* * *
Иду я недавно по улице и раздумываю, о чем только и могу думать в последнее время. И прихожу к выводу, что по всем законам добра и красоты должна мне подвалить немереная компенсация за нынешнюю мою потерю и последующие страдания. Либо, думаю, творческий какой прорыв случится, либо деньгами дадут. И захожу с этими мыслями в супермаркет, а там кассирша, ввиду отсутствия мелочи, прощает мне "два пятнадцать". И это все?!
Помню, однажды ночью после смерти Х я в очередной раз рыдала на груди у Тины, и вдруг меня осенило. Я подняла залитое слезами лицо и срывающимся голосом сказала: "Он был хомячок! Они короткоживущие, только успеешь полюбить, как они мрут!" – и снова зарыдала. Надо, конечно, сделать скидку на стресс и четыре утра, но что-то в этой идее было. Например, я никогда не связывалась с винтовыми по той же причине – едва привыкнешь, как он уже утонул в поилке… то есть печень сгнила или сердце остановилось. Сейчас вот оказалось, что бывает любовь-хомячок, точнее, отношения-хомячки. А любовь – сука, ее в поилке не утопишь. Можно, конечно, привязать ей кирпич на шею, но боюсь, что получится, как у Карлоса с Доном Хуаном:
"Карлос. Если бы я приковал себя тяжелой цепью к этому большому камню, я бы смог летать тогда?
Хуан. Тогда бы тебе пришлось летать с этой тяжелой цепью и большим камнем".
Все то же самое и еще кирпич.
Встретились, держась за руки, дошли до метро – в молчании. У турникетов легко поцеловались, невинно и слепо огладили друг друга через одежду – для узнавания, для запоминания. Каждый наскоро пробежал руками по чужому телу, проверяя: цело, в порядке, все ли на месте? В принципе на месте все, кроме любви. Ничего значительного не прозвучало и не произошло за короткое время до поезда. Только быстрый обмен нежностью, гарантированной предыдущими отношениями. Наши ладони, имеющие опыт друг друга, не могут не излучать тепло. Такая простенькая ловушка: всегда знаешь, куда пойти, чтобы тебя вспомнили, приласкали и предоставили обязательный минимум общности. Всякий одиночка попадается на эту возможность – быстро, недорого, наверняка. На такой гуманитарной помощи можно протянуть полжизни. К счастью, я слишком хорошо помню, как это было по-настоящему. Я лучше потрачу еще немного сил, чтобы начать все сначала – с кем-нибудь другим.
Тина сказала, он грустит. Прячет лицо, когда она говорит обо мне. У него не клеится работа. Он не общается ни с кем. Та девушка появляется у него дома не очень часто. Это, кажется, ненадолго…
И тогда я позволяю себе посмотреть в никуда: он скажет "возвращайся", а я подойду очень близко и ничего не скажу, даже думать перестану, потому что – запах, тепло от его плеча, дурацкая рубашка в белый цветочек и кожа совсем рядом. Можно даже заплакать, если захочется, но не захочется, потому что наконец-то все станет хорошо. И когда мы доберемся до постели, я первым делом засну рядом с ним, потому что безумно устала за это время. И только потом, когда проснусь и услышу, как он дышит рядом, я осторожно, чтобы не обжечься, загляну в его лицо, потому что глаза мои тосковали без его красоты и были как слепые. А чуть позже я протяну руку, прикоснусь подушечками пальцев, а потом очень медленно, ведь мои руки заледенели без его огня, позволю ладоням наполниться, вспомнить его тело постепенно – чтобы не обжечься. И он, наверное, проснется, и тогда уже мое тело, которое сейчас корчится от одиночества…
Но в этом месте я обычно вспоминаю его голос, однажды произнесший: "Эта девушка… со мной никогда такого не было, это наверняка, я и не знал, что так бывает, – настоящая любовь". И понимаю, что у меня очень хорошая подруга.
Пару дней назад мы все-таки поговорили. Прошло полгода с тех пор, как этот юноша поверг мое сердце в невыносимую печаль. И вот мы встретились на вечеринке, где оба были по делу и оба со своими партнерами. За месяц до того мы виделись мельком, и я не посмела даже взглянуть ему в лицо. А тут собралась с духом и подошла. И (внимание!) я обнаружила, что ангел упорхнул. Белый кролик моего сердца больше не дрожит и не пытается удрать через горло. Любовь конечно же не умерла, она ушла, запрокинув голову, глядя в фиолетовое ночное небо, улыбаясь воспоминаниям, оставив после себя только нежность.
– Хочешь? – спросила я.
– Безумно! – ответил он.
И я угостила его шоколадкой.
А шуму-то было…
Ну хорошо, давай назовем это "эгрегор", хотя получается безграмотно. Но я вот думаю, у каждого человека образуется не просто аура из личных его эмоций, поступков и мыслей, а здоровенный эгрегор из того, что чувствуют к нему окружающие. Такой пятнистый небесный образ тебя, складывающийся из чужой любви, ненависти, уважения и презрения. Вот я думаю, что ты ангел, и добавляю светлое пятно, а она, дура, считает тебя неудачником, и ее пятно, конечно же, серое. И в общем, тебе от этих представлений ни жарко, ни холодно, но иногда можно согласиться с каким-нибудь из этих пятен. Поверить, например, в мою точку зрения, открыться и впустить в себя ангела, которого я намечтала. Только откуда же взять смелости и с какой вообще стати ты должен верить, что я вижу тебя самым лучшим? Поэтому спокойно можешь от моего варианта отказаться, а я назову это "он ничего от меня не принимает", – на самом деле тебя не устроил мой идеальный ты. Может быть, он скоро отомрет в этом твоем "собирательном образе" без подпитки. Или останется навсегда, неизвестно. Но в любом случае может наступить такой момент, когда вы вдруг меняетесь ролями и уже не эгрегор – твое небесное отражение, а ты – его земная тень. Вот тогда говорят, что на лице отпечатывается характер, прошлая жизнь и все такое. И на этот случай для тебя бы лучше, чтобы мой ты не отмер. А я, знаешь ли, еще не решила. Мне, может, жалко своего придуманного ангела в трату отдавать, задушите вы его там, вместе с неудачником, подлецом, мудаком и кого там на тебе уже успели вырастить. Мне, собственно, только его и жалко.
Сегодня очень важно не произносить это слово на букву О. Да и то, другое, на Л, тоже не стоит. Проснуться утром, услышать дождь и не сказать: "Ну вот, кончилось Л, наступила О". Все слова на Л закончились раньше, чем вчера, а О длится уже так давно, что нет смысла привязывать этот факт к первому сентября, дню знания того, что О неизбежно, что каждый из нас О, поэтому не стоит впадать в О по этому поводу. И О не спасут, потому что пришло время уклоняться от них. Мне снилось вчера, что мы лежим рядом, и я знаю, что не должна его О. Потому что я затеяла эти О, не спросив, вот и пришло время опустить руки и узнать, чего хочет этот человек. Узнав – запомнить, чтобы через три месяца не возвращаться к этой теме. Смена времен года не имеет особого значения в вопросах Л.
Я шла по улице Народного Ополчения, когда меня догнала и накрыла волна тоски. Возможно, это было связано с тем, что я несла деньги своей квартирной хозяйке, но почему-то показалось, что это из-за него. Не долго думая написала: "Мне тревожно. Ты в порядке?" Через некоторое время получила ответ: "Может, приедешь?" Вот это и называется – намек понят. Я поехала на следующий день. Увидела мертвые картинки – все те же, что он делал при мне, только вылизанные до карамельной гладкости. Если пару недель мучить работу фотошопом, она умирает, остается открытка. Серые стены его комнаты были увешаны сладкими трупиками в деревянных рамках. Клянусь, смотреть на это было невозможно, но он хотел, чтобы я о них написала. И я ему сказала, как есть.
"Что же ты сделал с ними? Или они и раньше… Но где в таком случае были мои глаза?.. Какие могут быть тексты к этому? Я отказываюсь украшать лентами твоих мертвых младенцев… И у девушки твоей нет лица, вялая она да унылая (последнее уже так, до кучи). Ты не жди справедливости от меня, детка, я ведь не равнодушная женщина, я – разочарованная, только не расстраивайся, но я их не вижу…"
Ну и все в таком духе, а он сказал, что – да, он и сам понимает, но надо же довести до конца, и за месяцы без меня он не сделал ничего нового, и про девушку – да, но так уж вот получилось…
Мы мило поговорили в том же духе, уже собралась было я уходить, но Тина, убегая на работу, попросила покормить кошку, и пришлось задержаться, чтобы разморозить мясо. И вот. Он шепчет мне на ухо: "Значит, время уклоняться от объятий? Ну-ну", – не прекращая делать то, что он делает, а я спрашиваю: "А ты ей верен?" Он говорит: "До сего дня получалось". И я понимаю: для него наступил роскошный период лишения невинности – он теперь раз пять ее будет терять с каждой знакомой женщиной, рассказывая, что не устоял исключительно перед ней, а так – ни-ни. Я молчу, до последнего молчу, а потом все-таки выкрикиваю его имя, как прежде, и он почти сразу же кончает. После этого мясо признали оттаявшим, кошку покормили, и я лишь отметила, что слишком быстро он разморозил мясо в этот раз – то ли холодильник сломался, то ли еще что.
Но в общем, скучно. Самым интересным в нем была моя любовь, теперь – ничего особенного.
Созерцание этого человека, прежде ненаглядного, погрузило меня в такое глубокое недоумение, что я бы захлебнулась им, не вынеси меня на поверхность второе, столь же сильное чувство – скука.
Я отказываюсь верить, что все это было – настоящее счастье, настоящая печаль, потому что сухой остаток чувств укладывается в прелестный жест. Слегка, по-тайновечорному, разведенные руки, вращение левой кистью, раскрывающейся цветком, и произнесенное с некоторым извинением "но я… любила его…".
Мне теперь кажется, что J тогда испытывал бесконечное смущение. Один из вас… мне неловко об этом говорить… ну, бляаа… Он продолжает, опустив глаза. Я действительно сожалею, но нынче же ночью один из вас… И самое стыдное во всей этой истории будет знаете ли что? Этот человек всерьез считает, что изменил нечто в моем пути. Что за этот вот мешочек можно было продать (а можно и не продать) и дорогу, и крест, и полуденный жар, и следующие две тысячи лет. Это всегда так неловко, когда замечаешь – как же ты глуп, душа моя.
Ах, ну я, конечно, не сравниваю, но иногда так остро вдруг понимаешь, что вне зависимости от времен и масштаба личности чувства не изменяются – любовь, разочарование, отчаяние. Мы сплевываем ту же горечь, что сводила рот людям три века назад, и та же нежность расплавляет кости и растворяет мысли нынешней девочке, как и какой-нибудь восьмисотлетней давности даме, влюбленной в менестреля. Трубадура. Трувера. Миннезингера, наконец.
Можно ли считать счастливой жизнь, если каждые полгода приходится напоминать себе: "Забыть значит начать быть"?
Только такую и можно.
Но не скука меня доконала, другое: он рассказывает о нас. Люди добрые, он же еще хвастает! Через третьи руки узнаю свежую сплетню, что я, оказывается, вернулась к нему.
А потом он позвонил.
После телефонного разговора со мной случилось нечто похожее на обморок (насколько вообще способна на обмороки моя здоровая натура) – я доползла до кровати и мгновенно заснула на три часа.
Он сказал мне следующее: "Я понял, что любовь – любовью, а бизнес – бизнесом, и не нужно заниматься с тем, кого любишь. Поэтому давай поработаем вместе. Будешь моим продюсером". Услышав мое глубокое молчание: "Я такой циничный, да?" Нет, просто дурак. Нашел способ уговорить женщину – "я тебя не люблю, и поэтому". Но это я только подумала.
Проснулась с противной температурой 37,3° и в ярости.
Стала обдумывать месть. Наверное, скажу ему речь.
"Я все думаю, на что бы тебя приспособить.
Для романтических отношений не годишься – ты меня не любишь.
Для секса не подошел, слишком уж болтлив.
В творческом плане – тоже, мне перестали нравиться твои работы.
В вопросах бизнеса я бы сказала, что ты ноль, но ведь есть еще и отрицательные числа.
Остается вариант эскорт-услуг – мне полезно познакомиться с разными людьми, а ты все еще красив, мы могли бы вместе выходить в свет.
Но до Нового года я работаю как лошадь (у меня, видишь ли, появились постоянные заказы в журналах), а потом истечет срок, отпущенный тебе на перемены. От тебя и так осталась половина, а к середине зимы, полагаю, ты совсем распадешься.
И почему это ты пытаешься использовать именно меня для организации своих дурацких дел? Тебе прекрасно удается работа с посредственностями, путем несложных манипуляций и простеньких сексуальных практик ты умудряешься добиться вполне адекватных результатов. Так поручи это своей девушке! Зачем пытаться подмять столь ненадежное "творческое" существо, как я, с кучей принципов и разноцветных фобий, и приставить его к продюсерской деятельности? Это короли назначали художника или поэта главным постельничим, а ты всего лишь мальчик с окраины, таланты на побегушках тебе не по карману.
О твоей бестактности можно слагать легенды. Ну перепихнулись мы однажды по старой памяти, зачем рассказывать об этом всей округе? Этот факт не делает чести ни мне, ни тебе. Зачем? Да еще человеку, который не преминул донести информацию до меня.
А эта последняя фраза из телефонного разговора вообще вне конкуренции".
И так далее.
Примерно такую речь я произносила мысленно, пытаясь заснуть, но до трех часов ночи меня буквально подбрасывало от злости.
И вот я отправилась мстить. Нарядилась в его любимое черное платье, повторила текст (не забыть сказать гадость про 1) девушку; 2) лучшего друга; 3) картинки; 4) его прическу и т. д.) и пошла.
Ну что я могу сказать: он открыл мне дверь – нервный, тощий, с грязным хвостом.
У него сгорел процессор.
Он ничего не понимает в HТМL кодах.
Он ест одну картошку, потому что нет денег на мясо.
Он лежит на животе поперек дивана, смотрит на меня снизу вверх и улыбается.
Я глажу его по руке и говорю: "Ты хороший мальчик, но я недостаточно зрелая личность, чтобы сотрудничать".
Ох, детка, прости меня. Прости меня, с моими иллюзиями. Прости, что я повесила все свои корзины на твои нежные яйца. Прости, что я завысила планку – уровень честности, качества работы, остроты переживаний, – это все оказалось немного слишком для тебя. Прости, что величала живого человека ангелом, – это работа для мертвых. Прости, что ждала от тебя спасения. Прости, детка.
Мне нравятся в "Монти Пайтон" вопли могильщика: "Выносите ваших мертвецов!" Выносите их вовремя, не держите в доме. Я и сама время от времени бросаюсь заполошно пересчитывать могилы вокруг себя – и внутри себя – помню? помню, помню. Но я хотя бы удерживаюсь, чтобы не выкапывать их, как Карлсон персиковую косточку – ну как она там?
Очень стильно было пойти на кладбище после захода солнца. Перепугала, правда, припозднившихся скорбцов – шутка ли, встретить в темноте даму в белом с красными розами.
Я не мерзну около могилы, даже в самый жестокий мороз. Раньше думала, что это дерево защищает от ветра, но его спилили весной, а внутри ограды все равно чуть теплее, чем на дорожках. Смею надеяться, что это ему компенсация за "холодную" смерть. Впрочем, в этот раз я не стала часами "кудри наклонять и плакать", мы, что называется, нормально пообщались. В конце концов, у человека день рождения.
Его папа донашивает за ним белый свитер (или такой же, неотличимый).
Х всем сердцем любил провокацию, считал своим долгом вышибать людей из колеи всеми возможными способами – легкими наркотиками, публичными выступлениями, странными танцами, словом, он заставлял человека сделать то, чего тот не делал прежде. Шокировал, выбивал эмоции. И он считал, что родители хронически не способны понять его начинания.
Но вот мама рассказывает, что не хотела стирать его голос с автоответчика и очень переживала, когда запись исчезла самостоятельно через год после его смерти. Вдумайтесь на минутку – ровно год люди, звонившие им, слышали по телефону чуть раздраженный голос мертвого (родственника, друга, любовника): "Здравствуйте…"
Он бы, наверное, развеселился, узнав, насколько он сын своих родителей.
Почти год прошел, душа моя.
За это время ты провел меня по стандартному лабиринту развлечений в детском парке: у входа – "как никогда в жизни", а у выхода – равнодушие. Мы шли по стрелочкам, минуя нежность, благоговение, печаль, ревность, "пошел на хрен" и отвращение. Иногда делали круги, возвращались к страсти и надежде, иногда заглядывали в совсем уж темные комнаты, вроде ненависти и мести. Я входила, когда на улице была весна, а выхожу в начале января. Голова слегка кружится, очень хочется опуститься на снег и закрыть глаза. После множества слов, адресованных тебе (сказанных, написанных, нашептанных, подуманных), всех разноцветных слов, которые объединяет только одно, – то, что они не получили ответа, после этого остается самое простое: благодарность. Потому что исключительно из-за тебя додумалась до очередной своей теории любви, с которой буду носиться до тех пор, пока не появится кто-нибудь новый. Пока же я читаю у суфиев приблизительно то, о чем думала год назад:
О Возлюбленный,
Твои стрелы немилосердно жалят сердце,
И все же я всегда буду служить мишенью
Золотому луку и неисчерпаемому колчану.
И это, душа моя, не о тебе, это о боге. О Боге, точнее. Женщина по-прежнему смотрит в сторону Бога и видит сияние божественной любви, снова и снова ошибаясь, потому что принимает за источник мужчину, который всего лишь стоит против света. И только в тот момент, когда он уходит, она понимает, что ее сердце всегда было мишенью для золотых стрел и фиолетовых молний, потому что никого нет и не было между ней и любовью.
Вот за это пока незабытое знание – спасибо.
Моя любовь длится, пока помню вкус кожи в семи местах: за ухом, над ключицей, под коленом и на сгибе локтя, между лопатками, над ягодицами и в ямке возле французской кости.
Тина позвала меня на один из показов Недели моды. Приглашенные счастливчики говорят "неделя Высокой моды", но в прошлом году мировое сообщество посчитало нецелесообразным проводить в Москве высокую, поэтому мода у нас самая обыкновенная, низенькая. Я сначала отказалась, но приглашение было напечатано серебром на черном картоне, и Тина сказала между прочим, что и он там будет. Ой, я вдруг вспомнила, что срочно должна передать ей одну важную бумажку, лично в руки.
И вот на следующий день… Хотя нет, сначала был еще тот, предыдущий день, когда я купила себе термобигуди и пенку для волос, обещающую "нереальный блеск". А потом уже наступил "и вот".