- Ты просто оставляешь вереницу ухажеров следом за собой?
Хотя здесь темно, но он явно слишком хорошо все видит. Я останавливаюсь и смотрю ему в глаза.
- Кто бы говорил.
Его пальцы сплетаются с моими, прежде чем я успеваю отстраниться.
- Я ревную, - свет от лавовой лампы отбрасывает на его лицо волнистое отражение синевы. Линии вокруг его глаз углубляются, но он не отводит взгляд. - Ладно? Я... - Дрю немного опускает ресницы. - Мне не нравится видеть тебя рядом с парнем, который знает тебя в этом смысле.
- А ты знаешь, скольких девушек я видела, висящими на тебе? - мое сердце бьется в бешенном ритме. - Сколько задниц ты шлепал, проходя по коридорам университета?
Он хмурится.
- Я спортсмен. Мы шлепаем девичьи попки и так выражаем свою любовь к фанам. И то, что я дружественно настроен к тем девушкам, еще не означает, что у меня был с ними секс.
От неверия я фыркаю, и он несильно дергает меня за руку.
- Ладно, можешь мне не верить. Вопрос в том, почему тебя это волновало?
Попалась. Из-за собственного длинного языка. Я вожу по большому пальцу Бэйлора кончиком своего пальца, проводя им по его коротко подстриженному ногтю.
- Я бы просто не хотела видеть такое сейчас.
Он ничего не отвечает. В течение длинной, мучительной минуты. Но я ощущаю его взгляд словно горячее одеяло. А затем его большой палец пробегает по моим костяшкам.
- Ну значит, - говорит он грубым и напыщенным голосом, - ты умеешь симпатизировать.
Меня накрывает боль, чем-то похожая на чувство вины.
- Флойд был просто интрижкой.
Дрю ждет секунду, а затем мягко отвечает:
- Я тоже, - я не упускаю нотку обвинения в его словах.
С трудом сглатывая, говорю:
- Ага, вот только интрижка с тобой, кажется, никак не закончится.
Дрю фыркает, но на секунду его захват на моей руке усиливается. Я ослабляю его, потирая подушечки его большого и указательного пальцев, в которых расположены нервные окончания. Дрю вздыхает и откидывается на спинку дивана, закрывая глаза.
- Это приятно.
- Знаю. Твои руки слишком напряжены.
- Забавно, - бормочет Дрю, - так же говорит и тренер Джонсон, мой агрессивный координатор. Он всегда заставляет меня разминать их после тренировки.
Черты его лица все еще выражают усталость, но на губах играет улыбка. Я аккуратно опускаю его руку на бедро и беру вторую ладонь.
- Ты ведь правда это любишь? - спрашиваю я.
Его рука в моих ладонях немного вздрагивает, прежде чем Бэйлор открывает глаза.
- Футбол? Конечно. Я бы не играл, если бы не любил это.
- Не знаю, - пожимаю я плечами, - некоторые люди играют по другим причинам. Например, чтобы порадовать родителей или привлечь внимание. Бывает много различных мотивов.
- Ага, но они не достигнут многого, если не полюбят футбол. Давление просто собьет их с ног.
- А тебя оно сбивает с ног, - спрашиваю я, нежно. - В смысле давление?
На мгновение он не издает ни звука, и я понимаю, что Бэйлор не хочет отвечать. И хотя его скрытность не должна ранить меня, но так и есть.
- Ты не обязан...
- Иногда это реально давит и на меня, - говорит он низким голосом. - Иногда... - Дрю глубоко вздыхает, - я просыпаюсь почти крича. Словно все это пытается вырваться из меня, как только я отпускаю защиту и засыпаю.
Я не знаю, что сказать, потому просто прижимаю подушечку своего большого пальца к его ладони и растираю кожу круговыми движениями. Напряжение в его руке спадает, а голос становится более нежным.
- Но это просто нужно принять как часть жизни. Отпустить на самотек, не придавать значения.
- Каждый год, перед началом сезона, мой отец спрашивал, хочу ли я по-прежнему этим заниматься? - Дрю поворачивается ко мне. - Потому что он знал, как тяжело играть и жить с этим, если ты не жаждешь побед, если не любишь все это. Он предупреждал меня, что однажды футбол начнет давить, и тогда мне нужно будет найти способ справиться с этим давлением.
- А твой отец тоже играл? - я умираю от любопытства, узнать побольше о его родителях.
Дрю моргает, медленно взмахивая своими ресницами. Возможно, ибупрофен и массаж сделали свое дело. Или быть может, я обидела его этим вопросом. Надеюсь на первый вариант. Продолжая потирать его руку, я поглаживаю его кожу от запястья и до твердого как дерево предплечья.
- Не в футбол, - отвечает Дрю, наблюдая за движением моих пальцев. - Он играл в бейсбол. Питчером. Он вступил в команду MLB прямо из колледжа. Повреждение мышцы плечевого сустава в последнем сезоне помешало ему стать профессионалом, - Дрю снова улыбается. - Папа был моим учителем младшей лиги.
- И тем не менее ты выбрал футбол? Что не так с бейсболом?
Его губы изгибаются, а глаза с трепетом закрываются.
- Я бесподобен в бейсболе, Джонс. Я мог бы играть в него вместо футбола. Но для меня футбол всегда был тем единственным.
- Если ты был хорош в обоих видах спорта, то как смог выбрать?
Длинные пальцы Дрю переплетаются с моими, удерживая мою руку в теплом, крепком захвате. Он не открывает глаз, когда говорит:
- Некоторые вещи ты просто знаешь.
Я прочищаю горло.
- Я завидую тебе. Я никогда не была ни в чем уверена на 100%,- за исключением Дрю и того момента, когда впервые его увидела. Но я не говорю этого. Я просто убираю свою руку от его руки, и он позволяет мне это, будто знает, что сейчас я нуждаюсь в некой свободе.
- Не слишком завидуй, - говорит парень, кривясь. – Знать, чего ты хочешь, и иметь это - две разные вещи, - его глаза фокусируются на моих, и это ощущается как удар кулаком в живот. - Лучше бы у меня было то, чего я хочу, чем то, что просто знаю.
Я первая отвожу взгляд, а затем ерзаю на своей половине дивана, поворачиваясь и скрещивая ноги.
- Ложись.
Он косится на меня, немного хмурясь, словно на самом деле не хочет двигаться.
- Еще что-то?
Хватая свое пальто, я складываю его у себя на коленях.
- Головой сюда.
Брови Дрю приподнимаются, а его выражение лица - смесь усталости и замешательства, от чего я начинаю смеяться.
- Что ты думаешь, я с тобой сделаю?
- Не знаю, - говорит он, опускаясь на диван. - Но я надеюсь на лучшее.
- А как же доверие? - говорю я, драматически вздыхая.
Его голова ложится на мои скрещенные ноги.
- Я только что рассказал тебе кое-что о себе, то, что не знает никто из живых, Джонс. Не думаю, что мое доверие может быть еще более очевидным.
Я наклоняюсь к нему так, что наши лица оказываются в дюйме друг от друга. Его слова для меня как укор. Мои руки опускаются на плечи Дрю, осторожно и легко нажимая на них, а пальцы на ощупь находят кожаный шнурок вокруг его шеи. Я провожу вдоль него, наблюдая, как покалывает его кожа от моих прикосновений. Когда достигаю подвески, то провожу по отполированному дереву большим пальцем.
Все это время Дрю наблюдает за мной, его взгляд настороженный, уязвимый. Но когда парень начинает говорить, кажется, что он специально открывается передо мной.
- Это кусок дерева от косяка входной двери дома моих родителей, - его ресницы прикрывают глаза, скрывая затаившуюся в них боль. - Таким образом, я всегда ношу с собой кусочек моего старого дома.
Дерьмо. Он медленно вырезает свое имя у меня на сердце. И это больно. Я хочу нагнуться над ним и укрыть его тело своим. Но щеки парня краснеют, а шея на секунду напрягается, словно он сожалеет о своем признании.
Я кладу свою ладонь на подвеску, прижимая дерево к его твердой груди. И когда наконец могу говорить, справившись с нахлынувшими эмоциями, то произношу:
- Сейчас я буду массажировать твое лицо.
- Мое лицо? - повторяет он, словно я предложила поковыряться своим пальцем в его носу.
Я сдерживаю смех.
- На лице человека еще больше нервных окончаний, чем на руках, - опуская руки на его плечи, я растираю их, постепенно перемещаясь к шее. Ему это нравится, и его тело расслабляется на диване.
Веки Дрю трепещут, словно он хочет их закрыть. Мои руки перемещаются к его челюсти, а затем ослабляют напряженность у парня на лбу.
- Все в порядке. Закрой свои глаза.
И когда он закрывает, я легонько пробегаю подушечками пальцев по его лицу, ощущая его сильные, четкие черты. Странно, но я всегда считала, что привлекательность Дрю основана на его внутреннем свете, умении держаться в обществе и эмоциональной яркости. Но, Боже, как же он красив.
По сравнению с моим лицом, состоящим сплошь из кривых линий, его - это бриллиант, где резные линии и углы сливаются словно грани. Его нос ровный и длинный, расширенный немного по центру, лишь придает парню индивидуальности. Выделяющиеся скулы четко устремлены к его рту, этому вечно улыбающемуся, прекрасному рту. Сейчас его губы расслаблены и выглядят немного надутыми. Челюсть правильной формы и абсолютно симметрична как и щеки.
Сильно и жестко надавливая, мои пальцы проводят линии по его лбу, натягивая кожу от центра к вискам. Нечеткий, волнообразный свет от лавовой лампы отбрасывает глубокие синие и серые тени на его кожу.
- Продолжай со мной говорить, - шепчет Дрю.
Я замираю.
- Разве шум не усиливает твою головную боль?
Густые ресницы порхают вверх, отбрасывая тени на его щеки.
- Твой голос - это не шум. Это песня, которую я хочу слышать раз за разом.
О. Мой. Бог.
Я глубоко вздыхаю и начинаю пощипывать его кожу вдоль линии роста волос. Дрю тихо стонет.
- А твое полное имя Эндрю? - не самое блестящее направление разговора, но я любопытна.
Уголки его губ немного приподымаются.
- Неа. Я просто Дрю, - он говорит тихо, едва ли громче бормотания. - Маме не нравились прозвища. Она решила, что меня назовут именно так, как они с отцом хотят, чтобы меня звали. Так что я просто Дрю Бэйлор. Никакого второго имени.
- В некотором роде я люблю твою маму за это, - говорю я мягко.
Его глаза открываются и встречаются с моими. В них все еще плещется боль, но также там скрывается тепло, замечая которое, я краснею.
- Она бы тоже тебя полюбила.
Нет, она бы не полюбила меня. Какой бы матери понравилась девушка, которая общается с ее бесценным сыночком лишь ради секса? Никакой. Я прижимаю ладони к его щекам, фактически закрывая Дрю обзор, а затем провожу большими пальцами по крыльям его носа и щекам, глубоко нажимая.
- Христос, - выдыхает Дрю, - как же это приятно.
- Знаю, - я немного улыбаюсь.
- А что на счет тебя? - спрашивает он. - У тебя есть второе имя?
- Мари, - я глажу вдоль его челюсти. Мышцы здесь такие напряженные.
- Анна Мари, - произносит он нараспев. - Мне нравится.
Дрю замолкает, и я начинаю мурлыкать, не песню правда, просто мелодию, чтобы заполнить тишину. Он вздыхает, и его тело сильнее расслабляется от моих прикосновений.
- Когда твой день рождения, Анна Мари?
- Ты хочешь, чтобы я начала сожалеть о том, что сказала тебе свое второе имя?
Его улыбка неуверенная, будто парень снова испытывает прилив боли.
- Просто ответь на вопрос.
- Зачем, - я запускаю руку в его волосы на затылке, нащупывая основание черепа. Его мышцы в этом месте такие тугие, что мои пальцы едва ли могут вжаться в его плоть. - Собираешься вручить мне подарок?
- Ты так об этом говоришь... О, боже, это место... - его брови сходятся в гримасе. - Боже, сделай это еще раз, Джонс.
Жар разливается по моей коже, но я подчиняюсь. Он дрожит, а его длинное тело дергается, словно это прикосновение освобождает Дрю от боли.
- Ты так об этом говоришь, - повторят он, возвращаясь к теме подарков, - что теперь я в некотором роде обязан сделать тебе подарок, верно?
- Не напрягайся, - бормочу я, пробегая пальцами вдоль его скулы, прежде чем ответить. - Ты меня этим нервируешь, Бэйлор. Скажи тогда, когда твой день рождения?
Дрю испускает вздохи и стоны, словно я нашла те точки, которые мучали его все это время. Он полностью расслаблен, лежа здесь на диване. Я касалась почти всего его прекрасного тела, и все же прикасаться к Дрю, чтобы облегчить его боль - это удовольствие, на которое я никогда не рассчитывала.
Его голос почти что сонный.
- Девятнадцатое ноября.
Я останавливаюсь.
- Это неправда.
Он открывает один глаз.
- Зачем мне лгать? - оба глаза открываются и смотрят на меня. - Когда твой?
Я прикусываю губу.
- Девятнадцатого ноября.
Дрю усмехается, выражение его лица сияет.
- Мы друзья по дню рождения, - его улыбка становится самодовольной. - Только я тебя старше.
С моих уст срывается смешок.
- Можешь засчитать себе это как победу. Я не знаю ни одну девушку, которая хотела бы быть старше своего... - мой голос стихает.
Но уже слишком поздно, потому что и дураку ясно, что я хотела сказать. Своего парня.
На его лице появляется выражение удовлетворения, но есть там что-то еще. Что-то, отчего мое сердце учащенно стучит в груди, а во рту пересыхает. Подтверждение. Словно Дрю ждал от меня этой ошибки.
Его густые и длинные ресницы обрамляют светло-карие глаза. Под кончиками моих пальцев вздрагивает его кадык.
- Анна.
Мою грудь сжимает до боли. Мама всегда обвиняла меня в избытке гордыни. Люди думают, что гордость - это что-то подконтрольное вам, нечто грешное, что лучше использовать в ограниченных дозах. И они правы. Но большую часть своей жизни, гордость была единственной вещью, помогающей мне держать голову поднятой. И сейчас именно она удерживает меня от Дрю. Я это знаю. Черт, я чувствую ее тяжелые руки на мне, отчаянно сжимающие мое тело. Я знаю это, и все равно не могу вырваться на волю. Я не готова.
Мне безопаснее в ее знакомых объятиях. Моя гордыня мне как родная. И вместо того, чтобы прояснить все между нами, я перемещаю свои руки на щеки Дрю и говорю:
- Спи, - а затем провожу большим пальцем по его нижней губе. - Тебе нужно поспать.
Протест омрачает черты его лица.
- Спи, - настаиваю я, и мое горло сжимается. - Я разбужу тебя.
Еще несколько минут он наблюдает за мной своими всевидящими глазами. Но затем все же делает, как я прошу, отдавая себя в мою волю. А я провожу пальцами по его шелковистым волосам и просто наблюдаю за Дрю, пока он спит.
Глава 11
ВСЕ СТАНОВИТСЯ ТОЛЬКО хуже, перерастая в зависимость. Я нуждаюсь в Дрю все чаще и интенсивнее. По крайней мере есть некие правила. Правила, чтобы суметь сдержать себя под контролем, в безопасности. Правила, на которые мы оба согласились и поняли их, не сказав друг другу и слова. Мы всегда встречаемся у меня дома, не поздно, чтобы это не затянулось и не перешло в ночевку, никогда не проводим вместе больше часа - ну или трех, если потребность настолько возросла. И мы все еще не целуемся в губы, хотя я начала замечать недовольство Дрю по поводу этого правила. По крайней мере, пока что он не высказывает его вслух. И я уверенно твержу себе, что это к лучшему. Мне нужно защитить себя. Потому что никогда не знаешь, чем все закончится.
Прямо сейчас мы голые в моей постели, под моим любимым одеялом поверх наших тел. Забравшись с Дрю под одеяло, я словно пересекла некую незримую линию. Это слишком личное, слишком похоже на любовную версию интрижки. Нет-нет, мы не прячемся под простынями, потому что забыли закрыть дверь в мою комнату, не думая в тот момент ни о чем, кроме как побыстрее соприкоснуться кожей к коже.
Больше всего меня сейчас беспокоит, что мы уже закончили, а Дрю не уходит. А я не тороплю его. Его золотистая кожа поблескивает от пота, и парень немного задыхается, словно он пробежал несколько миль.
Ну улице наступают сумерки, лучи заходящего солнца, прокрадываясь в комнату сквозь жалюзи, становятся более тусклыми, пока наши тела не окрашиваются в полосы оранжевого цвета.
Одна из рук Дрю покоится на рельефном твердом прессе его живота. Я сосредотачиваюсь на этом, лежа на боку, пока одна моя рука все еще зажата под его плечом, а вторая держится за столбик кровати. Я так крепко вцепилась в этот столбик, что гадаю, нужно ли будет просить Дрю разжать мои пальцы, прежде чем он уйдет.
Приятный, нежный озноб проходит сквозь мое тело. Это то, что он делает со мной. Так основательно он дарит мне удовольствие и в ответ получает свое. Мои соски напрягаются. К счастью, Дрю не замечает. Он отворачивается, чтобы сделать несколько больших глотков воды с бутылки, что стояла на прикроватной тумбочке. И вот тогда я и вижу это. В комнате темно, но не настолько, чтоб скрыть некоторые вещи.
- У тебя есть татуировка, - в моем замечании проскакивают нотки чрезмерного восхищения, которые я не в состоянии скрывать, да и не хочу. Я буквально демонстрирую свой восторг, усмехаясь. Злой усмешкой.
Он оглядывается и смотрит на меня внимательно.
- Ага.
- Это алебарда, - добавляю я, ликуя. Милый маленький боевой топорик в стиле зарисовки, размером примерно с мой большой палец расположен на верхней части его левой ягодицы. Он похож на тот, который был у Папы Смурфа. И как только я его раньше не заметила? Верно, он же обычно одевает обратно свои трусы и уходит.
Скулы Дрю становятся розовыми.
- Чертов Канкун. Весенние каникулы, мой второй год учебы, одна пьяная ночь и вот он результат. Я смутно помню ощущения жжения на своей ягодице, пока мои коллеги по команде скандировали "Боец, Боец". Вот и все. Я проснулся голым в кровати полной... - румянец вновь выступает на его щеках, и Бэйлор пробегает рукой по своим волосам, от чего кончики торчат в разные стороны. В некотором роде это очаровательно. Как и его стыдливость. - Полной девчонок и парней.
Я смеюсь неистовым смехом, похожим на смех бешеной ведьмы, зарываясь в подушку лицом.
- Это не смешно, - возражает Дрю, хотя в его голосе слышен смешок. - Я участвовал в оргии и ничего не помню. Представляешь какой ужас, - он в шутку вздрагивает.
От чего я еще пуще хохочу.
- Плюс ко всему у меня было самое жуткое похмелье, - горько добавляет парень, все еще усмехаясь. - И это гребаное тату, - он поворачивается так, чтобы посмотреть на свою задницу. - Долбаный тупой бойцовский топор.
- Боец задница Бэйлор, - я буквально умираю со смеху. Я взвизгиваю, когда Дрю бросается на меня. Мы шутливо боремся, в основном нападает Бэйлор; он бросает мне в лицо еще одну подушку, пока я стону от хохота. Но затем парень наваливается на меня, раздвигая своим бедром мои ноги, тогда как его грудь прижимается к моему телу. Мы все еще хихикаем, однако Дрю, улыбаясь, нависает надо мной.
- В тот момент я поклялся себе, что не буду больше так пить и проверился на все известные человечеству болезни, как только вернулся домой, - его улыбка немного увядает, а взгляд встречается с моим. - Я чист, чтобы ты знала. И регулярно прохожу проверку, - серьезность его тона и то, как он говорит это, наталкивает меня на мысль, что Дрю боится потерять нашу забавную игру из-за своего ненадежного прошлого.
- Я тоже, - отвечаю я. - С 16 лет мама подсадила меня на таблетки и вынудила сдавать раз в полгода ряд анализов.
Брови Дрю приподымаются.
- Это немного...