ЭПИЗОД 9
Дом культуры стоял в самом центре города, впрочем, как и школа, в которой учились Павловская и Даша. Только школа располагалась немного в стороне, ближе к жилым домам. Дом культуры же окружали административные здания.
Таня поздоровалась с вахтером, прошла через фойе, поднялась на второй этаж, вошла в танцкласс, где уже стояли на растяжке у станка Аля Мороз, Юля Пересильд и Руслана Михайловская.
– Привет, – бросила Павловская девчонкам, на ходу раздеваясь.
– Чё-то рано ты сегодня, – заметила Аля Мороз.
– Да нас классуха прям с утра из школы поперла, – призналась Павловская и добавила: – Прикиньте, девки, мы с Дашкой Белой у Пиноккио весь день продрыхли.
– А кто такой Пиноккио? – не знала, о ком говорит Таня, Юля Пересильд.
– Да мальчик из класса, – отозвалась Павловская.
– И как? – заинтересовалась.
– Да никак, – ответила Таня. – Там все так запущено…
– Совсем пропащий, да? – не отставала Юля.
– Не то слово, – сказала Павловская. – Тебе там ловить точно нечего. Не обломится.
– Ну, ты все равно телефончик черкани, – попросила Юля.
– Ты чё, серьезно? – не могла поверить Таня.
– Нет, прикалываюсь. Диктуй телефон, Павловская, не жмись, – заявила Юля.
– Да на, – Павловская отыскала номер телефона Пиноккио в своем телефоне, она хранила номера всех своих одноклассников, на всякий случай, – жалко, что ли? – продиктовала. Юля забила продиктованный номер в свой телефон.
– Все равно не понимаю, – произнесла Таня потом, – нафига тебе Пиноккио? Ты же его не видела никогда?
– Вот и познакомлюсь, – парировала Юля, – отвянь, Павловская.
– А Белая как? – спросила Аля Мороз.
– Да из-за нее классуха нас и выперла, – ответила Павловская. – Ну, и из-за Пиноккио. Прикиньте, он на Хвалея полез, защищал Дашку.
– Не зря телефончик записала, – выдала Юля.
– Хвалей, это отморозок тот, который на Николая Михайловича прыгал? – уточнила Руслана Михайловская.
– Ну, да, – подтвердила Павловская.
– Какой молодец, – похвалила Пиноккио Юля.
– Так с Белой-то что? – Але Мороз не терпелось узнать подробности.
– Она пришла в школу как эмо, – продолжала Павловская. – Классуха, пока никто не увидел черно-розовую Дашку в балетной пачке и Пиноккио с разбитой губой, попросила удалиться. А, поскольку Пиноккио поплохело, мы сопроводили его домой.
– Бедный мальчик, – вставила Юля.
– Ну, и… – внимательно слушала Аля Мороз.
– Ну, и я ушла, а Дашка оставалась еще там, когда я уходила, – закончила Павловская.
– А он с ней ничего не сделает? – это Руслана Михайловская поинтересовалась осторожно.
– За целый день ничего не сделал, – ответила Таня, – не сделает и дальше.
– Уверена? – внимательно посмотрела на нее Аля Мороз. – Вас было двое. Теперь она одна. Смекаешь?
– Я тебя умоляю! – возразила Павловская. – Пиноккио не маньяк. Он даже не в курсе с какой стороны подойти к девушке.
– Ну-ну, – произнесла Аля Мороз. – А Дашка ваша реально крутая, – вдруг произнесла. – Хоть отстой этот разворошит, себе, правда, во вред. Но я буду болеть за нее.
Разговор прервался из-за появления хореографа Сергея Мелешко – женоподобного молодого человека одного возраста с Николаем Михайловичем. Они не дружили, но по работе приходилось общаться и, между прочим, Сергея девчонки звали только по имени. Не потому, что проявляли меньше уважения, а потому, что смешно как-то обращаться к подруге по имени-отчеству. Девчонки относились к своему руководителю с любовью, но не как к мужчине. Сергея это не расстраивало и никак не задевало. Он знал и любил свое дело, а его личная жизнь и личные пристрастия никого не должны колыхать.
Репетиция началась, поскольку следом за Сергеем подтянулись остальные.
Для разминки повторили "Дикие танцы" Русланы. Потом выполнили несколько хип-хоповых вещей, с которыми победили на областном конкурсе современного танца. После Сергей сообщил, что пришли бумаги из министерства культуры о проведении тематического республиканского конкурса "За цветущую Беларусь", который пройдет в столице государства в декабре. Их коллектив приглашен принять участие. Значит, нужно искать новую музыку и новые образы. Все согласились и, безусловно, обрадовались. Начнется настоящая интересная работа. Надоело уже полгода одно и тоже танцевать.
Выходили оживленные и одухотворенные грядущими переменами.
На крыльце курил Николай Михайлович. Увидев Павловскую, окликнул, попросил задержаться. Таня попрощалась с девчонками, подошла к Николаю Михайловичу.
– Домой уже? – спросил Николай Михайлович.
Павловская согласно кивнула.
– Бутерброд хочешь? – поинтересовался Николай Михайлович.
– Хочу, – не отказалась Таня. Она ужасно проголодалась за целый день. Как только ноги не протянула?…
Николай Михайлович открыл портфель, стоявший на подоконнике за спиной, извлек бумажный кулек, в который были завернуты бутерброды с колбасой. Судя по всему, раз портфель с ним, Николай Михайлович уже освободился и специально поджидал Таню, чего-то хотел.
– Слушай, Павловская, – начал Николай Михайлович, протягивая девочке бутерброд, – я тут пьеску одну нашел. Хочу поставить в нашем заведении.
– Так ставьте, – произнесла Таня, принимая бутерброд, – я при чем?
– Да при том, – сказал Николай Михайлович, – что ты должна в ней сыграть главную роль.
– К сожалению, не могу, – сразу отказалась Павловская, даже не подумав, кусая бутерброд.
– Это почему еще? – удивился отказу Николай Михайлович.
– У нас конкурс намечатеся, – жевала Таня.
– Танцульки что-ли? – понял Николай Михайлович.
– Не танцульки, – поправила Павловская. – Очень важный танцевальный конкурс республиканского масштаба. Сережа так сказал.
– Если дело только в Сереже, – произнес Николай Михайлович, – я с ним поговорю.
– Не нужно, – проговорила Таня. – Я хочу танцевать.
– Так, ладно, – подхватил Николай Михайлович портфель под мышку, а Таню взял за руку, – пойдем, провожу тебя, по дороге поговорим.
– Я так подавлюсь, – не успевала за большими шагами Николая Михайловича Павловская. Пришлось ему подстраиваться под скорость провожаемой. – Так гораздо лучше, – удовлетворенно заметила Таня.
– Ты же не читала еще пьесы! – стоял на своем Николай Михайлович.
– Нафига мне ее читать, если играть в ней не буду, Николай Михайлович? – отбивалась Павловская.
– Ты мне должна, помнишь? – напомнил Николай Михайлович.
– Ну, помню, – согласилась Таня. – И чё? Вы меня теперь все время шантажировать будете? Девчонок мало? Оглядитесь вокруг! Только свистнете – со всех углов сбегутся.
– Мне не нужны все, Павловская, – настаивал Николай Михайлович. – Нужна ты и нужна та, Белая, кажется…
– Чё? – остановилась и застыла, как вкопанная, Павловская. – Николай Михайлович, вы чё, запали на Дашку? Не знаете, как подвалить к ней, выдумали пьесу какую-то как предлог?
– Не мели ерунды! – недобро сверкнули глаза Николая Михайловича. Он открыл портфель, достал желтенькую книжечку, сборник пьес Екатерины Ткачевой, открыл на нужной странице. – Пьеса называется "Здравствуй, Маша!".
– Скорее "Здравствуй, Даша!", – одним глазком заглянула Павловская в раскрытую книжку.
– В пьсе – две главные роли и две второстепенные, – произнес Николай Михайлович, глаза его снова потеплели. – Роли эти, словно специально для вас написаны. Возьми книжку и прочти внимательно. Я думаю, до тебя дойдет после прочтения, что пьеса эта гораздо важнее, чем танцульки твои.
– Да ладно, не обижайтесь вы, – взяла книжку Таня, – прочту я вашу "Здравствуй, Дашу!".
– Не делай мне одолжений, – предупредил Николай Михайлович. – Прочти внимательно. Пьеса короткая, много времени не займет.
– Проехали уже, Николай Михайлович, – погладила его по руке Павловская. – Прочитаю обязательно.
– Прочитай, – кивнул Николай Михайлович, – к тому же к тебе мы уже, кажется, пришли.
– Да, – покосилась грустно на бабушкин дом, с которым они поравнялись, Павловская. Николай Михайлович жил дальше, почти в конце города, или в начале? Как правильно? В общем, в старом городе. Она встала на цыпочки, чмокнула Николая Михайловича в щечку и забежала во двор. Николай Михайлович зашагал вперед.
ЭПИЗОД 10
Юля Пересильд лукавила, что не знакома с Колей Пиноккио. Не лично, конечно, но она его знала. Случайно как-то раз попала на очередное заседание поэтического клуба на базе городской библиотеки, проводившееся, как позже выяснила, каждый понедельник в читальном зале. Юля пришла поменять старые глянцевые журналы на новые. Она предпочитала "Хелло", "Семь дней", "Космополитен", в общем, те издания, в которых муссировались сплетни о звездах. Ее безумно интересовала жизнь голливудских артистов, особенно Орландо Блума, Брэда Питта и Дженсена Экклса из сериала "Сверхъестественное". Взрослые дяди и тети, почти все столы в читалке были заняты, внимательно слушали какого-то мальчика, декламирующего, как на утреннике, рифмованные строчки, что-то про сказочный замок, в котором заблудилась душа. Юля тогда подумала, что за бред в голове у парня? Но неожиданно взрослые люди, а некоторых Юля знала как очень уважаемых в городе и за его пределами, зааплодировали этому мальчику стоя. Стоило задержаться и кое-что выяснить. Вкратце соседка по лестничной площадке, работавшая в библиотеке уборщицей, сообщила, что мальчика зовут Коля Кот, что он сын заведующей детской библиотекой Илоны Васильевны, что за длинный нос детвора его прозвала Пиноккио еще в первом классе, что он каждый год выигрывает какие-то соревнования по сочинениям и что говорят, будто Колю Кота Боженька поцеловал. Юля призадумалась. Она тоже писала стихи и витала в облаках, когда никто не видел. Рациональное начало всегда машинально нажимало на тормоз, когда Юлино воображение забывалось и пыталось выйти из-под контроля. Девочка боялась насмешек со стороны подруг, которые, Юля не сомневалась, не поймут ее увлечения поэзией и перестанут общаться. Жажда творчества привела ее к танцам, но поэзия не желала уходить и сдаваться так просто. Стихи продолжали писаться, однако Юля никому их не показывала. Да, она знала о клубе местных поэтов, но, опять же, не хотела прослыть белой вороной среди сверстниц, если те прознают о посещении ею этого клуба. Попав в замкнутый круг, созданный самой же, Юля искала выход и, как ей казалось, нашла в лице Коли Пиноккио, только не знала, как на него выйти, не подворачивался подходящий момент. К тому же учился он в другой школе. А Юля была уверена, что они подружатся. Ей абсолютно наплевать, кто и как о нем думал. Главное, Коля Кот – настоящий. Он не притворяется. С его помощью, может быть, и Юля избавится от страха быть непонятой. Ведь их будет двое.
Вернувшись домой после репетиции, Юля набрала номер Коли Пиноккио, закрывшись в своей комнате, чтобы никто не подслушал. Она вообще не любила, когда кто-нибудь слушал ее разговоры по телефону. Коля ответил, удивленно спросив, кто это?
– Ты меня не знаешь, – сказала Юля в трубку. – Но я очень хочу с тобой познакомиться.
– Если это шутка такая, то вы не по адресу, девушка, – возразил Коля Пиноккио.
– Не вешай трубку, пожалуйста, – попросила Юля. – Тебя никто не разыгрывает. Мне реально нужна твоя помощь.
– Но мы же не знакомы, – прозвучал ответ. – Чем я смогу помочь незнакомому человеку?
– Очень многим, – уверяла Юля. – Давай встретимся, – предложила.
– Я приду, как дурак, – опять засомневался Коля Пиноккио, – а ты посмеешься с подругами или друзьями над разведенным лохом?
– Зачем ты так? – грустно произнесла Юля. – Я не такая.
– А какая?
– Тебе понравится.
– Это несерьезно, – решил закончить разговор Коля Пиноккио.
– Знаешь пустырь за военкоматом? – спросила тогда Юля.
– Допустим, – ответил Коля.
– Через полчаса на пустыре, – предложила Юля.
– Ты не придешь, – сомневался Коля Пиноккио.
– Вот и проверишь.
– Как я тебя узнаю? – наконец, заинтересовался Коля Пиноккио.
– Я красивая, не глупая. К тому же на пустыре, кроме меня, никого не будет.
– Зачем красивой и не глупой знакомиться с таким как я? – опять сомнения.
– Чтобы повысить твою самооценку, – прозвучал ответ. – Я жду. Время пошло.
Юля отключила телефон. Она дала Коле полчаса, потому что идти ему было далековато от Центра до новостроек, в конец города. Это ей – выбежать из подъезда и завернуть за угол дома. Однако усидеть в четырех стенах Юля не могла. Она пошла на пустырь к брошенным бетонным плитам, поставленным одна на одну. Их было пять. Юля забралась на пятую, самую верхнюю, села на край, свесив ноги.
Начинало темнеть. Сюда никто не ходил. Пустырь никого не привлекал. Здесь не спрячешься, в случае чего. Ветер продувал. Но Юля не боялась ветра. Она считала его другом, так же, как и звезды, потихоньку вспыхивающие в небесной дали. Только им девочка доверяла свои стихи, читала вслух, слушала себя и ветер. Звезды и ветер были преданы Юле, хранили все ее секреты и слезы.
Коля Пиноккио опаздывал. Юля посмотрела на часы. Полчаса давно истекли. Но ей не хотелось верить, что он не придет. Она продрогла, тело била дрожь. Ветер, чувствуя, что Юля нашла еще кого-то, ревновал. Стало темнее. Но Юля не уходила.
Она услышала его шаги раньше, чем осознала, что он пришел.
Коля Пиноккио поднялся на верхнюю плиту. Юля бросилась к нему на шею. Инстинктивно Коля обнял ее, прижимая к себе дрожащее, как замерзший котенок, тело.
– Это ты, – прошептала Юля, заглядывая в глаза юноше. – Я Юля, – представилась.
– Ты вся дрожишь, – произнес Коля Пиноккио.
– Так не отпускай меня, – попросила Юля. – Может, дрожать перестану.
– Зачем я тебе? – недоумевал Коля Пиноккио, потому что девочка в самом деле выглядела потрясающе, хоть и замерзше. – Что тебя, такую, и меня может связывать?
– А я тебе совсем не нравлюсь? – забеспокоилась Юля.
– Да нравишься, – ответил Коля, – в красоте-то я разбираюсь, но…
– У тебя кто-то есть? – помогала Юля.
– Вряд ли, – задумался Коля Пиноккио.
– Что тогда? – допытывалась Юля.
– Как-то странно все это, – не понимал Коля, что он делает на этом пустыре с жмущейся к нему несомненной красавицей.
– Ты боишься красивых девушек? – догадалась Юля. – Не бойся, – провела рукой по его щеке. – Они сами всего боятся. Давай дружить, – предложила. – Ты мне очень нравишься, – произнесла нежно. – Я все про тебя знаю. Не сильно болит? – спросила о разбитой губе.
– Да нет, – усмехнулся Коля.
Юля приподнялась на цыпочки, как раньше Павловская, чтобы чмокнуть Николая Михайловича в щечку, для того, чтобы поцеловать Колю в губы.
– Мягкие, – сказала после поцелуя. – Неуклюжие, – улыбнулась. – Давай встретимся завтра после уроков здесь же, – предложила.
– Давай, – согласился ошарашенный Коля Пиноккио. Он и подумать не мог, что понравится такой красивой девочке. А Юле он понравился. Она знала, что он хороший и порядочный. И нос у него не такой уж и длинный, как напридумывали. А то, что неумелый и трогательный в своем неумении, – так это замечательно. Будет чему учиться друг у друга.
– А сейчас иди домой, – попросила Юля вдруг только что пришедшего.
– Ты уверена? – уточнял Коля Пиноккио, правильно ли он понял.
– Да, – твердо ответила Юля. – Главное, что ты пришел. Значит, у нас все получится. До завтра.
Девочка выбралась из объятий мальчика, легко спустилась с бетонных плит на землю и побежала к дому.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЭПИЗОД 11
Пьеса Екатерины Ткачевой "Здравствуй, Маша!" захватила Павловскую с первой страницы, хотя читать ее она не горела желанием. Посербав супчика с фрикадельками, приготовленного бабушкой, Таня открыла книжку на нужной странице и провалилась в текст, как в омут с головой, сама того не ожидая. Сорок страниц средним шрифтом проглотила на одном дыхании. Николай Михайлович знал, что предлагать. Не так-то просто заинетересовать современного подростка чтением, тем более чтением пьесы. Прикольно будет, если Николаю Михайловичу удастся поставить спектакль. Главная героиня, Маша, настоящий ежик, прямо как Дашка Белая, угадал Николай Михайлович. Только она должна играть Машу. Что-то есть в них общее. Обе бунтарки без причины. За ложной или, скорее, наигранной грубостью Маши скрывается ранимое и нежное существо, которое также как все, хочет любви, понимания и внимания. Шурка, вторая героиня, человек, у которого все это есть. Скрытый конфликт между ними на протяжении всего произведения заключается в том, чтобы и Машу и Шурку услышали и полюбили такими, какими они были наяву, а не в чьем-то воображении. Финал аж до слез пробирал. Шурка ждала своего парня, отлучилась на минутку помочь девочке, которая застряла на дереве, а слезть без посторонней помощи не могла. Маша вместо Шурки встретила ее парня и наговорила гадостей, не со зла, а потому, что тоже хотела парня. Когда Шурка вернулась, Маша целовалась с ним. Конечно, виноват парень. Зачем Шурке такой кобель, который целуется с первой встречной? Шурка, понятно, растеряна, обижена, потрясена предательством любимого человека, но, сдерживаясь, обращается к Маше и к своему парню словами Маши: "Как это у тебя? Не верь в любовь – не будет больно? А смешно!" Парень вырывается из Машиных объятий, стремится догнать убегающую Шурку. Оставшись одна, Маша плачет, говорит, что она не плохая, что тоже любит многое из того, что любит Шурка. Но ей никто никогда не говорил, как Шурке ее парень: "Здравствуй, Шура!". Никто и никогда. И тут появляется Шурка, окликает Машу и говорит ей: "Здравствуй, Маша!".