– Глупенькая, то же, что ты делаешь с другими мужчинами, – и по-венгерски добавил, – бараться! Сказочно богатый банкир, зовут его Игнац Грюнштейн и у него два миллиона капиталу! Если ты годик пообщаешься с ним, для тебя это будут золотые денечки, и ты на годы вперёд себя обеспечишь! Итак, отступное от Ферри: экземпляр богатого еврея!
Мне стало очень любопытно и капельку грустно оттого, что Ферри с такой лёгкостью меня отдаёт! Но разве я не была проституткой, само назначение которой переходить из рук в руки? Или Ферри, чего доброго, должен был жениться на мне? Разве не мило было со стороны Ферри хотя бы то, что он, по крайней мере, обо мне позаботился? Когда-то Ксандль просто вышвырнул меня на улицу, не задумываясь, что со мной станется.
В следующий вторник во время небольшого ужина в ресторане "Захер" Ферри представил меня господину Грюнштейну. Стол был очень красиво накрыт на три персоны, Ферри ещё успел сказать мне, чтобы я прикинулась совершенно целомудренной, это-де господину Грюштейну понравится. Вскоре тот появился. Это оказался здоровенный, широкоплечий человек с чудовищным брюхом, однако выглядел он достаточно крепко и был одет во фрак по последней моде с хризантемой в петлице. Он только беспрерывно потел, мой "Иги", как я стала позднее его называть.
Курчавые волосы его уже припорошила седина, нос был вовсе не горбатым, как обычно у евреев, а скорее напоминал картошку. В глазу у него был монокль, который никак не хотел усидеть на месте. В общем и целом он был весьма элегантным, его национальность можно было определить скорее по говору, особенно, когда он волновался. Слегка наклонившись, он поцеловал мне руку словно эрцгерцог и при этом издал едва слышный стон, потому что у него, как оказалось, болела поясница. Вообще, он каждый день на что-нибудь жаловался. С Ферри он был на "ты". Лишь много позднее я узнала, что Иги водил дружбу со всем офицерским корпусом и одалживал крупные суммы, причем всегда под очень божеский процент. Ростовщиком он не был.
– Милостивая фрейлейн, я в восторге, что имею возможность познакомиться с вами!
Потом за трапезой он без устали сыпал шутками и очень оживлённо болтал. Как выяснилось, он хорошо ориентировался не только в деловой жизни Вены, но также в жизни аристократии и высших армейских чинов, и мне оставалось только удивляться, что он всё знает. Каждую секунду звучало "мой друг, их превосходительство... тогда граф Руди говорит мне... и барон пригласил меня поохотиться на вальдшнепов..." Он очень гордился своими знакомствами в кругах знати, и Ферри держался с ним крайне любезно, однако не воспринимал его, похоже, с полной серьёзностью. Затем господин Грюнштейн велел подать шампанского, и после второй бутылки Ферри был вызван куда-то старшим официантом, об этом, вероятно, договорились заранее. Ибо Грюнштейн тотчас же подвинулся поближе, глубоко вздохнул и погладил меня по руке, которую я к нему как бы невзначай придвинула. Желая придать ему мужества, я едва слышно спросила:
– Вы не совсем счастливы, господин директор?
– Моё дорогое, единственное дитя, если б вы только знали! Я бедный, измученный человек, к тому же вечно страдающий в одиночестве. И одиноким я останусь до скончания своих дней. Ах, с каким удовольствием я имел бы рядом любящее создание, которое хоть иногда развеяло мои заботы, и с которым можно было перемолвиться словом! Но мне, видимо, не суждено уже встретить его, не суждено!.. Простите меня, пожалуйста, что я докучаю вам своими проблемами!
– Ну что вы, совершенно нет, господин фон Грюнштейн, мне это даже очень интересно, я хотела бы помочь всем людям, которые обойдены счастьем! Стало быть, и у такого большого человека тоже есть свои скорби? Вы наверняка ещё найдёте себе подходящую женщину.
Теперь в глазах его появилось такое выражение, которое я уже знала по многим мужикам, будь то христиане или иудеи!
– Вы действительно в это верите? Вы сокровище! Да вознаградит вас бог! Может быть та, о которой идёт речь, уже на подходе?.. Я имею в виду, рядом?..
– Но господин фон Грюнштейн, зачем же так резво брать с места в карьер?
Я убрала его руку со своего колена.
– Божественная! Единственная! Позвольте мне увезти вас на несколько дней на Семмеринг, чтобы там излить свою душу?
– Дайте мне срок, господин фон Грюнштейн, будучи молодой дамой, я не могу сразу довериться любому мужчине, даже если он известен как достойный кавалер. Вы меня понимаете?..
– Всемилостивейшая, даю святое честное слово, я приглашаю вас без всяких задних мыслей как свою дочь! Как дочь!
В этот момент Ферри вернулся за столик, и Грюнштейн носовым платком вытер лоб, мы пили и провели остаток вечера в буйном веселье, а когда в двенадцать часов расставались, я дала согласие на три дня поехать с банкиром на перевал Семмеринг, сделав это с помощью записки, незаметно переданной под столом, Ферри ничего не должен был знать об этом. Иги страстно желал меня и потел точно лошадь, однако сдерживался и только безостановочно лобызал мне руки...
Затем я долгое время была любовницей Иги Грюнштейна, и всё для меня складывалось безукоризненно, я многому у него научилась и стала гораздо образованнее. Однако помучиться мне тоже пришлось достаточно, ибо в постели он часто ставил себя в очень комичное положение, точно несмышленый ребёнок. И был ревнивым как турецкий паша, я не смела даже взглянуть на другого мужчину! Он буквально осыпал меня красивыми вещами, и, выходя с ним в свет, я нередко выглядела как рождественская ёлка, настолько была перегружена украшениями. От ювелиров доставлялось всегда только самое дорогое и самое красивое, хотя хороший вкус при подборе вещей не всегда был на первом месте! Однажды в городском парке нам встретились двое "бродяг", и один из них заметил другому:
– Погляди, он всё что можно нацепил на свою Сару!
Тогда я, помнится, рассердилась, однако, надо признать, это соответствовало действительности! Евреи одевают своих жён или любовниц очень богато, чтобы все видели их достаток! Но с другой стороны они хотят, чтобы люди им всегда неизменно сочувствовали, и нередко выплескивают на человека своё "негодование" или дурное настроение, заставляя часами выслушивать своё нытьё! Иги часто приходил ко мне, начинал брюзжать и требовал к себе сочувствия, и я совершенно не знала, как поступить, чтобы он прекратил крутить эту шарманку. Голова просто раскалывалась от такого занудства! А ревность! Стоило кому-нибудь хоть мельком взглянуть на меня, как я потом неделями обвинялась в измене. Впрочем, этим страдают все пожилые мужчины, не только евреи, поскольку изводятся страхами, что "она" может удрать с молодым хреном! Однако случись мне ушибить пусть только пальчик, как Иги являлся с самым известным доктором и хлопотал так, будто я уже нахожусь на последнем издыхании. Наиболее забавным он был в постели и, вообще, во время совокупления! Сегодня, когда всё уже давно миновало, я лучше понимаю природу этого! С одной стороны, Иги гордился тем, что у него такая шикарная любовница, с другой стороны, все время конфузился, что сам при этом выглядит крайне невзрачно. Он наверняка был убеждён в собственной непривлекательности, и когда мы вместе отправлялись куда-нибудь, он всегда особо тщательно прихорашивался, а это потом только усугубляло проблему!
Итак, в субботу, едва поднялось солнце, мы поездом выехали из Вены в южном направлении, дорога была чудесной. Мы проезжали по высоким виадукам, густой еловый запах вторгался в приоткрытые окна, радуя свежестью, а далеко внизу, в долине, уютным порядком стояли крохотные крестьянские домики с красными крышами. На Семмеринге мы остановились в самой фешенебельной гостинице, в "Панхансе", естественно, в отдельных номерах! И на следующее утро мы отправились на прогулку в лес. Игнац по этому случаю вырядился в народный штирийский костюм, что совершенно не соответствовало его внешности. Короткие кожаные штаны держались на вышитых узором широких подтяжках, на нем также были зелёная шляпа и даже гольфы. Он, видимо, сам себе очень нравился, здоровался со всеми встречными и старался говорить на манер здешних крестьян, так что мне часто с трудом удавалась удержаться от смеха!
Углубившись недалеко в лес, мы присели передохнуть. Иги постелил на земле свой "лоден", накидку из непромокаемого грубошерстного сукна, я прилегла на него, подложила под голову руки и сделала вид, что уснула. Край юбки я намеренно подняла до колен, глубоко дышала и при этом незаметно подглядывала за своим новым кандидатом в любовники, что же он предпримет теперь. Дальше был просто театр! Долгое время он только вздыхал, сопел, фыркал и вытирал пот с затылка. Но ему опять и опять становилось жарко, не от тех считанных шагов, которые мы проделали, а потому, что мои полные, высоко вздымающиеся при дыхании груди, завлекательная кружевная кайма нижней юбки и округлые колени в туго облегающих чулках могли распалить воображение любого мужчины. В конце концов, он собрался с духом и принялся очень робко гладить меня по колену, это продолжалось, вероятно, четверть часа. Зуд и щекотка были такими, будто у меня под пёстрой рисунчатой тканью бегали муравьи! Я кашлянула точно во сне и, не открывая глаз, немного повернулась, чуть шире раздвинув при этом ноги. Более облегчить мужчине задачу было уже невозможно! Теперь Иги, который было мгновенно отдёрнул руку, опять возобновил нежные поглаживания моей ноги всё выше и выше до самой подвязки, он почти уже добрался до ворот рая, но, почувствовав плоть над краем чулка, не решался двигаться дальше. В этот момент что-то, вероятно, белка, прошуршало по стволу дерева, Иги испуганно съёжился, с опаской посмотрел на ветки и пробормотал:
– ... вечно кто-нибудь помешает...
Потом он взялся медленно, ужасно медленно поднимать подол моих одежд выше колен до самого живота. Сначала шёлковый, в цветочек край лёгкого платья, затем длинную, воздушную кружевную нижнюю юбку и, наконец, совсем коротенькую, едва доходившую мне до середины ляжки, розовую комбинацию. То, что он увидел теперь, и было настоящей целью его изысканий: между упругих, лилейно-белых ляжек, опушённое завитками каштановых волос, полуоткрытым лежало моё сокровище с бархатисто-розовыми срамными губами. Прямо в рай заглянул Иги и застонал, как если бы ему хотели оторвать член... Я никак не отреагировала на его манёвры, и тогда он встал на колени у меня между ног, осторожно раздвинув их в стороны. Затем выпустил на волю своего в полсилы напрягшегося зверька, который с любопытством теперь выглядывал из четырёхугольного клапана кожаных штанов – штуковина довольно приличная, вот только головка была совершенно сухой и коричневой. Настороженно и бдительно оглядевшись по сторонам, Иги начал полировать коричневую головку зверька, отчего тот медленно поднялся. Ему пришлось несколько минут обтачивать свой конец, с этой проклятой головкой я позднее не один раз ещё помучилась. Наконец он добился положительных результатов, согнулся надо мной, оперся справа и слева, но затем едва не потерял равновесие, поскольку одна рука ему понадобилась, чтобы придать своему карандашу верное направление. Горячая головка уже почти коснулась моих ожидающих срамных губ, когда вдруг где-то хрустнул сук. Иги только простонал: "Вот незадача...", мгновенно одёрнул мне юбки и опять спрятал своего зверька, который скорчил воистину грустную физиономию, потому что от него в очередной раз уплыло лакомство! Вскоре после этого я сделала вид, что просыпаюсь, открыла глаза, ласково посмотрела на Иги и позволила поцеловать себя. На обратном пути я очень нежно прильнула к нему и с искренним смущением сказала:
– Знаешь, что мне давеча приснилось в лесу?.. Будто на волосы мне сел мотылёк... это было так щекотно, но в то же время очень приятно...
Иги с глубоким вздохом поцеловал меня в лоб.
Лишь вечером он впервые действительно меня отсношал. Было уже полдесятого, распустив волосы и надев сорочку с глубоким вырезом, я лежала в своём роскошном номере, умышленно не заперев дверь, поскольку мне было жаль Иги и я надеялась, что сие событие всё же произойдёт! Тут раздался негромкий стук в дверь, и в комнату вошёл Иги. На нём был очень смешной костюм из синего шёлка, густо отделанный шнурами и прочими украшениями, точно венгерка Ферри... Мой Иги явился в постель гусаром, о господи! Я тотчас же натянула одеяло на голову и завизжала, мне было до смерти стыдно, а он осторожно присел на край кровати, можно даже сказать, скользнул, и влюблённым взглядом проникновенно посмотрел на меня:
– Я что-то не могу сегодня заснуть, дитя моё, и с удовольствием ещё поболтал бы с тобой немного...
Но вместо слов он тут же перешёл к делу. Рука его оказалась под одеялом, он сжал мне титьки, и соски их сразу встали! Я сделала вид, будто хочу убрать его руку, и изогнулась, но нужно было видеть Иги в этот момент! Он вдруг с таким пылом сгрёб меня в охапку, что у меня затрещали кости. Рывком сбросив вниз одеяло, он обнажил мне верхнюю половину тела, быстро присел перед кроватью на корточки, сунул одну руку в штаны, а другой так крепко держал меня за предплечье, так что я не имела уже никакой возможности прикрыть свою сладкую молочную ферму!
– Боже мой... какая красота... о боже, чистый мрамор... изваяние...
С этими словами он заключил меня в объятия и так сжал за спиной руки, что у меня груди выпятились. После этого он начал меня целовать, лизать, чмокать, обсасывать и покусывать, так что вскоре и снизу и сверху я стала мокрой как мышь, он знал толк в этом, только ему требовалось время! Сначала я, для пущей убедительности, уклонялась от его ласк, но потом уже сама привлекла этого большого младенца к розовым соскам и ласково погладила его шерстистый затылок. У него перехватило дыхание, он даже стонать не мог! Наконец он оставил в покое мои распалившиеся соски, которые сейчас стали большими, словно ягоды малины, и, выпрямившись, откинулся назад, отчего его тугой помазок сам собой выскочил из ширинки. Я завизжала как девственница, прикрыла ладонью глаза и смотрела сквозь пальцы!
– Очень испугалась?.. Ну, ну, ну... пожалуйста, пожалуйста, взгляни на него ещё раз... такой тугой и такой большой... ты с удовольствием на него смотришь? Он тебе нравится? Тебе уже приходилось такое видеть? Сколько раз? Он тебя радует?
Я почти неслышно выдохнула:
– Да-а-а...
– Ты хотела бы почувствовать его внутри?
Я перевернулась на живот, отрицательно затрясла головой и зарылась лицом в подушку!
– Нет, нет, ради бога, не сегодня, не-е сегодня!
– Не сегодня? Почему? Пожалуйста, пожалуйста! Подари мне блаженство! Вот увидишь! Всего лишь самую малость, только один единственный раз!
Сейчас я была совершенно голая, сорочка прикрывала только узкую полоску на бёдрах, постельное бельё было скомкано, и Иги, оседлав меня, фыркал, пыхтел, умолял и всем своим девяностокилограммовым весом навалился на мои колени, чтобы раздвинуть их! Я извивалась, металась из стороны в сторону, вскрикивала, стонала и жалобно причитала:
– Не-е-ет... не-е-ет!
Затем, когда по члену его уже потекла тонкая струйка влаги, я вдруг сделала вид, будто вконец обессилела, уронила руки на постель, закатила глаза и вдруг широко развела ляжки, предоставляя Иги возможность самостоятельно занять правильную позицию! В охватившем его страстном возбуждении он не сразу нашёл вход в сладкую дырочку, я для порядка тихонько вскрикнула и повернулась так, чтобы он сам собой оказался внутри, не тратя на это слишком много времени и усилий! Наконец! Свершилось! Ну, теперь надо было видеть нашего Иги. Половой акт получился недурственным! Громадный мужик едва не задавил меня насмерть, проткнув чуть не до самого сердца, пружины кровати жалобно скрипели, такое этот гостиничный номер едва ли когда-нибудь видел!
– Ты-ы-ы с удо-вольствием отдаёшься?.. Да-а-а?.. Тебе при-ят-но?.. Член тебе нравится?.. Какая у Пепи узенькая и сладенькая щелочка!.. Ей хорошо?
И внезапно, прямо посреди процесса, он начал меня "допытывать", как принято у нас выражаться!
– Не правда ли, я у тебя не первый?.. Нет?.. Третий?.. Другие действовали так же прекрасно?
В ответ я жалобно простонала что-то нечленораздельное, отрицательно покачала головой и для пущей наглядности всхлипнула!
– Та-а-а-ак... та-а-а-ак... а-а-а-га... пре-кра-а-а-сно... что-о-о... бр-р-р...
Я не могла взять в толк, зачем ему это нужно – обычно Иги был таким разумным человеком, но вот в делах постельных оказался сущим ребёнком! Он всё время хотел, чтобы я восхищалась им и разыгрывала из себя девственницу! Ну, эту радость я ему, слава богу, могла доставить, ибо по узкому входу в мой вертеп нельзя было заметить, что он уже многим оказывал гостеприимство! Наконец он выстрелил в меня струёй горячей спермы, зарычал, вскинулся вверх и, заскрежетав зубами, всеми десятью пальцами впился мне в голые ягодицы! Потом обвалился на меня, уткнулся разгорячённым лицом мне в плечо, ещё немного поводил во мне истекающим пестиком и проклокотал:
– На-ко-нец! Слава богу...
Вскоре он встал, пот ручьями струился с него, но он был безмерно счастлив! Между исполинских ляжек его качался ещё не утративший эрекции член, и, когда он теперь снова улёгся рядом со мной, я как бы случайно погладила его бравого служаку и растёрла по жёлудю последние капли! Мой Иги замурлыкал как старый кот. Он погладил меня по волосам, поцеловал мне руку, и вдруг я ощутила у себя меж грудей холодную каплю! Иги положил мне на грудь изумительной красоты рубин!
– Когда мы приедем в Вену, надо пойти с ним к ювелиру!
Камень был действительно изумительной красоты, позднее к нему добавились ещё сапфир и бриллиант, и все три камня Иги велел вправить в одно кольцо, которое я ношу и по сегодняшний день! Забавно, насколько он был влюблён, я же редко испытывала с ним чувство. Я сношалась со взрослым мужиком, однако, меня часто не покидало ощущение, что я натаскиваю гимназиста! Но он проявлял щедрость и признательность, и когда я показывала ему что-нибудь новенькое, был вне себя от восторга, как будто впервые проникал в женщину!
В Вене, куда мы вернулись в понедельник, я получила жильё в его дворце на бульваре Ринг! Замечательный дом, однако, сам Иги занимал только первый этаж, там же находилась и его контора. Я поселилась на втором этаже у генеральской вдовы, мужа которой он когда-то знавал и которой почти полностью сократил арендную плату с тем, чтобы та предоставила в моё распоряжение прекрасную огромную комнату, выходящую окнами на Ринг! У Ксандля я имела целую квартиру, однако комната от Иги была роскошнее! Он велел перенести ко мне из своих апартаментов множество красивых ковров, бронзовые статуи, изящные безделушки, старинное оружие и коллекцию фарфоровых изделий вместе с застеклённым шкафом.