Когда ответа не последовало, я распахнула дверь шире и заглянула в комнату. Оттуда повеяло теплом, как будто кто-то приглашал меня внутрь и сулил радушный прием. Я увидела широкую кровать под балдахином на четырех столбах. Мои родители спали на ней когда-то. А на этой парчовой табуретке перед овальным зеркалом туалетного столика любила сидеть мама. Я положила доску на столик и опустилась на табуретку. Из зеркала на меня уставилось мое отражение. Я перевела взгляд на доску.
При ближайшем рассмотрении моя догадка о том, что ее поверхность сделана из слоновой кости, подтвердилась. А буквы и цифры были инкрустированы ониксом. Я перевернула доску, чтобы исследовать ее с нижней стороны, и обнаружила в одном углу какую-то неразборчивую надпись. Я поднесла доску к окну, чтобы рассмотреть ее при более ярком свете. Это была действительно надпись. Я сдвинула брови и сосредоточенно начала разбирать ее. Б-р-н-а-д... На этом она заканчивалась. Остальное было стерто. Бернадетта? Ну конечно! Доска принадлежала моей матери. Подпись, видимо, была сделана много лет назад, подумала я, потому что не было в буквах ни завитушек, ни росчерков, которые я видела в ее письме. Это был почти детский почерк.
Я принесла доску в свою комнату и положила на столик рядом с кроватью. Затем сбросила туфли и растянулась на покрывале. Лежать на мягкой перине было все равно что плыть на облаке - так удобно, что я заснула в течение минуты.
Глава 3
- Ты находишь, что здесь слишком скучно, Меган, и место слишком уединенное?
Тетя опустила кофейную чашку на блюдце.
Темные глаза зондировали меня пристальным взглядом.
Я улыбнулась и покачала головой:
- Об этом еще рано говорить. Я большую часть дня проспала, так что у меня не было возможности оглядеться.
Она кивнула:
- Конечно. Ты устала после дороги. Надеюсь, ты не страдаешь бессонницей.
- Нет, что вы.
- Я говорю это потому, что в детстве ты всегда пугалась прилива. Сегодня, когда ты спала, он был особенно сильный. Вода ужасно шумит, заполняя расщелины утесов, так что глухой рокот слышен даже здесь.
Я была слегка удивлена. Обычно я сплю чутко, но в этот раз ничего не слышала.
- Значит, прилив тебя не разбудил?
- Нет.
Сказав так, я вдруг вспомнила, что, проснувшись, некоторое время лежала на кровати, машинально к чему-то прислушиваясь. Теперь я поняла, что это было - приход большой волны, рев, который когда-то давно вселял в меня ужас.
- Я рада, что это тебя не побеспокоило, - заметила тетя Лиззи.
Мы сидели в библиотеке в окружении высоких, до потолка, книжных шкафов, полки которых были заставлены старинными книгами в кожаных переплетах. Мадам Ларре внесла поднос с ликерами и кофе и вновь оставила нас наедине.
В дальнем углу комнаты висел портрет моей матери, выполненный маслом. Художник очень точно передал сходство с натурой: с портрета на меня смотрел мой двойник, даже выражение лица показалось знакомым - ну в точности я в серьезном настроении. Я не могла оторвать от него глаз. Тетя заметила мой интерес.
- Ей было тогда всего двадцать, - сказала она. - Портрет написан за год до того, как она вышла замуж за твоего отца, против воли нашей семьи. Бернадетта в то время была очень счастлива. Она имела все, чего могла пожелать девушка в ее возрасте.
- За исключением моего отца, - невольно вырвалось у меня.
В первый раз бесстрастная маска соскользнула с лица тети.
- Она вполне могла бы прожить и без него! Он принес ей только несчастье!
- А я? - холодно намекнула я, злясь на себя.
- Я совсем не это имела в виду, Меган, - быстро ответила она. - Мы никогда не жалели о твоем рождении. Мы полюбили тебя сразу же, как только ты появилась на свет, потому что ты - дочь Бернадетты.
Я хотела возразить, что была так же дочерью своего отца, но решила не делать этого. Пригубив ликер, я вновь посмотрела на портрет матери и нашла в нем утешение и уверенность. Напряжение покинуло меня, и я вновь расслабилась и почувствовала себя комфортно.
- В письме, - поспешила я сменить тему, - вы говорили о природном даре моей матери, который она унаследовала от своих бабушки и мамы. Вы к тому же интересовались, не перешел ли он и ко мне. Помните?
Лиззи кивнула.
- Да, помню, - медленно ответила она и после недолгого колебания добавила: - Твоя мать имела дар, который известен как экстрасенсорное восприятие. Она могла видеть и слышать то, что другим недоступно.
- В самом деле? - Я ошарашен но уставилась на нее.
- Да, в самом деле. Более того, она могла заставить других видеть и слышать то, что она сама видит и слышит. Я много раз наблюдала, как это происходит, и даже твой отец, при всех его сомнениях и научном скептицизме, не мог это опровергнуть.
Я вспомнила конверт, который мне передали в аэропорту Бостона.
- Вы хотите сказать, что моя мать была... спиритическим медиумом?
- Она была больше, чем просто медиумом, Меган, - спокойно ответила она. - Ты слышала о психокинезе?
- Нет.
Не знаю, ликер ли оказал на меня такое действие или дело было в другом, но я начинала чувствовать странную нереальность всего происходящего и свою готовность выскользнуть из библиотеки и полететь в неизвестность.
- Психокинез - это процесс воздействия силой мысли на движение физического объекта, - пояснила тетя тем же тихим голосом. - Бернадетта владела такой силой, как и наша мать. Я видела, как передвигаются тяжелые предметы, выпадают ящики из шкафов, рассыпая свое содержимое, и маленькие вещицы перемещаются из одной комнаты в другую. Никто при этом до них не дотрагивается, и присутствующие люди даже не понимают, как это происходит.
Я невольно вздрогнула:
- Это невероятно!
- Вовсе нет, Меган, - серьезно сказала тетя. - Стоит только поверить, и ты поймешь, что возможно все. Но твой отец никогда не допускал твоего присутствия на сеансах, да?
- Да, я не была ни на одном сеансе, - призналась я. - Им, наверное, и в голову не приходило проводить их в моем присутствии.
- Жаль. Ты была бы очень удивлена, если бы побывала там.
- Удивлена? Вы думаете, что я имею... дар... моей матери?
- Еще не знаю. Слишком рано делать выводы. Но если ты не унаследовала, по крайней мере, экстрасенсорные способности своей матери, это будет первый случай, когда женщина из нашей семьи не переняла дар общения с теми, кто ушел из этого мира до нас.
Я почувствовала, как по спине опять побежали противные мурашки.
- Вы имеете в виду... с мертвыми?
- Вот почему сеансы так привлекательны, Меган, - сухо сказала тетя.
- Да, конечно, - пробормотала я, ощущая неловкость. - Но не опасна ли такая сила для самого медиума?
- Твой отец тебе это сказал?
Я покачала головой. Это сказала моя мать, не отец.
- Мне кажется, что любой, кто спускает с привязи силу, не подвластную человеческому пониманию, освобождает при этом что-то опасное и злое. Такая особа сама напрашивается на неприятности. А что это дает самому посреднику-медиуму? Вы можете мне объяснить?
Слегка нахмурившись, Лиззи покачала головой.
- Только одному человеку в каждом поколении даруется такая сила, Меган, - сказала она. - Так было всегда. Одному из поколения. И ее получила моя сестра Бернадетта, не я. Бернадетта никогда не говорила со мной об этом. И ни с кем не говорила. Этот было нечто, что держало ее... в стороне от нас. Потом она вышла замуж... Но наш род очень древний, и семейная летопись хранит много секретов. Ты можешь сама прочесть, я сейчас ее достану.
Она встала и подошла к книжному шкафу. Наблюдая за ней, я поняла - она обижена, что так называемый "дар" был передан моей матери, а не ей. Тетя Лиззи вытащила с одной из полок книгу в потертом кожаном переплете, которой, видимо, довольно часто пользовались.
- Ты, конечно, не читаешь на старофранцузском, - сказала она, поворачиваясь ко мне, - и латинском. Но это не важно. Некоторые самые древние страницы уже почти невозможно прочесть даже знающим эти языки. Тебе вполне достаточно изучить последние. Там ты найдешь довольно интересные комментарии своей бабушки. Бедная Бернадетта совсем ничего не успела добавить к этому. Кстати, ранние заметки написаны на пергаменте. Наверное, до них были и другие. Я помню, когда мама читала нам с Бернадеттой первые записи, сделанные Мари Феррари, она сказала, что Мари пишет, будто получила дар от своей матери.
Лиззи протянула мне книгу. Я взяла ее и бережно положила себе на колени. На первой странице сохранились только дата и подпись: "Мари Феррари, 1641 Anno Domini". Буквы поблекли и пожелтели от старости. Глядя на них, я понимала, что и они скоро исчезнут, как и остальной текст, и тогда больше ничего не останется от Мари Феррари. Но и этого было достаточно, чтобы я в ужасе уставилась на этот почерк и вновь почувствовала бросающее в дрожь прикосновение ледяных пальцев тайны на своей шее. Это был почерк моей матери. Им был написан и подписан тот документ, который я читала в самолете.
Я поспешно пролистала несколько страниц и нашла новую дату и новое имя. "Ивонна Феррари, 1718 Anno Domini". Эта надпись была яснее, и вновь тот же почерк, что и у моей матери, те же завитушки и росчерки.
- Ты обратила внимание на почерк? - спросила тетя.
- Да, он везде одинаковый.
Она кивнула.
- Он становится таким, когда приходит сила, - задумчиво сказала она. - Твои бабушка и мать говорили об этом. Это происходило, когда они начинали видеть.
- Видеть? - Я пристально посмотрела на тетю.
- Восприятие окружающего мира у Бернадетты было гораздо глубже, чем у всех остальных женщин нашей семьи... даже у тех, кто оставил записи в этой книге. Она имела силу, которая переносила ее гораздо дальше, чем любую женщину из рода Феррари. Она видела такие места и вещи, которые были им недоступны. Но ты лучше все поймешь, когда прочитаешь их записи.
- И все же сама она не оставила здесь никаких заметок.
Кроме имени моей матери и даты ее рождения, на предназначенной ей странице ничего не было написано.
- Твоя мать умерла очень рано, Меган, - тихо ответила тетя. - Это было большое горе. Она могла бы рассказать нам так много...
Вспомнив, что говорил мне шофер и как сильно все это отличалось от версии моего отца, я поинтересовалась:
- Как умерла моя мама?
Какое-то время тетя Лиззи изучала мое лицо, затем ответила:
- Наверное, отец рассказывал тебе об этом.
- Он сказал, что она умерла внезапно. Это все, что я знаю. Но она была так молода!
Темные глаза Лиззи пристально смотрели на меня.
- Перед лицом смерти все равны, для нее нет молодых и старых, - спокойно заметила она. - Это случилось именно так, как рассказывал тебе отец. Потом он уехал и увез тебя с собой. - Она вдруг улыбнулась, протянула руку и закрыла книгу у меня на коленях, но не взяла ее. - Для одного вечера мы достаточно поговорили о подобных вещах, - сказала она. - Есть еще кое-что, что я хотела бы тебе рассказать. За несколько месяцев до того, как умер твой отец, я привезла сюда из Европы твоих кузин. Это близняшки, девочки приблизительно твоего возраста. Сейчас они учатся в колледже в Галифаксе и приедут к нам на каникулы. Они составят тебе приятную компанию.
По крайней мере, я узнала хоть что-то обнадеживающее .
- Не думала, что у меня есть еще родственники.
- Другая ветвь семьи. - Тетя немного поколебалась, прежде чем продолжить. - Буду с тобой откровенна, Меган. Я думала, что мы больше никогда не увидим тебя здесь, в этом доме, поэтому предположила... я надеялась... что, может быть, кто-то из этой ветви семьи обладает даром твоей матери. Я привезла их сюда, чтобы они пожили там, где жила она. - Лиззи пожала плечами и улыбнулась. - Но это не сработало. У них никогда не будет сосредоточенности Бернадетты и ее храбрости. Они всего лишь обыкновенные юные девушки, ничем не выделяющиеся. Я скоро отправлю их обратно в Европу. - Продолжая улыбаться, она встала. - Я пригласила на завтрашний ужин нескольких друзей, о которых тебе уже говорила. Они друзья твоей матери. Уверена, тебе будет интересно с ними познакомиться, так же как и им - с тобой. Они смогут многое рассказать тебе об этом доме и родственниках твоей мамы.
Через несколько минут я уже поднималась по лестнице в свою комнату с переплетенной кожей летописью семейных событий под мышкой.
Глава 4
Покрывало на кровати было откинуто в сторону, настольная лампа струила в спальню мягкий свет. Надев пижаму, я села с книгой в глубокое кресло у окна. В комнате было тепло, за окном клубился серый туман, оседая на стекле капельками мутной влаги. Ручейки побелевшей от соли воды сплетались в причудливые узоры. Открыв книгу, я начала читать то, что написала моя бабушка.
"Ирэн Феррари, рожденная в 1903 году.
Сила пришла ко мне вскоре после моего двадцать второго дня рождения, в мае 1925-го, когда я была на третьем месяце беременности первым ребенком. Это произошло, когда я сидела у окна, глядя на набегающий прилив. Внезапно я почувствовала головокружение, появилось странное ощущение, совсем не похожее на обморок, который, как предупреждал меня доктор, не редкость на ранних стадиях беременности, так же как тошнота, холодный пот и немотивированные страхи, его сопровождающие. Но это ощущение, как я поняла, было чем-то сродни экстазу. Я, казалось, покинула свою комнату через окно, несмотря на то что на нем стояли железные решетки, оставшиеся с давних времен, когда шли перестрелки с индейцами. Я будто парила в воздухе, устремившись через море, как орел.
Я напугалась и попыталась бороться с захватывающими меня ощущениями, но они оказались слишком сильными. Затем меня как будто наказали за сопротивление и отшвырнули назад в мою комнату. Я все еще продолжала парить в воздухе и внезапно заметила, что моя спальня занята. На моей кровати лежала женщина с растрепанными волосами и расширенными от ужаса глазами. Пот струился но ее лицу, и она едва сдерживалась, чтобы не закричать от страха и боли. Я хотела помочь ей, приблизиться к ней, но какая-то сила удерживала меня, не давая даже пошевелиться. Постепенно я начала осознавать, что в лице этой женщины было что-то хорошо мне знакомое. Этой женщиной, корчившейся в родовых схватках, была я сама! И сама же я наблюдала за этим, стоя в стороне, не в состоянии помочь молодому и неопытному доктору, которому никак не удавалось повернуть ребенка в мой утробе так, чтобы он смог появиться на свет.
Вскоре все закончилось. Женщина, которая физически была мной, наконец разродилась. Она родила сына. Я наблюдала, как незнакомый мне доктор пытался вернуть его к жизни, как, устав в конце концов от тщетных попыток, вернулся к кровати, чтобы помочь мне. Я слышала, как он инструктирует медицинскую сестру, чтобы та сообщила моему мужу, что наш первый ребенок, мальчик, оказался мертворожденным. Наблюдая и слыша все это, я поняла, что плод в моей утробе обречен.
Я в страхе рассказала эту историю нашему семейному доктору в Суссекс-Воулде, но он сказал, что мне просто приснился дурной сон и что он не намерен передавать нас ни в какие другие руки. Я согласилась с его доводами, но не смогла забыть об этом страшном видении. И вот наступило время родов. Однажды ночью я почувствовала первую разрывающую тело боль и попросила мужа позвонить доктору. Ему по телефону ответил незнакомый голос. Молодой голос. Этот человек сказал моему мужу, что он - доктор из Труро и что его вызвали к доктору Вилсону, нашему семейному врачу, который только что скончался. Еще он сказал, что приедет к нам вместо него и привезет с собой жену, квалифицированную медицинскую сестру.
Я была в ужасе, когда муж сообщил мне об этом. Я никогда прежде не говорила с ним о своем сне, не желая его беспокоить. Он так гордился, что у нас будет ребенок! Но теперь я рассказала ему все. Он пытался утешить меня, но я не могла успокоиться. Когда приехали молодой доктор и медсестра, я узнала в них тех людей, которых видела мысленным взором шесть месяцев назад. И все произошло именно так, как в том сне: я узнала муки поперечных родов, видела агонию своего сына...
Таким образом ко мне пришла сила. И несмотря на то что она появилась у меня не так, как у других, - ведь я потеряла сына, - сила казалась мне благотворной. Через семь лет после этого я родила другого ребенка, мою дорогую Бернадетту, а немного позже - вторую дочь, Лиззи. Наша семья, осмелюсь сказать, процветала, как никогда прежде. Внушающих ужас видений, которые познали те, что были до меня, совсем не было. Возможно, потому, что я никогда не переступала порог приоткрытой двери, хоть и пыталась не раз, из любопытства и задетого самолюбия.
Это были годы между войнами, и я была способна помочь многим, кто хотел увидеть и услышать своих погибших любимых и единственных. Многие благословляли меня за это, и я считала себя осчастливленной этим даром, а не проклятой... но всегда помнила об утрате - о своем единственном сыне.
Ирэн Феррари, 1969 Anno Domini".
Кто-то тихо постучал в дверь, я вздрогнула и, положив книгу на пол рядом с креслом, встала. Стук упорно продолжался. Подойдя к двери, я открыла ее. Там никого не было. Никого не было и в коридоре. Я посмотрела налево и направо - никого. Из-под двери комнаты моей тети не пробивался свет, видимо, она все еще была внизу.
Закрыв дверь, я вновь вернулась в комнату. Легкий стук продолжался, и я наконец догадалась, что он доносится из-за смежной двери. Я быстро подошла к ней и внимательно прислушалась к тихому беспорядочному постукиванию с другой стороны.
- Дениза, это ты? - осторожно позвала я.
Стук сразу же прекратился. Я открыла дверь и огляделась, чтобы увидеть, откуда он мог исходить, но ничего не заметила. Я ждала, когда он раздастся опять, и вскоре вновь его услышала, такой же слабый, но уже более оживленный. Теперь я поняла, что он доносится из бюро орехового дерева, стоявшего в дальнем углу. Я тихо приблизилась.
В одном из шести ящиков что-то шевелилось, возможно, в ловушку попала мышь. Постукивание продолжалось. Подойдя ближе, я решила, что звук доносится из верхнего левого ящика. Встав сбоку, так, чтобы не быть на пути у мыши, если она в панике бросится на меня, я попробовала выдвинуть ящик. Не тут-то было - он оказался запертым на ключ.
Я подумала, что ключ может лежать в бюро, и вспомнила, что его откидная доска превращается в стол, а внутри находится лабиринт небольших отделений для бумаг, в которые мама засовывала всевозможные вещи.
Я потрогала откидную доску, и она немного сдвинулась с места. Это означало, что само бюро заперто не было. И все же, когда я потянула за доску, она отказалась открываться. Там не было никакой ручки, ничего, за что можно было бы дернуть, и я с досадой огляделась. Рядом с камином валялись различные приспособления.
Вставив тонкий конец каминных щипцов в щель между створками бюро, я нажала на другой, превратив щипцы в рычаг. Доска со стуком, напугавшим меня, упала. Передо мной лежала связка ключей, отделения для бумаг были пусты. Поскребывание в ящике продолжалось. Теперь я уже не сомневалась, что там томится попавшая в ловушку мышь.