Но это достоинство - или, быть может, недостаток - обладает одним свойством: очень быстро проходит.
Будучи аспирантом, я женился. Для того чтобы рассказать, как это произошло, я должен немного вернуться в прошлое, в город Улан-Удэ.
По соседству с нами жила девчонка, которую я вначале не замечал, хотя она была очень красивая: темноволосая, с большими голубыми глазами, нарядная. Приехав как-то из Свердловска, я увидел ее в своем дворе.
- Кто это? - спросил я в неком ошеломлении.
- Лена Беседина. Неужели не помнишь? Ты же учился с ней в одной школе.
Учились мы в школе номер 42, Лена была моложе и шла двумя классами ниже: я - в девятом, она - в седьмом, но я никогда не обращал на нее внимания. А тут - такая красавица! В груди даже что-то холодное возникло: надо же, какая девчонка выросла!
Но заботы у нее были одни, у меня другие - я был студентом, потом аспирантом, стипендии ни студенческой, ни аспирантской мне не хватало, надо было подрабатывать, а летние каникулы - самый лучший для этого период.
Летом я увидел ее в театре. К нам приехали на гастроли актеры из Владивостока - событие для Улан-Удэ было нерядовым, - и на спектакли дальневосточников театральная публика повалила валом. А улан-удэнская интеллигенция увлекается театром. И это, как говорится, не дань моде, это идет от души. Вскоре я увидел Лену в кинотеатре "Октябрь". Ну словно бы сама судьба толкала на то, чтобы мы сталкивались если не на узкой дорожке, то в очень суженном, даже замкнутом пространстве, где все видят друг друга. И каждый раз я видел Лену, а Лена видела меня.
Как-то мы с моим приятелем Лешей Гуциным сидели в сквере, читали газеты. Вдруг Леша говорит:
- Вон твоя Ленка идет!
"Твоя"! Газета выпала у меня из рук.
Когда я приехал домой на летние каникулы после четвертого курса, то как-то вечером, уже в самом конце каникул, пригласил ее на танец. Дело было на обычной танцевальной веранде - дискотек тогда не было, были танцплощадки, но, право слово, это ничуть не хуже, если не сказать - лучше. Лена была нарядная, неземная какая-то. Заглядеться можно. Была она не одна, а со своей подружкой Наташей Елаевой, дочерью учителей нашей же школы также очень приметной девушкой.
Лена с готовностью пошла на танец.
Как она потом призналась, ей приснился сон. Не простой сон, а вещий, в руку. И действие происходило на той самой танцверанде, где мы находились. Лена была в этом сне вместе с Наташей. Заиграла музыка, и она увидела меня. Я шел к подружкам, чтобы пригласить на танец и пригласил… Наташу Елаеву.
В общем, Лена рассказала об этом сне Наталье. Та что-то быстро прикинула про себя и скомандовала:
- Пошли на танцы!
После танцев я пошел провожать Лену, а когда прощались, не назначил ей свидания. Хотя по всем канонам той поры должен был назначить. Лена удивилась. Удивляться же было нечему. На следующий день я улетел в Свердловск.
Не знаю, что она подумала обо мне, - наверное, об этом не расскажет никогда, - но догадываюсь, что мысли эти были не самыми лучшими. Предполагаю, что она крепко выругала меня.
И я тоже хорош - не мог ей сказать, что завтра покидаю Улан-Удэ.
Но в голове Лена Беседина сидела прочно. Позже, через некоторое время, когда я снова очутился в Улан-Удэ, у одного моего приятеля наметилась свадьба. Свадьба - это дело такое, это большой праздник, который собирает в Улан-Удэ огромные компании, едва ли не целые районы. Так и у нас в Аршане.
Я не знал, придет ли Лена на эту свадьбу, поэтому послал к ней Лешу Гуцина:
- Леша, попроси Лену, чтобы пришла на свадьбу. Скажи - Юра Скуратов приглашает. Ладно?
Леша и направился с этим поручением к Лене, выполнил его добросовестно, но тем не менее я послал к ней другого своего приятеля, у него была машина, чтобы он обязательно привез Леночку на свадьбу. И второй приятель доставил Лену на свадьбу. Правда, у самой Лены, вопреки всему, сложилось впечатление, что это не я тяну ее на свадьбу, а кто-то другой…
Мы объяснились, и все встало на свои места.
Со свадьбы домой шли вместе. Было лето, где-то погромыхивал гром, пахло свежей травой и цветами, мы шли и говорили. О чем? Да обо всем. И тогда я понял, что Лена Беседина - тот человек, который мне нужен. Может быть, даже единственный… Других таких девушек я не встречал.
Но предложение я ей сделал позже, - прислал письмо из Свердловска в Улан-Удэ и объяснился в любви.
Через некоторое время Лена Беседина стала моей женой.
А сама Лена вспоминает другой случай нашего с нею знакомства, - с подачи, естественно, Лениной мамы, моей тещи Лидии Степановны. Привели нас на детскую елку, - впрочем, это меня привели, а Лену еще носили на руках, ее принесли - в Дом культуры. Там, естественно, познакомили, но проводить время мне с какой-то соплюшкой было недосуг и я немедленно умчался к Деду Морозу. Лидия Степановна позже, когда мы начали встречаться, все сетовала:
- Жалко, не знала я, что ты будешь с Юрой Скуратовым встречаться, а то бы его получше рассмотрела!
Но это так, к слову. Вернемся к институтским делам.
Вообще, смешных вещей в институте было много. Кафедрой иностранных языков заведовал Оскар Семенович Альстер. Он - польский еврей, один из активных деятелей Польской объединенной рабочей партии, спасаясь от гитлеровцев, приехал в Советский Союз, здесь женился на сибирячке и остался жить. Знал он пять языков, но русский, честно говоря, до конца выучить не смог. Кафедра у него была в основном женская, мужчин было только двое, он и еще один парень, совсем молодой, по фамилии Северюхин.
Как-то Оскар Семенович прибегает взволнованный на кафедру и кричит:
- Попал!
Все начали интересоваться:
- Кто попал?
- Северюхин попал!
- Куда, Оскар Семенович, попал?
- В президиум попал!
- Оскар Семенович, в какой президиум?
- Ну, в этот, как его… в вытрезвитель попал!
Выяснилось, что молодой Северюхин как следует наврезался и… попал!
В институте несколько раз мне довелось работать в стройотрядах. Это, конечно, суровая школа, но это и один из немногих способов заработать деньги. Других у студентов не было. Или почти не было.
После стройотряда считалось особым шиком проехать на такси от кинотеатра "Современник" до института задом, это примерно километр. Затем ухарь выходил из такси, доставал из кармана десятку и протягивая ее таксисту, говорил небрежно:
- Сдачи не надо!
Это означало, что "мастер высшего пилотажа" вернулся из стройотряда.
В общежитии мы одно время занимали комнату на двоих с Владимиром Борисовичем Исаковым, известным юристом, видным деятелем Верховного Совета Российской Федерации, а ныне - начальником правового управления парламента. До сих пор помню номер нашей комнаты - 214. Володя, кстати, научил меня делать "пролетарский салат имени Первого Интернационала". Что это такое? Это вареная свекла, чеснок и соленый огурец, которые надо было перетереть на терке и заправить майонезом. Получалось очень вкусное блюдо. Рецептом этим я пользуюсь до сих пор.
Работать я был оставлен в институте и вскоре сделался заместителем декана, а потом и деканом заочного факультета. Затем - деканом судебно-прокурорского факультета - самого крупного в СЮИ. Преподавательские и научные кадры у нас в институте были превосходные: Остапенко Дмитрий Демьянович - ректор, проректор по науке, как я уже говорил, - Семенов Владимир Михайлович, вторым проректором, по учебной работе, был Яковлев Вениамин Федорович - нынешний председатель Высшего арбитражного суда России. Но административная работа - административной работой, меня же больше занимала работа научная, поэтому я совмещал одну с другой. Вскоре стал профессором кафедры конституционного права.
Приходилось ездить и за кордон. В 1983 году я выезжал читать лекции в Гаванский университет, на Кубу. Читал я там курс конституционного права. Причем сравнительного - и западного, и нашего, в сравнении. Это довольно трудный курс, я долго готовился к нему и читал его не студентам, а преподавателям. Жил в доме для гостей Гаванского университета, на Кинта Авениде - пятой улице, недалеко от нашего посольства. Куба произвела на меня большое впечатление, и не потому, что я впервые так плотно столкнулся с заграницей, и не ошеломляющими по красоте видами набережной Малекон, а своей веселостью, жизнерадостностью, умением переживать беды.
Помню, мы летели в Гавану, сделали промежуточную посадку в Гандере, и едва оторвались от взлетной полосы Гандера, как кубинцы, почувствовав приближение дома, начали петь. А когда до Гаваны оставался час лета, уже весь Ил-62 пел и плясал. Кубинцы радовались родине, тому, что русские, сидящие за штурвалами лайнера, - отличные летчики, и вообще "советико" неплохие ребята, тому, что жизнь идет, в мире есть песни, есть вино и танцы… Нигде потом, ни в одном углу земли, я не видел таких жизнерадостных людей, как на Кубе. Пели "Катюшу" и "Подмосковные вечера". Эти песни там знают все, поголовно.
Меня незамедлительно стали звать Юрием Гагариным - не из-за того, что был похож, а из-за того, что у нас были одинаковые имена. На Кубе я, пожалуй, первый раз почувствовал себя представителем великой страны.
Совсем недалеко от дома для гостей был великолепный пляж. К сожалению, платный. А что такое деньги для командированного человека? Да буквально все и вместе с тем ничто - их у командированного просто не бывало. Так и у меня с моими коллегами…
Сторожем на пляже был очень приветливый старичок. Мы выстраивались в цепочку, подходили к старичку - я первым, - и как ведущий, произносил громким голосом по-русски:
- Здравствуйте, друг!
Старичок немедленно расплывался в роскошнейшей улыбке:
- О-о, руссо, о-о, советико! - и делал рукою широкое приглашающее движение на пляж. Без всяких денег.
Любовь к советским, к русским была повсеместная. Наши песни знали все. А сейчас мы проедаем остатки прежнего авторитета. Когда еще станут петь песни молодой России? Да и станут ли?
Следующую поездку я совершил в Германию. Один, без переводчиков. Рассчитывать приходилось только на собственное знание немецкого языка, приобретенное в институте. Прожил я там два месяца. Это была очень интересная и нужная стажировка у профессоров Зальцведеля и Осенбюля в Институте публичного права при Боннском университете. На окраине Бонна снимал маленькую квартирку, готовил себе сам, иногда ездил в студенческую столовую. На всем экономил. В результате, как и многие советские командированные, я купил телевизор "Шарп" и магнитофон. Радости в доме было много. Телевизор тот служил долго, недавно только сломался. Самое приятное было, что Лена встречала меня на вокзале в Москве - она специально приехала из Свердловска.
Она ведь, когда мы поженились, перевелась в Свердловск. После школы она училась в Восточно-Сибирском технологическом институте, в Свердловске же стала учиться в электротехническом институте инженеров железнодорожного транспорта, который благополучно и закончила. Стала инженером-экономистом.
Наш первенец - сын Дима - родился в 1976 году, дочь Саша - в 1981-м. Но вернемся к зарубежным поездкам.
В следующую закордонную командировку, в Польшу, в город Познань, я отправился уже с Леной. Это было в 1989 году. Мы дружили - Свердловский юридический институт и юрфак Познаньского университета. Поездка эта была обменная.
Самое интересное - все эти годы, особенно в зарубежных поездках, вспоминалось недавнее прошлое, наша с Володей Исаковым комната, "пролетарские" салаты, жесткая работа без всякого контроля со стороны. Просыпались мы обычно в половине девятого, потом - умывание, завтрак. После завтрака садились за книги. На часах была половина десятого, можно было не проверять… Вставали же из-за книг в половине десятого вечера, бежали в ДК "Урал", расположенный рядом, где имелся роскошный бассейн, плавали час, и всю усталость снимало как рукой. Молодые были, здоровые…
Когда я уходил в армию, место в комнате номер 214 не сдавали никому, держали для меня, Исаков жил один, на это место я и вернулся.
Позже Володя поменял свою квартиру в Нижнем Тагиле на две комнаты в Свердловске - у него был тяжело болен отец, его надо было забирать к себе, - и съехал из общежития. Мы потом уже жили там с Леной. И незаконным образом - с Димкой, когда тот родился. Незаконным образом потому, что детей, тем более грудных, - держать в общежитии было нельзя, но все, в том числе и начальство, закрывали на это глаза, понимали по-другому быть не может.
Из этого общежития, из памятной сердцу комнаты 214, мы переехали в другое общежитие, - то самое новое, построенное, где ныне живут студенты судебно-прокурорского факультета. Позже наша знакомая Валентина Станиславская, следователь Кировского райотдела милиции (муж ее Виктор был командиром роты в батальоне, где я служил), помогла нам снять однокомнатную квартиру. В этой квартире мы прожили три с половиной года.
А потом нам дали двухкомнатную квартиру в Пионерском поселке. Это было первое наше жилье - собственное, свое, не надо было мыкаться по чужим углам. Мы были счастливы. Дом был девятиэтажный, кирпичный. Через некоторое время к этому дому пристроили другой и мы получили жилье уже там, побольше - трехкомнатную квартиру. У нас к той поре, кроме Димы, была уже и Саша. В общем, поскитаться пришлось немало, но скитания эти не оставили в душе тяжелого следа - мы были молоды, верили в будущее, в свои звезды, если хотите, думали больше о дружбе, чем о распрях (о распрях вообще не думали), верили в то, что завтрашний день окажется лучше сегодняшнего. И были правы.
Иначе, если этого не будет, и жить не стоит.
Жизнь - штука удивительная, сюжеты иногда преподносит совершенно неожиданные. Я жил в Свердловске и не думал о Москве, но вскоре оказалось пора думать и о переезде в Первопрестольную.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ О СВЕРДЛОВСКЕ
Я написал главу об институте, прочитал ее и понял - написал мало, многое упустил, многих не упомянул. Ведь свердловский период жизни ключевой, не будь его, не было бы ничего, даже меня, нынешнего, и то не было бы.
Можно было, конечно, перелопатить главу о СЮИ, но я не стал этого делать, я решил написать отдельную главку, этакое дополнение к рассказанному выше. Это мне подсказала сделать и Лена, Елена Дмитриевна, моя любимая жена.
И я, пребывая в Москве, в тогдашних заботах переезда, вновь вернулся мыслями в Свердловск, в свой родной институт, к людям, которые мне были - и есть - дороги.
Идет время, многих уже нет в живых, а хочется вспомнить всех - и тех, кого уже нет в живых, и тех, кто живы.
В СЮИ работало много ученых с мировыми именами, общаться с ними было и полезно и важно для тех юристов, которые решили посвятить себя науке. Хотя я уже и назвал имена многих из них в предыдущей главе, я назову еще раз.
Одним из самых ярких людей в этом мире был, конечно же, Юрий Григорьевич Судницын. Во-первых, это был блестящий ученый, во-вторых, он великолепно знал немецкий язык и ездил в Германию читать лекции в институте Гумбольдта, в-третьих, оставил после себя несколько трудов, которые ныне считаются классическими.
Помню, когда я работал уже на Старой площади, в ЦК КПСС, ко мне пришел один выпускник юридического института - он очень хотел стать моим аспирантом.
Настроен он был критически абсолютно ко всему, готов был все ломать и крушить, чтобы сказать новое слово - свое собственное, единственно верное, - в науке.
Я возражал ему, возражал, впрочем, довольно вяло: немало, мол, прекрасных ученых было и до него, и когда этот будущий профессор допек меня, предложил:
- Пойдите в Ленинку, в научный зал библиотеки, возьмите там двухтомник докторской диссертации Судницына, прочитайте его и мы вновь вернемся к нашему разговору.
- Вы меня все равно не переубедите, - заявил он перед уходом, - мое мнение - твердое.
Ну что ж, твердое так твердое.
Отсутствовал он месяца три. Но через три месяца все же появился. Неожиданно подавленный - от прежней шапкозакидательской бодрости не осталось и следа.
- Благодарю вас, Юрий Ильич, за то, что на путь истинный меня наставили, - сказал он. - Никакой наукой я заниматься не буду. Так, как написал Судницын, мне не написать никогда.
Вот какой неожиданный выстроился сюжет.
Приятно и сейчас вспоминать Митрофана Ивановича Ковалева и Геннадия Владимировича Игнатенко, оба они - заслуженные деятели науки Российской Федерации, крупнейшие специалисты. Юдельсон Карл Сергеевич - подлинное светило в области гражданского процессуального права. Он долгое время работал в Свердловске, в СЮИ, потом уехал в Саратов, в тамошний юридический институт, заведовал там кафедрой.
Однажды он вернулся в Свердловск - председателем ГЭК. Госэкзамены сдавали студенты-заочники из учебно-консультационных пунктов - УКП. Надо заметить, подготовка на УКП обычно бывает слабая, заочники много слабее очников, потому сейчас практика УКП в системе юридических вузов отменена (не знаю, как в других), но тогда они еще существовали - в Омске, в Уфе, в Новосибирске.
Экзамены принимал профессор Ковалев, Юдельсон же председательствовал. Некоторое время он слушал не самые блестящие ответы, а потом, измученный нудным однообразием экзамена, задремал.
Одной девушке попался следующий билет по уголовному праву: "Изнасилование. Понятие и виды преступления". Заочница стала бодро отвечать на билет.
- Изнасилование бывает двух видов: простое и фигурное, - заявила она.
Юдельсон незамедлительно проснулся:
- Как вы сказали?
Ковалев от смеха полез под стол.
- Изнасилование бывает двух видов: простое и фигурное, - повторила девушка.
- Ну, простое мы знаем. Расскажите нам про фигурное…
Как-то он спросил у одного студента, прибывшего в Свердловск с нынешней родины олигарха Абрамовича - с Чукотки:
- Что вы можете сказать об Ольстере?
- Оскар Семенович - прекрасный преподаватель, мы его любим и уважаем.
Студент перепутал Ольстер с заведующим кафедрой иностранных языков Альстером.
Вообще, студенческие годы - самые веселые в жизни всякого человека. Хоть и голодно мы жили, но весело. Чего только в студенческую пору не случалось! По соседству со мною жил аспирант Венир Самигуллин. Однажды его отправили на картошку руководителем большой студенческой группы. И вот на одном из картофельных полей происходит следующий диалог, очень красноречиво, кстати, характеризующий два социальных слоя, крестьянство и научную интеллигенцию, - Самигуллин спрашивает у местного бригадира, здорово страдающего с перепоя головной болью:
- Скажите, как мы после уборки будем дифференцировать картофель?
Бригадир от неожиданности едва на землю не сел. Покрутил головой, приходя в себя, и рявкнул во все горло:
- Да пошел ты! Дураку понятно, что большие картохи - сюды, маленькие туды!
Мне тоже довелось побывать на уборке картофеля. Вместе с Сережей Рядновым - тем самым аспирантом, который так удачно избежал призыва в армию. Кстати, мы с ним только двое из пятисот человек закончили институт без единой четверки.
Память у Сережи была феноменальная. Он, например, брал книгу - любую книгу, с любым текстом, раскрывал ее, в течение примерно полутора минут изучал текст, напечатанный на двух страницах разворота, и затем по памяти воспроизводил обе страницы целиком. Редко когда пропускал какое слово. Если пропускал - здорово смущался.