В книгу вошли оригинальная киноповесть известного российского писателя Юрия Короткова ("Авария дочь мента", "9 рота", "Попса") и полное исследование субкультуры стиляг, предпринятое журналистом Георгием Литвиновым. Книга позволяет составить полное представление о легендарном культурном феномене больших советских городов, получившем еще в 1949 г. название "стиляги" и окунуться в ту далекую эпоху.
Содержание:
Юрий Коротков - Стиляги 1
Георгий Литвинов - Стиляги: Как это было 13
Действующие лица 13
Холодная война 14
"Низкопоклонство перед западом" 14
Советское пуританство 15
Они были первыми 15
От слова "стиль" 18
По броду до коктейль-холла 19
"Чувихи" 20
"Дринки" 21
Акции 22
Партия и комсомол против стиляг 22
Шпана против стиляг 25
Фестиваль молодежи 25
Родственные субкультуры 26
Стиляги и фарцовщики 30
"Музыка толстых" 31
Музыка на "ребрах" 33
"Радиодиверсия" 34
Главные музыканты стиляг 35
Танцуем "стилем" 39
Трофейное кино 40
Главные фильмы стиляг 40
Георгий Литвинов, Юрий Коротков
Стиляги. Как это было
Юрий Коротков
Стиляги
В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.
Отряд бригадмильцев – десять человек – стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Вождя и Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками, с красной повязкой на правом рукаве; в центре и чуть впереди – красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.
В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.
– Иван, Клим, Николай – с той стороны, – властно распоряжалась девушка. – Вилен, Слава – с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!
Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.
Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.
– Заперто! – доложил он, возвращаясь.
Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом крашеным коком и девчонки в замысловато уложенной "венгерке" со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки и блузки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое, подвижное, как у мартышки, лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь с ним и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты за окном.
– Какая гадость, правда? – с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.
– Да… – эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.
– Не маячь перед окном, – подтолкнула его комиссарша. – Спугнем раньше времени.
Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.
– Чуваки! Облава! – раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, чуть не с мясом рвали из ушей у девчонок металлические кольца. Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой крашеные коки.
Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим задрал ему ноги.
– Пустите! Жлобье! – извивался тот.
Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел из окна, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.
Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. Бежать на тяжелых толстых подошвах было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.
Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку. Подняла к нему лицо с закушенной губой.
– Знаешь, как больно… – с трудом выговорила она.
Мэлс растерянно присел напротив.
– Сломала, наверное, – со слезами в голосе сказала она. – И кулон еще потеряла… – провела она пальцами по шее. – Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! – требовательно указала она.
Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, затянутой в чулок со стрелкой и высокой пяткой, надавил пальцами. Девчонка снова болезненно охнула.
– Ты идти можешь?
– Не знаю.
Мэлс встал и попытался поднять ее за руки – не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом – он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Мэлс… А тебя?
– Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.
– Почему Польза? – удивился Мэлс.
Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и поднесла губы к самому уху. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд к ногам могучей бетонной девушки с веслом.
Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась – Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме, стоял по колено в воде.
– Теперь и ты знаешь! – весело крикнула она. – Приходи на Бродвей – еще поболтаем. Проведешь время с пользой! – Она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, виляя бедрами, пританцовывая, скрылась за деревьями.
Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте – и поднял с дорожки кулон, деревянного человечка на оборванном шнурке.
Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.
– Ну как же так получилось, Мэлс?
– Не догнал, – развел он руками.
– Ты, чемпион института?
– Я же говорю, Катя, – споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.
– Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга – потенциальный преступник. От саксофона до ножа – один шаг…
– Знаешь что, комиссар, – остановился он, – давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом – как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…
– Зачем ты так, – укоризненно сказала она. – Я же по-дружески…
Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.
– Какой вечер!.. – Она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. – Помнишь этот вальс? – Она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые, как близнецы, темно-синие пары. – Пойдем потанцуем?
– Куда я мокрый-то? – засмеялся Мэлс.
– Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить как все? – расстроенно сказала она. – Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется.
Они остановились у колонн центрального входа.
– До завтра, Мэлс.
– Пока, комиссар.
Она снова укоризненно качнула головой.
– До свидания, Катя, – улыбнулся он.
– До свидания, Мэлс… – Она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону.
Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписями "Чемпиону…" и "Победителю…", на стороне брата – дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли напротив в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший – Ким – пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в том же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.
В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась, упираясь в дверь туалета, длинная унылая очередь – каждый со своим стульчаком. Время от времени раздавался утробный рев низвергающейся из бачка воды, и счастливчик проскакивал в соседнюю дверь умывальника, освобождая место под солнцем следующему. В огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.
– Ким, давай что-нибудь повеселее! – крикнул Мэлс. – С ритма сбиваешь!
Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.
Унитаз вдруг проревел в такт, как валторна, в такт пропела водопроводная труба, хлопнула дверь, и лязгнула крышка на кастрюле, и швабра прошелестела, как щетка по барабану. И вся квартира вдруг ожила, проснулась и задвигалась в едином ритме.
Мэлс и Ким пристроились в конец очереди, но мелодия уже продолжалась без них. В такт ей Мэлс выскочил из двери туалета, безошибочно выхватил одну из тридцати зубных щеток над умывальником, макнул в одну из тридцати банок с зубным порошком, плеснул в лицо водой и вытерся одним из тридцати полотенец, тотчас уступив место Киму…
Они вышли из дома, махнули друг другу рукой:
– Пока, брат!
– Пока, брат! – и разошлись в разные стороны.
Изо всех домов во всем городе выходили люди и вливались в толпы темно-синих граждан, шагающих по улицам столицы в бодром ритме утренней мелодии, которую подхватили фабричные гудки, клаксоны машин, звон трамваев и трели милицейских свистков на перекрестках.
Полина в скромном синем платье, напевая что-то про себя, таращила глаза в старое тусклое зеркало, подводила карандашом. Казенно обставленная комната – ни одной яркой краски, черные кожаные кресла и диван, непокрытый овальный стол посередине, на серванте военная фотография отца с черной ленточкой в углу, на голой стене большой портрет Вождя.
Хлопнула дверь, – Полли тотчас сгребла косметику в ящик комода и прикрыла сверху. Вошла мать в полувоенном кителе, подпоясанном офицерским ремнем. Поставила портфель, расстегнула тугой воротничок, сняла ремень.
– Где опять до утра была? – без выражения спросила она.
– На дежурстве.
Мать, не глядя на нее, прошла по комнате. Полли как бы невзначай зашла с другой стороны стола. Мать двинулась обратно – она тоже.
– Иди сюда! – потребовала мать.
– Ну не начинай опять, мам…
– Шалава! – мать взмахнула ремнем, пытаясь достать ее через стол. – Проститутка! – она в бессильной ярости металась вокруг стола, опрокидывая стулья. – Ты понимаешь, что меня с работы снимут?! Двор пойду мести, и то если метлу доверят! Как я могу людьми руководить, если в своем доме шпионку вырастила?
Полли задела локтем вазу, та упала и со звоном разбилась. И с этим звуком обе замерли на полудвижении, глядя на осколки.
– Ой… – запоздало сказала Полли.
Мать бросила ремень, присела, попыталась сложить осколки – и молча заплакала, опустив голову.
– Извини, мам… – растерянно сказала Польза. – Я же не нарочно, – она осторожно подошла ближе. – Так лучше даже – новую купим. Хоть что-то новое будет.
– Я после отца… за десять лет ни налево, ни направо не посмотрела ни разу!.. – всхлипнула мать.
– Ну не надо, мам… – Полли коснулась ее плеча. Мать тотчас метнулась, пытаясь поймать ее за руку – та едва успела отскочить.
– Чего тебе не хватает, дрянь ты неблагодарная? Для чего я тебя растила, чтоб ты трусами из-под юбки сверкала? – мать снова кинулась за ней. – Мало я тебя била, надо было до кровавых соплей пороть, чтобы дурь вышибить! Где твое барахло американское? – она распахнула шкаф, стала выбрасывать на пол ее вещи. – Где ты его прячешь? Пожгу к чертовой матери, голой на улицу выгоню!..
– Все, мам, мне пора. – Полли подхватила сумочку и юркнула к двери.
– Куда! – мать опередила ее. – Только через мой труп выйдешь! Ну, иди! – она распахнула дверь и легла на пороге.
Спускавшиеся по лестнице соседи удивленно смотрели на эту сцену.
– Перестань, мам! Вставай!
– Ну, давай! Перешагни через родную мать!
Полли бросилась обратно в комнату, открыла окно и запрыгнула на подоконник.
– Полька, стой! Стой, разобьешься!..
Она по узкому карнизу добралась до пожарной лестницы и спустилась вниз.
– Лучше не возвращайся! – крикнула мать из окна. – Под дверью ночевать будешь!
В коридоре поликлиники около процедурного кабинета сидела длинная очередь. Открылась дверь, вышел пациент, болезненно потирая уколотое место, тотчас поднялся следующий.
– Минуточку! – остановила его медсестра, заметив подбежавшую Полину. – Проходите, девушка!
Очередь слабо зароптала.
– Спокойно, граждане! – сурово прикрикнула медичка. – Не на базаре!..
– Счастливая ты, Полинка, – вздохнула она, собирая шприц в кабинете. – Ну почему так – одним все, а другим только голые задницы с утра до ночи? Не поверишь – в лицо никого не помню, все одинаковые. Штаны спустил – здра-асьте, Иванов, давно не виделись! Так и буду всю жизнь с задницами разговаривать…
Польза перекинула через ширму синюю юбку.
– Пойдем с нами на Бродвей! – выглянула она сбоку. – Сто раз ведь звала.
– Ты что! – испуганно замахала та. – Я так не смогу…
Дверь распахнулась, из кабинета танцующей походкой вышла Полли – в цветастой блузке, короткой юбке с разрезом и ботинках на "манной каше". Очередь, разинув рот, проводила ее глазами по коридору.
– Следующий! – строго окликнула медсестра. – Спокойно, граждане! Не в цирке!
Мэлс издалека увидел на улице Горького у Елисеевского магазина толпу зевак.
У витрины стояли стиляги, среди них уже знакомые Мэлсу со вчерашнего вечера: пухлый очкарик, девчонка с личиком говорящей куклы – огромными изумленными глазами и крошечным ртом, долговязый сутулый парень и Полли. Они резко выделялись среди одноцветной толпы не только пестрыми нарядами, но и громким, преувеличенно эмоциональным разговором, и преувеличенно свободными жестами, и особой, вихляющей во всех суставах походкой. И хотя они не обращали ни малейшего внимания на устремленные со всех сторон любопытные, удивленные, осуждающие взгляды, понятно было, что присутствие зрителей в этом театре необходимо.
Мэлс шагнул вперед, в полосу отчуждения между кругом зевак и стилягами. Те обернулись к нему.
– Оп-па! – в восторге развел руками долговязый. – Гляди – сам пришел!
– Чуваки! Ножниц никто не прихватил? – спросил очкарик. – Вернем должок?
– Да у него и так стричь нечего.
– С паршивой овцы – хоть шерсти клок!
Стиляги заржали.
Мэлс и Полли смотрели в глаза друг другу.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответила она.
– У них отношения!.. – ахнула кукла, в ужасе распахнув и без того круглые глаза.
– Была замечена в порочащих связях!.. – замогильным голосом откликнулся долговязый.
– Ты не простыл? – заботливо спросила Полли. – Мне показалось, ты вчера немножко оступился.
– А мне показалось, ты вчера что-то потеряла, – он протянул на ладони деревянного человечка.
– Да у них роман! – догадалась кукла.
– Товарищи, мы присутствуем при зарождении большого светлого человеческого чувства! – прокомментировал очкарик.
Полли посмотрела на талисман, потом на Мэлса. Молча взяла, завязала шнурок на шее.
– Могла бы спасибо сказать…
Она шагнула к Мэлсу, положила руки на плечи, приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы.
– Полли, не делай этого, отравишься! – замахал руками очкарик. – Ответственно предупреждаю, как будущий врач!
Долговязый торопливо закрыл ладонью глаза кукле:
– Деточка, тебе рано на это смотреть.
– Спасибо, любимый… – нежно сказала Полли, отстранившись, и пошла к своим.
– Полли, как зовут этого интересного молодого человека? – кокетливо спросила кукла.
– Понятия не имею, – равнодушно ответила та, пожимая плечами.
Остолбеневший Мэлс остался за спинами потерявших к нему всякий интерес стиляг.
Старичок с клюкой и бутылками в авоське остановился перед стилягами.
– Бесстыжие! – гневно погрозил он клюкой. – Разврат тут развели посреди улицы! Сидели бы в подворотне, людей постыдились! Ржут, как лошади, патлами трясут, тьфу! Вот за это мы воевали? – ткнул он в них клюкой. – Для этого Москву защищали, чтоб такие обезьяны по улицам шатались?