Я беззвучно плакала, потому что сейчас он меня насиловал, ибо как иначе можно было назвать то, что он совершал со мной, и мне было жутко от его близости. Но что я могла поделать в сложившейся ситуации? Я только, всхлипывая, прижимала к груди свою сумочку и чувствовала, как моим ногам становится холодно, когда Франц, прорычав проклятие, рванул вверх мою юбку. Потом он разорвал мне панталоны, потому что те никак не хотели быстро спускаться. Я стиснула ляжки хотя и понимала, что предпринятая мера самозащиты была напрасной. Грязно выругавшись, он вонзил в меня член, который походил на холодный кусок железа, и я вскрикнула от боли. Тут он с таким остервенением впился мне в предплечья, что у меня синие круги поплыли перед глазами, и прошипел:
– Цыц! Стой тихо! Или я тебя придушу.
Потом принялся сношать меня быстрыми, короткими ударами, непрерывно при этом оскорбляя меня, скрежетал зубами и метал на меня злобные взгляды. Эта долбёжка причиняла мне боль, впервые в жизни мне стало стыдно, что меня трахают. Встречных толчков я этому жалкому мерзавцу не возвращала, стояла как деревянная кукла, а он всё продолжал брюзжать:
– Так-то, заносчивая стерва... я тебе покажу... теперь ты узнаешь... теперь узнаешь... те-перь уз-на-ешь... ха-а-а-а-а-х...
Он набрызгал мне полную смокву, я почувствовала, как у меня потекло вниз по чулкам. Затем он с сатанинским смехом отпустил меня, сплюнул и сказал:
– А теперь пошли!
Я в полном отчаянии последовала за ним, заливаясь слезами, у меня всё болело, и на душе было тошно. Лишь у следующего угла он снова заговорил, очень высокомерно и покровительственно:
– Коль так, то мы об этой идиотской побрякушке вспоминать больше не будем. Завтра Штюрмер её получит, я скажу, что нашёл её под столом и баста! Однако ты, красотка, отныне будешь общаться с клиентами в отдельном кабинете ресторана, чтобы зарабатывать больше! Но будь прилежна, иначе... – Он сделал жест рукой, от которого я вся похолодела. – Завтра явишься в кафе ровно в девять часов. Старший официант ресторана мой давний приятель, его зовут Рудольф. Он присылает мне записку, если кто-то из гостей желает поужинать наедине с кем-нибудь их вашего отребья. Тогда я тебя и пошлю! Только не осрами меня! Так, вот я уже и дома, отныне помни, что ты у меня в ежовых рукавицах, скотина! До завтра в девять!
Больше не оборачиваясь, Франц исчез в дверях подъезда, а я печально пустилась в дальнюю дорогу обратно домой. Редко когда ещё спала я так скверно, как тогда, всю ночь мне снились ужасные кошмары. На следующее утро я отправилась к Штеффи и излила ей всё, что скопилось у меня на душе. Выслушав меня, Штеффи сказала, что история, хотя, конечно, и неприятная, однако в целом до подлинного отчаяния ещё далеко и для паники никаких оснований нет. Мне следует приспособиться к Францу, принять условия его игры, потому что, каким бы мерзким сутенёром он ни был, у него имелись обширные и разнообразные связи. Я же должна сосредоточить свои усилия на том, чтобы зарабатывать как можно больше. Тогда мне удастся со временем кое-что накопить и в один прекрасный день окончательно порвать с Францем.
– Знаешь, – заключила она, – девушка, которую иногда стегают кнутом, всегда зарабатывает больше. До поры до времени тебе следует смириться со сложившейся ситуацией!
Однако вечером я в глубокой печали отправилась-таки в кафе. Франц с лицемерной радостью подмигнул мне, поставил передо мной на столик бокал "тёмного" и прошептал:
– Сейчас пока пей, а в полдесятого пойдёшь в ресторан. Рудольф ещё не знает тебя, поэтому скажешь, что пришла от Франца! И чтобы обязательно что-нибудь домой принесла!
И удалился, а я глубоко вздохнула, потому что он снова навалил на мои плечи тяжкую ношу. Я выпила, немного припудрила в туалете лицо, ещё хранившее следы пролитых слёз, и поплелась на противоположную сторону улицы, где находился боковой вход в большой ресторан. Заведение это было сборным пунктом всех прожигателей жизни, оно располагалось в спокойном районе, лежало в стороне от шумных и оживлённых проспектов, однако славилось наличием отдельных кабинетов. Снаружи здание выглядело очень тихим и почтенным. Старший официант, который был таким же сутенером, как и мой Франц, оказался лысоголовым низеньким субъектом с лишёнными бровей горящими глазками. Лицо у него было похоже на беличью мордочку, или нечто подобное. При виде меня он хитровато подмигнул. Когда я запинаясь сказала ему, что явилась от Франца, он лишь удовлетворённо кивнул и повёл меня по узкому, почти тёмному коридору, отодвинул в сторону тяжёлую, тёмно-красную портьеру и быстро отворил дверь с матовыми стёклами.
– Прошу разрешения, господин фон Штайнхагер, дама уже здесь!
В маленьком кабинете царил мягкий полумрак. Застланный белоснежной скатертью небольшой стол был сервирован на две персоны и сплошь уставлен массой всевозможных бокалов, рюмок, и завален множеством ножей и вилок. Кресла отсутствовали, зато имелась неширокая, обитая красным бархатом, софа, на которой в случае надобности могли уместиться два человека, если они, конечно, тесно прижмутся друг к другу.
Однако господин "фон" Штайнхагер, который, как я вскоре выяснила, на самом деле никакого отношения к этой аристократической приставке не имел, повёл себя со мной очень любезно и почти как кавалер. Он даже поцеловал мне руку, помог снять пальто, уселся рядом со мной, однако не слишком близко, и при этом пальцем меня не коснулся. Он очень оживлённо и весело болтал о всякой всячине, расспрашивал о том, чем я обычно занимаюсь, коренная ли я жительница Вены и поведал мне в свою очередь, что ему весьма по сердцу блондинки. У него было весёлое, смуглое, овальное лицо и пенсне, говорил он очень быстро и очень много, и, похоже, был при деньгах. Затем подали ужин, какой я даже у Ксандля встречала не часто. Только некоторые блюда были на мой вкус излишне остры. Зато Рудольф, с непроницаемым выражением лица появлявшийся в кабинете, чуть не каждую минуту приносил новую бутылку вина. Я пила мало, а вот в господина Штайнхагера лилось как в порожнюю бочку. Я совершенно не поспевала за тостами, следовавшими один за другим. Вино терпкое сменялось сладким, красное – белым, и хотя я едва пригубливала его, вскоре перед моими глазами уже всё начало плыть и кружиться. А тут Рудольф принёс ещё и бутылку шампанского. Он с хлопком откупорил её, поставил в ведёрко со льдом, улыбнулся, отвесил поклон и исчез.
Теперь Штайнхагер запер комнату изнутри и взял меня на колени:
– Сейчас я должен немножко подкормить тебя. До сих пор ты клевала как птичка по зёрнышку.
Он поднёс мне ко рту целое бедро куропатки и не успокоился до тех пор, пока я его полностью не обглодала. После этого он "нафаршировал" меня шоколадным тортом. Я была уже по горло сыта, меня охватила сонливая вялость, а мне требовалось, тем не менее, взять себя в руки и собраться с силами для своей основной работы. Однако дальнейшее действие развивалось по иному сценарию. Когда он, наконец, бережно уложил меня на софу, я сама приподняла платье повыше, затем закрыла глаза и притворилась спящей. Но тут он сказал:
– Нет, не так, маленькая. Я придумал кое-что поинтереснее.
С этими словами он подоткнул мне платье, нежно раздвинул мне ноги и ложкой сбитых сливок намазал мое лоно. Затем продел ладони под мою попу и принялся, медленно и с наслаждением, вылизывать сбитые сливки. В этом он оказался виртуозом. Его язык проникал повсюду, в каждую мелкую щелочку, в самый последний уголок, в каждую складку. При этом он то был огненно горячим, то приятно прохладным, то твёрдым и острым, то совершенно сухим, затем снова влажным, совсем мягким и широким. И гибким точно змея. Он лизал то быстрыми, короткими ударами языка, то делал это размеренно, раздольно и едка касаясь снаружи, то проникал глубоко внутрь, то начинал ласкать мой клитор. У меня озноб пробежал по телу от удовольствия, редко что ёще в жизни так радовало меня, а он иногда постанывал, потому что сбитые сливки и чаша, на которой они были поданы, уж больно приходились ему по вкусу. Однако он слишком много внимания уделял моему удовольствию, что крайне редко наблюдается у мужчин. Он очень легонько покачивал мою попку в ладонях из стороны в сторону, целовал мои ляжки, щекотал расщелину между ягодицами и только время от времени распрямлялся, чтобы добавить в "вазу" новую порцию сбитых сливок. Я предпочла бы уже не вставать, настолько блаженно себя чувствовала, и мы, вероятно, целый час провели за этим сказочно-чудесным баловством. Наконец он остановился, поцеловал мои кудрявые заросли и подал мне мою сумочку. Затем отпил глоток вина. Его хвост во всё это время на виду так и не появился. Когда я хотела, было, из благодарности погладить его по ширинке, он очень мягко уклонился от этого, подал мне руку и проводил до двери. Забавным, однако, и милым парнем он оказался. В сумочке я обнаружила двадцать крон, стало быть, щедрым он тоже был. Кто ж он был таков, этот господин Штайнхагер? В узком полутёмном коридоре подкарауливал лысоголовый Рудольф.
– Ну, фрейлейн Пепи, вы остались довольны? Да, вы должны быть благодарны Францу. И Рудольфу, разумеется, тоже. Никогда не забывайте обо мне, тогда и я вас не позабуду! – С этими словами он протянул мне открытую ладонь. – Сколько же у вас получилось в итоге?
– Вас это не касается. И вообще, деньги я должна передать Францу.
Он тихонько присвистнул и произнёс:
– Ах, вот значит как? Ну, с Францем я уж как-нибудь сам разберусь. Но всё-таки маленькое одолжение мне... вам оказать придётся.
При этом он уселся в кресло, наполовину скрытое складками шторы и привлёк меня к себе на колени. Я успела только подумать про себя: "Стало быть, ещё раз задаром". Его ширинка, видимо, была расстёгнута загодя, потому что не успела я сесть, как его хвост уже оказался у меня внутри. Рудольф держал меня в "седле" и дал немного "прокатиться верхом". При этом он шептал мне:
– Вот так-то, прекрасная Пеперль, сейчас мы немножко поскачем верхом как во Фройденау.
Он крепче сжал мои груди, запустил руку в декольте и, возбуждая, тёр мне соски. Я скакала довольно охотно, у Рудольфа оказался отменный хобот, а я была приятно взбудоражена восхитительным лизанием. Но в то же время я не могла отделаться от мысли о том, как часто один человек должен платить за то, что другому достаётся бесплатно. Всё энергичнее подбрасывая меня "на скаку", Рудольф запел едва слышным фальцетом:
– Гоп-ля, гоп-ля, мимо проплыли поля... скачка всаднику не в труд... часть пути проедем тут... а потом во Фройденау... твою плюшку доконаю... нравится... нравится с девками мне париться... ху-ху-у... ох... ох... много-то на свете блох.
Рудольф на мгновение затих, и я почувствовала, как он снизу сервирует меня "шампанским". Потом он поцеловал меня в затылок, дал подняться на ноги и быстро одёрнул сзади платье.
– Ты уже когда-нибудь бывала на скачках во Фройденау? Нет, про такое Франц даже не ведает! Знаешь что? В пятницу у меня выходной день, давай-ка съездим туда вместе. А теперь целую ручку и спасибо за чаевые!
Очень усталая, но довольная я воротилась в кафе. Без чаевых и шагу не ступишь, а у хорошей бабы самые лучшие чаевые находятся между ног. Этим любого мужика можно задобрить, кельнеров, домоправителей и постовых полицейских тоже. Только богачи должны платить, но зато они и имеют больше.
В ту пору, когда Франц каждый вечер посылал меня в отдельный кабинет ресторана, я переживала замечательное время. Я чувствовала себя в общем уверенно, зарабатывала много денег и выглядела всё более симпатичной, хотя и стала, правда, несколько нервной, ибо мужчины, которых я должна была ублажать в кабинете, нередко оказывались весьма, если так можно выразиться, своеобразными, избалованными и взыскательными. Но сам Франц больше к моей складке не подходил. Он был калачом очень тёртым, и никто не разглядел бы в этом низеньком, толстеньком человечке в поношенном фраке то, чем он являлся в действительности: прошедшим огонь и воду сутенёром, сдирающим с людей кожу. Он имел тайный сговор со всеми полицейскими чинами в округе, давал, кому следует взятки, устраивал тысячи рандеву и знакомств, ссужал небольшие суммы под грабительские проценты, приторговывал скотской порнографией, картинками скабрезного содержания и запрещёнными книжками, он посылал ещё много девушек, кроме меня, "прокатиться рысью" и повсюду имел своих шпиков и соглядатаев. Тупым, как обыкновенный блудливый кот, Франц, разумеется, не был. Он понимал, что девушка, которая встречается с элегантными мужчинами, не может выглядеть заурядной простушкой, поэтому у меня было кружевное бельё, шёлковые чулки всевозможных расцветок, по меньшей мере, с полдюжины нарядных платьев, и всё для туалета, а также духи, преимущественно "Майский ландыш" или "Пачули". Франц всегда забирал у меня львиную долю заработанных денег, приговаривая при этом, что он-де хочет лишь "поддержать" меня, а то я, дескать, их "промотаю". И таким образом мне приходилось обращаться к нему за каждым крейцером. Тогда он часами допытывался у меня, зачем да почему понадобились мне деньги, и часто после такого рода препирательств я уходила от него в полном изнеможении. Франц был неотёсанным и вульгарным мужиком, даже если прямо и не прибегал к физической силе. Он позволил себе ударить меня лишь один-единственный раз. Но на протяжении всего времени он изводил меня настоятельными и занудными требованиями переехать к нему на квартиру, однако я предпочла бы скорее выброситься из окна. Я утешала себя тем, что рано или поздно отделаюсь от него, но по поры до времени он был мне нужен, потому что у него были хорошие "связи", а, кроме того, он постоянно шантажировал меня этой мерзкой историей с пропавшей печаткой. До полудня Франц дрых в своём кабинете, расположенном в пригороде, а во второй половине дня с трёх до двенадцати часов ночи нёс свою службу в кафе "Оберлехнер", однако, каким бы занятым ни был, он всегда находился в курсе того, что я в данный момент делаю, чёрт его знает, откуда. Ему были наперечёт известны все "кабаки", все притоны, все места тайных встреч и пикантных рандеву в Вене и он всегда обо всём проведывал. Какую-то помощь в ту пору я получала только от двух человек. От Штеффи, доброй души девчонки, и от старшего официанта Рудольфа из фешенебельного ресторана, где меня однажды, помнится, так замечательно вылизали. Штеффи была из тех, кто за словом в карман не лезет, язык у неё работал, что твой пулемёт, ей, похоже, было кое-что известно о Франце, которого она уже не первый год знала. Она неизменно брала меня под защиту и, вступая с ним из-за меня в ожесточённую перепалку, настолько хорошо угадывала его намерения, что тот совершенно терялся. Она намекала ему, что у него-де рыльце в пушку, и стоило ей только упомянуть имя "Лени", как Франц покрывался смертельной бледностью, тут же переходил на примирительный тон и затыкал хайло. Было видно, что он ужасно досадует и чего-то боится. И даже лучше, если бы моим любовником и сутенёром был маленький плешивый старший официант Рудольф. Он был таким же великим пройдохой как Франц, прекрасно ориентировался в делах подобного рода и всегда помогал мне, когда я хотела утаить для себя немного из заработанных денег. Если Франц потом спрашивал его, сколько же я получила, он всегда называл именно ту сумму, которую я Францу и передавала. Тот, правда, не очень этому верил, однако вынужден был делать хорошую мину при плохой игре, поскольку не мог позволить себе портить отношения с Рудольфом. Вообще-то два этих негодяя всегда чрезвычайно страшились друг друга! Но Франц всё-таки был и мучителем. Когда он, чаще всего после двенадцати часов ночи, поднимался ко мне в квартиру, чтобы забрать дневную выручку, разгорался настоящий скандал, потому что я никогда не переносила, чтобы мною командовали!
Франц:
– Ах, сударыня уже изволят почивать в постельке! А я сегодня как лошадь вкалывал!
Я:
– Отвали и не мешай мне спать! Я ни рук ни ног не чувствую от усталости!
Франц:
– Стало быть, много трахалась, верно? Ну надо же когда-нибудь и работать! И сколько же вышло в итоге? Выкладывай!
Я:
– Совсем ни гроша! Мой дорогой Франц, вчера, с полудня и до поздней ночи все клиенты как будто повымерли!
Франц:
– Эти сказки ты своей бабушке будешь рассказывать! Мне нужна десятка!
Я:
– У меня ничего нет! Можешь сам посмотреть в секретере! Что найдёшь, всё твоё!
Тогда Франц перерывал все ящики, вытряхивал мои вещи, ругался, и, ничего не найдя, в конце концов, в ярости уходил не солоно хлебавши. А я праздновала маленькую победу, потому что мне опять удалось спасти для себя малую толику. Однако слишком часто я этого делать не могла, пятёрку или червонец он забирал у меня почти ежедневно. Ударил он меня только однажды, в результате чего между нами возникла ужаснейшая потасовка.
Рудольф в это время часто выводил меня куда-нибудь, трахал сам и поставлял мне мужчин. Буквально на следующий день после своего обещания он отправился со мной во Фройденау, на ипподром. Низенький, но щегольски одетый, этот парень выглядел весьма элегантно, на нём был короткий светлый сюртук, а на шее даже висел огромный театральный бинокль. Францу Рудольф объяснил, что повёл меня к одному забавному чудаку, который всегда заказывает девочек на дом.
День выдался замечательным, множество нарядных знатных господ, собравшихся на ипподроме, вызывали неподдельное любопытство, а дамы были в таких сногсшибательных туалетах, что можно было позеленеть от зависти. Я протиснулась по возможности ближе к перилам, мне страшно нравилось наблюдать, как стройные гнедые лошади с крошечными жокеями в сёдлах стрелой проносились по полю, а публика сопровождала их полёт громкими криками! Я тоже в полном восторге кричала вместе со всеми, а Рудольф, который делал ставки на лошадей, стоял позади меня и что-то вычислял в маленькой записной книжке. Внезапно я услышала у себя за спиной, как он подобострастным тоном произнёс:
– Моё почтение, господин барон! Вы тоже здесь? Позвольте вам представить мою кузину, вдовствующую фрау фон Винклер!
Я обернулась, рядом с Рудольфом стоял очень крупный господин, почтительно снявший передо мной свой комичный серый цилиндр. Я сделала очень холодное лицо, когда Рудольф представил меня как "фрау фон Винклер", видимо, у него были для этого основания, сулившие деньги. Я позволила поцеловать себе руку точно какая-нибудь графиня, и барон с исключительной любезностью произнёс:
– Сударыня, вы позволите пригласить вас в мою ложу ? Оттуда мы сможем гораздо лучше наблюдать за следующим стартом...!
Рудольф отвесил подобострастный поклон, он-де ничего не имеет против, и высокий господин барон, по-прежнему сжимая цилиндр в руке, повёл меня в свою прекрасную ложу на трибуне. Там он пододвинул мне кресло и помог сесть, теперь я имела возможность всё видеть как на ладони, он же объяснял мне детали происходящего и называл клички лошадей.
– Сударыня совсем не играет?
Что я могла ответить ему? Ведь денег-то у меня не было, а от взятой роли я не хотела бы отказываться так скоро! Поэтому я с показной брезгливостью только сморщила в ответ носик.
– Тогда, милостивая государыня, может быть, вы позволите мне поставить за вас небольшую сумму на Зоненблума?