Робин Симпсон представлял интересы книготорговцев, а Иеремия Хатчинсон и Ричард Дю Канн – издателей. В суд для дачи показаний были вызваны два офицера полиции, арестовавшие книги. Защита вызвала семерых свидетелей-экспертов. 20 января, первый день Открывая слушание, Гриффит-Джоунз заявил, что полиция конфисковала 171 экземпляр "Фанни Хилл" в помещении "Волшебного магазина" на Тоттэнхем-Корт-роуд. Книга, о которой идет речь, написана около 1749 года неким Джоном Клеландом. Впервые она была издана в 1749 году, издание стало единственным в стране. Настоящее издание в мягкой обложке, продаваемое по 3 шиллинга 6 пенсов за штуку, вышло в "Мейфлауэр Букс Лтд".
Книга должна была поступить в продажу 7 ноября, но из-за расследования презентацию отложили.
Прокурор также указал, что в соответствии с 1-м разделом "Акта о непристойных публикациях" 1959 года материал признается непристойным, если общее впечатление от него "ведет к развращению лица, прочитавшего его".
Прокурор предъявил судье фотографии магазина, объяснив, что в одной половине помещения продавали книги, а в другой торговали забавными сувенирами. "Книжную торговлю осуществляла компания "Голд и сыновья, Лтд.", именно ей принадлежала данная партия книг", – сообщил Гриффит-Джоунз. 5 ноября инспектор полиции купил одну книгу, а двумя днями позже был подписан ордер на обыск. В тот же день полиция нагрянула в магазин, который был на попечении мистера Силвермена. Там же находился мистер Хармер, по всей видимости, продавец. Когда последнего спросили, осуществляется ли должный контроль при продаже книги, он ответил: "Конечно, ее не продают лицам до шестнадцати лет, а только совершеннолетним". На полке книга была выставлена с табличкой "Новинка – "ФАННИ ХИЛЛ". Запрещено к продаже в Америке. З ш. 6 п.".
Первым свидетелем обвинения был инспектор полиции Дуглас Уэбб. Он рассказал, что 5 ноября посетил магазин и увидел в глубине его, за кассой, мистера Хармера. Рядом, на прилавке, лежала стопка книг. "Он взял один экземпляр, сунул в бумажный пакет и подал мне. Я ему и слова не сказал и вышел из магазина".
На перекрестном допросе инспектор Уэбб заявил, что получил инструкцию посетить магазин утром того дня, когда побывал там. Он был служащим отдела непристойных публикаций Скотланд Ярда.
– Книги поступили в магазин обычным путем?
– Да, полагаю, что так.
– И любой человек мог прийти туда, как в любой другой книжный магазин Лондона?
– Да, сэр, разумеется.
– Согласны ли вы с утверждением, что у этой книги весьма броская обложка?
– Безусловно.
Вспомнив о том, что книга была запрещена в Америке, Хатчинсон спросил свидетеля:
– Знали ли вы, что "Фанни Хилл" вовсе не была запрещена в Америке?
– Нет, сэр, но мне известно, что многие там выступали против нее.
– Так ли обстоит дело со многими продающимися в Англии книгами?
– Да, сэр.
Вторым и последним свидетелем обвинения был инспектор полиции Дж. Маршалл. Он показал, что вместе с другим офицером отправился 7 ноября в магазин, где увидел Хармера и Сильвермена. Последний представился управляющим. Они обыскали магазин и наложили арест на 171 экземпляр "Фанни Хилл". Силвермен заявил Маршаллу, что читал книгу, а на вопрос, что он о ней думает, ответил: "Это на одном уровне с "Любовником леди Чаттерлей". Инспектор также согласился, что многие книги не являются непристойными, но их лучше не продавать молодым людям.
– Вы считаете это разумным подходом?
– Да.
Свидетель также заявил, что слышал о книге "Любовник леди Чаттерлей", но не заметил ее в магазине. Он согласился с утверждением, что книга Лоуренса изобилует сексуальными описаниями любовных сцен между егерем и женой его хозяина, но тем не менее этот роман не признан непристойным сочинением.
Когда слово предоставили защите, Хатчинсон спросил судью сэра Роберта Бланделла, он ли выписывал ордер, тот ответил утвердительно, добавив: "Я прочитал книгу дважды. Я читал ее раньше и прочел снова, перед тем как подписать бумаги".
Первым свидетелем со стороны защиты был Питер Куиннелл. Он сказал, что является автором и обозревателем "Спектейтора", "Нью Стейтсмена", "Обсервера" и других изданий, а также редактором ежемесячника "Хистори Тудей" и автором ряда книг, в том числе биографий Байрона, Рескина и Хогарта. Последняя его книга была посвящена Шекспиру.
– Когда вы писали книгу о Хаггарте, пришлось ли вам детально изучать историю XVIII века?
– Да.
– Отбросив ложную скромность, можете ли Вы сказать, что являетесь признанным авторитетом в области литературы, политики и социальных аспектов эпохи Джона Клеланда?
– Надеюсь, что да. Мне бы хотелось так думать.
Куиннелл предъявил суду американское издание "Фанни Хилл" в твердой и мягкой обложке, сообщив, что первое свободно продается в США.
Судебные разбирательства в Америке установили, что книга не является непристойной. Куиннелл сказал, что считает роман настоящим литературным произведением, обладающим исторической ценностью: "Если кто-нибудь захочет описать тогдашнюю жизнь, он обязательно обратится к "Фанни Хилл".
Прокурор, допрашивая этого свидетеля, зачитал определение порнографии, данное одним из литературных критиков: "Похабная дрянь, грязь ради грязи", – и спросил:
– Попадает ли данная книга под это определение?
– Конечно, нет, сэр.
– Мы знаем, что впервые она была издана в 1749 году. Переиздавалась ли она?
– Да, сэр, и у нас, и в Америке. Ее часто переиздавали.
– Полагаете ли вы, что сочинение, лишенное литературных достоинств, могло выдержать два столетия изданий и переизданий?
– Нет, безусловно, нет!
Дальше Куиннелл заявил, что многие серьезные обозреватели вполне положительно отзывались о "Фанни Хилл", считая книгу исторически значимой, в том числе английские критики В. С. Притчет, Дж. В. Ламберт, Маргарита Ласки, X. Ф. Зиман, Бриджит Брофи. Проявили интерес к роману и американские периодические издания.
Куиннелл поведал суду, что, окончив Вестминстерский колледж, Клеланд поступил на правительственную службу, а потом отправился на Восток.
Когда же там наступили тяжелые времена, он вернулся в Англию, где попал в долговую тюрьму.
– За книгу ему заплатили двадцать гиней? – спросил Хатчинсон.
– Кажется, да.
– Задумывал ли он ее как эротический роман?
– Очень трудно судить о замысле автора. Полагаю, он хотел создать такую книгу, которая бы раскупалась.
– В книге сексуальная тема освещена достаточно откровенно?
– Да.
– В некоторых сценах описаны нормальные сексуальные сношения, но иногда читатель сталкивается со сценами явно извращенческими. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Устами своей героини автор протестует против сексуальных отклонений, заявляя, что любовь есть венец жизни, а секс – лишь одна из составных любви. Фанни сторонница наслаждения естественным сексом, она не одобряет "причуд".
– Находите ли вы, что в сексуальных сценах книги видны болезненные, упаднические настроения самого автора?
– Нет, я так не думаю.
– Там нет ругательств, нецензурных слов?
– Я не заметил.
– Помимо сцены порки, есть ли в этой книге описание жестокостей?
– Нет, садистские детали, столь часто встречающиеся в современных романах определенного толка, отсутствуют. Каким бы странным это вам ни казалось, автор уважал человеческую личность.
Куиннелл отметил, что "Фанни Хилл", конечно, не является литературным шедевром, но каждый, кто задумает писать социальную историю XVIII века, вынужден будет ссылаться на "Фанни Хилл" и упомянуть заслуги Клеланда. "Фанни Хилл" очень повлияла на Хагарта, когда тот писал "Успехи шлюхи". Клеланд описывал не просто сексуальные приключения своей героини. Восемнадцатый век был эпохой Просвещения, а писатель – весьма образованным человеком, хорошо знавшим литературу своего времени.
Хатчинсон прочитал отрывок из книги – описание тела героини – и спросил:
– Описание само по себе не возбуждает читателей, а что вы можете сказать о стиле автора?
– Думаю, стоит сказать о языке Клеланда: он был хорошо образован и прекрасно знал мировую литературу.
Прокурор спросил, не считает ли свидетель, что история рассказана с позиции женских представлений о плотских удовольствиях.
Куиннелл ответил:
– Я нахожу желание Фанни наслаждаться независимо от удовольствия любовника почти революционным. Это шаг на пути женской эмансипации.
Хатчинсон прочел отрывок из предисловия Куиннелла к американскому изданию "Фанни Хилл": "Мы все ищем убежище от тошнотворной смеси сексуального голода и преступной ярости… Фанни Хилл испугалась бы, встретившись с леди Чаттерлей".
– Вы подтверждаете написанное вами?
– Да, сэр.
– Вы читали "Леди Чаттерлей"? Почему вы сравниваете книгу Лоуренса с "Фанни Хилл"?
– Я не стал бы сравнивать таких разных писателей, как Лоуренс и Клеланд. Лоуренс не так выразителен, ему свойственны сентиментальность и наставительность, Клеланд же привлекает своей откровенностью.
– Находите ли вы в книге оскорбительные или грубые пассажи?
– Нет, ваша честь.
– Вы изучали ту эпоху, действительно ли в публичных домах случалось то, что описано Клеландом?
– Скорее всего, так.
– Считаете ли вы, что книга может провоцировать ярость, грубость, жестокость или извращения?
– Никакого садизма в книге нет. Сцена порки описана так, что не остается сомнений: автор осуждает это явление.
Гриффит-Джоунз начал перекрестный допрос, спросив свидетелей, кто, по его мнению, будет покупать книги в "Волшебном магазине". Свидетель ответил, что "уж точно не любители, "хорошей" литературы", хотя в ней прекрасно описан Лондон и лондонцы из различных слоев общества.
– Вы всерьез утверждаете, что книга имеет историческую ценность?
– Да.
Прокурор закрыл первый день слушаний, попросив Куиннелла подготовить для зачтения несколько отрывков, подтверждающих, по его мнению, историческую ценность романа. 27 января, второй день "Я посвятил три или четыре часа своего времени и перечитал "Фанни Хилл", – сказал Куиннелл, как только возобновился перекрестный допрос, – и отметил около сорока мест, которые сам использовал бы, если бы писал труд по социальной истории XVIII века. Тот отрывок, в котором речь идет о смерти нескольких братьев и сестер Фанни, наглядно иллюстрирует ситуацию с детской смертностью. Мать Фанни содержала дневную школу – весьма распространенный вид образовательных учреждений того времени. Из других отрывков мы узнаем, как одевались судьи или молодые девушки. По всей книге во множестве рассыпаны упоминания о деньгах: когда Фанни приезжает в Лондон, то платит за комнату почти столько же, сколько отдала бы в 1900 году, – две-три гинеи".
Когда Куиннелла спросили, чем могла заинтересовать книга хозяев магазина на Тоттэнхем-Кортроуд, он ответил:
– Я думаю, они просто ошиблись) хотя потом, возможно, заинтересовались.
Гриффит-Джоунз зачитал суду два отрывка: в первом описывалось, как одевалась молодежь в Лондоне в XVIII веке, вторым была сексуальная сцена, и спросил, купит ли обычный человек "Фанни Хилл" из-за первого или же из-за второго фрагмента? Что он будет читать с большим интересом?" – Это во многом зависит от человека, – ответил Куиннелл. – Конечно, найдутся такие, кто станет покупать книгу из-за отдельных – "особых" – фрагментов. Хотя я помню, что одному моему другу ее рекомендовал наставник в Кембридже.
Затем Гриффит-Джоунз перешел к эпизоду с мистером Барвиллом, большим любителем порки, в котором была подробно описана одежда Фанни: "На мне было свободное дезабилье… все из тончайшего полотна. Пеньюар, нижняя юбка, чулки и атласные домашние туфельки – снежно-белые… В таком наряде я выглядела жертвой или ведьмой на костре, волосы мои ниспадали свободными золотисто-каштановыми локонами по плечам". Фанни должна была принести себя в жертву отвратительному животному, мужчине, который не мог возбудиться, пока его хорошенько не отхлестают. Он спросил, не кажется ли Куиннеллу, что в конце этой сцены Фанни входит во вкус порки?
– Против ее воли, ваша честь, – ответил тот.
Куиннелл не отрицал, что Фанни получила удовлетворение от экзекуции, но занималась этим не по собственному желанию.
Свидетель и прокурор разошлись во мнениях относительно эпизода соблазнения двумя женщинами "Добряка Дика". Гриффит-Джоунз назвал его отвратительным, Куиннелл не согласился, заявив, что хороший роман не обязан быть на 100% достоверным.
– Вы читали книги Яна Флеминга о Джеймсе Бонде? – спросил Хатчинсон Куиннелла.
– Да, ваша честь, некоторые читал, – ответил тот.
– Находите ли вы их достоверными?
– Думаю, писатель многое придумал.
– Знаете ли вы случаи, когда серьезные литературные произведения закупались книготорговцами не из-за их достоинства?
– Конечно. Такое случалось даже с Библией.
– А "Мадам Бовари"?
– Еще бы, ваша честь! Да что там Флобер, подобная судьба могла постичь и Аристотеля.
– Вы как считаете, многочисленные сексуальные сцены в "Фанни Хилл" принижают ее литературные достоинства?
– Напротив, они украшают книгу.
Вторым свидетелем был X. Монтгомери Хайд, литератор и адвокат. Он заявил, что является магистром искусств Оксфордского университета, доктором литературы университета Белфаста и профессором истории и политических наук университета в Пенджабе, Лахор. Девять лет он был депутатом парламента от юнионистской партии, округ Северный Белфаст. Хайд сообщил, что недавно завершил исследование "История порнографии", и оно должно выйти в этом году. При работе над книгой ему пришлось прочитать множество книг разных эпох, начиная с Овидия и до наших дней.
Ричард Дю Канн, он представлял издателей, спросил свидетеля, существует ли разница между непристойной, развращающей литературой и литературой эротической. Хайд ответил утвердительно.
– Думаю, разница заключается в следующем: порнография оставляет чувство отвращения, если хотите – гадкий вкус во рту, а эротика заставляет человека реагировать не только физиологически, но и интеллектуально и эмоционально.
– Значит, критерием является возбуждение?
– Да.
Мистер Хайд сообщил суду, что прочитал "Фанни Хилл" и пишет о ней в своем исследовании. На вопрос, находит ли он в книге литературные достоинства, профессор ответил:
– Несомненно. Думаю, это хорошая книга, пожалуй, ее можно назвать шедевром эротической литературы. Роман интересен и как историческое свидетельство эпохи, в которую он был написан.
Более ранние издания эротических книг были, как правило, переводами с итальянского и французского языков. "Фанни Хилл" – первый английский эротический роман.
– Правдиво ли описание жизни проститутки того времени?
– Да. Повествование, конечно, несколько романтизировано, но преобладают реалистические детали. Его можно сравнить с отрывками из "Лондонского журнала" Джеймса Босуэлла, написанного несколькими годами позже, в котором автор описывает свою связь с проституткой Луизой.
Свидетель пояснил суду, что плата в пятьдесят гиней была вполне обычной для того времени.
– В книге есть своя мораль, – продолжает он. – Если физическое удовольствие желаемая цель, лучше когда на первый план выступают чувства – любовь, страсть и уважение, хорошо, если люди вступают в брак и избегают порока.
– Был ли XVIII век эпохой грубой и жестокой?
– Да, хотя нравы смягчались, а манеры улучшались. Разврат времен Реставрации, которому предавались, скажем, члены "Адского клуба", отходил на задний план. В воздухе чувствовался ветер перемен.
– Это касалось и языка, и манер?
– Да, Фанни Хилл даже в спальне ведет себя воспитанно.
– Но одновременно сохранялась и грубость в поведении людей?
– Несомненно, ваша часть.
– Прожила бы книга больше 200 лет, не обладай она теми достоинствами, о которых вы говорили?
– Уверен, она быстро "умерла бы естественной смертью".
Хайд рассказал суду, что было несколько ранних изданий романа, в том числе иллюстрированных, причем зачастую текст страдал из-за порнографических картинок, особенно в изданиях девятнадцатого века.
Возрастом совершеннолетия, по мнению Хайда, в XVIII веке, были 14 лет. Героине "Клариссы" Ричардсона – пятнадцать, а Лолите Набокова всего двенадцать лет. Хайд заявил, что отнес бы "Фанни Хилл" скорее к жанру плутовского романа, как и многие произведения Генри Филдинга.
Профессор Хайд процитировал отрывок из романа, в котором содержалось типичное, по его мнению, описание повесы тех времен: "Представьте себе человека, которому далеко за шестьдесят, низенького и тщедушного, с кожей бледной, как у мертвеца, и огромными выпученными глазами, он таращился так, словно его душили. Зубы, а вернее будет сказать – клыки делали его рот огромным, и несло из него, как из ночного сосуда. Что-то крайне неприятное таилось в его ухмылке, превращавшей его в совершенное страшилище, если не в чудовище, опасное для женщин и детей. И эдакое вот создание, эта карикатура на человека, этот монстр был настолько слеп в отношении собственной внешности, что считал, будто рожден дарить наслаждение женщинам и ни одна не устоит перед его чарами. Он тратил немалые деньги на несчастных, которые были способны притвориться влюбленными в него, с теми же, кому не хватало искусства скрывать отвращение, он вел себя бесцеремонно и даже грубо. Скорее бессилие, чем естественное желание, заставляло его искать возбуждения в разнообразии. Всяческими извращенными способами пытался он подняться на вершины блаженства, однако чаще всего обнаруживал, что препятствием ему служит нехватка сил, необходимых для подъема. В этих случаях на него находил приступ ярости, которой он давал волю, вымещая на ни в чем не повинных объектах разочарование за недолговечность желания".
Следующим Хайд зачитал эпизод, в котором Фанни овладевает юный моряк. Весьма реалистично описано поведение здорового мужчины, жаждущего сексуального удовлетворения: "…Моряк решил, что я послана ему в награду, а потому, нимало не церемонясь, обхватил меня за шею и поцеловал так крепко, что дух от удовольствия перехватило… Короче, повиновалась я в тот момент отнюдь не голове своей, а воле воинственного морского волка, который обхватил меня с фамильярностью, будто мы с ним всю жизнь знакомы, и доставил в ближайшую подходящую таверну, где нас провели в крохотную комнатушку.
Здесь, не дожидаясь даже, пока половой принесет заказанное вино, моряк сразу взял меня на абордаж: мигом распахнул платье возле шеи и завладел грудями, с которыми он управился с той точностью сладострастия, что в подобных обстоятельствах делает всякие предварительные церемонии куда более утомительными, чем приятными. Однако, устремившись к заветной цели, мы обнаружили, что для этого нет никаких удобств: всю обстановку комнатушки составляли два-три колченогих стула да шатающийся рассохшийся стол".
Отрывок заканчивался следующей фразой: "Пфу!
В шторм любая гавань годится!" – Очень интересная фраза, – сказал профессор, – думаю, в таком контексте ее произносили впервые.
– На ваш взгляд, это литература? – Таков был заключительный вопрос Дю Канна.