Начался он, как обычно, со звука горна сигнальщика. Ничего, кроме ненависти, у горцев он не вызывал. С его звуками с прежней силой в них проснулись голод и жажда. Но на этот раз с утра солнце не так пекло, как вчера, а к обеду пепельная дымка затянула горизонт на севере. Прошло меньше часа, и его диск оранжевым пятном расплылся над головой и, подобно запылившейся керосиновой лампе, тусклым светом заливал фрегаты, фелюги и горцев.
Женщины и дети с ужасом смотрели на внезапно вспучившееся море, тут и там вскипавшее седыми бурунами. Волны росли на глазах и, наливаясь свинцом, жадными языками облизывали борт фрегата. Под их ударами корпус жалобно поскрипывал, а палуба отзывалась судорожной дрожью. Она передавалась и людям.
Плач детей, горестные возгласы матерей слились в один мучительный стон, терзавший сердца мужчин. Они отводили глаза в сторону, так как ничего не могли противопоставить той грозной стихии, что надвигалась на них. Неподвластная ни капитану Сулейману, ни экипажу, она набирала силу. Нос фрегата все глубже зарывался в волну, и потоки воды раз за разом обрушивались на палубу. Злобно шипящие языки извивались под ногами, забирались под шлюпки и, прихватив с собой нехитрый скарб горцев, скатывались в море.
Гедлач с тоской озирался по сторонам, ища защиты от слепой стихии. Выросший среди гор, он не знал, как уберечь от нее жену и детей.
- Рви все, что попадется под руки! - первым нашелся Астамур-кузнец, до этого не один раз выходивший в море.
- Зачем? - не сразу сообразил Гедлач.
- Плети веревки!
- И что…
- Когда начнется шторм, будем привязываться.
- Ясно.
- Детей вяжи тоже. Руками не удержать.
- Конечно! - оживился Гедлач и потянулся к узлу с вещами.
- И еще, когда волна накатит, надо сжаться в комок. И лицом, лицом к ней, - дал новый совет Астамур.
- Спасибо, брат, - поблагодарил Гедлач и вместе с Амрой и Апрой принялся рвать на полосы все, что попадалось под руку, вить веревки и готовиться встретить новую беду.
О том, что беды не миновать, говорило все вокруг. Серорозовые сумерки плотной пеленой окутали фрегаты и фелюги. Прошло еще какое-то время, и море слилось с небом. Первый громовой раскат, заглушая шум волн и свист ветра, пригнул всех к палубе. За ним последовал второй, третий, временами казалось, что небо вот-вот расколется и рухнет на палубу. Строй кораблей нарушился, их капитаны с экипажами теперь боролись каждый сам за себя. И без того перегруженные фелюги, все чаще черпая бортами воду, вскоре безнадежно отстали от фрегата и затерялись в сгустившемся мраке.
Сулейман, вцепившись мертвой хваткой в поручни капитанского мостика, сорвал голос, посылая матросов наверх крепить паруса. Они, рискуя сорваться в клокочущую морскую бездну, чудом держались на реях и вантах. Свирепый "крымчак" снова и снова с неистовой силой налетал на фрегат, рвал из их рук веревки и норовил сбросить вниз. Не выдержав его напора, с оглушительным треском разлетелись верхние паруса на грот- и фок-мачте и, подобно чайкам, взмахнув лоскутьями-крыльями, пропали во мраке.
Фрегат терял управление и, уже неподвластный руке рулевого, становился игрушкой волн. Они с торжествующим ревом обрушивались на него и, сметая все на своем пути, прокатывались по палубе. Гедлач едва успел глотнуть воздуха, как новый вал накрыл его с головой и, подхватив, перебросил через шлюпку. Веревка, привязанная к поясу, лопнула, и он взлетел над палубой. В последний момент правой рукой успел ухватиться за канат, а левая, не выдержав напряжения, разжалась.
- Ал-ха-аз! - дикий вскрик вырвался из груди Гедлача. Его мальчик, его Алхазик стал добычей волн. Дальше он делал все, как во сне, вцепившись в канат, с немым упорством продолжал бороться с морем. Оно, не насытившись, требовало себе все новых и новых жертв. Под ударами волн тяжелогруженое судно все глубже погружалось в воду. По команде Сулеймана лишний груз полетел за борт, когда и это не помогло, аскеры набросились на горцев. Спасая свою жизнь, они лишали ее других. Сабли и ятаганы безжалостно рубили по рукам, отчаянно цеплявшимся за канаты, шлюпки и борта фрегата.
Всю ночь шла эта схватка не на жизнь, а на смерть людей с людьми и с самим морем. Закончилась она с рассветом. Свирепый шторм стих так же внезапно, как начался. Море еще продолжало злобно урчать и пенистыми языками пытаться слизнуть с палубы фрегата очередную жертву. Она напоминала жестокое поле боя, устеленное обломками мачт, обрывками парусов и канатов. Среди них вперемешку лежали бездыханные и едва подававшие признаки жизни тела матросов, аскеров и горцев.
- Земля! Земля! - Слабый крик вернул их к жизни.
На горизонте, медленно вырастая из моря, появилась серая полоска земли. Сулейман оживился, и, подчиняясь его командам, матросы, цепляясь за обрывки канатов, забрались на реи и начали натягивать то, что осталось от парусов. Фрегат, как подраненная утка, вихляя из стороны в сторону и постанывая под ударами волн, медленно вползал в бухту Самсуна. Суета команды и запах дыма, доносившийся с суши, подняли на ноги тех горцев, кто еще мог двигаться. Дотащившись до борта, они истосковавшимися глазами всматривались в берега.
Из сиреневой дымки выплыла бесплодная, покрытая скудным кустарником земля. Серая, изрезанная оврагами, она напоминала лицо больного старика. Вдали гнилыми, почерневшими "зубами" проглядывали низкорослые "лысые" горы. У пристани, сбившись, словно стая диких гусей, теснились рыбацкие шхуны и лодки. У крепости, нависавшей орлиным гнездом над входом в бухту, стояли на якорях два трехтрубных военных корабля. От всего этого изболевшиеся сердца горцев снова сжала смертельная тоска.
Новая команда капитана Сулеймана заставила их встрепенуться. Поврежденные рули работали плохо, фрегат с трудом разминулся с болтавшимся на рейде, потрепанным штормом парусником. Он напоминал корабль-призрак. На капитанском мостике никого не было. Обрывки парусов обвисли тряпками, и никто не спешил их менять. На палубе тут и там валялись груды мусора, среди них в лохмотьях копошились какие-то существа. На уцелевшей грот-мачте зловеще реял черный флаг с красной кляксой посередине.
"Холера!" - кем-то произнесенное слово пошло гулять среди горцев. Еще один корабль с махаджирами стал на "мертвый якорь" в бухте Самсуна. Гедлач, Амра, Шезина, Астамур- кузнец остановившимися взглядами смотрели на парусник- призрак, приземистые домишки, разбросанные тут и там по берегу, и на их глаза наворачивались горькие слезы. Сотни километров разделили их с родиной. И вряд ли кто из них мог предположить, что только через сто с лишним лет их потомкам суждено будет увидеть берега родной Абхазии. Черное море равнодушно плескалось волной о борт корабля…
Могучий морской вал обрушился на баржу и, злобно шипя, прокатился по палубе. Спасаясь от него, десантники хватались за все, что попадалось под руку, и ждали решения командиров: командира десантного отряда Заура Зарандиа, командира гудаутского дивизиона катеров Александра Воинского и командира баржи Султана Гицбы.
Сухощавая и ладно скроенная фигура Зарандиа, казалось, слилась с капитанским мостиком и не поддавалась напору ветра и воды.
- Вот невезуха! - в сердцах воскликнул он. И попытался докричаться сквозь рев моря и свист ветра до Воинского: - Саны-ыч! Что, поворачиваем обратно?
- Подожди, командир, не все еще по-те-ря-но! - откликнулся тот.
- О чем ты говори-и-шь?! Я половину бойцов утоплю!
- Подожди хоронить! Я сам выброшусь на берег!
- Что-о?! С ума сошел?! - оторопел Зарандиа.
- Саныч, рискованно! Можем на скальник наскочить! - предостерег Гицба.
- Прорвемся! Война - все время риск! - стоял на своем Воинский.
- Все так, но…
- Никаких "но", Султан! Давай всех на корму! Поднимем нос, и.
- Я понял, Саныч! А потом на отливе снимемся с берега! - оценил этот маневр он.
- Тогда вперед! - распорядился Воинский и, наклонившись к переговорному устройству, во всю силу легких позвал: - Король, сюда!
Не прошло и минуты, как из машинного отделения на капитанский мостик поднялась долговязая фигура. На черном от сажи лице Жени Сангулиа сверкали одни белки глаз и белоснежные крепкие зубы, под которыми запросто разлетался грецкий орех. Даже здесь, где все кувыркалось вверх дном, бывший "король" студенческого джаз-банда не потерял былого лоска. В сшитой будто с иголочки форме и каким-то чудом сохранивших блеск башмаках он смотрелся как лондонский денди, которому не хватало лишь бабочки и саксофона.
- Король, как дизеля? - обратился к нему Воинский.
- На пределе! Пре-де-ле, - пытался тот перекричать вой ветра и рокот волн.
- Придется добави-и-ть!
- Куда больше?
- Надо, Женя!
- Саныч, ты что, на небо захотел?
- Я сказал - самый полный! Выбрасываемся на берег! - отрезал Воинский.
- А потом что?! - оторопел Сангулиа.
- Потом суп с котом! Чего стоишь? Бегом в машинное, Король!
Тому ничего другого не оставалось, как только пожать плечами и исполнить приказ. Воинский не привык дважды повторять, тем более что до берега было рукой подать. Глотнув свежего воздуха, Евгений скатился по трапу и нырнул в сизую пелену машинного отделения. В ней размытыми силуэтами, как белки в колесе, метались перед дизелем два "черта-механика" и не спускали глаз с манометров. За запотевшими стеклами едва виднелись трясущиеся, будто в лихорадке, стрелки.
Сангулиа склонился к плечу старшего механика и прокричал:
- Петя, надо прибавить еще!
- Что-о?!
- При-ба-вить!
- Король, ты е…ся?!
- Я - нет! Это Саныч приказал!
- Кто-о?!
- Са-ныч!
- А… Тогда другое дело.
- Будем выбрасываться на берег! - пояснил Сангулиа.
- С Санычем - хоть к черту на рога! - отмахнулся Петр, и его рука решительно легла на рычаг.
Дизель, и без того работавший на пределе, казалось, вот- вот пойдет вразнос. Гребной винт яростно рубил клокочущую воду, косматые волны, злобно шипя, набрасывались на палубу и капитанский мостик, но, подвластная железной воле Воинского, баржа с десантниками и снаряжением пробивалась через буруны к берегу. Сам он, казалось, слился с ней и, как к живому существу, прислушивался к работе дизеля, напрягал зрение и всматривался в берег, чтобы поймать тот только ему одному известный момент и завершить отчаянно рискованный маневр.
Справа и слева по борту, выполняя приказ и веря в своего капитана, вели катера и баржи навстречу судьбе и неизвестности другие экипажи. Воинский ловил каждый звук и мысленно молил только об одном: чтобы, не дай бог, не напороться на скальник, тогда всем расчетам и самой операции пришел бы конец. Скрип днища по песку, прорезавшийся сквозь шум прибоя, прозвучал для него самой желанной музыкой.
- Саныч, ну ты… - больше у Зарандиа не нашлось слов, и, не дожидаясь полной остановки, он приказал: - Ребята, вперед!
Десантники, подхватив оружие, ринулись на нос баржи. Воинский опустошенным взглядом смотрел перед собой и не видел, как бойцы, словно горох, посыпались с бортов на берег и, разворачиваясь в цепь, тут же занимали круговую оборону. Его ноги дрожали мелкой дрожью, на спине выступил холодный пот, а руки, будто приклеенные, не могли отпустить поручни капитанского мостика. Встрепенулся он, когда пальцы Сангулиа легли на побелевший от напряжения кулак.
- Саныч, еще один такой стресс - и я точно не доживу до свадьбы, - ворчливо произнес Евгений.
Воинский наконец смог перевести дыхание и с вымученной улыбкой произнес:
- И слава богу, хоть на одну несчастную будет меньше.
- Так ты специально хотел меня угробить?!
- Тебя угробишь! Еще Кощея переживешь.
- Не знаю, как с Кощеем, но если так дальше будешь кормить, то мумией точно стану.
- Слушай, Король, а кроме закуски о чем-то другом ты можешь говорить?
- Если о выпивке, так последнюю бутылку еще на прошлой неделе выпили, - беззлобно огрызнулся Сангулиа.
- Как?! Почему без команды?.. - возмутился Воинский.
- А так! Ты же вечно занят.
- Король, ты уже меня достал!
- Что поделаешь, Саныч, придется до конца мучиться.
- Ну уж нет! Завтра спишу на берег, - пригрозил Воинский.
И, поддавшись порыву, они - бывший моряк Северного торгового флота и бывший директор студенческого клуба АГУ, которых свела и накрепко связала дружбой война, - обнялись. По их лицам катились не то слезы, не то соленые брызги волны, но они не замечали этого и были счастливы тем, что остались живы и были вместе. Десантная операция, в успех которой в центральном штабе уже не верили, удалась.
Без единого выстрела бойцы отряда Зарандиа благополучно высадились на берег и, пользуясь шумом прибоя, спешили поскорее уйти вглубь леса. Впереди, рассыпавшись веером, шли разведчики. Пока им везло, то ли непогода, то ли самоуверенность грузинских вояк уберегли их от потерь, на пути не попался ни один пост. До стратегической дороги Сухум - Тбилиси оставалось совсем немного.
В предрассветном полумраке прорезалась зубчатая стена гор, подсвеченная тут и там осветительными ракетами. В те дни бои на Восточном фронте не затихали ни днем, ни ночью. Его части, отрезанные от основных сил абхазской армии, продолжали оказывать ожесточенное сопротивление превосходящим силам гвардейцев.
Появление десантников и их стремительное продвижение к стратегически важному опорному пункту оккупационных войск - селу Тамыш стало полной неожиданностью не только для грузинского командования, но и для большинства командиров Восточного фронта. Его командующий Мераб Кишмария до последнего держал в тайне время, место высадки десанта и сам замысел операции. Даже Виталий Осия - командир легендарной разведывательно-боевой группы "Дельфин", этих "ночных дьяволов", наводивших ужас на отморозков Джа (вора в законе Иоселиани) и националистов из УНА-УНСО, узнал о ней несколько часов назад.
По возвращении из штаба они вместе с Гумом, забравшись в тень платана, с затаенной болью наблюдали за тем, как на околице села Чары, перед двором тетушки Торчуа, Ахра Голандзия, Батал и Ахра Табагуа, Беслан Осия, Элгуджа Сичинава и другие бойцы самозабвенно пинали шитый- перешитый футбольный мяч. Это были те редкие мгновения мирной жизни, на которые так скупа война. Звонкие удары по мячу и азартные крики футболистов разносились далеко по округе и были слышны на грузинских позициях. Там от ярости скрипели зубами и давились ядовитой слюной, но дальше нескольких выстрелов и отборного мата, усиленного электронными киловаттами, не пошли.
Бойцы разведывательно-боевой группы "Дельфин" на подобную мелочь не обращали внимания и продолжали играть. Виталий в душе гордился ими и был рад, что игра затягивалась. Она усыпляла бдительность противника. Вряд ли в головах грузинских вояк укладывалось то, что всего через семь часов "ночные дьяволы" ворвутся на позиции опорного пункта "Тамыш", чтобы ножами и гранатами проложить дорогу основным силам.
Время подошло к девяти, закончился второй тайм. Атаки накатывались то на одни, то на другие ворота. Очередной гол в ворота команды заводного Батала Табагуа, безнадежно проигрывавшего ребятам Ахры Голандзии, ослабил накал игры. Виталий не удержался и подлил масла в огонь:
- Батал, это тебе не мячик над волейбольной сеткой подбрасывать!
В ответ лучший связующий сухумской волейбольной команды хитрым ударом подкрутил мяч в левый от вратаря угол ворот и с вызовом ответил:
- Завтра мы им покажем!
Последние его фразы резанули по сердцу Виталия. Полные сил, здоровья и веры в то, что еще не отлита их пуля, они не подозревали, что на рассвете их ждет жестокий бой. Виталий с болью наблюдал за своими "дельфинятами" и не решался остановить игру, а для кого-то - последние часы земной жизни.
Солнце спряталось за пологими, обросшими соснами холмами. Колючие тени поползли по поляне, и игра угасла. Потом все вместе - победители и побежденные - собрались во дворе тетушки Торчуа. Иссеченная осколками южная стена дома и пацха говорили сами за себя. Она и ее шестеро сыновей за все время войны не отступили ни на шаг.
Виталий вяло жевал лепешку и не решался объявить приказ. Тетушка Торчуа чутким женским сердцем будто почувствовала, что эта ночь может стать последней для них, и пыталась, как могла, сохранить и удержать такие хрупкие на войне минуты покоя. "Непьющему воробью", сладкоежке Баталу, достала из запасов баночку с вареньем из инжира; Бате - шестидесятилетнему Андрею Киркинадзе налила стопку чачи; Гуму, начавшему познавать особенности абхазской кухни, - вареную фасоль лобио; а Элгудже зашила порванную футболку.
А они, еще не остывшие после игры, забыв на время о войне и сне, с жаром продолжали обсуждать забитые и пропущенные голы, несправедливые штрафные и пенальти. Стрелки подкрались к одиннадцати, а споры все не затихали. Виталий решился положить им конец и распорядился:
- Все, ребята, пора спать!
- Рано, командир! Детский час еще не кончился! - возразил Астик Садза.
- Все-все! Заканчиваем разговорчики! - был неумолим он.
Прошло несколько минут, и измотанные игрой "дельфинята" спали без задних ног. Лишь часовые продолжали исправно нести службу и внимательно прислушивались к коварной ночной тишине. Сам Виталий ворочался с боку на бок и поглядывал на часы. Стрелки стремительно бежали вперед, отсчитывая последние минуты безмятежного сна. И когда большая застыла на двенадцати, а малая на трех, он разбудил "дядю Андрея", Гума, Бурдика, Гиви Агрбу и Коду Чагаву.
- Что случилось, командир?! - насторожились они.
- Поднимайте ребят! Пришло время гнать эту нечисть!
- Наступление, командир?! - догадался Коду, и его голос дрогнул.
- Пора уж. А то думал - не доживу, - пошутил Андрей Киркинадзе.
- Дядя Андрей, ты это брось! Мы еще на твоей бриллиантовой свадьбе погуляем! - предостерег Виталий и коротко объявил: - Задача - любой ценой сбить их с дороги!
- Все понятно, командир! - дружно ответили разведчики.
- Раз понятно, поднимайте остальных!
Не прошло и пяти минут, как бойцы группы "Дельфин" заняли места в боевом строю. Приказ о наступлении будоражил кровь и лихорадочным блеском отражался в их глазах. Целых одиннадцать месяцев они ждали его.
- Идем в наступление! Задача - захватить опорный пункт "Тамыш", а затем взять под контроль дорогу Зугдиди - Сухум. При хорошем раскладе войти в Тамыш и там закрепиться. Вопросы есть? - объяснил задачу Виталий.
- Будем задавать грузинам, - отшутился кто-то из разведчиков.
- Я тоже так думаю, - хмыкнул Виталий и детализировал задание: - Действуем тремя группами. Твоя, Адгур, заходит в тыл и отсекает им отход. Ты, Гиви, со своими идешь с правого фланга и первым начинаешь атаку. Мы сразу после тебя бьем в лоб. Трогаемся в четыре. Сверим часы! - и здесь голос Виталия предательски дрогнул: - Ребята, только зря не лезьте под пули! Хватит смертей! Хватит!
- Все будет нормально, командир! Мы к этой, с косой, не торопимся, - нестройно ответили бойцы.
- Тогда вперед! За Абхазию! - призвал их Виталий.