх.
Сердце моё стучит так быстро, что тяжело дышать. Я ведь прочла проклятые слова, не так ли?
- По крайней мере, я могу говорить! - вырывается из меня.
И тут же я хочу взять свои слова обратно. Но уже слишком поздно. Его лицо вытянулось, и я хлопаюхлопнула себя ладонью по губам. Логан мотает головой, закусывает губы и поднимается.
- Прости меня.
Мне жаль. Правда жаль. Он уходит, но не берёт с собой свой рюкзак.
Когда он исчез из виду, к столу приближается мужчина. Это красивый чернокожий, с высокой причёской из натуральных волос. Все называют его Боун, но я не знаю его настоящего имени.
- Кто этот олух, Кит? - спрашивает он.
- Не твоё дело, - отвечаю я, отпивая от своего рутбира. Потом набиваю рот чипсами, надеясь, что Боун уйдёт до того, как вернётся Логан. А в глубине души я надеюсьверю, что он вернётся, и я смогу извиниться.
Логан проскальзывает на своё место. Он смотрит на Боуна, но не приветствует егоздоровается с ним. Просто смотрит.
- У тебя есть местоТебе есть, где переночевать сегодня, Кит? - спрашивает Боун.
- Ага, - отвечаю я. - У меня всё отлично.
- Я бы мог использовать пристроить такую девушку, как ты, - говорит он.
- Запомню.
Нет смысла злить Боуна. Он уходит.
- Ты в порядке? - спрашиваю я Логана.
Он кивает, откидывая кудри со лба.
- Мне жаль, - говорю я ему. И это так. Действительно так.
Он снова кивает.
- Это не твоя вина, что ты не можешь говорить. И… - мой голос затихает. Я никогда ни с кем это не обсуждала. - Это не моя вина, что я не умею хорошо читать.
Он кивает.
- Я не тупая, - поспешно заверяю я.
Логан опять кивает и машет рукой, чтобы заткнуть меня. Он прижимает палец к губам, словно хочет, чтобы я молчала.
- Ладно, - ворчу в ответ.
Он пишет на доске, и из меня выходит стон, очевидно, я сдаюсь. Не хочу делать этого, но ситуация становится невыносимой.
- Мне нужно идти, - говорю я и тянусь за сумкой.
Логан забирает свою доску и кладёт в задний карман джинсов. Думаю, он понял. Я скорее сыграю в "двадцать вопросов", чем снова возьмусь читать.
Он открывает рот, и я слышу звуки. Логан останавливается, сжимает зубы, а потом что-то произносит, но это похоже на шёпот в пещере.
- Ты можешь говорить? - спрашиваю я.
Он заставил меня читать, когда сам умеет разговаривать?
Логан качает головой и закусывает обе губы. Я замолкаю и жду.
- Возможно, - произносит он. Слово выходит очень тихим и мягким, как все его гласные и согласные. - Только не говори никому.
Я рисую крест над своим сердцем, которое почему-то раздулось, не знаю почему.
- Как тебя зовут? - спрашивает Логан. Он показывает жесты, когда говорит. Его речь прерывиста, он вынужден останавливаться между словами, как я, когда читаю.
- Меня называют Кит, - говорю в ответ.
Он мотает головой.
- Но как тебя зовут? - снова спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой.
- Не скажут.
Он снова кивает. Официантка приносит бургеры, он кивает ей и улыбается. Она снова сжимает его плечо.
ПослКогда она ушла,е её ухода я спрашиваю его:
- Почему ты разговариваешь со мной?
- Я хочу. - Логан вздыхает и начинает есть свой бургер.
- И ты ни с кем больше не разговариваешь?
Он мотает головой.
- И никогда не разговаривал?
Он снова мотает головой.
- А почему я?
Он пожимает плечами.
Мы едим в тишине. Оказалось, что я голоднее, чем думала, и моя тарелка быстро пустеет. Логан больше ничего не говорит. Он доедает свой обед и отодвигает тарелку на край стола. Потом берёт мою, кладёт её поверх своей и оборачивается через плечо, чтобы подозвать официантку. Мне почти жаль, что наша трапеза закончилась. Непринуждённое молчание, что мы разделили, длилось более получаса. И вроде мне даже понравилось.
Когда официантка замечает его, Логан поднимает два пальца. Он просит два счёта. Могла бы догадаться. Я вытаскиваю деньги из своего кармана. Но он накрывает мою руку своей и отрицательно качает головой. И тут появляется официантка с двумя огромными кусками яблочного пирога. Я не ела яблочный пирог с тех пор, как ушла из дома. На глаза наворачиваются слёзы, не знаю, как их остановить.
- Чёрт, - говорю я сама себе.
Логан протягивает руку и вытирает подушечками пальцев под моими глазами.
- Это всего лишь пирог, - произносит он.
Я киваю, потому что не могу говорить из-за кома в горле.
Глава 3
Логан
Какая-то чёрная гадость заструилась из её глаз, и я стираю это своими пальцами, а потом вытираю пальцы о джинсы. Она плачет. Но я не знаю почему. Мне хочется спросить, но я уже и так сказал достаточно.
Я не говорил с тех пор, как мне стукнуло тринадцать. Это было восемь лет назад. Я пытался ещё какое-то время, но даже со слуховыми аппаратами мне было тяжело себя слышать. Ну а после того, как тот пацан на детской площадке передразнил мой голос, я решил заткнуться навсегда. Зато я реально быстро выучился читать по губам. Конечно, иногда от меня что-то ускользает. Но я всё понимаю. В большинстве случаев.
Хотя сейчас я ничего не понимал.
- Чего плачешь? - спрашиваю я, когда она откусывает от своего пирога. Вытирая слёзы, Кит улыбается мне и пожимает плечами. В этот раз из нас двоих молчит она.
Чёрт, если один только пирог довёл её до слёз, что же сделает с ней что-то действительно романтичное. Эта девушка заслуживает того, чтобы ей дарили цветы и конфеты. И прочие приятности, которые я не могу себе позволить. Но ей нравится со мной разговаривать. И она точно осталась со мнойздесь не потому, что я не отдал ей её сумку.
Кит задаёт мне вопрос, но у неё полный рот пирога, поэтому я выжидаю немного, пока она проглотит. Она поспешно глотает, смущённо мне улыбается и спрашивает:
- Ты уже родился глухим? - И показывает на моё ухо.
Я показываю на своё ухо, а потом на щёку, демонстрируя ей знак, обозначающий "глухой". И качаю мотаю головой.
- Сколько тебе было, когда это случилось? - Её брови нахмурились, она выглядит чертовски мило, и мне хочется её поцеловать.
Я показываю ей три.
- Три? - спрашивает она.
Я отрицательно мотаю головой и снова выбрасываю три пальца. Она по-прежнему не понимает. Тогда я подставляю один палец к трём, и тогда она говорит:
- Тринадцать?
Я киваю.
- Что случилось, когда тебе было тринадцать?
- Как-то ночью поднялась высокая температура, - отвечаю я, вытирая лоб, словно я вспотел, надеясь, что она поймёт.
Она открывает было рот, чтобы задать мне ещё один вопрос, но я поднимаю палец. Показываю им на неё, потом на себя, объясняя, что сейчас моя очередь.
Не зная, как показать ей это так, чтобы она поняла, я очень тщательно произношу:
- Откуда ты?
- Не скажу, - говорит она, качая головой.
Я складываю руки в мольбе.
Она смеётся и отвечает:
- Нет.
Я не сомневаюсь в её решимости. Она ничего мне не скажет. Думаю, даже если я упаду перед ней на колени и буду умолять, эта девушка будет молчать.
- Ну что ж, Кит из ниоткуда, - говорю я. - Спасибо, что пообедала со мной.
- Как я могу сказать, что благодарна тебе? - спрашивает она. - Покажи мне.
Она смотрит на меня, её глаза блестят от волнения. Я показываю ей знак, и она повторяет.
- Спасибо, - говорит она. И моё сердце расширяется. Она смотрит на сумку позади меня и произносит:
- Я должна идти.
Я киваю и поднимаюсь, надеваю свой рюкзак и перебрасываю её сумку через плечо.
- Я возьму это, - говорит она, поднимая гитару.
Я бросаю на стол несколько банкнот и машу Энни, официантке. Она посылает мне воздушный поцелуй. Кит следует за мной, но её Энни оставляет без поцелуя. От этого мне смешно. Энни любит меня. И она знает мою семью с тех времён, когда мама ещё была жива, а отец не ушёл от нас.