*****************************
После памятной нашей командировки Полина неожиданно уехала. Обратно к себе, в Екатеринбург. К мужу.
Вот так.
И никаких перспектив.
И остался я ни с чем. Вместе со своим разгоревшимся сердцем и помутнённым рассудком.
Но время – оно не только для того, чтобы пододвинуть к вам поближе интересную женщину. Оно и для того, чтобы рана-память о ней затянулась. Чтобы всё забылось. Чтобы замаячили новые прекрасные горизонты.
Уехала – и ладно. Все когда-то куда-то уезжают.
Предполагал ли я на Полюшке даже жениться? Вопрос открытый. Не знаю…
Нашлась моя журналистка уже в середине 2000-х, в период расцвета передовых технологий, Интернета и компьютеров.
Я увидел её в "Одноклассниках", среди вороха перепостов и кошечек.
Забыть меня Полина не могла. Она заметно повзрослела: окончила свой университет, две дочки, карьерный рост на телевидении. Завязалась переписка.
Которая, впрочем, по структуре ничем не отличалась от наших прежних отношений на речке Эмба.
Естественно – с её стороны никакого флирта, никаких заигрываний. К упрямому и твёрдому "язамужем" ещё добавилось "яматьдвоихдетей".
И всё будто бы просто так – поговорить.
Это была игра в одни ворота: это я говорил комплименты, острил, деликатно намекал. Это я восхищался и позволял себе письменно о нас обоих, будто бы в шутку, мечтать. Опять обнаружилась какая-то наркотическая зависимость. И я, как всякий наркоман и алкоголик, убеждал себя, что виртуальные отношения для меня абсолютно безопасны. И – по чуть-чуть можно.
И – почему бы и не поиграть? При всех "язамужем" ворота для меня всё-таки были приоткрыты…
Игромания у меня возникла…
Вот незадача-то какая: внутри меня опять всё разгорелось.
И снова начал мутиться разум.
Но мне уже было не шестнадцать лет. И это сказывалось.
После нескольких лет переписки, я всё-таки начал остывать. Ничего не бывает вечным. Я не входил в разряд исключений.
В приоткрытые ворота я привычно посылал свои весёлые комплименты, но к бывшей своей Королеве уже стал поворачиваться боком.
Придуманная мной богиня, которая бегала по волнам мелководной Эмбы осталась в прошлом.
Наши письма и смайлики друг к другу приходили всё реже. Всё равно – перспектив никаких.
Сколько ни говори "халва", а во рту сладко не станет…
Но… Тут ещё такой момент.
Сохранился между нами стиль, характер отношений для меня не сказать, чтобы уничижительный, но… явно уязвляющий моё самолюбие.
Эта Полина…Эта Полюшка-Поля фрукт оказалась ещё тот.
Это она подцепила меня на крючок уже много лет назад. Ещё там, на Эмбе.
Это у меня происходил и процесс инкубации любовного вируса и кристаллизации чувств.
С неё-то всё – как с гуся вода.
Проницательная девушка, двадцатилетняя юница сразу просекла, что запал на неё этот старый козёл.
Побегала перед ним, попрыгала на речке.
Отлично понимая всю ситуацию.
Что ей ничего не грозит. Что у меня в голове всякие интеллектуальные изыски, а, скорее – извращения.
Потому что нормальный мужчина всё-таки должен обнаруживать некоторую несдержанность чувств, а я уж очень вёл себя индифферентно. Заигрался.
И наша встреча в соцсетях оказалась лишь рутинным продолжением этих "высоких", "целомудренных" отношений.
С той, правда, существенной разницей, что на речке я мог Полину потрогать, а теперь уже – вовсе и нет.
Вот – сразу обозначились эти роли – я – влюблённый старый козёл, на крючке, а моя девушка – весёлый рыболов. Который возвращается домой, посвистывая, с удочкой через плечо, а сзади на леске болтается, намертво заглотивший по самый желудок шипастый крючок, премудрый пескарь.
Для того чтобы определить, как у вас сложится супружеская жизнь с конкретной девушкой, вам не нужно жить ней в браке двадцать или сорок лет.
То, какая у вас будет семья, можно определить уже после первых добрачных встреч, ещё в тот самый, букетно-конфетный, первопостельный период. И – кто в семье главный. И – кто всё время будет терпеть, кто – скандалить. Кто – пить, возиться в гараже или непрерывно ремонтировать, обустраивать семейное гнёздышко.
Все приоритеты, акценты будущей семейной жизни проставляются уже в первые месяцы половой "дружбы".
И всё уже останется таким до самого конца, "пока смерть не разлучит"…
У нас с Полюшкой, как сложилось, что я влюблённый, восторженный трубадур под окнами, так уже и продолжалось.
Остановилась когда-то мелодия музыкальной пьесы – пианист решил передохнуть, испить водицы стакан – а потом проставил на рояль пустой стакан и продолжил играть дальше. С того же места.
Эх! Девчонки!.. Не бывает уже опять с того места.
Жизнь идёт. И она нас меняет. На смену одним чувствам спасительно приходят другие.
Одна вечная любовь сменяется новой.
– Ах! – у меня никогда ещё так не было! – этот восторженный рефрен вырывается на протяжении жизни женщины много раз.
И никогда нельзя сказать, что уж этот – последний…
И я уже стал другой. Но роль играть продолжал.
Полюшка этого не заметила. Потому что не очень-то ко мне прислушивалась. Как там, у Сельвинского, у любимого у нашего:
Если умру я, если исчезну,
Ты не заплачешь. Ты б не смогла.
Я в твоей жизни, говоря честно,
Не занимаю большого угла.
Большого угла в жизни Полюшки я так и не занял.
Но оставался уголок маленький.
Того самого пескаря, который будто бы всё время продолжал глупо болтаться на крючке.
Увы, нет…
Я давно стал другим…
**********************************
Спустя уже ого-го, сколько лет, я получаю от Полины известие, что она… приезжает в наш город!..
На наш жидконаселённый пунктик вдруг пал выбор для проведения какой-то международной конференции журналистов.
Полина уже мэтр и босс. Как этой конференции без неё?
Приезжает уже в четверг.
Гостиница "Смарагд".
Ха! Ха! Теперь повидаемся!
Прикинувши х к носу, нужно было бы посмотреть, что у нас имеется на сегодняшний день для предстоящей встречи.
Откроем карты и будем называть вещи своими именами.
Мне уже за семьдесят. Это вам, скажу, не хухры-мухры. Не лучший возраст, чтобы производить на женщину впечатление.
А пассии моей за пятьдесят. Ягодка опять. И уже сколько раз. Для меня, конечно, молодушка, но пулька уже на излёте.
На этот раз я всё-таки решил не церемониться. Хватит уже в бирюльки играть, в кошки-мышки.
Приезжает, зовёт в гостиницу – значит, понимает, чем рискует, на что идёт.
Опускаю подробности, как встретились голосами в телефоне, как взаимно радовались.
В гостиничный номер Полюшки я вошёл уже после её конференции. С цветами. С вином "Трифешты".
Читал где-то в книжках, что те, кому "за", уже меньше времени тратят на всякие прелюдии. Жизнь коротка. Сегодня если не успеешь, то завтра, может, уже будет и не нужно.
Полюшка и не сопротивлялась.
Стали обниматься, как будто нам обоим это дело давно привычное. И – чего уж там! У каждого за спиной уже был не только опыт отношений, но и стаж.
Не знаю, какие мысли возникли у моей бывшей девушки при встрече. Но я, конечно, обратил внимание на то, что она, конечно, заметно изменилась. Талия уже не шестьдесят. Сама изнутри как будто аккуратно подкачана мощным компрессором. Плотненькая вся такая стала, округленькая.
В движениях, взгляде опытность и всё же некоторое стеснение. Которое, тем не менее, рассеивалось, как выпивали мы с Полюшкой марочное "Трифешты".
И раздеваться мы стали потом, как давние супруги.
Жизнь короткая. Куценько выглядит её остаток. Чего тянуть кота за хвост?
Я помогал Полюшке справиться с длинным замочком на спине. С усилием расстёгивал пряжки и кнопочки на корректирующем белье.
Увы, у меня были морщины и живот.
Но с задачами на предстоящий вечер полагал справиться.
Перед встречей съел специальную таблетку, которая гарантировала успешные фрикции до сорока восьми часов. А мне-то и нужно было – только на этот вечер.
Но – на всякий случай.
Ах! Тёплый свет прикроватной лампы…
Мечта моих грёз, героиня сновидений Полюшка прикрылась простынкой и поглядывала мне в лицо, в глаза.
Да, так было лучше. Гуманнее.
Когда на старого мужчину смотрит женщина, которая намного его моложе, и старается не обращать внимания на его кривые зубы, сгорбленную фигуру, отвисшую челюсть, то это с её стороны не просто поддержка, это – да, гуманитарная помощь.
Одно неосторожное слово и он… нет… не развалится… Но сломается в нём тот хрупкий стерженёк, на котором ещё держалось его долголетнее мужество. Может этот мужчина сбиться, расстроиться, раскиснуть…
Ну, у меня состояние ещё не было совсем уж критическим. Но часть моего тела была уже похожа на Брестскую крепость после того, как по ней из тяжёлых орудий долго стреляли.
Не отрывая взгляда от добрых глаз Полины, я потянул за краешек простыню, постепенно обнажая останки былой красоты, перевёл внимание на них и умело выдавил из себя восторженный возглас.
Получилось!
Полюшка с запаздыванием прикрыла ладошкой знакомый мне кудрявый островок. Другой рукой – пышные груди.
Все эти руки я поубирал. Конечно, они, как будто пытались мне сопротивляться.
Путь был свободен!
Полина ладошкой прикрыла глаза…
Я терпеливый. Я дождался.
*************************************
Вот это была ночь!..
Таблетка творила чудеса.
Свои действия на Полине я сопровождал жадными, неистовыми поцелуями. Мы с восторгом, неожиданно в нас раскрывшимся, делали, вытворяли всякие глупости, такие, какие мужчине и женщине наедине делать друг другу можно, но даже написать об этом стыдно – в общем, как будто старались за эту встречу наверстать упущенное.
О! как нам в этом помогал сын ошибок трудных, опыт!..
Всё получалось, как нельзя лучше. Ох, и отыграюсь я сегодня за всё!
Эта женщина ещё влюбится в меня без памяти.
Процесс влюбляемости включается в женщинах после хорошего секса.
И тут…
Да, этого следовало ожидать…
Процент вероятности, конечно, был маленький, но всё-таки…
Я вдруг охнул, и у меня… остановилось сердце…
Многие, конечно, скажут – повезло, мол, мужику, хорошая смерть. На старости лет помер не на больничной койке, а на бабе.
Вернее, баба – моя Полюшка – в этот момент как раз была на мне, в позе Венеры Раскачивающейся.
Но это так – взгляд со стороны.
Я всё-таки умирать ещё не собирался. Ни в этот прекрасный вечер, ни потом. Я ещё и по лестницам хорошо ходил, и приседал по пятьдесят раз.
С какой стати?
Но сердце остановилось.
И я увидел себя на широкой гостиничной кровати голым. Будто один я невидимо навис где-то под потолком, а другой, видимый, остался там, на кровати.
И Поля, журналисточка моя, голая, с меня сползающая и с ужасом взирающая на остывающий труп:
– Саша! Саша!
Вот ведь как: только сердце останавливается – и тело человека сразу начинает остывать…
Ну, где же…
Да, тут быстро распахивается дверь номера и к нам врывается бригада реаниматоров. Воробьёв Геннадий Александрович, ассистенты.
Они быстро и вежливо под белы руки оттаскивают от меня голую женщину, занимают нужные позиции. Два металлических блина с проводами на грудную клетку. Всем отойти! Разряд! Ещё разряд! Ещё!..
Есть! На осциллографе запульсировала зелёная линейка. Работает! Сердце опять работает! Вены. Жгуты. Шприц. Укол один. Другой…
Я опять начинаю теплеть.
Открываю глаза.
– Гена… Ты…
– Да, Саша, всё в порядке. Нормалёк. Жить будешь…
Ну, ладно, мы пойдём. Извини, что без стука…
– Пока, Гена, я твой должник…
Ну, тут надо бы сделать небольшое отступление и кое-что пояснить.
Будучи мужчиной в возрасте, я был просто обязан просчитать все возможные ситуации, которыми может оказаться чревата моя встреча со своей красавицей.
Одна из них – неприятности со здоровьем. Про это уже и фильмов много снято, и рассказано анекдотов.
Но мы уже не в каменном веке живём.
У нас уже медицина достигла высот неизмеримых.
Кроме того, моё финансовое благополучие к семидесяти годам сложилось так, что многое из достижений новейшей медицины оказалось мне доступным.
В частности, пересадка головы на другое, молодое, здоровое и сильное, тело.
И уже подворачивался случай. Мне показывали донорский образец. Всё идеально: фигура, состояние внутренних органов, внушительный пенис, но… негр… простите – афроафриканец…
Конечно, в этой версии я бы мог быть очень интересен жёлтой прессе, меня бы затаскали по телевизионным шоу.
Думаю, у меня бы появились все шансы стать новым президентом США. Они уже всех на этом посту испробовали. Не было только женщин и – такого, как я.
Но, как мне кажется, в моём случае женщина бы оказалась на втором месте…
Ну и ещё.
Может возникнуть вопрос: откуда вдруг, как из-под земли, появилась эта бригада чудо-медиков? Которые даже сразу знали, что им делать?
Тут всё очень просто.
Гена, Геннадий Александрович Воробьёв, был моим другом. Кардиолог. Я ему рассказал о предстоящей встрече с женщиной грёз моей молодости. Гена предупредил о возможных последствиях.
Я уже знал номер, который Полина забронировала в гостинице "Смарагд". За небольшую плату там были установлены видеокамеры, микрофоны. У меня были деньги, я многое мог себе позволить.
Бригада реаниматоров находилась в номере по соседству и через мониторы наблюдала за состоянием моего здоровья. Заодно и смотрела "прямой эфир +18".
Как только в работе сердца обнаружился сбой…
Остальное уже известно.
Моя Поля всё это время сидела на полу, закутавшись в одеяло, между кроватью и шкафом.
В глазах было то, что называют "застыл ужас".
Я поднялся с кровати, подошёл к ней. Взял за руку.
Помог встать.
Одеяло свалилось, голая стояла передо мной, неприступная когда-то журналистка, Поля-Полюшка.
Я подвёл её к кровати и подсказал в непонимающие глаза и уши, что нужно лечь.
Поля послушно легла.
У нас с ней остался незавершённый любовный цикл. Удар со мной случился в самый канун мужского счастья. И, после того, как я пришёл в себя окончательно, я это ощутил. Ныло в низу живота. Ситуацию нужно было разрядить.
Полюшка легла для меня поудобнее. Всё-таки я только после реанимации, с того света. Можно сказать, с корабля на бал…
Рембрандтовская такая красота лежала на середине кровати, опять готовая к любовным баталиям.
И я вновь ринулся.
Всё-таки таблетка моя – настоящее чудо. Вот что значит – нанотехнологии!
И я десять, пятнадцать минут пылко и страстно любил свою женщину. И – полчаса.
Но глаза её смотрели безучастно. Она, как будто отключилась, выключилась.
Как будто это у неё случилась остановка сердца, и это она, Полюшка, теперь труп. Только тёплый.
Ну, какое тут мужское счастье?…
Для этого нужно видеть глаза. Ответное желание.
А подо мною был труп.
Нет, уж, господа. Это на любителя.
Я поднялся с постели, сходил в душ.
Когда вернулся, женщина продолжала лежать на прежнем месте.
– Поля! – позвал я её…
– Что? – она спокойно откликнулась.
Труп разговаривал.
Значит, всё не так уж и страшно.
– Ты в душ пойдёшь?
– Да, конечно.
Опять – спокойный голос. Даже всё как-то буднично.
– Ты будешь ещё вина?
Полина уже сидела на кровати, обхватив руками колени и глядя куда-то в сторону, в угол комнаты.
– Нет. Чайку бы…
Вот это "чайку бы" очень меня обрадовало. Если бы "чаю", то это всё-таки равнодушно-бледное состояние. А "чайку бы" – уже оттеночки. Уже проблески жизни.
Пока Поля плескалась в душе, я вскипятил чайник, бросил в стаканы по мешочку душистого чаю.
У нас была коробка конфет.
Поля сидела напротив в полузапахнутом халате. Или – в полураспахнутом… Ей было как будто всё равно.
И мы разговаривали на темы телевидения, погоды, дорожных пробках.
Поля слабо улыбнулась, когда я попытался вспомнить наше с ней путешествие на Жанажол, про речку Эмбу.
– А я хотела тогда, чтобы ты… Ты мне очень тогда понравился. Я – стыдно сказать – тогда совсем потеряла голову.
Потом вспоминала, как бегала перед тобой почти голая, как ты засыпал меня песком…
Мне совсем не было стыдно.
Я… хотела тебя…
Это уже потом, когда я уехала, когда вернулась домой, я вдруг поняла, что была почти на краю. Ведь я и про семью забыла и про университет. Какое-то ослепление на меня нашло.
Могла бы сделать для тебя всё, чего бы ты ни захотел.
На край света за тобой пошла бы.
И всего-то мы пробыли с тобой два дня.
И что ты мне тогда такого наговорил?…
Такого не бывает.
В обычной, настоящей жизни такого не бывает.
Наверное, поэтому ты и боялся ко мне приблизиться.
Поэтому дал уехать…
Зачем? Зачем, Полина, ты сказала мне всё это? Зачем? Зачем сейчас, на краю жизни, я должен был узнать, что был дурак… дурак… дурак… Что упустил своё счастье, не допустил его к себе?…
Что понавыдумывал всякой ерунды и чувствовал себя со всех сторон правильным. Потерпевшим. Жертвой.
Когда тридцать лет назад достаточно было только протянуть руку…