Потом уже я узнала, что массовая карательная акция против населения города была спланирована гестапо, уничтожение евреев и поляков проводилось по заранее составленным спискам. И главную роль в этой кровавой оргии выполняли украинские националисты из батальона "Нахтигаль" под командованием Романа Шухевича, верного друга и соратника Степана Бандеры. Всю неделю пьяные бандиты грабили, жгли, насиловали, убивали невинных людей, живыми зарывали их в землю. Они уничтожили, по разным источникам, от пяти до семи тысяч горожан.
Я уверена, что главный идеолог украинского национализма Степан Бандера несёт моральную, политическую и правовую ответственность за это чудовищное преступление. Ведь именно его доктрина "Украинской национальной революции" предполагала устранение политических и "этнических" врагов государства. Бандера был одним из авторов документа "Борьба и деятельность ОУН(б) во время войны", содержащего прямые инструкции по применению массового этнического и политического насилия как средства революционной борьбы. Он периодически получал от своего другого боевого соратника Ярослава Стецько информацию о событиях на Украине и даже направил членам ОУН(б) благодарственное письмо за хорошую работу. В концлагере он был у немцев на привилегированном положении. Хорошо питался, встречался с женой.
В акте бандеровского квази-правительства от 30 июня 1941 года открытым текстом провозглашалось: "Украинское государство будет тесно сотрудничать с национал-социалистической Великой Германией, которая под руководством Адольфа Гитлера создаёт новый строй в Европе и мире… Украинская армия… будет бороться дальше с союзной немецкой армией… за… новый строй во всем мире…".
"Наша власть должна быть страшной", - это воззвание к соратникам по борьбе принадлежит самому Степану Бандере.
По пути в Киев я своими глазами видела и другие "художества" нахтигальцев. В одном небольшом городке ствол каждого дерева в старой аллее они "украсили" трупом еврейского ребёнка и назвали её "дорогой к самостийной Украине".
Осенью вермахт отозвал батальон "Нахтигаль" обратно во Львов, а потом направил в Германию на семимесячные курсы для повышения квалификации, где его объединили с ещё одним отрядом националистов - "Роланд", а в конце марта 1942 года в составе 201‑го охранного батальона перебросили в Белоруссию для борьбы с партизанами.
За девять месяцев пребывания там "Украинский легион" уничтожил более 2000 советских партизан. Деятельность батальона Шухевича была высоко оценена немецким командованием. Летом 1942 года в письме к митрополиту Андрею Шептицкому он хвалится: "Ваша святейшая эксцеленция, у нас дела идут хорошо, немцы удовлетворены нашей работой".
Почему я так подробно рассказываю об этом батальоне? Я долго запрашивала всевозможные архивы, собирала газетные вырезки. Потому что на руках этих палачей кровь моего родного отца. Не прощу. Никогда!
Полмесяца нашего чердачного заточения перечеркнули все наши планы догнать Красную Армию. Наступление гитлеровцев развивалось столь стремительно, что когда мы, наконец, выбрались из Львова, то оказались уже в глубоком немецком тылу. Спасти двух евреек в Галиции тогда могло только чудо.
Под Станиславом на хуторе нас приютила сердобольная польская старушка, её сыновей с жёнами и детьми забрали в НКВД и сослали в далёкий Казахстан. Она думала, что всё, никого больше из родных в живых не осталось. Но перед самым началом войны из Семипалатинска пришло письмо от младшего сына, сообщившего, что было тяжело, зимой сильно болели и голодали, но, слава Богу, все живы и постепенно осваиваются на новом месте.
- Вы верьте и молитесь Богу. Пускай у вас - он свой, но обязательно поможет и защитит. Главное - верить, - наставляла она нас на прощание.
Мы прожили у неё больше месяца, помогали по хозяйству: поливали и собирали овощи, вязали снопы, я даже научилась доить корову. Если бы местные полицаи не проявили к нам интерес, мы бы никуда оттуда не ушли. А так, оставалась одна дорога - на Киев.
На обочине нас подобрала немецкая легковая машина, в ней ехали два молодых штабных офицера. Конечным пунктом их поездки оказался как раз Киев. Фашисты к тому времени успели захватить и украинскую столицу. Нас с мамой спасло знание немецкого языка, интеллигентная внешность и женская красота. Офицеры оказались людьми образованными: один - доцент университета, другой - инженер. Они не были фанатиками учения Адольфа Гитлера о чистоте арийской нации, поэтому не стали сдавать нас в гестапо, но каждую ночь, пока мы добирались до Киева, пользовались нами как женщинами. Так в шестнадцать лет я потеряла девственность на глазах у собственной матери. Зато осталась живой. Потом-то я поняла, что те двое воспитанных арийцев просто решили скрасить себе путешествие. В их планы не входило наше спасение, наоборот, они прекрасно были осведомлены, что никуда от гестапо на оккупированной территории нам не деться, а брать грех на свои души не хотели.
Тётя Сара встретила нас радушно. Долго плакала, узнав о гибели родного брата, а потом успокоилась, резонно заметив, что от судьбы никуда не деться. Её муж - дядя Иосиф - служил в Красной Армии, поэтому она сама со дня на день ожидала, что за ней придут немцы или полицаи. А тут ещё мы из Львова. К тому времени в городе начались поджоги немецких административных зданий. Поговаривали, что это дело рук партизан. Мы старались установить связь с ними, чтобы уйти в леса. Но не успели.
В конце сентября в Киеве ещё лето. В садах, огородах, на полях вызрел урожай. Люди заняты заготовками на зиму, им не до политики. И вдруг по радио два дня подряд самые уважаемые в городе раввины поочерёдно выступают с обращением к еврейскому населению: "После санобработки все евреи и их дети как элитная нация будут переправлены в безопасные места…". 29 сентября к 8 часам утра все евреи должны были явиться на угол Мельниковой и Доктеривской улиц (к кладбищам) с документами, деньгами, ценными и тёплыми вещами, а также бельём. За невыполнение приказа полагался расстрел. По городу была расклеена масса таких объявлений. Дворники говорили о переписи и переселении евреев в Палестину.
- А может, нас и впрямь повезут в Палестину? - надеялась наивная тётя Сара, собирая своего пятилетнего сынишку. - Но зачем же тогда тёплые вещи? Неужели там так холодно зимой? Вот дура, нам же придётся плыть по морю, а там - холодный ветер. Лёва, шерстяной шарф не забудь, что бабушка тебе вязала! А то простудишься на теплоходе.
- Боюсь, что наша Палестина находится в овраге за ближним кладбищем, - тихо прошептала мама, на себе испытавшая милосердие нацистов.
За ночь погода испортилась. Похолодало. Задул сильный ветер, предвещая осенние дожди. Длинная колонна евреев выстроилась у входа в пропускной пункт. В толпе в основном были старики, женщины и дети, мужчины же воевали на фронте. Периодически ворота из колючей проволоки открывались, и внутрь украинские полицаи впускали 30–40 человек. Было уже далеко за полдень, когда зашла наша партия. Вначале нас погнали за канцелярию, и когда мы скрылись из вида людей, оставшихся снаружи, полицаи направили нас к ряду столов. В месте, где складывали драгоценности, нам пришлось задержаться. С какой жадностью смотрели полицаи на папины драгоценности, когда мама высыпала на стол содержимое саквояжа! Но их замешательство прошло быстро, и нас, угрожая палками, погнали к другим столам. В одном месте мы сняли свои пальто и бросили в большую кучу, в другом - обувь, в третьем - платья, в четвёртом - нижнее бельё. Не прошло и минуты, как мы оказались абсолютно голыми. Мама стыдливо закрыла одной рукой промежность, а другой - грудь. Я последовала её примеру и только потом обратила внимание, что все остальные женщины поступали также. Мужчинам было проще, они прикрывали только гениталии.
Раздетых, нас погнали к оврагу метрах в ста пятидесяти от канцелярии. Здесь уж украинцы себя не сдерживали, колотили бегущих евреев палками от души. У края оврага нам приказали остановиться. Мама велела мне закрыть глаза и не смотреть. Но я всё равно из упрямства её ослушалась и приоткрыла глаза. Что я увидела - это не может уложиться в сознании нормального человека. Сотни, тысячи окровавленных трупов слоями, как в торте или пироге, лежали в огромном овраге. Нас вначале выстроили в линию. Тётю Сару с Лёвой я потеряла из виду, наверно, их уже расстреляли, но мама была рядом, она стояла слева от меня и шептала: "Держись, моя девочка". Вдруг пулемётчик с другого конца оврага по-немецки прокричал автоматчикам, что ров переполнен, и если нас расстрелять из пулемёта, то придётся долго разгребать трупы для новой партии. Будет удобнее, если мы сами спустимся в овраг и ляжем поверх убитых, а уж потом нас прикончат.
Я думаю, план моего спасения родился в голове у мамы, пока немцы через переводчика объясняли украинцам, что да как лучше с нами сделать. Когда мы по узкому проходу, подгоняемые полицаями, спускались в овраг, мама успела шепнуть мне на ухо, чтобы я легла рядом с ней.
Вот мы на верху пирамиды из человеческих тел. Здесь даже и не холодно. Нет ветра, и тела убитых ещё не успели остыть, греют. Подо мной лежало тело молодой женщины с такими же длинными чёрными волосами, как у меня и мамы. Пока автоматчик, методично стреляя, подходил к нам, мама велела мне просунуть голову вниз, в щель между телами, а голову убитой женщины подо мной наоборот вытащила наверх. Её расстреляли из пулемёта в спину, затылок был цел, а автоматчик сейчас расстреливал жертв именно в затылок. Для большей маскировки мама распушила свои роскошные волосы и прикрыла меня, как саваном.
- Не шевелись до темноты. Притворись убитой.
Это были её последние слова. Выстрел оборвал их. Я чувствовала, как содрогнулось тело моей соседки подо мной, получившей в затылок пулю, предназначавшуюся мне.
До темноты каратели успели уложить ещё два слоя убитых. Под тяжестью их тел мне было тяжело дышать, стало совсем холодно. Но я терпела и притворялась мёртвой. А когда сверху стали ходить автоматчики и добивать выживших, я от ужаса и страха потеряла сознание.
Очнулась в кромешной тьме. Всё тело сводили судороги от холода. Я напряглась, что было сил, и скинула с себя трупы. Кто это были - мужчины или женщины, молодые или старые - я не разглядела в ночи. Да и мне было уже всё равно.
Голая, окровавленная, я вылезла из оврага и поползла через старое кладбище, через могилы на светящиеся огоньки человеческого жилья.
Очнулась я в какой-то невзрачной коморке. Старик с седой бородой и добрыми глазами обтирал моё бесчувственное тело спиртом и поил целебными горячими снадобьями. Это был кладбищенский сторож - дед Архип. Русский, из донских казаков. Я прожила у него целых два года. Днём пряталась в кладовке от посторонних, из сторожки выходила по ночам. Моими собеседниками были только звёзды и умершие под могильными плитами, а ещё тысячи расстрелянных немецкими и украинскими фашистами невинных людей. Мама, тётя Сара, Лёва… Сколько вас, жертв Холокоста, зарыто в оврагах Бабьего Яра! Сто пятьдесят, двести тысяч? Как можно это простить и забыть?!
"Лишь немногие из присутствующих знают, что значит, когда лежит груда трупов, - сто, пятьсот, тысяча трупов… Выдержать всё это и сохранить порядочность, - вот что закалило наш характер. Это славная страница нашей истории, которая никогда не была написана и никогда не будет написана", - говорил Генрих Гиммлер офицерам СС.
Патологический садизм, производство смерти, поставленное на поток. Вот что такое нацизм! Извращённая античеловеческая идеология, как раковая опухоль, разъела моральные устои немцев. Но что заставляло украинцев принимать участие во всех этих зверствах? Ведь гитлеровская доктрина о чистоте арийской нации предусматривала следом за уничтожением евреев и цыган порабощение и в конечном счёте ликвидацию неполноценных славянских народов.
После "очищения" Киева от евреев удалось решить проблему нехватки жилья благодаря вселению в освободившиеся квартиры благонадёжного украинского населения. Тысячи украинцев служили во вспомогательной полиции и участвовали в охране гетто, отправке евреев в лагеря смерти, их конвоировании к месту убийств и в самих убийствах.
Многие доносили оккупантам на скрывающихся евреев, а потом присваивали себе имущество убитых, вселялись в их дома и квартиры. А иногда украинцы по собственной инициативе, без оккупантов, расправлялись с жидами.
В моей жизни не было счастливее дня, чем б ноября 1943 года, когда советские войска вместе с чехословацкой пехотной бригадой освободили Киев от фашистов. Я впервые за два года днём вышла из своего укрытия. Шла по разрушенному Крещатику в ватнике и старой шерстяной шали и плакала от счастья, встречая танки с красными флагами.
Я пыталась записаться на фронт, чтобы бить фашистов, но меня оставили на службе в Киеве переводчиком в управлении НКВД. Мне довелось принимать участие в допросах многих "шуцманов". Перед лицом возмездия они вели себя как подлые твари, сдавали друг друга, перекладывали свою вину на других и молили о пощаде.
Особенно меня поражали бывшие земляки - галичане. У сторонников Бандеры и Шухевича оправданием их преступлений служила внешне благородная цель - создание независимого украинского государства, но у тех желторотых юнцов из Львова и Станислава, десятками тысяч записавшихся в дивизию СС "Галичина", были уже совсем другие мотивы. Терпя военные поражения от Советской Армии, идеологи национал-социализма согласны были признать арийцами и некоторых славян. Хорватских усташей, галицийских украинцев… При мне допрашивали этих добровольцев, чудом выживших в Бродовском котле. Волчата с лютой ненавистью в глазах на службе у Третьего Рейха.
На их руках не только кровь евреев и советских солдат, но и партизан во Франции, в Польше, Югославии, Чехословакии и на Западной Украине. Недобитые отряды "Галичины" сдались в плен западным союзникам под Веной.
Нюрнбергский трибунал признал войска СС преступной организацией, совершавшей военные преступления против мирного населения. Но "шуцманы" из "Галичины" оказались на особом положении. В лагере для военнопленных под итальянским Римини их отделили от немцев. За них вступился Ватикан как за "хороших католиков и преданных антикоммунистов". Статус украинских карателей из войск СС изменили англичане с "военнопленных" на "сдавшийся вражеский персонал", и они не были выданы Советскому Союзу, как другие коллаборационисты.
Канадская комиссия по военным преступникам уже в семидесятые годы тоже встала на защиту "добровольцев из Галиции", многие из них к тому времени уже были гражданами Канады, а город Торонто вообще признан столицей зарубежного украинства. В качестве главного аргумента в защиту эсэсовских палачей канадские адвокаты использовали тот факт, что они добровольно записывались в дивизию не потому, что любили немцев, а потому, что ненавидели русских и коммунистическую тиранию.
Романа Шухевича пытаются представить борцом за украинскую независимость. Да, он со своим отрядом действительно ушёл в середине войны в леса, но боролся-то он не против фашистов, а против советских партизан и поляков. Противостояние немецким оккупантам "имело характер самообороны украинского народа".
К сожалению, современная украинская историография развивается в русле западных двойных стандартов и применяет в оценке деятельности "шуцманов", как и всех украинских нацистов, излюбленные методы списывания всех преступлений на противника, обвиняя в массовых чистках советских партизан, называя их "московско-гэбистской агентурой". Громче всех "Держи вора!" кричит сам вор.
Только бывшие советские прибалтийцы и украинцы пошли по пути переписывания истории, поменяли белое на чёрное, героизировали коллаборационизм. В честь Романа Шухевича Национальный банк Украины даже выпустил памятную монету 5 гривен, на аверсе которой вычеканена фраза "Героям слава!". Я не могу себе представить, чтобы французы стали увековечивать память маршала Петэна за его сотрудничество с гитлеровцами. Государственная измена - вот приговор французского народа руководителю правительства Виши, несмотря на все его заслуги перед отечеством в первой мировой войне. У французов есть другой национальный герой - генерал де Голль, истинный антифашист. А не гитлеровские приспешники, как Степан Бандера и Роман Шухевич.
Бедная Украина!
Майя Александровна Грозовая, домохозяйка (Одесса)
Я вам не скажу за всю Одессу
Вся Одесса очень велика.
День и ночь гуляла вся Пересыпь
На весёлой свадьбе моряка.Владимир Агапов
Здравствуй, Володя! Спасибо, что позвонил. Да, уже целый год прошёл после гибели Гаврика. 2 мая вся Одесса вышла на траурное шествие почтить память павших. И 70-летие Победы мы отметили, так же, как россияне. Тысячи людей возлагали венки к Вечному огню. Одесситы - в многомиллионном российском Бессмертном полку.
Но как там Даня? Анастасия Акимовна обещала помочь? Она, хоть и своенравная женщина, но родного внука обязательно спасёт. Володя, я горжусь нашим сыном. Ты воспитал замечательного парня, настоящего мужчину.
Ой, совсем забыла! После горя в наш дом нежданно заглянула радость. Через месяц после похорон Гаврика, когда Саша снова ушёл в рейс, приходит ко мне одноклассница сына Лена. Хорошая девочка, живёт на соседней улице. Её папа тоже моряк, а мама - воспитательница в детском садике. Блондиночка - такая щупленькая, спортивной гимнастикой занималась. Вместе с Гавриком всегда ходила на антифашистские тусовки на Куликово поле. Ей надо готовиться к выпускным экзаменам, а она приходит ко мне и ревёт: "Что мне делать, тётя Майя, без Гаврика?". Как что? Учиться. Жить. А она падает мне в ноги и признаётся: "Тётя Майя, я была у врача. У меня беременность семь недель. Мы с Гавриком вроде бы предохранялись, а вон как вышло. Аборт я боюсь делать, но и рожать без Гаврика - тоже. Меня родители из дома выгонят. Что мне делать, тётя Майя?".
Она ревёт, и я тоже плачу. От радости. Будь мой сын жив, я бы этим молодым да ранним любовникам разнос учинила, а тут такая радость меня наполнила. Смысл жить появился. Эта девочка носит под сердцем сына моего Гаврика, мою кровиночку, моего родного внука. Лене пришлось меня саму отпаивать валерьянкой, пока я пришла в себя от счастья. Мы умылись, накрасились и вместе пошли к её родителям - сознаваться. Дома была только мама, папа - в рейсе. Поэтому обошлись без мужских стучаний кулаком по столу. Её мать и отец - русские, в Одессу переехали ещё в восьмидесятых годах из Мурманска, киевскую хунту люто ненавидят. В их семье мой сын - герой. Ленина мать сразу сказала, что никаких абортов! С мужьями мы говорили только по телефону. Но и с Атлантического, и с Тихого океана будущая мама получила отцовские благословения.
Леночка поселилась в нашем доме, в комнате Гаврика, а в ночь под Рождество родила богатыря весом четыре двести. Да, я уже бабушка, можешь меня поздравить. Гаврил Гаврилыч - мужчина своенравный, с командирским голосом, частенько по ночам закатывает нам концерты. И бабка, и мамка убаюкивают его на руках и поют колыбельные до самого утра.